Лидия

74

Прошёл уже почти месяц после нашего последнего свидания с Лидой в театре, но она по-прежнему избегала меня, придумывая всевозможные причины, чтобы отказаться от встречи. Сначала у неё неожиданно появились неотложные семейные дела, а к ближе к сессии она решили круглые сутки готовиться к несложным промежуточным зачётам.

Я смог поговорить с ней всего несколько раз, когда мы случайно встречались в коридоре у поточных или в институтской столовой. Она была приветлива, позволяла поцеловать себя в щёку и всё время куда-то спешила — на лекцию, непонятную встречу, домой. Прощаясь, Лида иногда долго смотрела на меня своими зелёными грустными глазами, чуть нахмурив брови и незаметно улыбаясь, как она умела, только уголками рта — как будто извинялась за что-то, о чём не могла или никак не решалась сказать.

— В планетарии пустили новую программу, — сказал я однажды, когда мы расходились по разным сторонам аллеи после совместного обеда. Она была вместе с Анной, которая уже нетерпеливо тянула её за рукав.

— Ты же знаешь, это не планетарий, — сказала Лида.

— В космическом театре, — поправился я.

— Нам вообще-то пора, — сказала Анна.

— Давай потом, — сказала Лида. — Я сейчас тороплюсь.

Узкая аллея, которую обступали развесистые зелёные ели, чёрные облетевшие деревья и серебристые столбы выключенных фонарей вела в одну сторону к электричкам, а в другую — к главному зданию, на последний семинар, куда как раз направлялся я.

— Звёзды и любовь! — крикнул я удаляющимся девушкам.

Лида остановилась.

— Что?

— Звёзды и любовь, — повторил я. — Так называется новая программа. Мне показалось, будет интересно.

Анна некрасиво скривилась, словно я сказал что-то пошлое. В действительности в фальшивом планетарии пустили голографический фильм о чёрных дырах и столкновении галактик. Я и сам не понимал, зачем решил соврать про звёзды и любовь — ведь требовалось лишь несколько секунд, чтобы улучить меня во лжи, просто открыв расписание сеансов театра в суазоре.

— Интересно, — сказала Лида. — Но как-нибудь потом, ладно?

— Ладно, — согласился я.

Девушки медленно пошли по аллее — слишком медленно для тех, кто совсем ещё недавно так торопился, что отказался от моего робкого предложения их проводить. Я вдруг почувствовал себя так, словно в тот самый момент, когда Лида отвернулась, я перестал существовать. Я помню, что тогда на аллее не было никого, кроме нас троих, хотя память наверняка обманывает меня — вечером, перед последними занятиями, в институтском городке всегда много студентов. Но я видел только Лиду и её невысокую некрасивую подругу, видел, как они неторопливо отдалялись, позабыв про мне.

Спустя пару дней я встретил Лиду снова — на сей раз у большой поточной, где Соколовский обычно читал свои снотворные лекции по истории колоний.

— Звёзды и любовь? — сказала вместо приветствия она.

Я даже вздрогнул от неожиданности.

— Да, — сказал я. — Если я ничего не перепутал.

Лида была одна, и я невольно осмотрелся по сторонам, ожидая увидеть её надоедливую подругу, которая вечно мешала нам нормально поговорить.

— Я пока не уверена, — сказала Лида, — но, может, на этих выходных у меня получится вырваться.

На ней было то самое светло-коричневое платье с кружевной юбкой, которое она надела на наше первое свидание в звёздном кафе, и короткое бордовое пальто, слишком лёгкое для почти уже зимней погоды. Впрочем, снега всё ещё не было, и широкие окна пустого гулкого коридора заливало слепящее вечернее солнце.

— Я был бы очень рад, — сказал я. — Мы так давно уже никуда не выходили.

Лида улыбнулась — её губы едва заметно вздрогнули, — и тут же принялась взволнованно приглаживать волосы, смутившись собственной улыбки.

— Слушай, — начал я, — если… если я…

Прозвучал раздражённый звонок — громкий и надрывный, — и Лида, деланно вздохнув, взглянула на маленькие ювелирные часики на своей руке.

— Пора, — сказала она. — Извини. Лучше не опаздывать. Потом поговорим, — и убрала чёлку со лба.

Истошный дребезг извещавшего о начале лекции звонка ещё долго стоял у меня в ушах.

Однако она согласилась! Я был счастлив целых два дня, пока она сама не позвонила мне вечером. Очередные неотложные дела. Я промычал в трубку что-то нечленораздельное и с силой надавил на горящую красную кнопку "Отбой", едва не порвав экран.

Потом, уже незадолго до начала сессии, я встретился с Лидой после лекции, специально подождав её в коридоре рядом с аудиторией. Она снова была одна, без подруги, и это добавило мне решительности. Увидев меня, Лида совсем не удивилась, как если бы знала, что я её жду.

— Привет, — только и смог выдавить я из себя, тут же растеряв всю свою смелость.

Лида улыбнулась в ответ, и я вдруг понял, что нам совершенно не о чем говорить — заводить разговор о фальшивом планетарии уже не имело смысла, а обсуждать приближающуюся сессию так, словно мы едва знакомы, мне не хотелось.

— Ждёшь кого-то? — спросила Лида.

На ней был тёплый свитер с высоким воротником, а на плече висела привычная уже сумочка, похожая на небольшой портфель, и Лида как-то нетерпеливо дёргала её за тонкую кожаную лямку.

— Виктора, — зачем-то сказал я, хотя знал, что его не было на лекции.

— А, ну ладно, — Лида нахмурилась. — Я пойду.

Она прижала к себе болтавшуюся на плече сумку и прошла мимо меня, опустив голову и стараясь не смотреть в мою сторону.

— Погоди! — Я схватил её за руку и тут же отпустил, испугавшись.

Лида остановилась.

— Я не жду Виктора, — сказал я. — Я ждал тебя. Нам надо поговорить.

— О чём? — спросила она.

Я и сам не понимал. Я мог предложить ей сходить куда-нибудь, но был уверен, что уже заранее знаю ответ. Мог извиниться за тот поцелуй, так неожиданно изменивший всё между нами. Но я не хотел извиняться за поцелуй. Я хотел снова её поцеловать.

— Так о чём же ты хотел поговорить?

Лида, наконец, оставила в покое свою сумочку.

— О нас, — сказал я так тихо, как если бы в действительности не хотел, чтобы она меня услышала.

— Что? — спросила Лида и тут же качнула головой. — Здесь шумно. Может… Знаешь, вообще сейчас перемена небольшая, а я…

— Ты торопишься, — подсказал я.

— Да, но… — Лида вновь схватилась за лямку сумочки. — Мне кажется, я где-то оставила свой проектор голограмм. Ну, знаешь, куб такой. Может, в столовой или предыдущей поточной.

Я оживился.

— Сходить с тобой? — предложил я.

— Да, — ответила Лида. — То есть нет, — она рассмеялась. — И туда, и туда мы сходить не успеем. В столовую я сама схожу, а ты посмотри в поточке, где была предыдущая лекция, хорошо? Если найдешь, позвони мне. Перед следующей лекцией или после пересечёмся.

— Проектор голограмм, — повторил я.

— Да, — сказала Лида. — Ты его помнишь.

Мы вместе спустились на лифте, и Лида, взмахнув на прощание рукой — так, словно мы расставались на несколько дней — вышла в промёрзлый осенний сквер.

В поточной никого не было.

Поднимающиеся друг на другом, как в амфитеатре, ряды уныло-серых пластиковых парт выглядели так, как будто всех студентов срочно эвакуировали посреди лекции, выгнали из здания из-за сработавшей пожарной тревоги, и только теперь истерическая сирена замолкла, обнажив давящую тишину вокруг. На партах стояли банки из-под газировки, валялись смятые целлофановые пакеты, кто-то даже забыл на втором ряду свою сумку. Я прошёлся мимо учительского стола, окружённого четырьмя колоннами проекторов, и суазор в моём кармане встревоженно завибрировал, предупреждая о чём-то.

"Третий или четвёртый ряд сверху", — написала Лида. — "Ближе к окну".

Я улыбнулся. Четвёртый ряд, второе место от окна. Лида тогда сидела одна, в окружении пустых стульев. Я смотрел на неё всю лекцию и хотел подождать в перерыве, но она вышла раньше меня и тут же исчезла, сгинула в нетерпеливой толпе студентов, которая так упорно ломилась к выходу из здания, как если бы от этого зависела их жизнь.

Я поднялся на четвёртый ряд. До начала следующей лекции оставалось ещё минут пятнадцать, обычно в это время в аудиториях уже собирались студенты, раскладывали вещи, читали сообщения в сети, но тогда я был совершенно один — не слышалось даже голосов из коридора. Я вдруг почувствовал, что лежащий в кармане суазор — единственное, что ещё как-то связывает меня с окружающим миром.

Я развернул суазор и быстро набрал сообщение:

"Хорошо. Уже смотрю".

Четвёртый ряд, второе место от окна. На столе Лиды не было ни пустых банок, ни обвёрток от низкокалорийных батончиков из буфета. Я сел на её место и осмотрелся. Электронные жалюзи на окнах не работали, и на шероховатой, как застывшая пена, поверхности стола вытягивались ровные и угловатые солнечные тени. На той лекции я сидел на самом последнем ряду, у противоположной стены аудитории, и Лида, наверное, могла меня видеть, хотя мы ни разу не встретились глазами. Она всё время смотрела в окно или вниз, на профессора, который деловито расхаживал вокруг проекторов, разминая затёкшие ноги.

Где же он может быть?

Я осмотрел соседние места, но не нашёл ничего, кроме смятой коробки из-под бисквитов. Мусор в аудитории не убирали, а значит куб не должны были забрать.

Я заглянул под парту.

Там тоже ничего не оказалось — даже привычного уже мусора, оставленного студентами. Но я не собирался так быстро сдаваться. Я залез под парту и принялся осматривать соседние места. Руки мои быстро покрылись колкой, похожей на стеклянную крошку пылью, я ударился обо что-то правым плечом — наверное, о выставленную ножку стула, — но всё равно продолжал искать.

Наконец, я догадался заглянуть вниз и заметил, что за спинкой расшатанного стула, которая сорвалась с болтов и устало завалилась к полу, что-то застряло. Это был куб! Наверное, он упал с парты и закатился под спинку кресла — быть может, во время пятиминутного фильма, который показывали на лекции, когда Лида вполне могла этого не заметить.

Но у меня никак не получалось дотянуться до куба рукой; он прочно застрял, провалившись за сломанное сидение. Я даже попробовал расшатать вывернутую спинку, но та, как ни странно, намертво сидела на ослабленных болтах.

До начала лекции оставалось ещё минут пять, и, хотя аудитория по-прежнему пустовала, мне нужно было что-то решать. И тогда я вспомнил про свой суазор.

Я вытащил его из кармана и попытался свернуть в трубу. Суазор явно не был рассчитан на такие трансформации и поддавался с трудом, я даже думал, что могу сломать экран, однако меня это не волновало. Наконец, суазор, издав тонкое электрическое потрескивание, принял требуемую форму, по экрану поплыли странные радужные круги, и у меня получился длинный и тонкий рулон, который я засунул под спинку кресла.

В ту же секунду суазор раздражённо завибрировал, я вздрогнул и ударился головой о столешницу. Я сидел на грязном полу, потирая рукой затылок, а по свёрнутому в трубку суазора проходила частая истеричная дрожь.

Я развернул экран.

Тут же открылась страница соцветия, по которой медленно плыли красные и жёлтые пятна. С мелодичным звоном всплыло облачко мгновенного сообщения, и я прочитал:

"Всё. Нашла".