Лидия

82

Звёзды.

Передо мной простиралась чёрная бездонная ночь, открытый и бесконечный космос, где призраки давно погасших звёзд, свет которых ещё путешествовал через солнечные системы и галактики, складывался в удивительные созвездия с мерцающими огнями спутников связи и выходящих на орбиту кораблей.

Мы стояли у самого обрыва — чёрного и пологого. Стоило лишь посмотреть вниз, как начинала кружиться голова. Был уже второй час — глубокая и немая ночь, — и даже бледный свет звёзд, пробивавшихся через корону атмосферного газа, казался ярким, как солнце. Перед свиданием я тщательно изучал созвездия, смотрел по суазору снимки ночного неба, чтобы поразить Лиду своими неожиданными познаниями, однако, увидев настоящую живую ночь, растерялся и перепутал все звёзды.

— Орион, — неуверенно сказал я, показывая пальцем на яркую звезду.

Лида в ответ качнула головой.

— Вряд ли, — ответила она. — Думаю, это Венера… Хотя… — Лида задумалась. — Не отличишь планеты от звёзд, правда?

Она улыбалась.

После плоского городского неба, в котором отражался искусственный свет многоквартирных домов и круглосуточных иллюминаций, лишая его глубины и жизни, можно было подумать, что мы оказались на другой планете, пустой, холодной и безжизненной, как самая глухая ночь, и в то же время красивой до дрожи — как бывает красивым то, чего ещё не коснулась рука человека.

Мы были одни.

Лида на сей раз надела простенькую серую ветровку с высоким воротником, а вместо похожей на портфель сумки взяла маленький рюкзачок — как если бы мы собрались в поход, на звёздную ночёвку. Даже волосы она заплела в длинную толстую косу — впервые со дня нашего знакомства.

— Красиво, — сказала Лида. — Но, честно… Мне кажется, в институтском городке тоже должно быть всё хорошо видно.

— Мне говорили, что здесь самое лучшее место, — сказал я.

— Да ладно, я не против. Здесь довольно… — Лида склонила голову и посмотрела на меня; в глазах её поблескивали огоньки, — романтично. — И тут же странно поёжилась, потирая руками плечи: — Хотя меня немного пугает, что здесь никого нет. К тому же ты оставил машину прямо посреди дороги.

— Ничего страшного, — сказал я. — Она застрахована.

— Ага, только как мы будем отсюда выбираться.

— Ну, ты хорошо подготовилась, — сказал я и коснулся её плеча.

Лида была одета уже совсем по-осеннему, хотя осень и началась лишь час назад — под ветровкой у неё был вязаный свитер с высоким воротником, а привычной узорчатой юбке она предпочла тёплые брюки.

— А ты дрожишь, как осиновый лист, — сказала Лида.

Мы стояли на утёсе, над ночной рекой, в которой, вздрагивая в волнующейся воде, отражались растущий месяц и звёзды — или планеты, или восходящие по орбите корабли — похожие на тающие в глубине песчинки. Лёгкий ветерок приносил запах воды, играясь с выбившейся из косы чёлкой на лбу Лиды, и она постоянно приглаживала её рукой.

— Здесь красиво, — повторила Лида, — и…

Она подняла с земли небольшой камешек — выточенную ветром гальку — и, размахнувшись, бросила его в воду. Лёгкий всплеск был похож на плач ночной реки.

— Спорим, я закину дальше? — сказал я.

— А я и не пыталась далеко бросить, — улыбнулась Лида.

— Хотела, чтобы он подпрыгнул на воде?

— Я не умею так, — насупилась Лида.

— Я тоже, — признался я.

Лида подняла ещё один камень.

— Забавно… — сказала она. — Если знаешь вес камня, угол падения, то можешь предсказать все волны, все круги на воде, которые он вызовет, ещё до того, как он упадёт.

— Логично, — сказал я.

— Всё дело в том… — сказала Лида, глядя на отражение луны в реке. — Иногда мне кажется, что мы и сами — лишь круги на воде.

Я удивлённо посмотрел на неё, и она чуть заметно улыбнулась. Мелодичный плеск волн напоминал размеренное ровное дыхание.

— Люди не так уж и предсказуемы, — сказал я.

— Я не об этом, — качнула головой Лида.

— А о чём?

— Неважно… — Она потёрла руками плечи. — Ну и завёз ты меня… Здесь какой километр?

— Километров семьдесят от институтского городка, — сказал я. — Примерно.

— Неплохо, — сказала Лида. — Это, конечно, интереснее, чем кафе, но… — Лида улыбнулась, — вообще-то я намекала на планетарий.

— А как же, Патрокл!

— Ах, да! Та фотография. Я уж и забыла о ней…

Порывистый ветер, перепутав в сумраке направления, подул откуда-то со стороны, из-за утёса, и Лида повернулась ко мне, обхватив себя руками.

— Патрокл, значит? — сказала она.

Её в глаза в темноте были совсем чёрными.

— Ну, — начал оправдываться я, — мне показалось, это будет…

— Символично, ага, — закончила за меня Лида и произнесла чуть тише: — Балбес.

— Что? — удивился я. — Почему?

Лида не ответила.

Я невольно прислушивался к глубоким вздохам волнующейся реки. Отблески звёзд в воде вздрагивали, и волны, которые поднимал ветер, напоминали причудливые искажения пространства — вроде тех, что создают в фантастических фильмах двигатели космических кораблей.

Вдруг Лида начала обеспокоенно проверять карманы своей куртки.

— Забыла суазор? — предположил я.

— Да, — сказала она. — Сколько там времени до выхода на орбиту?

Я вытащил наладонник из кармана.

— Ещё почти полчаса.

Лида покачала головой.

— Нам же завтра с утра, — сказала она. — Если я завтра просплю первую пару, то ты будешь во всём виноват.

— Я готов понести наказание, — согласился я.

— О, ты понесёшь! — сказала Лида.

Я рассмеялся. Мы говорили так, словно знали друг друга уже множество лет, хотя ещё совсем недавно я даже не решался набрать номер её телефона. Я вдруг подумал, что уже не могу представить свою жизнь без неё.

Лида как будто почувствовала что-то и посмотрела на меня.

— А как это будет? — спросила она.

— Что? Патрокл?

— Ага. Я ни разу не видела, как такой большой корабль заходит на орбиту. Просто появится ещё одна звезда? Мы, наверное, и не увидим ничего…

— Да нет, не думаю, — сказал я. — Ты сама ведь знаешь, какой он огромный. Самый большой корабль, который запускали с Земли. Он встанет на геосинхронную орбиту, а это в десять раз ближе, чем Луна. Я думаю… Впрочем, — я улыбнулся, — я и сам никогда ничего подобного не видел. Но мне кажется, это будет не просто ещё одна яркая звезда.

— Будет как Луна? — рассмеялась Лида.

— Всё же, наверное, не настолько…

— Ой, слушай, надо будет это заснять обязательно, — сказала Лида и вновь стала ощупывать карманы своей ветровки — видимо, всё ещё не теряя надежды найти забытый суазор. — У тебя ведь есть суазор? — спросила она. — Можно попробовать — на его камеру. Тут, правда, так темно, что мало что будет видно.

— Погоди, — сказал я. — И как я мог забыть… На суазор тут снимать бесполезно. Я же взял с собой камеру… специальную. Она должна быть в машине. Я сейчас принесу.

— Предусмотрительный, — улыбнулась Лида. — И что ещё у тебя в машине?

— Камера, — повторил я.

— Ладно, — рассмеялась Лида. — Неси камеру, я жду.

— Только никуда не уходи, — сказал я.

— Даже если бы захотела, — сказала она.

Я быстро зашагал к дороге, где бросил взятый напрокат представительский седан. Лида одиноко стояла у обрыва, глядя на отражения звёзд и зябко потирая плечи.

Я не сразу нашёл машину.

Это был огромный шестиметровый седан, за один прокатный день которого мне пришлось отдать почти половину своей лаборантской зарплаты — я не сообразил, что автомобиль стоит заказывать заранее, и когда явился в контору, обнаружил, что все бюджетные варианты давно уже разобраны, а единственный предложенный мне выбор сводился к рамному внедорожнику, размером с загородный дом, и представительскому седану с вызывающе-броскими гранёными формами, в багажник которого тоже вполне мог бы поместиться какой-нибудь семейный хэтчбек. К тому же автомобиль был предательски-чёрного цвета, и я не раз пожалел, пока искал его на обочине дороги, что не взял куда более броский внедорожник. Всё же чёрный цвет — не лучший выбор для путешествия в темноту.

В итоге оказалось, что мой седан спрятался в развесистой тени совсем ещё летних, густых деревьев, вдали от фонарей. Когда мы приехали, я так волновался, что даже не запомнил место, где его припарковал.

Я подошёл к машине и остановился.

Я вдруг вспомнил слова Лиды — то, как она говорила, что ей страшновато в этой безлюдной глуши. И правда — на этом перепутье между столицей и сонными областными городками стояло такое непререкаемое затишье, словно по узкой рассыпающейся в пыль дорожке уже пару сотен лет не проезжал ни один автомобиль. Редкие газовые фонари, половина из которых бесшумно мерцала, догорая свои последние минуты, лишь усиливали чувство странного пронзительного одиночества, как будто мы с Лидой вдруг оказались на самом краю земли.

Меня сковала оторопь.

Звёздное небо над головой тянулось до самого горизонта — как купол, — и сливалось с ночной темнотой. Узкая загородная дорожка с разбитым асфальтом уходила не к очередному населённому пункту, а в бесконечный космический мрак. Света газовых фонарей едва хватало на то, чтобы очерчивать в темноте призрачно-бледные силуэты бетонных столбов, выхватывая, отвоёвывая у сумрака лишь небольшие островки земли и дороги, над которыми тут же смыкался плотный купол безраздельной, почти осязаемой темноты.

Я открыл дверь автомобиля с водительской стороны. Камера должна была лежать в бардачке или внутри подлокотника — я и сам уже точно не помнил, где её оставил.

Я заглянул внутрь.

Приборная панель выглядела довольно необычно — совсем не так, как в других машинах. Она была похожа на развёрнутый к водителю триптих, в крыльях которого мерцали многочисленные кнопки и переключатели, а всю центральную панель занимала непонятная решётка с широкими прямоугольными прорезями.

Я стал медленно садиться в массивное, с высоким, чуть загнутым вперёд подголовником кресло. Я чувствовал необъяснимый пронзительный страх, для которого не было ни малейших причин. Я решил, что это просто волнение — наше первое настоящее свидание с Лидой, звёздное небо, выходящий на орбиту Патрокл — и провалился в кресло…