«Ксения» начала вращаться несколько минут назад, поэтому сила тяжести ещё не велика. По мере того, как станция набирает обороты, искусственная гравитация возрастает, до тех пор, пока не достигнет нормы — величины, соответствующей земной.
Я с лёгкостью подпрыгнула к потолку, уцепилась за поручень и прильнула к обзорному окну. Отсюда хорошо видна база, вокруг которой мы вращаемся, — гигантская металлическая полусфера, серая, безжизненная. По сравнению с ней Земля кажется маленькой и далёкой. Бело-голубой шарик раз в несколько минут появляется в окне, проплывает мимо и вновь исчезает, дойдя до границы обзора.
Земля находилась так далеко, что я не ощущала её присутствия. Странное чувство. Словно оторванное от матери дитя, которому ещё никогда не приходилось переживать разлуки. Здесь, в космосе, Земля не оказывает такого влияния, здесь у нас свой зодиак, свои ритмы, своя жизнь. Привычное представление реальности рассыпалось как картинка в детском калейдоскопе, всё перемешалось, я находилась в смятении, граничащем с изменённым состоянием сознания.
Вероятно, это последствия действия препаратов, которые принимала в последние две недели. Ещё в космопорте приобрела пачку антидепрессантов, на станции употребляла их в огромных количествах, сверх предписанных доз. Добилась полнейшего притупления чувств, эмоции практически отсутствовали. А вчера лекарства-наркотики закончились. Вот и лови теперь, дорогая, всё то, что недополучила, переживай и пережёвывай заново. Ничего не исчезает бесследно, за всё нужно платить — рано или поздно.
Две недели, что провела на «Ксении», — это не жизнь, это просто существование, растительное и безвкусное. Почти ничего не помню. Всё равно что смотреть плохой фильм без звука, да ещё и в чёрно-белом формате — вроде видишь, понимаешь, что творится вокруг, но ничего к этому не испытываешь. Ничего. То есть, будто это происходит не с тобой, а с тем бездарным актёришкой на блеклом безмолвном экране. Не цепляет он своей игрой, не задевает за живое, поэтому и вспоминать нечего.
«Точно, — подумала я, разглядывая Землю, которая совершала очередной виток, — не задевает за живое! А сейчас ожила, вышла из анабиоза».
Как-то раз, ещё в юности, пришлось мне переболеть гайморитом. Целый месяц, наверное, не чувствовала запахов и вкусов. Аппетита, помнится, не было совсем, потому что еда казалась противной, пресной, как прошлогодняя жвачка. Ни за что мне не забыть того упоения, которое ощутила выздоровев, когда сняли повязки, и нахлынули запахи — пусть это были запахи больницы, но всё же что-то настоящее. А потом, прогуливаясь по рынку, вдыхала ароматы овощей и фруктов. Банальная капуста казалась вершиной кулинарных изысков…
Стефан не полетел на «Ксению». Перед самым отправлением он попал в аварию. Когда звонил мне, выглядел неважно, но настроен решительно. «Через пару дней, следующим рейсом прилечу», — говорил Стефан. Я находилась в космопорте, и обратной дороги не было. Позвони он чуть раньше, даже и не знаю, чем бы это закончилось. Может быть, и не полетела бы.
Сомнения усилились, когда Стефан позвонил во второй раз, через несколько дней: о путешествиях придётся забыть, ближайшие месяцы он проведёт в инвалидном кресле — врачи обнаружили повреждения позвоночника. Травму залечат быстро, однако в космос вряд ли отпустят: Стефану необходима реабилитация, покой.
Тоска охватила меня, ситуация была патовой. Я рассталась с Брэдом, ни о каком возвращении речи быть не могло. Да и контракт приковал меня к станции. Стефан, на поддержку которого рассчитывала, также оказался вне пределов досягаемости.
Брэд не прилетит за мной, не стоит обманываться. Я одна, нет никого рядом. Я одна на станции несбывшихся надежд.
«Ксения» набирала скорость в своём вращательном движении, центробежная сила увеличивалась, я почувствовала, как тело становится тяжелее. Разжала руки и медленно опустилась на пол. Пора идти по делам, нужно навестить физиков. Ещё не в совершенстве освоила передвижение в условиях невесомости и пониженной гравитации, поэтому шла не спеша, придерживаясь за поручни.
Когда на Земле грянул энергетический кризис, а угольная и нефтегазовая промышленность отживала последние дни, человек обратил свой взор к Солнцу. Солнечная энергетика обернулась перспективным, многообещающим направлением. К тому же, активно осваивались Меркурий и Венера — планеты, просто-таки купавшиеся в солнечной энергии. Бесплодные, малоперспективные, агрессивные миры заиграли радужными гранями своих истинных богатств, предстали лакомыми кусочками в глазах земных солнечных промышленников.
В противовес им, Юпитер, Сатурн и их спутники расположены намного дальше от Солнца, соответственно, излучения им достаётся меньше, чем внутренним планетам. Колонии на спутниках гигантов нуждались в тепле и свете, и покрытые колоссальными полями солнечных элементов внутренние планеты были в состоянии их обеспечить.
Станции переприёма конденсировали, накапливали в себе колоссальные сгустки энергии, во время сеансов обмена эти сгустки лазерными излучателями пересылались к станции-потребителю, где поглощались аналогичными приёмниками и распределялись по местной инфраструктуре.
Сложная система коммуникаций, энергопотоков между мирами развивалась зачастую хаотично, транснациональные корпорации с их весомыми инвестициями, амбициозными проектами и ожиданиями коммерческой отдачи вносили сумятицу. Протяжённость трасс передачи энергии нередко превышала разумные расстояния, обсчитанные теоретическими выкладками. Точность сеансов связи оставляла желать лучшего, сгустки передаваемой энергии налетали на непредвиденные препятствия, не попадали в пункты назначения. В определённый момент остро встала необходимость в орбитальных станциях переприёма — промежуточных объектах, позволяющих более точно транспортировать чудовищные по ёмкости и разрушительной силе порции излучения. Второй целью проекта являлась безопасность обитаемых планет: в случае каких-либо накладок станции переприёма брали бы на себя весь удар.
На сегодняшний день сеть почти готова. На орбитах вокруг планет и Солнца вращается несколько десятков станций, многие из них работают в полную мощность. Для полноценного функционирования требуется единый координационный центр, диспетчерский пункт, который будет управлять коммуникациями между мирами. Таким центром в скором будущем станет «Ауштра», строительством которой мы и занимаемся. Проект реализовывается под эгидой Земли, что гарантирует ей главенствующую роль, гегемонию в сфере энергодобычи и энергообмена, ограничивает самостоятельность колоний, а это сегодня весьма актуально.
«Ксения» разогналась почти в полную силу, каждый мой шаг был увереннее предыдущего. Несмотря на возрастающую тяжесть в теле, чувствовала себя намного лучше. Против биологии не пойдёшь, я — дитя Земли, мне необходимо иметь определённый вес, иначе будет дискомфортно. Вращение «Ксении» обеспечивает искусственную гравитацию посредством центробежной силы, имитирует земные условия.
А вот с астрологическими ритмами так не получится. Положение космических тел существенно отличается от того, к чему я привыкла на Земле, и это накладывает свой отпечаток.
«Ксения», или как мы её называем — станция, расположена на околоземной орбите и представляет собой классический стэндфордский тор. Бублик диаметром около сотни метров, колесо, вращающееся вокруг своей оси. Хотя обычно выбор имени объясняют тем, что с древнегреческого «ксениа» — гостеприимная, мне ближе другая трактовка: «ксенос» — чужестранка, чужая, гостья, странница. Слишком грустно и тоскливо, и оттого «Ксения» кажется одинокой и печальной.
Это — обитаемая часть конструкции, дом, в котором мы живём, и строительная площадка, фундамент «Ауштры».
«Ауштра» — база, Новая Луна, физически одно целое с «Ксенией», «Ауштра» как бы растёт из «Ксении», будто дочерний росток из материнского растения. Однако если рассматривать их по отдельности, размеры несоизмеримы. Когда строительство будет завершено, «Ауштра» превратится в километрового диаметра шар, напичканный самым современным и мощным оборудованием. Вокруг базы будут вращаться несколько торов наподобие «Ксении», в них будут жить сотрудники.
На сегодня же это полусфера, к которой четырьмя спицами пристыкована одинокая «Ксения». Внутри спиц находятся коридоры, кроме того к спицам крепятся электродвигатели, вращающие станцию вокруг полюса базы. Станция словно отталкивается от более массивной базы. «Ауштра», естественно, испытывает обратный крутящий момент, однако ввиду слишком большой разности масс практически не перемещается. Соответственно, на базе всегда царит невесомость.
Два раза в сутки двигатели выключают, и «Ксения» останавливается. Это нужно для того, чтобы утром сотрудники смогли проникнуть на базу, а вечером вернуться с неё. Также, во время этих перерывов между станцией и «Ауштрой» происходит обмен грузов: транспортировка в условиях невесомости практичнее.
До прибытия постоянного персонала базы ещё далеко: ввод в эксплуатацию состоится не раньше чем через год. Три десятка инженеров-строителей монтируют оболочку, несущие конструкции, дюжина лазерщиков тестирует приёмопередающее оборудование, пара-тройка разрозненных немногочисленных групп учёных с безумными горящими глазами разминается в своих экспериментах. Вот и все обитатели «Ксении».
Особенно мне достаётся от физиков, занимающихся ноовеществом — эфемерной субстанцией, которую они силятся обнаружить и заснять. Зачем это нужно, толком объяснить не могут, зато коммуникациями оплели уже всю станцию, замахиваются на базу. Насколько поняла, ведут переговоры о размещении своих установок на «Ауштре», что сопряжено с моей дополнительной головной болью. Ребята они, конечно, весёлые, но слишком уж привередливые, капризные — то одно их не устраивает, то другое. Проекты переделываем каждый день, и конца-края этому не видно. Не зря Стефан отказался от работы инженера-связиста, ой, не зря.
Но куда уж теперь деваться — контракт есть контракт. В нём чёрным по белому написано, в графе обязанностей: разработка и реализация проектов всего персонала станции. А физики тут находятся на вполне законных основаниях, стало быть, их слово для меня — закон.
Ага, вот она, их лаборатория. Я приблизилась к входу, на секунду остановилась, словно размышляя, а стоит ли. После чего толкнула дверь и прошла внутрь.