Летающая смерть

Глава VII. Невероятный Уолли

Итак, окончательно разочарованный Дик Колтон пошел рыбачить, но его сердце сейчас совсем не лежало к этому делу. Совершенно отвлеченный, он периодически забрасывал удочку с мухами в воду, и только через час бесплодного выжидания осознал, что на его крючке ярко-красная приманка, которая в прямых солнечных лучах совершенно не видна рыбе. Замена на черно-серый крючок помогла, и дело пошло, но впервые в жизни удачный улов не принес никакого душевного удовлетворения. Дик отложил удочку и вскарабкался на ближайший холм осмотреться. Вокруг не было ни души. Ни в одном видимом уголочке не просматривалась никакая сеточка для ловли бабочек. Доктор спустился обратно к озеру, удобно уселся на выступающий камень и на целый час погрузился в глубокие размышления о том, что того, что есть, быть не может, потому что он знает Долли Равенден всего лишь два дня. Придя к такому удовлетворительному умозаключению, он вытащил из кармана двадцатидолларовую банкноту и начал жадно ее рассматривать. Эту идиллию задумчивости потревожил проходящий мимо Хейнс.

Репортер выглядел очень вымотанным и уставшим. На расспросы доктора о том, удалось ли ему выяснить что-либо новое, он лишь качал головой. Колтон решил опустить эту тему и с присущей ему прямотой резко сменил направление разговора.

— Мистер Хейнс, — сказал он, — я хочу поговорить с вами на одну очень тяжелую тему.

Репортер пронзительно посмотрел на Колтона и резко сказал:

— Большинство тяжелых тем лучше оставлять при себе.

— Если честно, то эту проблему при себе мне оставить затруднительно. Это касается мисс Джонстон.

— С которой вы знакомы с понедельника, кажется, — сварливо процедил Хейнс.

— Прошу прощения, — сказал доктор, — но дело здесь больше в моем брате.

— Не буду притворяться, что мне это интересно.

— Его имя Эверард Колтон. Вы его знаете?

— Возможно, если я скажу вам, что мне известно кое-что о том, как ваша семья безрассудно и глупо всполошилась по поводу мисс Джонстон, вы поймете, что этот разговор лучше не продолжать, — сказал Хейнс.

Мирный характер Дика и воспитанный тяжелой работой самоконтроль не подвели его, и он остался спокоен.

— Я рассматриваю вас как брата Хельги Джонстон, — сказал он.

— Вы хотите, чтобы я помог вам разобраться в ваших семейных делах, — с ноткой высокомерия произнес репортер.

— Я стараюсь быть настолько честен с вами, насколько хочу, чтобы вы были честны со мной, — твердо ответил Колтон. — Хочу, чтобы вы позволили мне пригласить сюда Эверарда.

Хейнс смотрел на него в диком изумлении.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я уже сказал именно то, что хотел. Со стороны моей семьи были выдвинуты чрезвычайно скоропостижные и необдуманные обвинения, а статья их лишь усилила. И только сейчас я осознал весь масштаб этой ошибки.

— И что же привело вас к такому резкому изменению мнения? — буркнул репортер.

— Знакомство с мисс Джонстон. Знаете, бывают такие женщины, которые одним своим присутствием создают вокруг атмосферу праздника. Даже если бы я о ней ничего не знал, одного взгляда на эту девушку было бы достаточно, чтобы понять, что принять к себе Хельгу Джонстон — великая честь для любой порядочной семьи.

Выражение лица Хейнса немного смягчилось, но суровый взгляд еще не спешил его покинуть.

— Есть еще другие Колтоны, которые думают совершенно иначе, — сказал он.

— Это потому что они не знают, — быстро ответил Дик. — Я хочу дать Эверарду этот шанс и говорю это вам, потому что очень уважаю ваши отношения с мисс Джонстон и уверен в том, что право выбора в этом случае должно быть за вами.

— Да, это справедливо, — сказал Хейнс и задумался.

— Конечно, — через силу сказал Колтон, — если присутствие Эверарда будет… причинит вам боль, то я не стану его звать. Я должен был подумать об этом с самого начала. Но я все равно не знаю, есть ли у брата хоть какой-нибудь шанс.

— Доктор Колтон, я не сомневаюсь в том, что ваш брат важен Хельге.

— Но она еще не занята? — порывисто спросил Дик.

Тень улыбки скользнула по морщинистому лицу Хейнса.

— Имеете в виду, хочу ли я сам жениться на Хельге? Она никогда не воспринимала меня как мужчину. Конечно, мне будет больно, но пока у меня есть время, мое сердце будет спокойно, если я буду знать, что Хельга замужем за достойным мужчиной из семьи, которая принимает мою девочку так, как она того заслуживает.

— Пока у вас есть время, — медленно повторил доктор. — Пока у вас есть… — он резко замолчал, сделал шаг навстречу репортеру и посмотрел ему прямо в глаза. Хейнс не пошевелился.

Колтон внимательно изучил лицо репортера и увидел, что все эти бесчисленные морщинки носили яркий отпечаток нестерпимой боли.

— Не хочу быть навязчивым доктором, — медленно произнес Колтон, — но кажется я думаю… боюсь я знаю, о чем вы.

— О, вижу, что вы быстро диагностируете недуг, — тихо сказал Хейнс.

— Давно это у вас?

— Почти год. Прямо за подмышечной впадиной. Достаточно редкий случай, насколько я понимаю. Как видите, в женихи я не гожусь.

Колтон в раздумьях шесть раз прошелся туда-обратно по узкой полоске земли, на которой они с Хейнсом сейчас стояли. Он не раз видел болезнь и страдание в самых страшных проявлениях, но вот такое вот суровое смирение было для него непонятно и невыносимо.

— Ваши знают?

— У меня никого нет. Не думаю, что стоит грузить этим своих друзей. Так что будем считать, что вы оставите факт моей болезни при себе как врачебную тайну.

— О послушайте! — вырвалось у Колтона. — Я не могу сидеть сложа руки и наблюдать, как это сжирает вас. У меня намного больше денег, чем мне на самом деле нужно. Вы меня почти не знаете, и я вам совсем не нравлюсь, но попробуйте хоть ненадолго забыть об этом. Позвольте мне оплатить ваше, — он бросил взгляд на Хейнса и быстро исправился, — одолжить вам денег, чтобы вы могли съездить за границу на год. Я напишу знакомым в Вене и Берлине. Они впереди планеты всей в вопросах лечения раковых заболеваний. Я сам поеду с вами, только… — он запнулся и задумался, что единственным, но очень весомым аргументом «против» было расставание с мисс Равенден, которая все это время будет по другую сторону океана.

Репортер обошел молодого человека, положил руку на его плечо и хриплым, но нежным, отдаленно напоминающим Хельгу голосом, произнес:

— Мой дорогой Колтон, никакие деньги не смогут меня вылечить. Если бы могли, то, — вдруг улыбнулся он, — думаю, я обязательно принял бы ваше предложение.

— Попробуйте, — настаивал доктор. — Вы даже не представляете, на что способны иностранные врачи.

Хейнс покачал головой.

— «O, terque quaterque beati, queis ante ora patrum contigit oppetere»,[4] — процитировал он. — Да, я все еще помню что-то из Вергилия. Для меня это очень много значит. Не хочу умирать в изгнании. Давайте, Колтон, зовите вашего брата.

— А вы что будете делать?

— Останусь здесь и буду работать. Есть в этой жизни еще кое-что помимо боли, особенно когда прямо перед твоим носом что-то убивает невинных людей и овец. Я собираюсь продолжать расследование.

— Тогда я пойду напишу брату, — сказал Колтон.

— Не забудьте, что Невероятный Уолли сегодня вечером дает представление.

Встретились мужчины уже за ужином, и незадолго до конца трапезы было объявлено о прибытии фокусника. Весь дом вышел на улицу, где тот раскладывал свои незатейливые атрибуты. Увидев Хельгу, он подбежал к ней, встал на одно колено и, переигрывая, изобразил учтивость.

— Мадмуазель, я ваш вечный раб и обожатель, — сказал он, поднимая на девушку свой светящийся, дрожащий взгляд. — С вашего высокоблагородного разрешения я начну свое представление.

Он провел всех во двор. Там было полно свободного места, и Невероятный Уолли начал всех удивлять простенькими акробатическими трюками. Зрителями были мистер и миссис Джонстон, Хельга, Хейнс, Колтон и прислуга. Профессор Равенден с дочерью еще не вернулись. За акробатикой последовали фокусы с картами и платком.

— А теперь я покажу вам настоящее искусство, — сказал артист.

Из-за своего пояса он вытащил два тяжелых кинжала, которыми так интересовался Хейнс. За ними последовали более маленькие ножи, а за ними еще меньше, и так до тех пор, пока в его руке не оказалось полдюжины острых лезвий. Встав напротив массивной двери сарая, фокусник ловким движением руки извлек из кармана карту, подбросил ее высоко в воздух и тут же взял в из другой руки один маленький нож. Карта, плавно вертясь, спускалась вниз и сейчас на мгновение оказалась рубашкой к двери. Вжух! Разрезая воздух, нож пригвоздил ее к деревянной поверхности. Полетела вторая карта. Тук! И она тоже оказалась прибитой к двери. Третью карту пронзило не так точно — она висела на уголке.

— А теперь червовый туз! — прокричал жонглер. — Он будет к нам лицом.

С этими словами он взял карту и подбросил ее. Она крутилась в воздухе, периодически поворачиваясь лицевой стороной к зрителям. Карта пролетала у двери под небольшим углом и уже была готова перевернуться, как тут ее настиг нож — лезвие прошло прямо через центр. Невероятный Уолли сорвал аплодисменты.

— Святой Иосиф! — воскликнул Колтон. — Я видел, как умело орудуют ножами лучшие мексиканцы-гризеры, но никогда мне не доводилось лицезреть ничего подобного.

— Никто не сравнится с Невероятным Уолли, — холодно объявил артист, собирая свои ножи — все, кроме того, что держал червового туза. Он сделал шаг назад. — Вытаскивайте нож, — обратился артист к Хейнсу.

Тот послушно пошел и извлек лезвие из двери.

Тут раздались вопли Хельги и Колтона. Что-то вонзилось в дерево так близко к уху репортера, что он аж услышал свист. Прямо у его щеки оказалась большая рукоять кинжала.

— Это предупреждение, — вежливо сказал Невероятный Уолли. — Сердце, оно могло… — дальше сказать он ничего не смог, потому что горло его уже было в мощных руках старого Джонстона. Хейнс и Колтон рванули вперед, но это было ни к чему: фокусник не сопротивлялся.

— Э-это был просто трюк, — сказал он. — Я оскорблен. Я ухожу домой.

— Надо ли его отпускать? — неуверенно спросил Хейнс.

Но вопрос решился сам собой. Резко вскочив, фокусник стукнул Джонстона, протиснулся между Хейнсом и Колтоном, вынул нож из двери, собрал все свои вещи и на невероятной скорости умчался, но не в сторону станции Сэнд-Спит, а прямо в холмы. Сбитые с толку захватчики рассеянно переглянулась.

— Теперь нам предстоит иметь дело с вольным диким зверем, — сказал Колтон.