Ледяной Скипетр

Глава 31: Сон — Финальное видение

Елена засыпает на полу камеры.

Её голова опирается на рюкзак, в котором спит домовой. Вокруг — холод Кремля, холод, который не убивает мгновенно, но который медленно, по часам, по минутам, по секундам, вытягивает жизнь из живого существа, как песок вытягивает воду из корней растений.

Но прежде чем сон полностью завладеет ею, Елена чувствует что-то странное.

Температура в комнате начинает меняться. Не плавно. Резко. Холод становится ещё холоднее, становится настолько плотным, что Елена чувствует его как физический вес на груди, как если бы кто-то положил ледяную ладонь ей на сердце.

Затем — жар.

На несколько мгновений температура скачет в другую сторону. Не просто тепло. Огонь. Пламя, которое кажется ей, хотя огня нет, которое она чувствует в костях, которое приходит с юга, из степей, из того места, где сидит Айгуль.

Стены камеры светят ярче. На них появляются узоры — не ледяные руны, а живые руны, руны, которые движутся, которые танцуют, которые показывают ей переход между мирами.

Елена смотрит на перстень на своей руке.

Ледяной камень начинает светиться не синим светом. Он начинает пульсировать, как если бы это было сердце, как если бы внутри камня билось живое существо. Пульсирует в ритм её собственного сердца. Пульсирует в ритм магии, которая пробуждается в Кремле.

— Засыпай, — шепчет домовой из рюкзака, хотя его рот не открывается, хотя его голос приходит не из тела, а из самого воздуха. — Засыпай. Морена хочет показать тебе.

И в этот момент сознание Елены начинает падать.

Падать не в пропасть. Падать внутрь, в глубины собственного ума, в те места, где живут видения, где живут возможности, где живут все выборы, которые когда-либо были возможны.

Она закрывает глаза.

И когда она их открывает — камера уходит.

Но прежде, чем явится первое видение, Елена видит воспоминание.

Ей было пять лет. Она сидела на коленях у бабушки Евдокии. Старая женщина плела ей ленту в волосы — красную ленту, символ жизни, символ крови, символ того, что остаётся в памяти.

— Послушай меня внимательно, — говорила бабушка, её голос был как старая, исцарапанная пластинка, как звук, который прошёл через столетия. — В мире есть три пути. Путь огня — это путь действия, путь жизни, путь, который разжигает кровь и дарует свободу. Путь льда — это путь покоя, путь порядка, путь, который охлаждает огонь и дарует стабильность.

Маленькая Елена слушала, не понимая ни слова.

— А третий путь? — спросила она, потому что даже в пять лет Елена понимала, что бабушка не договаривает самого важного.

Бабушка улыбнулась. Её улыбка была печальной, как улыбка того, кто знает что-то, чего никто больше не должен знать.

— Третий путь — это путь баланса, — сказала она. — Это путь, который очень трудно найти. Потому что все хотят выбрать либо огонь, либо лёд. Мало кто хочет нести баланс. Потому что баланс — это не победа. Баланс — это ответственность.

Бабушка взяла руку маленькой Елены.

— Наш род, род Ветровых, рождается с проклятием, — продолжала она. — Проклятием видеть все три пути. Проклятием понимать, что нет правильного выбора. Только выбор, который мы готовы нести.

Маленькая Елена почувствовала, как что-то внутри неё — какой-то орган, который не имел названия — начал болеть. Не физически. Эмоционально. Интуитивно.

— Бабушка, — спросила она, — а что будет, если я выберу неправильно?

Бабушка молчала долго. Потом:

— Тогда люди будут страдать. Будут страдать от твоего выбора. И ты будешь нести это бремя всю жизнь.

— А если я выберу правильно?

— Тогда люди всё ещё будут страдать. Потому что третий путь не избавляет от боли. Он просто распределяет её справедливо.

И видение заканчивается.

Елена открывает глаза — хотя глаз она не открывала, потому что они уже были открыты — и видит первое сновидение.

Елена видит Москву в огне.

Но это не видение издалека. Она внутри огня. Она дышит дымом. Она чувствует жар на коже. Это не видение — это переживание.

Огонь не жёлтый и не красный, как настоящий огонь. Огонь здесь — синий и оранжевый одновременно, переливается между двумя цветами, как если бы огонь был живым существом, которое танцует.

Стены Кремля падают не с грохотом. Они плавятся. Лёд превращается в воду, которая начинает кипеть, становясь паром. Белый пар поднимается в небо, как молитва, как крик, как последний вздох города.

На улицах — люди. Десятки тысяч. Но они не кричат в ужасе. Они поют. Они поют песни, которые Елена никогда не слышала, но которые она знает. Песни степей. Песни огня. Песни свободы, которая пришла слишком поздно, ценой слишком высокой.

На площади перед Кремлём — горит дерево. Огромное дерево, древнее дерево, дерево Род-матери, корни которого уходят глубоко в землю. Это дерево горит, но оно не исчезает. Оно преобразуется, становится чистым огнём, становится фениксом, который поднимается из пепла.

И этот феникс — это не просто птица. Это голос юга. Это воплощение гнева, справедливости, боли, которая больше не может молчать.

Над городом кружит огромная фигура. На первый взгляд это выглядит как облако дыма. Но потом это облако принимает форму — форму огромной женщины, созданной из пламени и боли.

Это Айгуль. Или не совсем Айгуль. Это идея Айгуль, воплощённая в огонь, идея справедливости, которая больше не может ждать.

Айгуль-огонь смотрит вниз на Елену. И Елена видит в её глазах не ненависть. Видит отчаяние.

Айгуль поднимает руку. Из её ладони вырывается луч огня, который проходит через весь город, который прожигает небо, который превращает Москву в пепел, в ничто, в то, что было, но больше не будет.

— Я пришла с просьбой, — говорит Айгуль, и её голос звучит как гром, как молния, как то, что раздаётся не в ушах, а в самой сути существа. — Я пришла на колени. Я упала и плакала. Я просила справедливости за брата, за народ, за ту кровь, которая текла годы.

Айгуль подходит ближе. Земля под её ногами подгорает.

— И что мне ответили? Что рядом мне тишина? Что мне сказали молчать? Что мне велели принять несправедливость, как если бы это была воля богов?

Айгуль хватает Елену за руку. Её рука горячая, но Елена не чувствует боли. Она чувствует только правду.

— Если ты не найдёшь справедливость, то я буду вынуждена найти её сама, — говорит Айгуль. — И справедливость, которую я найду, будет названа мщением. И мщение будет названо правом. И право будет названо войной. И война будет названа необходимостью.

Образ Айгуль начинает рассеиваться. Но перед тем, как исчезнуть, она говорит:

— Один день у тебя есть. Один день, чтобы найти третий путь. Если нет — я приду. И огонь будет справедливостью.

Видение рассеивается в дыме и пепле.

Елена видит другую Москву.

Холодную. Белую. Мёртвую.

Город полностью закован льдом. Не снегом. Льдом. Льдом такой прозрачности, что Елена может видеть сквозь него каждый камень, каждый кирпич, каждую жизнь, которая была заморожена, как муха в смоле.

На улицах Москвы — люди. Но они не люди. Они статуи. Люди, остановленные посередине жизни, в самый неожиданный момент, когда они живы, но не живы.

Мать держит ребёнка в объятиях. Её лицо выражает что-то между любовью и ужасом. Ребёнок смеётся — вечный смех. Или это был крик? Невозможно понять через лёд.

Мужчина бежит. Его ноги застыли в позе бега, но он никогда не дошёл до цели. Его руки вытянуты вперёд, к чему-то, что он теперь никогда не достанет.

Женщина стоит и ждёт. Ждала. Будет ждать вечность. Её глаза смотрят вверх, в небо, в надежде увидеть солнце. Но солнце не светит в этой Москве. Светит только лёд.

На Кремле, на льдистом троне, сидит Ксения.

Её лицо совершенно. Как маска. Как фарфоровая статуя королевы. Её глаза закрыты, как если бы она спала. В руках она держит Скипетр. Или Скипетр держит её.

Эта Ксения — это не королева, которая боится хаоса. Это идея Ксении, воплощённая в лёд, идея порядка, которая была реализована в полной мере, во всей её совершенной, мёртвой красоте.

И над ней, возвышаясь на ледяном чёрном троне, парит другая фигура.

Это Елена. Но это не Елена, какой она есть. Это Елена, которая выбрала порядок. Корона из ледяных шипов. Платье из кристаллов снега. Глаза — холодные, как ледяной свет, как смерть, как ничто.

Эта Елена кладёт руку на лоб Ксении. Её рука не теплая. Она становится ещё более холодной, добавляя слой льда к тому ледяному саркофагу, в котором была заточена королева.

И из рта этой Елены идут слова, но её губы не движутся:

— Я выбрала, — говорит она. — Я выбрала порядок. Я выбрала лёд. Я выбрала холод, который держит миллионы в плену справедливости, которую они никогда не попросят. Потому что справедливость требует хлопот. Порядок проще.

Эта Елена начинает плакать. Её слёзы замерзают в воздухе, становясь маленькими кристаллами, которые падают на землю и добавляют ещё один слой льда к уже холодному миру.

Другая фигура появляется из льда. Это Айгуль. Но это не огонь. Это замёрзшая Айгуль, статуя Айгуль, женщина, которая пришла просить справедливости и получила лёд вместо ответа.

Айгуль-ледяная статуя смотрит на Елену во сне смерти.

— Ты победила, — говорит она, но её голос не звучит. Это просто мысль, которая Елена слышит в своей голове. — Ты победила огонь. Ты подчинила его холоду. Ты заморозила его. Теперь юг мёртв, а ты… ты живёшь в красивом ледяном дворце, где никто не кричит, потому что никто не может кричать, потому что все замёрзли, остановились в том моменте, когда поняли, что надежда не придёт.

Замёрзшая Айгуль протягивает ледяную руку к Елене.

— Мы вместе теперь, — говорит она. — Я и ты. Статуя и королева. Две женщины, которые выбрали разные пути и обе оказались в плену холода. Мой плен — это смерть. Твой плен — это бессмертие. Кто из нас несчастнее?

Видение начинает разрушаться. Но не быстро. Медленно, как крошится лёд, как тает снег, как исчезает жизнь из мёртвого города.

И наконец — третье видение.

Москва не горит. Москва не спит. Москва дышит.

Город живой. Но живой не так, как она живёт в реальности, где жизнь и смерть — это две стороны одной медали. Здесь жизнь и смерть — это две ноты одной симфонии, две части одного танца.

Снег падает, но он не холодный. Он падает, потому что это его природа, потому что это красиво, потому что это жизнь, а не проклятие.

На улицах — люди. Люди, которые живут, работают, любят, борются. Лицо матери радостно, но есть печаль в уголках её рта, потому что она помнит потери. Лицо мужчины спокойно, потому что он достиг того, к чему стремился. Смех детей раздаётся, потому что они живы, потому что они верят в будущее.

На площади перед Кремлём нет ни огня, ни льда. На площади — люди. Тысячи людей, русских и кочевников вместе, которые строят что-то новое. Они кладут камень на камень. Они поют. Они плачут, потому что помнят боль прошлого, но они делают это вместе, русские и кочевники, вместе.

Кремль изменился. Он больше не крепость льда. Он больше не угроза. Это просто город, красивый город, город, где люди живут, где магия течёт естественно, как вода течёт в реке.

На вершине Кремля горит огонь. Но не огонь в буквальном смысле. Это свет. Свет, который не горячий и не холодный. Свет, который просто есть, потому что миру нужен свет, чтобы видеть.

И в центре света — две женщины.

Елена и Айгуль. Они стоят рядом, держась за руки. Их платья — одно серебристое, другое золотистое — где они соединяются, создают третий цвет, цвет, который был невозможен, но который существует.

Рядом с ними — Данила. Его лицо спокойно, его раны исцелены, его сердце живо. Он смотрит на Елену, и в его глазах — не благодарность, а уважение.

Рядом с ними — Буран. Но теперь он не ворон. Он превратился в человека. Молодой человек, красивый, живой, свободный от проклятия.

И над ними — Ксения. Но она больше не на троне. Она стоит рядом с Еленой, рядом с Айгуль. Её лицо изменилось. На нём есть печаль, но есть и надежда.

— Я понимаю теперь, — говорит Ксения, и её голос звучит как обычный голос королевы, но без холода, без страха, но с честностью. — Я думала, что мой долг — сохранить порядок, не важно какой ценой. Я думала, что справедливость — это роскошь, которую мы не можем себе позволить, пока держимся за хаос.

Ксения делает шаг вперёд.

— Но порядок без справедливости — это не порядок. Это тюрьма. И я была её тюремщицей.

Морена, богиня, что была заточена в Скипетре, выходит из света. Она огромна. Она ужасна. Она прекрасна. На её лице — не гнев. На её лице — мудрость.

— Вы выбрали, — говорит Морена, и её голос — это голос самой земли, голос, который раздаётся везде и нигде, голос, который слышат все, которые готовы слушать. — Вы выбрали не лёд и не огонь. Вы выбрали баланс. Вы выбрали путь, который требует постоянного внимания, постоянного выбора, постоянного движения между двумя крайностями, никогда не падая ни в одну из них.

Морена протягивает руку к центру площади. Там появляется Скипетр. Но это больше не кристалл, заточённый в цепях. Это живой кристалл, который светит собственным светом, который пульсирует жизнью.

— Теперь, — говорит Морена, — Скипетр свободен. Не потому, что я его освободила. Потому что вы выбрали путь, при котором он может быть свободным. Путь, при котором магия может течь естественно, потому что её больше не нужно держать в цепях, не нужно бояться, не нужно контролировать через страх.

И вот происходит нечто магическое.

Скипетр начинает светиться ярче. Свет распространяется по земле, как вода, как огонь, как ветер. Свет достигает каждого человека в Кремле, в Москве, в степях. И везде, где этот свет касается, люди пробуждаются.

Те, кто был заморожен, пробуждаются. Те, кто был недоверчив, начинают верить. Те, кто был в отчаянии, начинают надеяться.

И это не волшебство в смысле чудо. Это волшебство в смысле простой правды. Правды, что когда люди перестают видеть друг друга врагами и начинают видеть друг в друге людей, всё меняется.

Елена и Айгуль обращаются к друг другу.

Они встречаются взглядом. В их глазах — признание. Признание того, что они прошли через боль, через страх, через предательство и выбрали друг друга вместо того, чтобы выбрать ненависть.

Они обнимаются. И когда они это делают, третий свет становится ещё ярче.

Все в видении видят этот свет. Видят и понимают. Понимают, что холод и огонь могут танцевать вместе. Понимают, что справедливость и порядок — это не враги, а партнёры. Понимают, что баланс возможен.

И в этот момент Морена поёт.

Её пение не сладко. Не красиво по-земному. Это пение древних, пение богини, пение той, кто видел рождение и смерть миллионов лет. Это пение звучит внутри сердца каждого, кто слышит его.

И вот пение становится всё громче, всё громче, всё громче —

Но прежде, чем третье видение завершится, Елена видит воспоминание.

Ей было семнадцать лет. Она была служанкой при дворце. Ксения была ещё наследницей.

Они встретились в саду дворца, поздней ночью, когда никто не видел.

Ксения была молода, красива, и в её глазах горел свет надежды.

— Я хочу изменить Россию, — сказала она Елене, и её голос был полон верности, полон веры, полон того рвения, которое есть только у молодых, которые не видели всей сложности мира. — Я хочу, чтобы люди были свободны. Я хочу, чтобы холод был не цепью, а просто частью жизни. Я хочу справедливости.

Елена слушала и верила. Верила, что так и будет. Верила, что Ксения, когда станет королевой, сможет это сделать.

Но потом случилось то, что обычно случается. Ксения спустилась в подземелье. Увидела Скипетр. Поняла цену справедливости. И решила, что порядок важнее, чем мечты.

Теперь, во время третьего видения, эта молодая Ксения из воспоминания встречается с нынешней Ксенией из видения. Две версии одной женщины.

Молодая Ксения смотрит на старую с печалью:

— Что случилось? — спрашивает она.

Старая Ксения (королева) вздыхает:

— Я узнала стоимость справедливости. Узнала, что есть вещи, которые сильнее, чем я. Узнала, что мои мечты о справедливости могут привести к смерти миллионов. И я выбрала трусость. Выбрала быть тюремщицей вместо борца за справедливость.

Молодая Ксения кивает.

— Но теперь ты понимаешь, — говорит она, — что даже трусость имеет предел. Что даже королева может измениться, если найдёт правильного партнёра, если встретит того, кто готов идти с ней по третьему пути.

И обе Ксении исчезают.

Во время третьего видения Елена слышит голос.

Не голос издалека. Голос внутри её собственного ума, голос Морены, голос, который говорит одновременно и ею самой, и чем-то большим, чем она.

— Елена, — говорит Морена, — ты видела три пути. Ты видела три возможных будущих. Какой из них истинен?

И Елена отвечает, но не словами. Она отвечает ощущением.

Она чувствует, как огонь Айгуль соединяется со льдом Ксении. Чувствует, как они переплетаются, как они не уничтожают друг друга, но создают третье.

— Все три пути истинны, — отвечает Елена. — Потому что все три — это возможности. Но только третий путь — это выбор. Первые два — это просто падение. Третий — это восхождение.

Морена кивает.

— Тогда ты готова? — спрашивает она. — Готова выбрать бремя баланса? Готова нести ответственность перед Россией и перед степями? Готова быть не королевой, а хранительницей равновесия?

И Елена говорит:

— Я готова.

Елена просыпается.

Камера по-прежнему холодная. Стены по-прежнему ледяные. Но что-то кардинально изменилось.

Воздух в камере теплее. Не на несколько градусов. На целых десять, двадцать градусов. Это ещё холодно, ещё не комфортно для обычного человека, но это жизнь. Это дыхание.

На стенах тает лёд. Капли падают на пол, создавая музыку: тап, тап, тап. Тап, как биение сердца. Тап, как ритм жизни. Тап, как звук пробуждения.

Елена смотрит на свою руку.

Перстень, ледяной камень, который был холодным, как смерть, теперь светит серебристо-золотым светом. Свет пульсирует, как если бы внутри камня было сердце.

Физическое ощущение: кровь Елены начинает течь быстрее. Её сердце начинает биться громче. Она пробуждается не просто духовно, но физически.

На её ладони появляются новые руны. Не ледяные. Не огненные. Но третьи, руны, которые состоят из обоих элементов одновременно.

Домовой встаёт.

Его уголки-глаза начинают светиться оранжевым светом. Впервые за всю историю домовой светит не синим, ледяным светом, но светом, который включает оба элемента.

— Ты выбрала, — говорит домовой, и его голос уже не скрипит, как старая половица. В его голосе есть жизнь, есть тепло.

— Я выбрала, — подтверждает Елена.

Она встаёт. Её ноги дрожат, но держат её. Она прошла долгий путь. Путь от Архангельска до Москвы, путь через лес, путь через смерть и воскрешение, путь через собственные сомнения.

И теперь она стоит. Стоит прямо. Готова к тому, что дальше.

Через стены камеры Елена слышит голоса.

Голос Айгуль, слабый, но слышимый, голос, который зовёт:

— Ты пробудилась.

Голос Ксении, с трона, голос, который звучит не как приказ, а как вопрос:

— Как я смею рисковать порядком? Как я смею поверить?

Голос Данилы, из его камеры, голос, который звучит не как крик, а как молитва:

— Она нашла путь. Я чувствую это. Магия меняется.

Голос Бурана, летящий над городом, голос ворона, который поёт боевой клич:

— Третий путь рождается! Магия просыпается!

И голос Морены, голос, который раздаётся везде и нигде, голос самой земли:

— Баланс восстанавливается. Начало положено.

В этот момент происходит то, что было предначертано с начала времён.

Кремль начинает светиться.

Не синим холодом Ксении. Не оранжевым огнём Айгуль. Но третьим светом, светом, который рождается из равновесия, из понимания, из того, что баланс мощнее, чем любой абсолют.

Свет распространяется по всему Кремлю. Светит на стенах. Светит на башнях. Светит на людях, которые ходят по его коридорам.

И везде, где этот свет касается, происходит трансформация.

Лёд не тает полностью. Он становится живым. Становится частью города, а не его врагом.

Огонь, если бы он был здесь в физической форме, не сгорел бы. Он стал бы частью света, естественной частью существования.

В этот момент Елена чувствует, как связь между ней и Кремлём становится осознанной. Она может чувствовать каждый камень, каждый ледяной кристалл, каждого человека, который живёт в этом городе.

Она больше не просто Елена Ветрова, служанка, странница, ищущая ответы.

Она становится Хранительницей баланса.

И это звание не приносит с собой корону. Не приносит трон. Не приносит власти.

Приносит ответственность.

Приносит бремя.

Приносит выбор, который придётся делать каждый день, в каждый момент, между льдом и огнём, между порядком и свободой, между справедливостью и милосердием.

Перед её глазами парит видение последней части пути.

Тронный зал. Ксения на троне, но уже не скованная льдом. Ксения, которая готова слушать. Ксения, которая готова измениться.

И рядом с ней — Елена. Не на коленях, не на троне. А рядом. Равная.

Голос Морены звучит последний раз:

— Ты выбрала баланс. Теперь баланс выбирает тебя. Добро пожаловать, Хранительница. Добро пожаловать в третий путь.