Лед

Глава 23

Полюса мы достигли двадцать восьмого ноября 1895 года и достигли его первыми! Последние десять дней пути до цели наш отряд шел вперед как единый слаженный механизм и подгонять никого было не надо.

На Полярном плато стояла удивительно безветренная и солнечная погода. Антарктика как будто сжалилась над нами, посчитав что уже достаточно испытала нашу силу и волю. Мы шли спокойно, шаг за шагом, не торопясь и не задерживаясь. Нарты скрипели по насту, собаки тянули ровно, без рывков, будто и они понимали, что мы близки к финишу. Каждый из нас устал, но эта усталость стала привычной, почти незаметной, как постоянный шум в ушах, который перестаёшь замечать. Вечером, закончив дневной маршрут, мы не ленились и возводили иглу, чтобы на обратном пути сэкономить силы, свой путь мы по-прежнему помечали снежными гуриями.

По утрам вставали быстро: растопить снег, приготовить чай и пеммикан, собрать лагерь — всё это давно делалось молча и автоматически. Разговоров почти не было, экономили силы, а главное — слов уже не требовалось. Каждый знал, что и когда делать. Даже ночью, когда мы ворочались в спальных мешках, никто не жаловался — все понимали, что впереди ещё несколько переходов, и там, на пустом белом круге координат, нас ждёт конец пути.

Солнце слепило глаза, и мы шли в очках, чтобы не обжечь сетчатку. Иногда, когда ветер всё же поднимался, мелкая снежная пыль забивалась в усы и ресницы, хрустела на зубах. Но в целом погода оставалась редкой для этих мест — тихой. Мы почти перестали надеяться на такие дни, а они, словно в награду, держались всю последнюю неделю.

Ближе к концу пути мы шли налегке: часть груза уже съели, часть оставили в двух дневных переходах до полюса, организовав ещё один склад. Сани стали легче, шаг — увереннее. Последние километры казались бесконечными: белая равнина, ни малейшего признака, что вот он — Полюс. Только приборы говорили, что мы всё ближе и ближе.

— На месте! — Арсений оторвался от секстанта и его обветренное и обмороженное лицо расплылось в довольной улыбке — Мы на полюсе!

— Нет дружище — Я тоже держал секстант и производил обсервацию — Километров десять не дошли.

— По моим расчётам мы его немного в стороне оставили — Куницкий ткнул рукой в право от меня, он стоял возле установленного на треногу теодолита.

Мы все втроем одновременно посмотрели друг на друга, и расхохотались. Знакомая до боли ситуация. Мы вроде как пришли, но сам полюс с точностью до миллиметра определить не в состоянии.

— На лыжи? — Ричард уже вставлял ногу в крепление, и вопрос задал скорее риторический.

— На лыжи! — Кивнул я головой, передавая секстан Арсению. — Делаем как обычно, удаление десять километров, идем кругом, проводим измерение, потом сверяем данные и сужаем круг! Нельзя дать никому и шанса, усомнится в том, что мы не промахнулись!

Два дня мы нарезали круги и ходили вдоль и поперек предполагаемой точки условного Южного полюса. Мы сильно постарались, чтобы у конкурентов, если они конечно сюда дойдут, не было даже капли сомнения, что именно наша команда была тут первой. Щелкал фотоаппарат, вдоль пути наших пробегов появлялись не высокие снежные пирамиды, пока наконец на третьи сутки мы не пришли к общему мнению, что мы наконец-то точно на месте. Всё это время солнце совершало вокруг нашего лагеря круги, не скрываясь за горизонтом.

На полюсе мы установили запасную палатку, намертво закрепив её растяжками, возвели трехметровый снежный гурий и флагшток с Российским флагом. По традиции, на него вначале установили мой старый самодельный флажок, бывавший со мной на Северном полюсе, а потом уже вывесили взятый с собой шёлковый триколор.

В металлический тубус из-под карт мы вложили записку: дата, точные координаты, список участников и краткое описание проделанного пути. Туда же я положил и послание к Нансену и Адамсу. Вдобавок к записке каждый из нас оставил в палатке какой-то свой личный предмет — пуговицу, маленький компас, портсигар, трубку.

Фотографироваться пришлось по очереди, чтобы кто-то один всегда был за камерой. Собаки сидели рядом — для них этот день ничем не отличался от других, но мы всё равно заставили их встать в кадр, ведь без них нас бы здесь не было.

После того как все формальности были выполнены, мы сели прямо на ящики у флагштока. Достали остатки шоколада, которые берегли на этот случай, а я вытащил спрятанную в моих нартах бутылку коньяка, и мы выпили её за очередное достижение нашей команды. Вот и всё празднование, ничего особенного — обычная рутина покорителей полюсов. В такие моменты особенно ясно понимаешь, что сам факт присутствия на полюсе — это не громкие слова, а работа: всё записать, всё закрепить, всё подготовить для дороги обратно.

В общей сложности на полюсе мы провели четыре дня и первого декабря тронулись в обратный путь. Погода пока держалась, но мы знали, что рассчитывать на такое на протяжении всего обратного пути глупо. Солнце продолжало ходить кругами по горизонту, и это только сбивало чувство времени: мы могли идти шесть часов или девять, но ощущение оставалось одинаковое — бесконечное белое поле, одно и то же небо.

Это был обычный дневной переход, к которым мы уже за столько времени привыкли. Шел третий день нашего похода назад к базовому лагерю, когда шедший впереди Тупун внезапно остановился, вглядываясь куда-то вдаль.

— Начальник! — Он повернулся в мою сторону и укал рукой немного правее нашего маршрута — Идёт кто-то!

— Ну ка… — Я схватил со своих нарт бинокль у навел его на указанную инуитом точку.

В нескольких километрах от нас в сторону полюса двигалась группа людей на нартах с собачей упряжкой. В том, что это были норвежцы у меня, не было сомнений. У англичан попросту нет собак, и на нартах мог передвигаться только Нансен.

— Норвежцы — Опустив бинокль я повернулся к Арсению — Одни нарты, пять собак и четыре человека.

— Да, и нас они тоже заметили, поворачивают в нашу сторону — Арсений тоже смотрел в бинокль — Тяжело идут кстати, еле ноги передвигают.

— Привал! — Я поднял руку, привлекая к себе внимание своей команды — Ставим палатку и греем воду, надо встретить гостей, похоже у них проблемы.

Мы расставили нарты полукругом, натянули брезент и развели в примусах огонь. Вода зашумела в котелках, воздух наполнился слабым запахом чая и пеммикана. Собаки почуяли чужую упряжку и начали беспокойно лаять, но Тупун с ребятами быстро успокоили их.

Через полчаса к нам подошли четверо. Впереди, с лыжными палками в руках, шёл высокий сутулый человек в потертом анораке. Лицо его было исхудавшим, глаза запали, но в движениях угадывалась привычная выносливость. Я сразу его узнал — это Нансен. Рядом плёлся его помощник, ещё двое тянули за собой измождённых собак. Нарты выглядели полупустыми, кое-где обмотанными верёвками вместо лопнувших деталей.

— Добрый день, господа, — сказал я по-английски, выходя навстречу. Голос мой прозвучал непривычно громко среди тишины плато.

— Добрый… — Нансен остановился, снял капюшон и кивнул. Голос у него был хриплый, будто он давно не разговаривал. — Волков… Мы опоздали? Значит всё зря…

— Да мы были первыми, так уж вышло Фритьоф — ответил я, протягивая руку — С этим ничего уже не поделать.

Он пожал мою руку крепко, но вяло. Арсений сразу подал кружку горячего чая. Нансен сделал глоток и прикрыл глаза. Остальные его спутники жадно хватали кружки, даже не садясь.

— Мы шли к полюсу быстро как могли, вышли одновременно с Адамсом, буквально в один день — наконец произнёс Нансен. — Собак было мало, и они падали одна за другой. Мы сами загнали их, сократив привалы и ночные стоянки до минимума. Впрочем, Адамс делал тоже самое… Эта проклятая гонка с англичанами!

— И что Адамс? — Задал я вопрос о судьбе второго конкурента.

— Из его десяти пони девять пали по дороге, последнего они застрелили перед подъёмом на ледник — Нансен скрипнул зубами — Дальше они пошли, волоча свои нарты сами. На леднике мы их обогнали, всё же у нас ещё оставались собаки. Мы опережаем их как минимум на три-четыре дня. Впрочем, всё это было бесполезно…

Нансен оглядел наши груженные провиантом нарты, упитанных и сильных собак, наше снаряжение и нас самих. На фоне норвежцев мы смотрелись как регулярная армия с автоматами, против полуголых туземцев с копьями. Я молча стоял и ждал, пока норвежец продолжит.

— Одни нарты и часть припасов пришлось оставить возле ледника, чтобы облегчить груз и идти быстрее, — Наконец снова заговорил Нансен — Мы сократили рационы и себе, и псам, керосина у нас всего на десять дней, и у Адамса ситуация не лучше. Не знаю, что теперь делать… Мы держались только на надежде, что будем первыми.

Я внимательно посмотрел на него. На коже лица обветренные трещины, губы в крови. В глазах — упёртость, но и облегчение, что они наткнулись на нас.

— Значит, вовремя встретились, — спокойно сказал я. — У нас ещё есть провиант и топливо. Отдохнёте, потом пойдём вместе. Тут без вариантов, и без обид. Если продолжите идти вперед, то погибните.

Нансен молчал, уставившись в одну точку. Его спутники уже сидели у примуса, грея руки над паром от котелка.

— Нет. — Наконец снова заговорил норвежец — Я не могу повернуть. Пусть я буду вторым, но я до полюса дойду!

— Вы погибните — Покачал я головой.

— Пусть так, но норвежский флаг будет стоять рядом с русским! — Нансен упрямо сжал губы — Да и не нужно нас хоронить раньше времени Волков. У нас есть пять собак, а это свежее мясо на несколько дней. На полюсе мы пробудим не дольше дня, пойдем по вашим следам и тратить время на обсервацию нам не придётся, после чего немедленно повернём назад.

Я напряженно думал. Нансен не отступит, это и ежу понятно. До полюса ему идти чуть меньше трех дневных переходов, значит на обратный путь у него останется керосина всего на неделю. Что с провизией у него не совсем понятно, так как он не говорит, но тоже не густо. А ведь ещё есть Адамс, у которого дела не лучше, чем у Нансена… Придётся делится провиантом и керосином, это как пить дать, даже собак ему дать придется, иначе, если они погибнут при возвращении, меня со свету сживут. Бросил, не помог… Но и рисковать своими людьми нельзя. У нас всё рассчитано, припасов с собой только необходимый минимум и пополнить мы их сможем только, спустившись с ледника…

— Ладно, — сказал я наконец. — Получите ящик пеммикана, тюленье мясо, трех собак и немного керосина. Но учти, Фритьоф, у нас запасы впритык. Мы рассчитали всё так, чтобы самим вернуться живыми. Без обид, но иначе мы вместе с вами ляжем в снегу.

Нансен чуть кивнул. В его глазах читалось облегчение, хотя губы всё равно были сжаты в ту же упрямую линию. Он знал цену моим словам.

Мы достали из нарт ящик, мешок с мясом, канистру и привели трех собак, убрав с каждой упряжки по одной. Собаки тянулись к рукам, явно не понимая, что их ждёт новая команда. Тупун недовольно фыркнул, но спорить не стал.

— Вот твой шанс, — сказал я. — Дальше решай сам. И советую тебе возвращаться по нашим следам, сэкономишь силы. На каждом дневном переходе будет стоять готовое иглу, и до нашей базы ближе. Кроме того, у подножья ледника, а потом на каждом градусе широты у нас стоят готовые продовольственные склады, там полно продовольствия. Мы будем экономить припасы и по мере возможности постараемся заложить для вас небольшие склады и на плато, но тут как получиться, от погоды зависит. Если пойдем быстро, то вероятнее всего помочь в этом вам сможем. Для Адамса оставь тоже послание: «русские предлагают помощь», пусть тоже идет по проложенному нами маршруту. Если мы благополучно дойдём до своего зимовья, сразу снарядим за вами спасательную партию с собаками и провиантом. Вы главное доберитесь до нас, а там уже наша «Вега» доставит вас к вашим людям.

Нансен поблагодарил коротко, без лишних слов. Они с людьми тут же принялись чинить нарты, привязывать груз и запрягать собак. Вид у них был усталый, измотанный, и… виноватый. Они нуждались в помощи, но принимать её от конкурента, который оказался подготовлен лучше не хотели. Тем более они понимали, что сейчас я фактически сокращаю шансы на выживание своей команды, чтобы спасти их.

Мы сидели вместе почти час. Собаки, улёгшись рядом, больше не тявкали — словно тоже признали чужаков за своих. Когда норвежцы немного отошли от усталости, мы уже не чужими людьми смотрели друг другу в глаза, а как будто старыми товарищами, встретившимися в самой глухой пустыне мира.

Мы проводили их взглядами, пока они уходили по нашему следу в сторону полюса. На белом плато их фигуры быстро стали точками и растворились в мареве.

— Сгинут, — тихо сказал Арсений. — Керосина у них с нашей канистрой на две недели, а дорога займёт куда как больше времени.

— Может и так, — ответил я. — Но теперь это их выбор. Мы сделали, что могли.

Мы снова запрягли собак и двинулись дальше к перевалу. Сзади оставались снежные гурии и два разных флага, русский и норвежский, отметившие место встречи наших экспедиций, а впереди — длинная дорога домой и новые заботы, которых у нас неожиданно прибавилось.

На ночном привале я, свалив на спутников все дела сел за расчёты. По всему выходило, что рационы как наши, так и собак придётся сокращать, а воды греть меньше. Теперь примусы можно разжигать только один раз в день, то есть мы остаёмся без горячего завтрака. И при всём при этом, нам надо наращиваться темп, ускорятся, а значит проходить мимо уже готовых лагерей, и строить новые. Теперь только от нашей скорости зависит судьба всех трех экспедиций. Если мы сумеем идти быстрее при меньшем потреблении калорий, то на середине пути и возле спуска на ледник у нас появятся излишки как керосина, так и провианта, и можно будет выполнить свое обещание, оставив их Нансену и Адамсу.

Я закончил с цифрами и позвал остальных.

— Слушайте кратко. С сегодняшнего дня: примус один раз — вечером. Утром пьем с вечера заготовленную воду — и пошли. Рацион людской — минус четверть, собачий — минус пятая часть. Экономим керосин, ускоряемся. Через два перехода делаем малый склад для норвежцев и англичан. Делаем метки, чтоб издалека виден был. В гурий — записка: курс, расстояния до следующей иглу и до ближайшего большого склада.

Никто не спорил. Все и так понимали, куда нас может загнать эта благотворительность.

На следующее утро ушли раньше обычного. Снег плотный, ветер в спину — шли быстро. К полудню один из полозьев у нарт Ричарда стал грести снег: скололось железо на пятке. Перевернули нарты не разгружая, для ремонта, потеряли сорок минут. Зато после ремонта пошло ровно.

Первый «норвежский» склад мы оставили у нашего старого гурия. В снежную пещеру, вырытую в пирамиде положили четверть ящика пеммикана, полкирпича сухого какао, банку жира, один литр керосина во фляге из-под воды. Сверху — дощечка от ящика с насечками и надписью: «До ледника — четыре перехода. Дальше по меткам. Русские». Рядом воткнули палку с тряпкой — сытник от запасной куртки, яркий, не промахнёшься. Ушли не оглядываясь.

К вечеру наст пошёл волнами. Плато дышало, как бывает перед падением температуры. Ночёвку сократили: иглу не строили, легли под двойной брезент между нартами, стены из снежных кирпичей — по колено. Спали плохо: собаки беспокоились, тянулись к людям. Утром у двух кобелей кровило из носа. Дали им жира, обрезали упряжь покороче, чтобы меньше тянули.

На спуск к леднику вышли в середине дня и даже не остановились на ночевку, чтобы перевести дух. Заложили возле спуска ещё один маленький склад, забив двух собак и оставив их туши вместо провианта, после чего немедленно пошли вниз. Я шёл первым с шестом, на верёвке. Ледник промерзший, ступени вырубленные нами при подъёме сохранились кое-где, но местами проваливались пустоты. У Тупуна шест ушёл в трещину на полметра — обошли дугой, поставили метку из трёх кусков льда, сложив их в пирамиду. Так и идёт караван: первый проверяет наст, второй подаёт сигналы, третьи — спускают нарты по протравленной дорожке, придерживая тормозными верёвками. Внизу, на первом выступе заякорили санями и, не снимая рукавиц, записали в журнал: «Спуск три часа сорок, потерь нет».

На кромке сделали ещё один склад. Выдолбили в снегу прямоугольную яму, уложили дно досками от ящиков, чтобы не ушло в подтаявший слой. Сверху — снова литр керосина, немного собачьего пеммикана, два комплекта лыжных носков, пачка сухих спичек в запаянной банке, веревка. К записке приложили схему спуска.

Экономия сказывалась и на людях, и на собаках. К вечеру мы все едва передвигали ноги и лапы. Собаки заметно похудели. На пятый день спуска у нас пала очередная собака из упряжи инуита — просто легла и не встала. Тупун посмотрел на меня без слов. Я кивнул. Собаку мы съели молча, без разговоров, ели мясо сырым, товарищам погибшей собаки достались кости. На людей порцию не увеличивали — смысла нет, еды у нас уже почти не осталось. После ужина я решил бросить одни нарты.

На перевале нас снова настигли антарктические ветра. Поднялась позёмка, температура упала до минус тридцати, но мы держали темп и шли быстро. Мы торопились, и всё же наступил момент, когда ночью, при свете свечи, я сделал запись в журнал: «Переход — 18 км. Потерь нет. Склад малый заложен. Керосин — минус 2 л. Еды осталось только на завтрашний день, до склада „Бойня“ два перехода». Мы оказались на грани…

И всё же мы дошли! Дошли до первого большого склада, в котором лежали туши девятнадцати собак, десять литров керосина и несколько ящиков пеммикана. Последний день мы прошли голодными, и, если бы нас настигла метель… об этом не хотелось и думать.

К «Зимовью Александровскому» мы шли, как к дому: уже знали, где какой склад, где трещины, где можно срезать по ложбине. На каждом градусе поднимали крышки ящиков, брали еды по минимуму, только чтобы хватило до следующего склада, остальное оставляли Нансену и Адамсу.

Последние переходы до базы мы шли уже шатаясь от усталости и голода. И вот она, Китовая бухта! На берегу лежала полуразделанная туша кита и пахло угольным дымом — знакомый, правильный запах жизни. Собаки, которых у нас оставалось всего семь, завыли и рванули сами, не дожидаясь команд. Мы вернулись!