«Не стояли звери около двери...»

1

Жилин вышел из метро на станции «Аэропорт». Теперь, если идти по Ленинградскому проспекту вдоль похожего на дворец здания автодорожного института, можно было хорошо отследить любой «хвост». Суетливые и веселые группки студентов перемещались навстречу Ивану от институтских учебных корпусов, и одна за другой исчезали за массивными деревянными дверями станции метро. В противоположном направлении, в сторону Волоколамского шоссе, проспект оставался почти совершенно безлюдным до самой аптеки на углу Рязанской.

Жилин сунул руки в карманы плаща, зябко поежился от налетевшего невесть откуда холодного осеннего ветерка и не спеша зашагал по проспекту, старательно обходя большие лужи, усеянные оранжевожелтыми корабликами опавшей листвы. Денег у Моссовета в последние годы едва хватало только на уборку и ремонт проезжей части дорог, а пешеходные дорожки даже на центральных улицах постепенно трескались и проваливались, заполняясь после дождя водой вперемешку с песком и мелким мусором. Несколько раз, обходя очередную лужу, Жилин исподтишка бросал взгляд назад, словно фотографировал глазами идущих следом за ним редких прохожих. Впрочем, если не считать всю дорогу маячившей метрах в ста у него за спиной толстой дородной тетки с двумя огромными авоськами в руках, никого больше у себя на «хвосте» Жилин так и не обнаружил. Хотя тетка по всем канонам шпионских фильмов и романов явно не тянула на профессионального топтуна, Иван на всякий случай решил провериться тщательнее. По нынешним временам от полиции госбезопасности можно было ждать любой пакости. А вдруг в ПГБ действительно есть подразделение по слежке, укомплектованное женщинами среднего возраста, которых ну никак невозможно отличить от обычных поварих, продавщиц, бухгалтерш и прочих дам совершенно безобидных профессий?

День выдался солнечным. По небу ватными островками неторопливо скользили облачка. В воздухе ощущался запах мокрой листвы. Иван вздохнул. Эх, закатиться сейчас куда-нибудь подальше от городской черты, от высотных домов, от шелестящих шинами по асфальту машин. Найти в лесу солнечную полянку, развести костер и под шашлычки неспешно «приговорить» бутылочку хорошего вина!

Возле гастронома «Маяк», чуть правее подземного перехода, выходящего прямо к боковому входу на станцию метро «Сокол», змеилась, почти перекрывая пешеходную часть проспекта, длиннющая разномастная очередь. Было где-то около половины третьего, винноводочный отдел в магазине только начал отпускать товар. Количество страждущих и жаждущих, выстроившихся на асфальте перед стеклянными дверями гастронома, еще не успело ощутимо уменьшиться.

После известного указа «О борьбе с пьянством и табакокурением», изданного шесть лет назад, партия и правительство пошли на радикальное уничтожение виноградников и табачных плантаций по всей стране. И уже через полгода население, - как всегда испытывающее чувство глубокого удовлетворения от решений родных и любимых вождей, - покорно и поголовно выстроилось от Бреста до Владивостока и от Мурманска до Кушки в бесконечные очереди за вожделенными продуктами, а барыши подпольных спекулянтов табаком и спиртными напитками превысили все мыслимые размеры. Тогда неугомонное и по-молодецки активное партийное руководство в своей праведной борьбе с «зеленым змием» шагнуло еще дальше и ввело предельные месячные нормы потребления водки на одного человека. Ну, а поскольку на Руси еще со времен Рюриковичей пили много больше, чем два литра на брата в месяц, на широких просторах Советского Союза тотчас же стало стремительно расти количество неудовлетворенных жизнью граждан. Смягчить последствия очередного судьбоносного излома партийной линии героически взялись многочисленные советские пенсионеры и ветераны войн и прочих боевых конфликтов, которые за сравнительно небольшую доплату брались выстоять очередь любой длины и получить бутылку с животворящим продуктом по своей личной карточной квоте, на пару емкостей в месяц превосходящей квоту трудящихся граждан. Народная мудрость тут же весьма метко окрестила участвующих в этом мелком частном бизнесе женщин -пенсионерок отстойницами, а мужчинам присвоила хотя и двусмысленное, но в целом весьма почетное наименование стояльцев.

Спросив крайнего, Жилин пристроился в конец очереди, краешком глаза по-прежнему незаметно отслеживая приближавшуюся тетку с авоськами. Но женщина лишь на мгновение притормозила у хвоста очереди, переводя дыхание и оценивая перспективы стояния присутствующих граждан, мысленно сделала какой-то явно не оптимистический вывод, и, перехватив свою поклажу из руки в руку, переваливаясь с ноги на ногу как выбравшаяся на берег утка, двинула по проспекту дальше, куда-то в сторону Волоколамки.

Жилин еще какое-то время провожал ее настороженным взглядом, а потом облегченно вздохнул и, совершенно потеряв интерес к удалявшейся женщине с авоськами, собрался уже было совсем сдать очередь и продолжить далее путь, когда к магазину, весело сигналя клаксоном, подкатил, ослепительно посверкивая стеклами окошек, новенький желто-синий милицейский «газик». Дверцы автомобиля стремительно распахнулись и на все еще не успевший просохнуть после моросившего утром дождика асфальт один за другим спрыгнули три милиционера, одетые в короткие серые куртки, мешковатые брюки - галифе и высокие, почти до самых колен сапоги. Следом степенно и неторопливо из машины выбралась крупная и холеная немецкая овчарка.

- Облава, блин, - испуганно просипел стоявший впереди Жилина сгорбленный старичок в перешитом в гражданское платье поношенном армейском плаще. - Ах, ты ж твою мать!

- Трое в машине, не считая собаки! - процедил сквозь зубы невысокий чернявый парнишка с дипломатом-«мыльницей» в руках. - Ну, мужики, сейчас начнется...

Очередь сразу же напряженно замерла и как-то даже поджалась. Пару минут приехавшие, негромко и смешливо похохатывая, о чем-то переговаривались между собой, словно бы и не замечая направленных на них сотен глаз. Овчарка на длинном кожаном поводке широко зевнула, лениво повела головой сначала направо, потом налево и, наконец, остановила свой скучающий взгляд на копошащихся около лужи воробьях.

Троица в сером, в конце концов, о чем-то договорилась, развернулась и неторопливо двинулась в сторону очереди. На полшага впереди группы с дистанционным спирт-индикатором наперевес горделиво вышагивал высокий плечистый старшина. На его широком, в крупных оспинах лице, маской застыла легкая и немного высокомерная улыбка. Старшина явно предвкушал предстоящее развлечение.

Первой жертвой облавы оказался хлипкий понурый мужичонка в черной поношенной куртке, мятых серых брюках и стоптанных, давно нечищеных туфлях. Едва патруль поравнялся с ним, спирт-индикатор радостно застрекотал и плотоядно замигал своим единственным красным глазом. Старшина тут же одним профессионально отработанным и мощным движением руки ухватил мужика за шиворот, выдернул из очереди и развернул лицом к себе.

- Та-ак, - его оценивающий взгляд скользнул по сгорбленной фигуре жертвы. - Ты когда принимал в последний раз, родной мой?

- Товарищ старшина, - мужичонка принялся нервно облизывать губы, - я только лекарство пил... Честное слово, только лекарство. Вот...

Он полез куда-то во внутренний карман своей куртки и вытащил стеклянный флакончик с «Корвалолом»:

- Сердце пошаливает... Врач прописал... Три раза в день...

- Ну, ты мне только тут не звезди, понял? Больные у нас за пойлом не стоят. Больные у нас дома в койках лежат. В окружении, тля, любящих детей и внуков. Или ты без ста грамм с утреца загнешься, а? - старшина зло сплюнул под ноги прямо на асфальт и сказал в висевшую у него на нагрудном ремне портативную рацию:

- Первый, я - седьмой. Коля, высылай фургончик.

Рация что-то одобрительно крякнула в ответ. Лицо извлеченного из очереди мужика сделалось мертвенно белым:

- Товарищ старшина, я ж не себе... У племяша юбилей. Десять лет свадьбы. Я...

- Ра-азберемся, - старшина отмахнулся от него, как от назойливой мухи. - Если не брешешь, отпустим...

Он щелкнул пальцами и стоявший рядом с ним востроносый сержант молниеносно вогнал иглу парализатора в левое плечо все еще что-то бормотавшего себе под нос мужика. Старик дернулся, выгнулся вперед дугой и, коротко и жалобно всхлипнув, повалился кулем прямо на мокрый асфальт. Третий милиционер, тоже с сержантскими нашивками на погонах и коротким копьем парализатора в руках, брезгливо пнул упавшего в живот носком лакированного сапога и озабоченно заметил:

- Бледноватый он какой-то... Слышь, Федорыч, как бы этот хмырь и впрямь не загнулся...

- Жить захочет - не помрет, - жизнерадостно изрек старшина и громко захохотал, неестественно широко растянув губы. Зубы у него оказались крупные и желтые. - А чтоб не отдал концы, мы ему для пары сейчас боевую подругу подберем! Пусть папашке сопли повытирает!

Взгляд старшины скользнул вдоль очереди и остановился на невзрачной и аккуратной старушке в клетчатом пальтишке и сером теплом платке:

- Ну-ка, мамаша, предъяви-ка свои документики.

Бабка всполошено встрепенулась, вытащила откуда-то из недр своей хозяйственной сумки красную и засаленную серпасто-молоткастую книжечку и молча протянула ее старшине. Он длинным ногтем на мизинце подцепил обложку и раскрыл паспорт:

- Та-ак... Марьина Авдотья Прохоровна... Отстойница, а?

- Господь с тобой, сынок, - бабка испугано шарахнулась от него. - Себе я беру, вот тебе крест - себе!

- Какой еще Господь? Какой крест? Ты чё? - серостальные глаза старшины хищно сузились. - Публичное отправление религиозных обрядов проводишь, мать твою налево? Ну-ка, топай к дедуле. Сейчас поедем с тобой в отделение разбираться...

- Сыночек, - по морщинистым щекам бабки поползли мелкие бисеринки слез, - прости дуру старую. Ну, невзначай вырвалось... Я ж неверующая... У меня и медали есть, сыночек...

Трясущимися руками она снова полезла куда-то внутрь своей тряпичной сумки и извлекла на свет истертый темно-зеленый прямоугольничек ветеранского удостоверения.

- Это, мать, ты раньше была комсомолкой и спортсменкой. А сейчас ты - злостная отстойница и религиозная фанатичка, - бросил через плечо старшина, даже не повернув в сторону бабки головы. - Топай к дедуле, тлень, пока я добрый!

Один из сержантов подхватил бабку под локоть и с силой подтолкнул в сторону распластавшегося на асфальте и уже успевшего обмочиться парализованного мужика:

- Ну-ка, стерва, стой здесь и не рыпайся!

- Гарантированные пятнадцать суток принудиловки и месяц без пенсии, - прошептал почти на ухо Жилину парень с «дипломатом». - Ох, зверье, ох, зверье...

Старшина отступил пару шагов назад, окинул очередь бесшабашно-веселым взглядом и, явно копируя актера из старого комедийного фильма, гаркнул:

- Ну-ка, граждане тунеядцы и алкоголики, приготовить документики к проверочке! Стояльцы и отстойницы, шаг вперед марш! Добр-ровольное признание о-облегчает наказание!

Очередь приглушенно зароптала и недовольно зашевелилась, доставая из карманов и сумок книжечки паспортов и картонные месячные абонементы на закупку табака и спиртных напитков.

«Вот черт, - выругался про себя Жилин, - мне для полного счастья еще только в облаву попасть не хватало!»

Документы у него были в порядке, но из своего опыта общения с московскими правоохранителями, он уже знал, что придраться патруль сейчас мог к чему угодно. Все же разбирательства в отделении милиции, как правило, заканчивались жестоким избиением задержанных, несколькими сутками принудительных работ на расчистке городских свалок и солидным денежным штрафом. Что же тут поделаешь, если в последние годы городу очень была нужна дармовая рабочая сила и дополнительные поступления в местный бюджет? Количество задержанных за «табак-водку» и «религиозные отправления» особенно выросло после того, как в июне прошлого года Лихачев своим указом ввел обязательные поощрительные премии для сотрудников правоохранительных органов в размере пятидесяти процентов от суммы наложенного на задержанного нарушителя штрафа. Проще всего патрульной службе оказалось брать пенсионеров -заутюженные пропагандистской машиной и вышколенные за десятилетия работы до беспрекословного подчинения любому начальству, они и помыслить не могли даже о робком сопротивлении властям и жалобах в вышестоящие инстанции.

Жилин уже было полез за паспортом во внутренний карман пиджака и стал мысленно собираться, готовясь к предстоящей проверке, когда из передней части очереди вдруг стремительно выскочил молодой высокий парень в джинсах и кожанке, пулей промчался мимо пыльных витрин гастронома и магазина фотопринадлежностей «Юпитер» и, почти не снижая скорости на повороте, резко вильнул вправо за угол.

В следующие несколько мгновений самодовольная улыбка медленно сползала с лица старшины, постепенно вытесняясь выражением горькой, почти до детских слез, обиды. Но где-то среди немногочисленных извилин его мозга, глубоко спрятанного под фуражкой с высокой тульей и толстыми костями черепа, замкнулась цепочка заученных служебных команд. Уже в следующую секунду рот старшины страшно осклабился и он рявкнул во всю мощь своих могучих легких:

- Взять его! За ним, быстро!

- Дракон, фас! - один из сержантов спустил с повадка бурую плотную псину и та, недовольно рыкнув, молнией устремилась за беглецом.

- Вперед, бегом! - румянец охотничьего азарта заиграл на щеках старшины и он, перекинув спирт-индикатор на ремень за плечо, рванул с места вслед за собакой. Мгновение спустя и оба сержанта бросились следом, на ходу вытаскивая из кобур на поясных ремнях свои вороненые «Макаровы». Оторопевшая очередь проводила бегущих глазами, и уже через секунду, вся, разом, мгновенно позабыв про «табак-водку», пришла в движение и прыснула в разные стороны, оставив лежать на асфальте только все еще совершенно беспомощного парализованного мужика.

Жилин быстро шагнул за щит объявлений около дороги, поднял воротник плаща и широкими шагами торопливо зашагал по проспекту прочь от гастронома. Сзади, постепенно удаляясь, послышались свистки, матерные крики, неистовый собачий лай, а потом, перекрывая все звуки, грохнули два выстрела.

- Все, при попытке к бегству, - испуганно охнул кто-то из прохожих за спиной у Жилина и тут же от греха подальше опасливо юркнул в двери ближайшего подъезда.

Жилин, больше не оглядываясь назад, широким быстрым шагом дошел до книжного магазина «Мир», потянул на себя тяжелую деревянную входную дверь и шагнул внутрь помещения.

В обширном торговом зале магазина, несмотря на дневное время, почти никого не было. Слева, около стендов отдела научной и технической литературы, копался в пыльных залежах справочников и учебных пособий хмурый худощавый мужчина средних лет в длинном сером осеннем пальто и старомодной шляпе. Девчонка лет пятнадцати в выглядывающей из-под короткого клетчатого пальтишка отутюженной школьной юбочке и аккуратно заштопанных на коленках колготках, читая названия книг про себя и смешно шевеля при этом полными губами, искала что-то на полках под броской красной вывеской «Советская русская литература». За круглым окошком кассы, устремив взгляд куда-то в мировые пространства, скучала средних лет продавщица в застиранном синем форменном халатике.

Скользнув взглядом по залу, Жилин свернул вправо от дверей, оказался в отделе политической литературы и остановился у стенда новых поступлений.

Зал был пуст. Только за прилавком у левой стены одиноко маялась продавщица - почти полная копия кассирши из соседнего зала. Из большого окна около стенда хорошо просматривались редкие прохожие и ползущие друг за другом по шоссе автомобили. Периодически бросая взгляд за оконное стекло, Жилин сделал вид, что неторопливо просматривает политиздатовские новинки.

После десятилетней давности идеологического пленума ЦК КПСС количество партийных и пропагандистских изданий в стране возросло в разы, почти иссушив и без того тонкий ручеек издающейся художественной литературы. Даже Толстого, Тургенева и Пушкина теперь издавали только для школьных библиотек в исковерканном и урезанном до крайности виде. Современные же литераторы были представлены, в основном, многотомными пудовыми трудами секретарей Союза писателей и лояльными к руководству страны зарубежными авторами - коммунистами. Для компенсации духовных и культурных потерь слегка зароптавшей от литературных притеснений интеллигенции в учебных программах школ и вузов появился обязательный двухгодичный курс «Советская партийная литература». В пределах четко обозначенных рамок этого нововведения интеллектуалы Страны Советов могли получить глубокое удовлетворение, например, от «Малой земли» Брешнева, «Свершений и судеб» Грикина или многостраничной эпопеи воспоминаний нынешнего Генсека Лихачева.

Жилин взял со стенда толстый тяжелый том в красно - зеленой обложке. Виктор Протопопов, «Торжество ленинских идей в Афганистане. Двадцать лет Апрельской социалистической революции, 1978-1998». По-прежнему настороженно кося глазом на прохожих за окном, Иван раскрыл том на лощеной вкладке с цветными фотографиями. Могучий Т-82М в противорадиационной защите, с навесными ракетами класса «земля - земля» на бортах, подняв гусеницами в воздух облако песчано-желтой пыли, неуклюже разворачивался на узкой городской улочке. Сбоку испугано жалась к глиняным стенам домов группка женщин в темных национальных платьях и оборванных грязных детей. Подпись под фотографией гласила: «1995 год. Население пригородов Кабула радостно встречает советских освободителей».

«Оставшееся население пригородов Кабула, -мысленно поправил автора книги Жилин. - Боже мой, сколько же там народу уложили?»

Почти четыре года назад Третья ударная армия под командованием генерал-лейтенанта Калинина, совершенно очумев от пятилетней бессмысленной кровавой бойни на границе с Пакистаном, в одну из холодных зимних ночей совершенно неожиданно для центральных советских властей в Москве вдруг перебила замполитов и военных партработников и, объявив себя Русской народно-освободительной армией, при поддержке партизанских отрядов из местного населения, двинулась на Кабул, по дороге разоружая вторые эшелоны Ограниченного воинского контингента Советской Армии и части афганского цорандоя.

Московское руководство во главе с Лихачевым было настолько шокировано восстанием боевых воинских частей, что несколько дней пребывало в абсолютном ступоре. Партийные бонзы хоть как-то пришли в себя только в начале марта, когда части мятежного генерала взяли Кабул и с ходу, уже практически не встречая сопротивления и обрастая афганскими добровольческими силами, повернули на север, к советской границе. Говорят, что Лихачев больше всего опасался даже не перелома в афганской войне, а именно встречи калининцев с частями Туркестанского военного округа. Якобы были совсем немалые шансы, что войска могут, окончательно наплевав на московское партийное руководство, объединиться в совместном марше вглубь страны.

Может быть, так все бы и получилось, если бы генерал Калинин не решил устроить перед броском через границу большое совещание командиров верных ему воинских частей и отрядов добровольцев в освобожденном Кабуле. Советская разведка на этот раз уже не дремала...

Жилин вспомнил, как три с половиной года назад мартовской стылой ночью он лихорадочно крутил ручки настройки своего старенького «Меридиана», пытаясь сквозь надсадный вой глушилок уловить передачу хотя бы какой-то из западных радиостанций. Но на частотах «Голоса Америки», «Свободы» и «Свободной Европы» непроницаемой акустической стеной стоял оглушительный переливчатый визг. Только под самое утро Иван наткнулся на чью-то едва пробивавшуюся сквозь искусственные помехи радиопередачу. Диктор скороговоркой говорил на незнакомом - может быть, арабском, - языке. Напрягая слух, Жилин вслушивался в незнакомые слова и несколько минут совершенно ничего не понимал. Не понимал до того момента, пока далекий радиокомментатор вдруг не оборвал свою речь на полуслове и после короткой паузы не произнес, а скорее даже прошептал в микрофон срывающимся, дрожащим от едва сдерживаемых слез голосом: Хиросима, Нагасаки, Кабул...

Партийное руководство, конечно же, немедленно после разгрома военного мятежа устроило «разбор полетов». Полетели сотни голов в армии, авиации и даже на флоте. Комитет государственной безопасности был зашельмован с самых высоких трибун за отсутствие бдительности и разогнан. Впрочем, свято место пусто не бывает. Уже через неделю вместо бесславно почившего КГБ Политбюро ЦК КПСС приняло решение о создании еще более крупной структуры - полиции государственной безопасности, ПГБ. Острословы на кухнях за бутылкой водки шутили: «Кто попался Пэ-Гэ-Бэ - тот, конечно, по-ги-бэ». Смех смехом, а в этой мрачной шутке была немалая доля правды. Уровень репрессий в стране после разгрома калининцев взлетел едва ли не до отметки тридцать седьмого года.

Ладони у Жилина вспотели. На долю секунды ему даже вдруг показалось, что он сейчас держит в руках не толстый многостраничный том, а огромную, мертвую и холодную зеленую жабу, с тела которой срываются на пол большие кроваво-красные капли. Ком подкатил к горлу, и Ивана едва не стошнило от отвращения. Только невероятным усилием воли он смог сдержать вдруг охватившее его желание тотчас же не запустить тяжелой книгой в красно-зеленом целлофанированном переплете прямо в уныло-безразличный мир за оконным стеклом.

«А вот это уже нервы, товарищ пилот, - тут же укорил он сам себя, чувствуя, как холодные струйки пота медленными ручейками ползут по спине. - Что, нервишки у тебя сдают, парень? Н-да... Лечить нужно нервишки, иначе...»

Он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы окончательно успокоиться, закрыл книгу и аккуратно поставил ее на место. Бегло пролистав еще несколько тощих бело-красных брошюр, Жилин купил тоненькую книжечку с материалами последнего, июньского, пленума ЦК КПСС и вышел из магазина. Он на секунду замешкался на ступеньках, поправляя шарф, и одновременно внимательно оглядел улицу. Сунул, свернув трубкой, купленную брошюру глубоко в карман плаща и зашагал к перекрестку. Слежки за собой он пока не обнаружил.

«Хотя это вовсе не означает, что слежки и в самом деле нет, - подумал Жилин, остановившись у полосатой зебры пешеходного перехода. - Они ведь вполне способны вести меня на расстоянии. Кто может гарантировать, что сейчас из проезжающих мимо машин не следят за мной чьи-нибудь внимательные и, конечно же, бесконечно любящие глаза? Или что куда-нибудь в полу плаща мне еще на вокзале незаметно не всадили какой-нибудь миниатюрный «жучок»?

В круглом глазке светофора напротив перехода зажегся зеленый свет. Жилин быстро перешел на другую сторону улицы. Справа, на пересечении Ленинградского проспекта и улицы Алабяна, стоял огромных размеров стенд, на котором традиционно с начала восьмидесятых годов вывешивали цветные портреты Генеральных секретарей ЦК КПСС.

«Сколько их сменилось за эти годы? - Жилин на мгновение задумался. - Брешнев, Антропов, Черненок, Грикин, Ромаков... А теперь вот Лихачев»...

В последние полтора-два десятилетия стране и партии фатально не везло на правителей. Старика Брешнева подкосил обыкновенный насморк после ноябрьской праздничной демонстрации 1982 года. У Антропова неожиданно сдали больные почки. Черненок в последние месяцы своего секретарства едва мог дышать от бесконечных приступов астмы... Сменивший Черненка в руководящем кресле бывший партийный босс Москвы Грикин выглядел на этом фоне бодреньким здоровячком и сначала вселил в партаппарат уверенность в долгом и беспроблемном своем царствовании. Кое-кто уже, потирая руки, всерьез предвкушал скорое возвращение к хлебосольным и пьяным брешневским временам, порушенным антроповскими дисциплинарными новациями. Но судьбе было угодно распорядиться иначе. Всего через два с половиной года после своего избрания на очередном внеочередном пленуме, аккурат

на семидесятилетие Октябрьской революции, товарищ Грикин сильно перебрал на банкете в ЦК партии. Выйдя из-за праздничного стола в туалет по малой нужде, «великий сын советского народа» не удержался на ногах и рухнул головой прямо в мраморный итальянский унитаз - помощников и охрану в партийных верхах в сортиры принято было не брать. Новый Генсек, ленинградский выходец Ромаков, оказался человеком хмурым, вспыльчивым и чрезмерно крикливым. В конце концов, это его и сгубило. Узнав, что информация о пьяном кураже его племянника в Грановитой палате попала на страницы зарубежных газет, Ромаков вызвал к себе министра иностранных дел и первого зампреда КГБ и устроил им разнос со швырянием папок в лицо и битьем кулаком по столу. Но, увы: на высшей ноте самого крутого и эмоционального выражения горячее партийное сердце Генсека не выдержало нагрузки и просто остановилось. С тех пор, вот уже восьмой год, страну, раскинувшуюся на просторах от Бреста до Владивостока и от Новой Земли до Кушки, твердой рукой вел к полной и окончательной победе коммунизма новый Генеральный секретарь - Кузьма Егорович Лихачев.

Жилин поднял взгляд. С портрета на стенде на него смотрел седовласый упитанный человек с округлым овальным лицом и по-старчески чуть приотвисшими щеками. Пепельно-серые брови над глубоко посаженными небольшими карими глазками Генсека слегка приподнимались к переносице. Это сочетание пухлых розовых щек и подчеркнутых густыми бровями почти затененных глаз делали Лихачева похожим на надувшегося от собственной значимости хомяка.

«Зверушка, - ухмыльнулся про себя Жилин. -Добродушный и ласковый хомячок с маленькой лапкой на красненькой ядерной кнопочке... Наш Кузя так любит, когда его хвалят и дарят ко дню рождения яркие цацки!»

Этим летом товарищ Лихачев получил очередную, уже шестую, звезду Героя Советского Союза, переплюнув таким образом личный рекорд своего предшественника - сентиментального и слезливого скромняги Леонида Ильича. Теперь шесть экземпляров высшей награды страны сияющей перевернутой пирамидкой украшали на всех официальных мероприятиях горделиво выпяченную грудь Генсека. Звание Генералиссимуса благодарные народ и партия дали Кузьме Егорычу еще раньше, как только над Кабулом рассеялся радиоактивный пепел, а гусеницы советских танков заутюжили баррикады поднявших голову «антисоциалистических элементов» в мятежных Праге, Варшаве, Кракове и Гданьске.

Жилин прошагал мимо вытянувшейся вдоль проспекта песчано-коричневой туши какого-то режимного института и перешел по подземному переходу к стеклянно-бетонной башне «Гидропроекта». Еще раз бросил стремительный взгляд назад, снова пытаясь отыскать за спиной «топтунов», а затем широким размеренным шагом двинулся по Ленинградке к седьмому учебному корпусу авиационного института.

Иван, больше не оглядываясь, прошел мимо двухэтажной «стекляшки» - пристройки к «Гидропректу», мимо жилого дома с пельменной на углу и двинулся вдоль металлического забора, обозначавшего начала территории авиационного института. Пятиэтажный учебный корпус был похож на огромный, уложенный на бок параллелепипед, усеянный вдоль всей длины широкими глазами застекленных окон. Первый этаж был полуторной высоты, его окна были выше и снизу доверху зарешечены - чтобы предотвратить попытки коварных заграничных шпионов пробраться в святая святых советской авиационной и ракетно-космической науки.

Жилин легко взбежал по ступенькам на порог учебного корпуса, распахнул дверь из толстого стекла и нырнул внутрь здания. Перед ними открылся широкий холл, еще несколько ступенек вели вверх, к пропускному пункту. Занятия второй смены уже давно начались, и холл был почти пуст - только две девчонки - студентки рассматривали открытки на витрине книжного киоска справа от входа в институт. Иван чуть ли не в один прыжок преодолел ступеньки, и не останавливаясь, на ходу, сунул под нос пожилому вахтеру в зеленой тужурке стандартный институтский пропуск, взятый вчера у студента-владельца во временную аренду за две бутылки пива. Вахтер лениво повел глазами и молча кивнул.

Иван прошел сквозь металлический турникет, свернул влево, опустился по лестничному пролету на пол этажа вниз, в сторону гардероба, остановился и настороженно оглянулся назад. Отсюда ему хорошо был виден и сам пропускной пункт, и все входившие через него в институт. «Топтун» - если он, конечно, был, -непременно должен был сунуться в здание института следом за Жилиным.

Финт с обнаружением возможного «хвоста» и уходом от него через территорию режимного объекта придумал Сикорски. Не бог весть что, конечно, но в случае чего могло сгодиться и это. Вряд ли в кармане рядового сотрудника московского ПГБ мог бы заваляться пропуск МАИ. Поэтому, пересекая пропускной пункт, «топтун» непременно предъявил бы вахтеру свое пэгэбэшное удостоверение. Вот тут-то, по убеждению Сикорски, и должна была возникнуть та мимолетная пауза, когда вахтер будет осознавать, чем предъявленная красная корочка отличается от стандартной голубой институтской и почему владелец красной книжечки имеет право беспрепятственно пройти на территорию любого режимного объекта. Этот момент преодоления «топтуном» институтского КПП, утверждал Рудольф Сикорски, расхаживая по гостиной своей просторной квартиры в Мытищах, можно с высокой вероятностью засечь и окончательно убедиться в наличии или отсутствии «хвоста».

Жилин простоял на площадке между этажами почти пять минут, внимательно рассматривая всех входящих. Была середина дня, послеобеденные лекции и семинары уже шли полным ходом, и за все время наблюдения через пропускной пункт промчался только очкастый вихрастый парень с дипломатом под мышкой и неторопливо продефилировала, радостно о чем-то щебеча, стайка младшекурсников.

Не обнаружив «хвоста» и облегченно вздохнув, Жилин все же решил совершить то, что Рудольф Сикорски на вчерашнем вечернем инструктаже назвал «маневром запланированного ухода». Перепрыгивая через несколько ступенек, Иван спустился в гардероб, круто свернул вправо и оказался в длинном, совершенно пустом и темном коридоре хозяйственного сектора. Прогрохотав ботинками по металлическим плитам, устилавшим пол коридора, Жилин снова оглянулся назад. Пространство у него за спиной по-прежнему оставалось совершенно безлюдным. Удовлетворенно фыркнув, Жилин, насвистывая под нос мотив популярной песенки, поднялся по лестничному пролету к запасному выходу из корпуса.

Иван отодвинул тяжелый засов, толкнул обшитую стальными листами фанерную дверь и оказался на широкой пешеходной аллее между институтскими корпусами. Он повернул налево и зашагал по асфальтированной аллейке, обсаженной слева и справа аккуратно подстриженными кустами. Миновал пятый учебный корпус и небольшой гранитный монумент, установленный прошлой весной в память о погибшем при посадке «Бурана» экипаже полковника Бородина, и вышел на институтскую площадь. Площадь еще со времен основания авиационного института именовалась студентами «сачкодромом» за разбитый в центре ее тенистый сквер с удобными лавочками, на которых так хорошо было расположиться, сбежав с очередной нудной лекции по политэкономии или марксистско-ленинской философии.

Мимо возвышавшихся над газонами около третьего учебного корпуса скульптур Ленина и Орджоникидзе, Жилин направился к выходу из института в сторону улицы Дубосековской. Со скульптурой наркома Серго была связана одна из давних институтских историй. Якобы первоначально скульптура изображала совсем другого известного уроженца Грузии. Но после двадцать второго партийного съезда КПСС и выноса второй мумии из Мавзолея, руководство института решило не отставать от передовых партийных веяний. В ректорат срочно был приглашен известный советский скульптор, который всего за одну ночь превратил нос посмертно впавшего в немилость товарища Сталина в более крупный нос наркома Серго Орджоникидзе. Все бы ничего, история с пребыванием на территории института скульптуры отца народов была бы постепенно забыта, если бы не одно весьма неприятное обстоятельство. Дело в том, что скульптор изготовил нашлепку на нос товарища Сталина из другого материала, чем тот, из которого в свое время изваяли скульптуру. Нет, по плотности и цвету материал был абсолютно такой же, но вот коэффициент термического расширения у нашлепки и носа неожиданно оказался совершенно различным. Поэтому каждый год, сразу после зимних холодов, как раз в первых числах марта нашлепка самым аккуратным образом отваливалась от могучего носа скульптуры, и легендарный нарком на некоторое время вновь превращался в покойного генералиссимуса. «Иосиф Виссарионович изволили прибыть для празднования очередной годовщины своей смерти», - вполголоса мрачно шутили институтские преподаватели, добрая половина которых несколько лет провела в лагерях и шарашках. «Весна началась, - весело улыбались в ответ студенты. - С земли сошел снег, а с лица товарища Сталина - нос товарища Орджоникидзе».

Еще раз предъявив пропуск, Жилин вышел из ворот института. Мимо студенческого Дома культуры и нагромождения стеклянно-бетонных кубов нового учебного здания дошел до уныло-желтых многоэтажных корпусов жилых домов и свернул в первую же подворотню. Здесь, в проходном дворе, он еще раз внимательно осмотрелся и, по-прежнему не обнаружив даже намека на слежку, быстрым шагом вошел во второй от угла дома подъезд.

На одном дыхании преодолев несколько лестничных пролетов, Иван остановился около обитой черным дерматином двустворчатой двери на четвертом этаже, чуть помедлил, прислушиваясь, не поднимается ли по ступенькам кто-нибудь снизу следом за ним, а затем решительно нажал на маленькую металлическую кнопку электрического звонка. Изнутри квартиры прозвучала приглушенная переливчатая трель, отдаленно напоминавшая радостный птичий щебет, и несколько секунд спустя уши Жилина уловили звук легких, почти невесомых шагов. Щелкнул замок, заскрежетал тяжелый засов. Дверь приоткрылась на длину металлической цепочки. В темном приоткрывшемся проеме тотчас же возникло белое пятно женского лица.

- Вам кого, товарищ? - девушке было на вид не больше двадцати пяти. Свежее розовое лицо с едва заметными веснушками обрамляли золотистого цвета прямые волосы. Большие зеленые глаза настороженно рассматривали гостя.

- Нельзя изменить законы истории... - негромко произнес Жилин хорошо заученную фразу пароля.

- ...но можно исправить некоторые исторические ошибки, - заулыбалась в ответ девушка. Улыбка у нее была светлой и какой-то радостно-детской.

- ...эти ошибки даже должно исправлять, -монотонной скороговоркой закончил Жилин, чувствуя, что уголки его рта тоже самопроизвольно начинают растягиваться в улыбке.

- Входите, - девушка откинула металлическую цепочку и решительно распахнула перед Иваном дверь. Жилин не мешкая шагнул в прихожую.

- Меня зовут Сельма, - веселым голосом сообщила девушка, щелкнув у него за спиной дверным замком и

задвинув щеколду. - Сельма Нагель. А вы - Иван, так ведь?

- Да, - Жилин повернулся к ней лицом и слегка поклонился.

- Я вас именно таким и представляла, - девушка окинула его откровенно оценивающим взглядом и одобрительно кивнула.

- Каким? - весело фыркнув, поинтересовался Жилин.

- Ну, - Сельма явно смутилась, ее щечки порозовели еще больше. - Вот таким... Мужественным и решительным.

- Постараюсь полностью оправдать ваши ожидания, сударыня, - Жилин вдруг обнаружил, что уже улыбается в полный рот. - Может быть, даже завтра.

По лицу Сельмы промелькнула легкая тень. Глаза девушки как-то сразу вдруг сделались совершенно серьезными:

- Раздевайтесь и проходите, Иван. Все наши уже в сборе.

«Наверное, зря я напомнил ей о завтрашнем дне, -огорчился Жилин. - Переживает девчонка... Или может быть, просто боится... Чурбан ты бесчувственный, Ванюша Жилин! Деревяшечка безмозглая!»

Он кое-как пристроил на вешалке свой плащ и вслед за Сельмой двинулся в гостиную.

В гостиной, оказавшейся большой светлой комнатой с высоким потолком, уже действительно собралась вся группа. У мерцающего экрана телевизора расслабленно развалился в кресле длинный и какой-то очень уж нескладный парень лет тридцати со светлыми, почти совершенно белыми волосами и едва заметными на бледном худом лице тонкими белесыми бровями. На просторном диване у левой стены сошлись в шахматной партии еще два гостя: плотный, плечистый мужчина с изрезанным глубокими морщинами загорелым до черноты лицом и большими залысинами на высоком лбу и худощавый черноволосый молодой человек, почти совсем еще мальчик, со съехавшими на нос очками в легкой металлической оправе. За их игрой с некоторым интересом следила высокая русоволосая девушка с длинной, до самого пояса косой и слегка вздернутым вверх маленьким носиком. Еще одна женщина -худенькая брюнетка с короткими и аккуратно подстриженными волосами, - сидела в кресле у окна, перелистывая прошлогоднюю подшивку «Огонька».

- Жилин Иван Константинович, собственной персоной, - сказала Сельма, делая шаг в сторону и пропуская Ивана вперед. - Прошу любить и жаловать.

- Здравствуйте, товарищи, - Жилин нерешительно переступил порог комнаты. Пять пар глаз рассматривали его с нескрываемым интересом.

Первым нашелся игравший в шахматы плотный коренастый мужчина. Резво поднявшись с дивана, он с протянутой рукой шагнул навстречу Жилину:

- Рад познакомиться, Иван Константинович, - его рукопожатие оказалось крепким и сильным. - Я - Репнин Савелий Петрович, можно просто Саул.

- Ну, а я, естественно, просто Иван, - в тон собеседнику ответил Жилин и улыбнулся.

- Ой, вы говорите, как в кино! - высокая девушка с русой косой засмеялась и захлопала в ладоши. - «Просто Иван»! Вот замечательно! А я - Рада, Рада Гаал.

- И где же это вы насмотрелись запрещенных фильмов по сценариям идеологически невыдержанных авторов, Радочка? - Жилин шутливо погрозил ей пальцем. - Вы знаете, на какой дальней полке сейчас лежат «Чародеи»?

- Нашу память они на полку не засунут, - мрачно и немного высокопарно изрек черноволосый юноша в очках и представился:

- Амперян Эдуард Аванесович, для друзей - Эдик.

- Ну, я очень надеюсь, что мы с вами как раз и будем друзьями, - Иван слегка потрепал его по плечу.

Нескладный белобрысый парень, наконец, выбрался из кресла у телевизора и сделал шаг к Жилину:

- А я - Дауге Григорий Иоганнович, Григорий.

Ладонь его руки была длинной и холодной.

- Если не ошибаюсь, коллега, - сказал с лукавой усмешкой Жилин, - мы с вами в не столь уж далеком прошлом даже совершили несколько совместных космических рейсов, не так ли?

- Да, это так, - совершенно серьезно закивал головой молодой человек, но в глазах его Иван заметил веселые огоньки. - В частности, на Амальтею в системе Юпитера, на Марс и, кажется, в пояс астероидов.

- И как вы с вашим чудным богатырским ростом поместились в космическом корабле, Гриша? -обескуражено развела руками Рада. - Я ума не приложу!

Все дружно рассмеялись.

Жилин подошел к маленькой худенькой женщине у окна, по-офицерски щелкнул каблуками и представился:

- Иван Жилин, пилот.

- Глумова Майя Тойвовна, - женщина слегка наклонила свою красивую головку, рассматривая Ивана. На вид ей можно было дать чуть больше тридцати. Зрачки ее глаз, несмотря на черные как смоль волосы, были яркого небесно-голубого цвета, а улыбка доброй и приветливой. - Специалист по внеземным культурам. А вы настоящий пилот, Иван?

Жилин осторожно взял ее под локоть и зашептал, почти касаясь губами ее ушной раковины:

- Хоть в этом и можно усмотреть нарушение конспирации, но вам, Майя, я признаюсь с величайшим удовольствием. Я - настоящий пилот. Ну, то есть самый обычный летчик. Девять типов освоенных самолетов и вертолетов. Почти две тысячи часов налета. Как, достаточно информации?

- Для начала знакомства - да, - так же шепотом ответила женщина и заговорщицки подмигнула Ивану. -Тогда и я вам признаюсь. Я - почти настоящий специалист по внеземным культурам.

- М-м? - брови Ивана удивленно полезли вверх.

Женщина игриво приложила палец к губам, обхватила рукой голову Жилина и шепнула ему в самое ухо:

- Я - астроном Пулковской обсерватории и специализируюсь по поиску внеземных цивилизаций.

- Ну вот, - сказала от порога Сельма, капризно надувая губы, - не успел человек переступить порог, как его тут же берут в плен...

Она бросила в сторону Ивана и Майи озорной взгляд и смешно фыркнула носиком.

- Сельмочка, милая, - Саул пальцами коснулся локтя девушки, - а не найдется ли в вашем чудном холодильнике бутылочка - другая запрещенных к употреблению напитков? Хочется, знаете ли, чего-нибудь этакого употребить за наше общее знакомство...

- Разумеется, найдется, - Сельма гордо повела плечом и двинулась на кухню.

- А если к бутылочкам найдется еще и чуть-чуть закуски, - сказал ей вслед Саул, - я буду вам обязан до конца жизни!

- Кстати, - лицо Рады стало серьезным, - Иван Константинович, может быть, у вас будут какие-нибудь распоряжения? А то мы тут совершенно расслабились...

- Пока будем отдыхать, - ответил Жилин, скользнул взглядом по лицам присутствующих и продолжил:

- Все вы знаете, что нам предстоит в ближайшие дни, ребята. Есть ли смысл обсуждать все это еще раз?

- Но кое-какие детали все еще не ясны, - заметил из своего кресла Дауге. - Детали и сроки...

- Сроки нам должен сообщить Сикорски, - жестом остановил его Жилин. - А детали... Что ж детали действительно стоит обсудить. Только давайте вначале и вправду перекусим, а?

- Я сразу вас раскусила, Иван, - хохотнула Рада. -Вы - отпетый чревоугодник!

- В известном смысле, да, - откровенно признался Жилин. - И в определенные моменты времени, - тоже да. А вообще-то, ребята, последний раз я ел вчера утром, еще во Владивостоке. Поэтому есть хочется просто зверски!

- Соловья баснями не кормят, - изрек Саул, картинно подняв вверх указательный палец. - Обедать, обедать, и еще раз обедать - вот общее настроение трудящихся масс!

- Путь к сердцу командира лежит через желудок. Параграф два устава строевой службы Советской Армии, - смешливо нахмурив брови, сообщила Рада. - Поэтому, господа офицеры, я с вашего позволения командируюсь на кухню помогать Сельме.

- Не желаете пока сразиться в шахматишки, Иван? -Саул кивнул подбородком в сторону шахматной доски. -А то наш друг Эдуард сегодня несколько рассеян для серьезной игры...

- Откровенно говоря, Саул, я не большой любитель шахмат, - пожал плечами Жилин. - Мой опыт в этой сфере ограничивается, пожалуй, только знанием названий фигур...

- Реванш, только реванш, - Эдик шутливо погрозил Репнину кулаком. - Вам не уйти от справедливого возмездия, Саул!

- Ну, это мы еще посмотрим, - Репнин взглянул на свои наручные часы и обратился к Дауге:

- Гриша, вы не могли бы переключить телевизор на первый канал? Трансляция должна начаться через пару минут...

- Конечно, Саул, конечно, - Григорий потянулся к телевизору.

- Что, снова «напутка»? - хмуро поинтересовался Жилин.

- Она самая, - ответил Репнин, рассеянно расставляя фигуры на шахматной доске. - Напутственное слово. Для наших...

- Ну, и что вы собираетесь от него услышать, мальчики? - Майя недоуменно пожала плечами. - Снова будет едва ли не площадная ругань и набор казенных обвинений...

- Нам все-таки нужно иметь больше информации, Майя, - возразил Дауге и вздохнул. - Любой информации. Пусть даже и в таком искаженном виде.

- А мне лично нужно больше ненависти, - сказал Саул и на его щеках заходили желваки. - Я, друзья мои, просто заряжаюсь ненавистью, глядя на тупые свинячьи рыла лихачевского отребья!

- Не такие уж они и тупые, к сожалению, - покачала головой Майя. - А что касается ненависти... Я считаю, что это плохо, когда ненависть становится движущей силой, Саул. Мы рискуем превратиться в таких же ничтожеств, как и они все...

- Согласен, - Саул почесал пальцем переносицу. -Но только отчасти, Майя, только отчасти! Да, ненависть не должна быть нашей движущей силой, но вспомогательным приспособлением... Я ненавижу, да именно ненавижу, и товарища Лихачева, и всю его грязно-красную чиновничью свору!

- О волке помолвка, а волк - тут как тут, - сказал Дауге и кивнул подбородком в сторону экрана телевизора. - Представление начинается.

На зеленоватом экране старенького «Фотона» появилась золотистая на красном фоне заставка: «Выступление Генерального секретаря Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, Председателя Президиума Верховного Совета СССР Кузьмы Егоровича Лихачева на собрании представителей творческой интеллигенции. Прямое включение».

- Врут, - Эдик принялся энергично протирать стекла очков носовым платком и близоруко прищурил глаза. - Это запись. Запаздывание идет примерно на пять минут.

- Разумеется, запись, - криво ухмыльнулся Саул. -А ну-ка, если вдруг кто-нибудь из присутствующих позволит публично не согласиться с нашим дорогим Генеральным секретарем?

- Это совсем уж из области маловероятного, Саул, - на лице Майи появилась скептическая улыбка. - Вы знаете, какой отбор кандидатов проходит на эти встречи членов Политбюро с народом?

- И, несмотря на этот отбор и толпы переодетых пэгэбэшников в зале, они все равно боятся, - с иронией в голосе произнес Эдик. - По-моему, это вообще признак нынешней власти: править - и одновременно трястись от страха.

- Это признак любой тоталитарной власти, Эдуард, - Жилин присел на краешек дивана. - Любой владыка, не опирающийся на подлинную систему народовластия, труслив. Наши нынешние правители в этом смысле вовсе не являются исключением.

Заставка на экране телевизора сменилась изображением Колонного зала Дома Союзов. Лихачев уже стоял на трибуне. Кашлянув и грозно сверкнув в зал стеклами очков, он начал говорить. Текст, подготовленный референтами загодя и заботливо напечатанный крупными буквами, был разложен прямо перед ним. Престарелый Генсек - впрочем, как и большинство его предшественников, - не любил экспромтов ни в государственной политике, ни в собственных речах:

- Дорогие товарищи! Наша страна сегодня переживает один из самых непростых моментов в своей истории. Сегодня, на рубеже тысячелетий, непримиримые противоречия между реальным социализмом и загнивающим империализмом обострились как никогда...

- Как вы думаете, - Майя оперлась подбородком на сплетенные пальцы рук, - а в нашей истории за последние сто лет вообще были счастливые годы?

- На ваш вопрос вряд ли возможно однозначно ответить, Майя, - отозвался Дауге. - Ведь счастье - это очень субъективная категория...

- С точки зрения работников партийного аппарата, -Саул достал из нагрудного кармана рубашки пачку дешевых сигарет и прикурил от спички, - очень неплохими были семидесятые годы. Ни Сталина, ни хрущевских реформ - тишь да благодать...

- Я недавно читал сборник статей Збигнева Збежинского, - задумчиво начал Эдик. - Самиздат, конечно... Так вот Збежинский утверждает, что если бы Горбанев не погиб вместе с женой в начале восемьдесят пятого года в автомобильной аварии, история нашей страны могла бы пойти совершенно по другому пути... Горбанев, по мнению этого американского профессора, вполне мог стать тем человеком в Политбюро, который, в конце концов, решился бы на демократические преобразования...

- Ерунда, - Саул нервно стряхнул пепел с сигареты в стеклянную пепельницу на столе. - Неужели, Эдик, вы всерьез верите, что в нашей стране начались бы какие-то политические реформы? Горбанев был таким же динозавром, как все эти старцы из Политбюро. Разве что чуть-чуть помоложе и не такой замшелый...

- Все-таки теоретически он мог бы стать хотя бы вторым Хрущевым, - поддержал Амперяна Дауге. -Подтянул бы в руководство партии молодых и здравомыслящих работников...

- ...И закончил бы свое доблестное правление принятием многопартийной системы и признанием декларации прав человека, - с убийственным сарказмом продолжил Саул. - После этого он бы, конечно, приостановил свое членство в КПСС, распустил КГБ и Советский Союз, а затем публично отрекся от власти.

- Блистательная перспектива, - Майя грустно улыбнулась. - Только боюсь, что еще задолго до воплощения в жизнь всех этих радикальных перемен коллеги по Политбюро потрудились бы запихнуть Горбанева в какую-нибудь элитную психушку.

- ...Участились и попытки империализма подорвать реальный социализм в нашей стране изнутри, -продолжал между тем вещать с экрана Лихачев. - К сожалению, нашлись в нашем обществе немногочисленные отщепенцы, которые с готовностью откликнулись на призывы зарубежных подрывных центров и занялись открытым и скрытым очернительством нашей истории, созданием идейно незрелых и более того - вредных для дела строительства коммунизма произведений. Особый размах деятельность этих отщепенцев приняла после попыток международной реакции четыре года назад силой свергнуть власть трудящихся в Народной Республике Афганистан, Чехословацкой Социалистической Республике и Польской Народной Республике...

- Как вы думаете, с кого он начнет? - Жилин кивнул в сторону телевизора. - С наших, киношников или эстрадников?

- Из всех искусств для нас важнейшим является кино, - к месту процитировал Ленина Саул. - Михайлов, Резанов, Меньков...

- А что эстрадников уже тоже? - удивился Эдик.

- Вчера, - тихо сказала Майя. - Саул, будьте добры, угостите даму сигареткой...

- Пожалуйста, Майечка, - Репнин снова извлек из кармана пачку с куревом и протянул Майе. - А кого именно из эстрадников, вы не помните?

- Много фамилий, - Глумова прикурила от услужливо протянутой Эдиком зажигалки. - Я всех и не упомню... Тальнов, Пресняков и Леонтов, кажется, - по пять лет с поражением в правах...

- Леонтов?! - округлив глаза, изумился Саул. - А Валерку-то за что?

- За развратное поведение на сцене. Да мало ли к чему они вообще могут придраться? - Майя раздраженно пожала плечами. - Разину вместе с Кристой и внуками сослали в Оренбург. Без права заниматься концертной деятельностью.

- А Филипп? - живо поинтересовался Эдик.

- Его выслали в Болгарию, к нашим верным братушкам по соцлагерю. Въезд в Союз ему теперь заказан.

- Так что сегодня напутственное слово должно быть общим, - заключил Жилин. - Не будут же они трижды собирать московскую интеллигенцию, в сущности, по одному и тому же поводу?

- Там, в Колонном зале, Иван, сейчас нет интеллигенции, - Саул с силой раздавил окурок в пепельнице. - Там - холуи и прихлебатели товарища Лихачева и его камарильи. А вся интеллигенция у нас сейчас валит деревья в Сибири и на Дальнем Востоке. Или торчит в ссылке в каком-нибудь Богом забытом Мухосранске!

- Но даже своих холуев, Саул, они трижды подряд собирать не станут...

- Поверьте мне, Иван, - губы Саула побелели от едва сдерживаемого гнева, - если все пойдет дальше так, как идет сейчас, скоро они будут собирать публику для напутственных речей Кузьмы Егорыча каждый понедельник! Знаете, как в армии: каждый понедельник с утра - шагом марш на политзанятия?

С декабря позапрошлого года, после партийного пленума об усилении идеологической работы в массах и ликвидации подрывных элементов, страна, не спеша и размеренно, по-социалистически планово, вошла в очередную полосу политических репрессий. Сначала за «очернительство советского общественного и государственного строя» свои «пятерки» получили известные юмористы и сатирики - Петрокян, Загорнов и Хазаров. Потом в Москве, Ленинграде и Киеве был выявлен так называемый «виртуальный заговор». От Бреста до Курил прокатилась волна разгрома вычислительных центров и изъятия под контроль полиции госбезопасности всей компьютерной техники. Затем настал черед врачей и биологов, физиков-ядерщиков и космонавтов-вредителей...

И каждый раз, сразу же после завершения закрытых судебных процессов, но еще перед отправкой осужденных в лагеря, Лихачев с компанией собирали цвет партийной и государственной элиты в Колонном зале, и Генсек выступал перед присутствующими с длинной речью, в которой на бюрократическом «новоязе» поносил «отщепенцев» и воспевал подлинно ленинский курс КПСС. Эти речи Лихачева, которые в обязательном порядке транслировались по всем радио-и телеканалам на всю территорию страны, почти сразу же были прозваны в народе «напуткой» -«напутственным словом».

- ...С особым цинизмом действовали развращенные империалистическим влиянием мастера литературного цеха, - сказал Лихачев с экрана.

- О! - Дауге поднял вверх указательный палец, призывая товарищей к молчанию. - Начинается!

- Все-таки с наших начинает, гад! - зло процедил сквозь зубы Саул.

Все тесной группой сгрудились около телевизора. Даже Сельма и Рада оставили свои кулинарные дела и прибежали из кухни в гостиную.

- ...И не просто литераторы, а так называемые фантасты, - чеканя слова, продолжал Лихачев, - Те самые, которых трудящиеся давно уже и по-пролетарски точно рифмуют с другим известным словом.

Генсек сделал небольшую паузу, явно ожидая от слушателей реакции на свои слова. По рядам в зале послушно прокатилась волна оживления. Телекамера крупным планом показала улыбающиеся и смеющиеся лица.

- Что это он имеет в виду? - нахмурив брови, поинтересовался Эдик.

- Вчерашняя редакционная статья в «Правде» была озаглавлена «Фантасты - педерасты», - Саул от злости даже заскрипел зубами.

Лихачев кашлянул и снова нырнул взглядом в разложенный перед ним текст:

- Главным закоперщиком махровой антисоветчины в среде фантастов стала группа московских и ленинградских литераторов во главе с братьями Строгановыми. Строгановы почти четыре десятилетия испытывали терпение наших партийных и правоохранительных органов. Начав писательскую деятельность в конце пятидесятых годов романом «Земля лиловых облаков», который, в целом, верно был ориентирован на воспитание подрастающего поколения в духе марксизма-ленинизма, всего через десять лет они скатились в болото махрового критиканства и оскорбительных полунамеков на нашу советскую действительность. Уже роман «Перелетные гуси» в извращенной форме поднимал так называемую проблему отцов и детей...

- У нас в стране Строгановы этот роман так и не издали, - шепотом заметил Эдик.

- А разве такую книгу можно было у нас издать? -Сельма удивленно пожала плечами. - Никогда не надо надеяться на невозможное, Эдик...

- «Гуси» были изданы только за рубежом, - сказала Рада. - Кажется, где-то в Западной Европе...

- ...Последние романы Строгановых, - продолжал говорить с экрана Лихачев, - «Разрушенный город», «Утяжеленные злом», «Двадцать седьмая аксиома» -вообще являются сплошным пасквилем на наше социалистическое общество...

- Интересно, - Дауге иронически хмыкнул, - он сам-то хотя бы что-нибудь из книг Строгановых читал?

- Говорят, что у них в подвале ЦК на Старой площади есть спецбиблиотека, - Рада тряхнула головой и закинула свою длинную косу за спину. - Там собрано все, что ПГБ и партия не пустили в печать...

- Эх, вот бы где покопаться, - мечтательно протянул Эдик.

- Не будьте наивными, ребята, - Саул горько ухмыльнулся. - Неужели вы думаете, что Лихачев и его банда будут что-то читать? Тем более Строгановых... У них же мозги устроены совершенно иначе. В принципе иначе. Жрать, спариваться, издавать очередные постановления, чтобы укрепить свою власть, - и все, больше они ничего не умеют, не могут и не хотят!

- ...Партия и правительство вынуждены были пойти в конце восьмидесятых годов на полное запрещение публикаций разлагающих наше общество произведений братьев Строгановых, - в голосе Лихачева прорезались металлические нотки. - Но дело усугублялось тем, что к середине прошлого десятилетия при попустительстве тогдашнего партийного и комсомольского руководства в крупных городах страны как грибы-поганки после дождя начали появляться самодеятельные организации приверженцев антисоветской пачкотни Строгановых - так называемые клубы любителей фантастики. В молодежной среде возникло явление, позже названное партией кпюфизмом.

- Мне всегда хотелось узнать, - попыхивая сигаретой, сказала Майя, - кто первым наклеил на клубы этот ярлык? Это надо же додуматься - кпюфизм!

- Сам термин, кажется, придумал Певунков из «Молодогвардейца», - ответил Жилин. - В январе девяносто второго вышла его статья, где впервые КЛФ были названы кпюфами, а их члены - кпюфистами.

- Да-а, - на лице Саула появилась ироническая улыбка. - Вот где сразу чувствуются свежие комсомольские мозги! Прямо таки по запаху ощущаются! Лихачу и его партийным склеротикам такой сложный ярлычок в жизни бы в голову не пришел!

- Клюфистская среда не ограничилась только чтением антисоветской по своей сущности литературы и ее активным обсуждением, - продолжал греметь с экрана голос толстощекого Генсека. - Из этой идеологической плесени начали постепенно вырастать молодые последыши братьев Строгановых. Особенно этому способствовали проводимые на деньги зарубежных спонсоров регулярные псевдолитературные сходки в Маленьевке и Переделово. Из всех подворотен кпюфистские выкормыши начали раскрывать свои грязные клювы, постоянно очерняя партию, народное государство и Советскую власть.

«Вот ведь бредятина!» - подумал Жилин и устало прикрыл глаза.

Он вспомнил, как полтора десятилетия назад, в середине восьмидесятых, после погромных публикаций в «Комсомолке», партия и органы стали искоренять клубы. КЛФ вышвыривали из библиотек, участников движения под любыми надуманными предлогами начали изгонять из высших учебных заведений и увольнять с режимных предприятий. Многие испугались репрессий, отошли в сторону, а остальные... Остальные перебрались на частные квартиры, в гостиные и на кухни, забросили свои карьеры и почти готовые к защите диссертации, и продолжали заниматься любимым делом - читать, обсуждать прочитанное, писать. Тиражировались книги Строгановых, запрещенные повести Ивана Ефимова и Кира Булавина, издавался самиздатовский альманах фантастики. Несмотря на преследования со стороны властей, движение росло и ширилось, охватывая все новые и новые города Союза. И, конечно, уж вовсе не кпюфистами стали именовать сами себя члены ушедших в подполье клубов: любители фантастики - ЛФ - эль-эфы - «эльфы»...

- Особенно далеко в своей антисоветской деятельности, - голос Лихачева звучал монотонно и неторопливо, - зашли молодые выкормыши зарубежных подрывных центров литературный критик Крикальцов и литератор Нечипорук. Эти с позволения сказать писатели дописались в своих антисоветских пасквилях до того, что задним числом отдали победу в Великой Отечественной войне фашистской Германии. Произошло то, о чем партия не раз предупреждала советский народ: за идейной размытостью и расхлябанностью обязательно следует переход на позиции матерого классового врага. Клюфисты окончательно сбросили свои маски литераторов и на поверку оказались обыкновенными фашистами...

По залу прокатился хорошо отрепетированный рокот возмущения. Крупным планом телекамера показала гневно сжимающего кулаки седовласого военного в парадном светло-сером мундире с несколькими рядами орденов на груди.

- Генерал армии Линичев, - оперативно прокомментировал Саул. - Бывший начальник Главного политуправления Советской Армии. Почти всю жизнь прослужил в Москве... Гм, тот еще шаркун паркетный... После восстания армии Калинина в Афгане был тихо уволен на пенсию.

- И откуда вы все это знаете, Саул? - глаза Рады восхищенно округлились.

- Пришлось заниматься по долгу службы, Радочка,-Репнин развел руками и улыбнулся несколько смущенно. Чувствовалось, что и похвала, и внимание Рады были ему очень приятны.

«А ведь горит синим пламенем вся наша система конспирации, - Жилин почти физически ощутил, как постоянное напряжение последних полутора суток, в котором он находился всю дорогу в Москву, сейчас постепенно сменяется вязкой и тяжелой пеленой усталости и апатии. - Из под слоя маскировки в каждом из нас все равно проступает настоящее «я».

Он, как старший их боевой группы, единственный знал настоящие имена и фамилии всех ребят. Когда стало ясно, что над арестованными строгановцами будет суд, а после завершения процесса покатится волна репрессий против еще остающихся на свободе «эльфов», в подмосковных Подлипках, с соблюдением всех возможных мер предосторожности и секретности, собралось совещание представителей КЛФ со всего Союза. Выбор был очень простой: или молча сидеть и покорно ждать своей очереди арестов, или все-таки начать хоть какую-то борьбу с системой. В милосердие власти и реформирование ее в сторону соблюдения прав человека уже не верил никто, поэтому почти без дискуссии единогласно решили - нужно бороться. И первое, что следует сделать, - не дать лихачевской своре расправиться со строгановцами. Тогда-то и вызрело дерзкое и отчаянное решение: вооруженным путем отбить арестованных, когда их из Лефортово повезут на железнодорожную станцию для отправки в лагеря. Отбить, а потом по воздуху, самолетом, переправить через финскую границу.

Скептических голосов в начале обсуждения конкретного плана операции было много. «Это терроризм», - говорили одни, но им отвечали, что террором занялось как раз государство, а «эльфы» только защищаются. «Не хватит сил и опыта, -сомневались другие. - Отбить заключенных у вооруженной до зубов охраны просто невозможно!» Но их уверяли, что сил и опыта хватит: среди «эльфов» были и бывшие «афганцы», и специалисты по рукопашному бою, и опытные организаторы. Было предложено создать для выполнения задания боевую группу из семи наиболее подготовленных «эльфов». А чтобы исключить любую возможность утечки информации, решили дать всем членам группы и связанным с ними людям псевдонимы из книг братьев Строгановых. Настоящие имена и фамилии участников предстоящей акции знал только один человек -назначенный командиром боевой группы военный авиатор, который выбрал себе в качестве псевдонима имя Ивана Жилина.

«А команда у нас действительно подобралась боевая!» - подумал Жилин и довольно улыбнулся.

Маленькая Сельма Нагель была обладательницей черного пояса по каратэ. С виду неуклюжий Гриша Дауге специализировался по военным боевым искусствам и до увольнения из вооруженных сил шесть раз участвовал в разведоперациях в глубоком тылу моджахедов. Рада заведовала детской библиотекой в небольшом городке на севере Украины и одновременно была двукратным чемпионом Европы по пулевой стрельбе. Майя Глумова отлично разбиралась в радиотехнике и владела несколькими иностранными языками. Эдик Амперян считался в Ереванском университете компьютерным гением и очень талантливым физиком. Самой колоритной фигурой в их группе был, бесспорно, Саул. Бывший майор бронетанковых войск, чудом уцелевший после атомного удара по освободительной армии генерала Калинина и считавшийся погибшим, он тайком перешел советскую границу и уже четвертый год жил в Союзе на нелегальном положении.

- ...Наш советский суд воздал должное литературным эмиссарам зарубежных подрывных центров, - даже на экране телевизора было заметно, что лицо Лихачева угрожающе наливалось кровью. - Братья Строгановы приговорены к семи, а девять их последышей - к пяти годам лишения свободы.

- Бурные и продолжительные аплодисменты, все встают, - с презрительной ухмылкой заключил Дауге.

Словно услышав его слова, публика в Колонном зале пришла в движение. Аплодируя словам Генсека, поднимались со своих кресел вальяжные партийные и советские чиновники, увешанные орденами генералы в отглаженных мундирах, разукрашенные импортной косметикой дамы неопределенного возраста и необъятных размеров. На экране появилось сытое довольное лицо лучшего исполнителя партийнореволюционных песен Петра Пиндерясова. Отвесив нижнюю губу, хлопал в ладоши автор многотомной и многословной эпопеи из жизни трудящихся масс Федор Завирюхин. Радость светилась в заплывших жиром маленьких поросячьих глазках потомственной номенклатурной ткачихи Валентины Какановой.

- Быдло, - произнес Саул едва слышно. - Вы, товарищи, как хотите, а с меня хватит.

Он демонстративно отвернулся от экрана.

- Сельма, - Рада поднялась с дивана, - а не закончить ли нам наши кухонные дела?

- Угу, - Сельме дважды повторять не пришлось.

- Действительно, на сегодня, пожалуй, хватит, -Дауге покосился на Жилина. - Вы как считаете, Иван?

- Более чем хватит, Гриша, - Жилин щелкнул пальцами. - Я, друзья мои, сыт по горло речами дорогого Кузьмы Егорыча. Укушался, так сказать....

- А я бы вообще его век не видела, - Майя снова потянулась к подшивке «Огонька».

- Откровенно говоря, коллеги, - сказал Эдик, раскидывая руки на спинке дивана, - проникновенная речь Кузьки - достойного сына его матери - полностью отбила у меня желание смотреть передачи Центрального телевидения на ближайшие пару месяцев вперед.

- Прекрасно, - Дауге щелкнул выключателем на панели управления телевизора и экран погас. - Как все-таки приятно, когда собственное мнение человека совпадает с мнением коллектива!

- Хотите, я вам покажу одну техническую новинку? - предложил Эдик и весело подмигнул Ивану. - Уверяю вас, вы ничего подобного в жизни еще не видели!

Он быстро наклонился вперед и вытащил из под дивана длинный фанерный ящик. Щелкнув металлическими замками, Эдик широко распахнул его крышку:

- Любуйтесь! Гордость лаборатории спецтехники нашего университета во всей своей красе!

Пристегнутый к стенкам несколькими ремешками -фиксаторами, в самодельном ложе из пенопласта лежал странный предмет. Он больше всего напоминал фотоаппарат с удлиненным объективом - трубкой, опирающейся на крупную пластиковую рукоятку, похожую на рожок автомата.

- Что это такое? - Майя опасливо провела пальцем по отливающей металлической синевой поверхности трубки. - Оружие?

- Увы, - Эдик развел руками. - В нашей ситуации мне, может быть, действительно придется использовать этот предмет в качестве оружия. А вообще-то это дистанционный звуковой генератор.

- И как действует этот... э-э... генератор? - спросил Саул, присев на корточки у ящика.

- Очень просто, - Эдик освободил от фиксаторов свой прибор и извлек его наружу. - Звуковые волны могут очень многое, товарищи. В зависимости от своей длины и частоты, они способны, например, усыпить человека на расстоянии. Или размягчить металлическую поверхность. Причем все это делается за доли секунды.

- Любопытно, любопытно, - на лице Саула появилось сосредоточенное выражение. - Как я понимаю, ваш генератор как раз и может сотворить все эти чудеса?

- Может, - с озорной улыбкой подтвердил Амперян. - И еще как может! Представьте себе, Саул, что имеется некий металлический объект, в котором находятся люди и в который нам с вами необходимо как можно скорее проникнуть. Я выставляю на табло генератора определенные значения частоты и длины звуковой волны...

Эдик передвинул несколько рукояток -регуляторов на поверхности небольшого продолговатого параллелепипеда у основания трубы.

- Затем я прицеливаюсь в наш объект, - Амперян поднял генератор на уровень плеча и навел на окно гостиной. - После этого остается только нажать кнопку пуска... Вот здесь, смотрите... Сейчас, разумеется, я ее нажимать не буду - зачем нам сквозная дыра в стекле? Но можете мне поверить, что уже через пару секунд после того, как звуковая волна достигнет некого металлического объекта, все люди в нем и в радиусе примерно пяти метров от него, погрузятся в глубокий длительный сон. Дальность действия генератора, кстати, порядка двухсот метров...

- Очень любопытно, - сказала Майя. - А что будет с вами? Стрелком или оператором - я не знаю, как вас называть? В воздушной среде звуковые волны распространяются, если мне не изменяет память, по всем направлениям. Значит, и вы тоже заснете, Эдуард?

- Это непременно произойдет, если у меня на голове в момент выстрела не будет надета вот эта чудесная шляпка, - Эдик достал из ящика сложенный вчетверо и очень похожий на обычную купальную шапочку шлем. - Эта конструкция надежно защитит меня от звуков собственной стрельбы.

- Хорошо, допустим, - Саул удовлетворенно кивнул. - Будем считать, что все люди заснули внутри металлического ящика. Как нам теперь попасть туда, если замок открывается только изнутри или у нас нет ключа?

- О, нет проблем, - Эдик снова сдвинул регуляторы на трубке. - Я уже говорил, что генератор способен размягчать металл. Производим настройку и, подойдя к нашему ящику на расстояние примерно два-три метра, стреляем. Людям внутри ящика выстрел, кстати сказать, вреда не приносит. А вот металл в районе замка становится мягким, как пластилин. Теперь достаточно просто поддеть чем-нибудь дверь - и все, можно совершенно свободно перегружать людей из ящика в любое подвижное транспортное средство и увозить в любом направлении. А все другие люди, которые могли бы нам помешать провести такую операцию, в это время будут пребывать в сладостном мире грез...

- Занятно, - Дауге скрестил на груди руки. - Вы так живописно описали нашу предстоящую операцию, Эдуард, что я вообще начинаю сомневаться, понадобиться ли нам настоящее стрелковое оружие?

- К сожалению, есть некоторые проблемы, - Амперян вздохнул. - Металлический предмет, в котором находятся наши пленники, а попросту говоря, тюремный «воронок», - в момент первого выстрела должен находиться в состоянии покоя...

- Ну, это как раз не проблема, - уверенно сообщил Саул и беспечно взмахнул рукой. - Остановка у светофора, железнодорожный переезд, в крайнем случае, аварийная ситуация на дороге. Но стрелковое оружие я бы все-таки взял... Как говорится, на всякий случай...

- Мы его и возьмем, - поддержал Иван. - Десантные варианты «калашникова», несколько пистолетов «берета» и ручной гранатомет...

- Отлично, - Дауге довольно заулыбался. - Я верю в гениев отечественной науки, но... Но с обычной армейской экипировкой как-то все-таки надежнее!

Он повернул голову к Амперяну и продолжил:

- Извините, Эдик, но любое «железо», как показывает мой горький жизненный опыт, способно отказать в самый критический момент. Поэтому лучше подстраховаться...

- Да я и не спорю, - Эдик аккуратно положил трубу и шлем внутрь деревянного ящика. - Поэтому у нас будет на операции не один, а целых три генератора. Это несмотря на то, что мы испытывали его без малого в течение года и отказов почти не было...

- Я, признаться, и не слышал никогда ни о чем похожем на эту вашу машинку, Эдик, - сказал Саул. -Секретная разработка?

- Секретная... В рамках программы «Сила есть -ума не надо»! - на губах Амперяна снова заиграла озорная улыбка.

- А, результат «Утечки мозгов»! - догадался Саул и широко развел руками. - Ну, товарищи, тогда я снимаю все вопросы!

В восемьдесят восьмом, когда тогдашний Генсек Ромаков от большого ума в одностороннем порядке прервал окончательно все переговоры с Западом о взаимном разоружении и объявил о начале ускоренной милитаризации околоземного космического пространства, находившийся в ссылке в Горьком опальный академик Захаров обратился к советским ученым с призывом не делиться результатами своих научных разработок с властями. Поначалу призыв не нашел широкого отклика среди работников науки, но когда - уже при генсеке Лихачеве - руководство страны, чтобы сохранить идеологическую монополию партии, стало брать под свой жесткий контроль компьютерную и видеотехнику, произошел спонтанный и молчаливый всплеск протеста в научной и технической среде. Количество научных сотрудников и инженеров, не желающих, чтобы плоды их ума служили укреплению до нельзя бюрократизированного режима, стало стремительно расти. Нет, научные разработки продолжались, как и ранее, но правительство в Кремле с некоторых пор стало получать в свое распоряжение лишь очень скромные результаты научной деятельности советских ученых и инженеров. А в «подполье», - в лабораториях, наспех созданных в гаражах и сарайчиках, - начали появляться совершенно невиданные механизмы и технологии. Вся эта неформальная и никем не координируемая программа в среде научной интеллигенции получила название УМ - «Утечка мозгов». На недоуменные вопросы различного уровня парткомов и партбюро, почему постоянно снижается эффективность научных разработок, ученые только пожимали плечами и отвечали непонятной и с точки зрения партийного чиновничества, совершенно неуместной в данной ситуации пословицей: «Сила есть -УМ а не надо!»

- Кроме этого, - Эдик запихнул ящик с генератором под диван и выпрямился, - творческий коллектив нашей научной лаборатории уполномочил меня презентовать нашей группе еще один предмет.

Амперян на минуту скрылся в прихожей и вернулся, неся в руках длинную запыленную бутылку.

- М-м? - Дауге задумчиво наморщил лоб. - Судя по слою пыли и паутине, внутри должен быть коктейль «Молотов - Риббентроп», никак не иначе...

- Одномерно мыслите, Гриша, - хохотнул Эдик. -Хотя к воспламеняющим жидкостям содержимое бутылки имеет некоторое отношение. Армянский коньяк, десятилетняя выдержка.

- О! - брови Саула взметнулись вверх. - Эдик, а в вашей лаборатории случайно нет вакантного места сторожа? Ну, может быть, хоть на полставки...

- Так, - Жилин шутливо нахмурил брови. -Политическая оппозиция, кажется, плавно перерастает в алкогольную...

- Нужно быть ближе к народу, Иван, - захохотал Саул и похлопал Жилина по плечу. - Кстати, а где, в конце концов, наш обед?

Он сложил руки рупором и крикнул в коридор:

- Сельма! Рада! Девочки, господа офицеры голодны и хотят есть!

- Почти все уже готово, - откликнулась из кухни Рада. - Самые голодные офицеры могут возглавить группу доставки!

Саул с готовностью устремился на кухню. И в это мгновение стоявший на подоконнике желтый пластиковый телефон разразился пронзительной трелью. Майя, которая уже успела вернуться в свое кресло у окна, протянула руку и подняла трубку:

- Алло... Да... Иван, это вас.

Жилин быстро пересек комнату и взял трубку. Все замерли, не отрывая от него глаз.

- Иван? - Жилин сразу узнал приглушенный голос Сикорски. - Мне только что звонил наш друг Максим. Десятого числа, через четыре дня. Завтра с утра поедете на дачу. Машины я пришлю. Наши все в сборе?

- Да, - кивнул Иван. - Мы отдыхаем.

- Очень хорошо, - одобрил Сикорски. - Я буду ждать вас на даче. Каммерер присоединится к нам попозже. До встречи!

Жилин положил трубку, сел на диван, неторопливо закурил и только после этого сообщил:

- Звонил Рудольф Сикорски. Ребят повезут из тюрьмы через четыре дня, в среду. Завтра начинаем тренировки на загородной базе. А сегодня -расслабляемся!

Сельма и Рада превзошли своими кулинарными способностями все ожидания. По нынешним нищенским и полуголодным временам стол был накрыт просто по-царски. Здесь был и жареный с луком картофель, и аккуратно нарезанное ломтиками проперченное сало, и трех видов домашняя колбаса. Источали пряный запах маленькие, всего с мизинец размером маринованные огурчики и кругленькие, похожие на красные надутые мячики, соленые помидоры.

Эдиков коньяк решили приберечь к кофе, а мероприятие начали с более традиционного для русских застолий напитка. Первый тост Жилин, которого на сегодняшний вечер единогласно утвердили тамадой, предложил поднять за знакомство и дружбу. С должным количеством шуток и прибауток тост был общественностью принят, выпит и обильно закушен. Эдик тут же выдал на-гора основы научной теории об эйнштейновском сокращении промежутков времени за обеденным столом после первого принятия «на грудь». «Между первой и второй - промежуток небольшой», -Саул подтвердил верность «теории застольной относительности товарища Амперяна» меткой цитатой из кладезей народной мудрости и попросил многоуважаемого тамаду обозначить контуры следующего тоста. Жилин предложил наполнить рюмки за здоровье, счастье и удачу. Тройной тост был с немалым удовольствием общественностью тут же употреблен, и количество закуски на столе стало стремительно уменьшаться. К этому времени выяснилось, что Дауге является потомственным скрытым анекдотчиком, а Саул готов хоть до самого утра рассказывать смешные истории из своей армейской жизни. Когда товарищество уже совершенно изнемогло от неотвратимо накатывающихся волн смеха, Эдик вдруг вспомнил, что предыдущий тост был тройной и у него цифра «три» вызывает совершенно определенные ассоциации. Жилин попросил присутствующих «свести к нулю количество незаполненных жидкостью емкостей на столе» и после выполнения этой просьбы, произнес совершенно шикарный тост за присутствующих милых дам. Господам офицерам было предложено выпить стоя. Тут же, вопреки всем законам конспирации, выяснилось, что офицерские звания имеют только трое из сидящих за столом мужчин, а Эдик Амперян, - хоть и ни дня не служил в армии, - является в прошлом отличником университетской военной кафедры и имеет звание лейтенанта запаса. По предложению Саула за большой творческий вклад в развитие теоретической физики и организацию нынешнего стола товарища Амперяна было предложено считать временно призванным на военную службу со всеми вытекающими из этого решения льготами.

Вскоре после третьего тоста был сделан первый привал: сначала выяснилось, что запасы «огненной воды» и закуски на столе совершенно уже иссякли и требуют пополнения из кухонного «резерва Главнокомандующего», а потом товарищество почувствовало вдруг вкус к дискуссиям на самые различные темы. «Интересно, кого же они теперь будут издавать?» - вопрошал Саул, тыча вилкой в сторону выключенного телевизора. «О, с этим нет никаких проблем, - смеялась в ответ Рада. - Вы слышали о новом издании собраний сочинений Курочкина? А потом же еще всякие «комсомольцы завтрашнего дня» при Союзе писателей...» «Слушайте, - удивленно округляла глаза Сельма, - а правда, что Свиноройцев все свои рассказки просто передирает у Гаррисона? Ну, прямо слово в слово?» «Ничего подобного, - качала головой Майя. - Он только разбавляет диалогами из Гаррисона материалы очередного пленума ЦК»... «Это все потому, Эдуард, что вы - антикоммунист, - горячо доказывал Дауге. -Коммунизм - это, в общем-то, очень хорошая идея. И если бы не искажения...» «Гриша, опомнитесь, - возмущенно всплескивал руками Амперян. - Перпетум мобиле - тоже по-своему хорошая идея, но ведь не работает! Не ра-бо-та-ет!»

Жилин незаметно выскользнул из-за стола и вышел на балкон. Уже почти совсем стемнело. Было слышно, как шурша шинами по Волоколамскому шоссе, проносились машины. Где-то вдали, кажется, у самого парка, коротко прогрохотал по рельсам пустой трамвай. От пятиэтажного корпуса общежития факультета двигателистов, расположенного чуть наискось, через дорогу, доносилась музыка и веселый смех. В темном школьном дворе напротив тлело полдюжины оранжевокрасных огоньков: несколько долговязых парней-старшеклассников совершенно не спешили в этот теплый осенний вечер по домам и, сложив горкой свои сумки и портфели, курили самодельные сигаретки, вполголоса матерились и отчаянно резались в карты.

А на небе одна за другой загорались звезды. Сначала из-за плывущих над головой обрывков туч робко мелькнули лучики одной, еще почти совсем незаметной глазу звездочки. Потом небосвод стал стремительно очищаться от остатков серых осенних облаков и взору Ивана открылись сперва беспорядочные звездные острова, а затем величаво и красиво обозначилось в зените над домами созвездие Ориона. Прошло еще немного времени - и состоящая из миллионов точечек светлая полоса Млечного пути рассекла холодную черную бездну пространства.

«А потом будет рассвет, - подумал Жилин и мечтательно улыбнулся. - Обязательно будет рассвет»...

2

Он ждал телефонного звонка весь день, но Рудольф Сикорски позвонил только поздно вечером:

- Все в порядке. Вся группа уже собралась на явочной квартире.

- Вот и замечательно, - он облегченно вздохнул. С плеч словно свалился невидимый груз. - Дальше работаем по плану?

- Конечно, все будет, как мы и договорились, -подтвердил Сикорски. - Строго по пунктам утвержденного плана.

- Вот и славно, - он принялся пальцами массировать виски. Голова с утра побаливала. Давление, наверное... Надо будет после завершения всей операции взять отпуск на недельку и махнуть куда-нибудь на юг, в Форос или в Пицунду. - А как тюремная охрана? Предупреждена?

- Мы заменили всех милиционеров-охранников в суточной дежурной смене нашими сотрудниками, -доложил Сикорски. - И очень тщательно их проинструктировали.

- Гм... А это не вызовет утечки информации об операции? - засомневался он. - Было бы крайне не желательно, если...

- Нет, не волнуйтесь, - с абсолютной уверенностью в своих словах прервал Рудольф. - Замена отлично мотивирована: раз в год персонал должен проходить переобучение. В этот раз запланированы коллективные сборы на нашей спецбазе в Подмосковье. Комар носа не подточит.

- Это хорошо, - он кивнул. - А как события будут развиваться дальше? Тоже все по плану?

- После выезда с тюремного двора, - продолжил Сикорски, - машина с заключенными будет под нашим полным контролем. Кстати, наши друзья собираются использовать при нападении звуковой парализатор конструкции Амперяна. Тот самый, о котором я вам докладывал еще в прошлом году.

- Вот как? А это не опасно для ваших людей? И для заключенных? - забеспокоился он. - Рудольф, запомните: вся операция должна пройти без человеческих жертв! Это чрезвычайно важно!

- Конечно, конечно, - поспешно согласился Сикорски. - Нет, парализатор абсолютно безопасен. Мы проверяли экспериментальный образец уже неоднократно. И не только в лабораторных условиях. Помните, эту историю с американским посольством в Гватемале пару месяцев назад?

- Акустический удар? Гм, я думал, что это выдумка госдепа.

- Нет, это наши расстарались, - Рудольф довольно фыркнул. - Достигнут хороший эффект...

- Ладно, об этом потом расскажете, - остановил он Сикорски. - Как беглецы собираются покинуть Москву после побега?

- В Кузьминках, возле станции метро, группу эльфов и освобожденных писателей будет ждать туристический «Икарус». На нем они беспрепятственно проследуют почти до самой границы. Передвигаться, конечно же, будут под полным нашим контролем - под видом возвращающейся на родину профсоюзной делегации из Финляндии. Ну, а в Карелии, около Костомукши, на небольшом аэродроме для них уже приготовлен грузовой самолет. У Жилина есть опыт пилотирования АН-2. Я уверен, что все пройдет нормально.

- Финны не могут их сбить? Как-нибудь случайно.

- У финнов пока нечем сбивать низколетящие цели. Тем более, в приграничных районах. Кроме того, окраска у самолета гражданская. По гражданскому палить не будут даже из обычного стрелкового оружия.

- Гм... - он скептически ухмыльнулся в телефонную трубку. - Окраска... Мы вон сбили южнокорейский «Боинг» в восемьдесят третьем. Несмотря на гражданскую окраску...

- Финны - это не мы, - Сикорски коротко хохотнул. -И к тому же «Боинг» летел ночью, а наши пассажиры полетят на АН-2 днем.

- Ладно, вам виднее, - отступил он. - Значит, вы даете полную гарантию безопасности всей предстоящей операции?

- Стопроцентную. Можете считать, что наши беглецы уже за границей.

- Хорошо. Спасибо. Держите меня в курсе.

Он медленно опустил трубку на рычаг телефона. Распрямил спину и устало расслабился в кресле. Кресло было удобное, кожаное, французского производства. В прошлом году такие кресла закупили по дипломатическим каналам для кабинетов всех ответственных работников ЦК КПСС и Совета Министров. По коридорам административных зданий на Старой площади мелкие партийные клерки скалили зубы: «Первый этап мировой революции состоялся - члены ЦК теперь имеют возможность попирать своими задницами лучшие образцы продукции загнивающих империалистических фирм». Когда ему доложили об этой гуляющей шутке и предложили наказать шутников, он отмахнулся - не стоит карать за мелкие прегрешения, даже в строгой партийной иерархии для исполнителей нужна какая-то отдушина.

«Это хорошо, что Сикорски абсолютно уверен в успехе, - подумал он. - Очень хочется, чтобы вся наша операция прошла гладко, как по маслу».

Он достал из верхнего ящика письменного стола кожаную папку, в которой были подшиты все материалы по подготовке предстоящей операции. От самого первого, еще очень общего замысла полтора года назад до вчерашних рапортов агентов оперативного внешнего наблюдения. Открыл папку, полистал. Да, большая проделана работа, серьезная. Целые коллективы к исполнению подключились. И полиция госбезопасности, конечно же. Куда же в таком деле без наших рыцарей плаща и кинжала?

Так, а кстати, кого из своих сотрудников они внедрили в состав эльфовской группы? Ну-ка, ну-ка... Ага, вот оно... Гм, агент Б-812, агентурный псевдоним «Родник». Источник, так его и перетак. Кладезь честности и человеколюбия.

Интересно, как же он выглядит, наш бесстрашный тайный рыцарь? Так, это биография... Ого, опытный кадр! Четыре нелегальных внедрения и соответственно четыре раскрытых группы врагов народа. Горяч наш «Родник», горяч. Прямо крутой кипяточек на вражьи головы. Ага, вот тут и его фотокарточка имеется...

Он повертел в руках фотоснимок и удивленно присвистнул.

Добрая и открытая улыбка, чуть озорные глаза. Умное и интеллигентное лицо.

«Гм, кто бы мог подумать... Посмотришь на это лицо, и ни за что не скажешь, что перед тобой секретный сотрудник ПГБ, - он довольно заулыбался. - Хорошо работает в последние годы наша безопасность, очень хорошо. Явно лучше упраздненного и разжиревшего за послесталинские годы КГБ. Надо бы после завершения операции наградить орденами всех причастных. Само собой Сикорски, потом этого полковника, тренера-боевика... Как его там? Вот же проклятый склероз! Черт с ним, пусть пока так и остается Максимом Каммерером! Ну, и, конечно же, всю сошку, что помельче. Слава Богу, в последние годы партия больше не скупится на награды верным сынам Отчизны. Вот при Антропове ордена и медальки стали придерживать, давать только за самое-самое... Ну, и что получили? Калининский бунт в Афгане! Нет, награждать нужно щедро. Раздавать широкой рукой звания и бляхи. И постепенно тащить верных людей вверх, шаг за шагом, по всем ступенечкам. Обеспечивать себе надежный тыл. Тогда и бунтов в армии не будет. И не снимут с должности втихую друзья и соратнички по партии, как когда-то сняли Никитку с поста Первого. И не угробят вместе с женой в автокатастрофе, как Горбанева в восьмидесятых...»

Он закрыл папку и снова спрятал ее в ящик стола. Запер ключиком потайной замочек. Ключик сунул в верхний карман пиджака.

Полуобернулся в кресле и снял с книжной полки шкафа, стоявшего у левой стены, томик, аккуратно обернутый в белую бумагу. Обернутый не столько для того, чтобы не повредить обложку, а чтобы не смущать глаз товарищей по партии и технических сотрудников ЦК фамилией авторов на обложке и переплете.

Раскрыл книгу на первой странице. Андрей и Борис Строгановы, «Земля лиловых облаков». Читано-перечитано, а вот иногда снова читать тянет...

Он бережно погладил рукой пожелтевшую от времени книжную страницу.

Когда все началось? В конце пятидесятых? Или в начале шестидесятых? Нет, все-таки в пятьдесят девятом, осенью...

Как-то ему, молодому и перспективному партийному работнику, инструктору обкома, приехавшему в столицу из провинции в командировку, попалась на глаза вот эта самая книжица. «Земля лиловых облаков». Взял он тогда ее с книжной полки распределителя в ГУМе просто от скуки - нужно было скоротать как-то вечер в гостинице: в Москве пришлось задержаться по партийным делам еще на сутки, хорошей компании, чтобы достойно провести вечер не было, и он решил удариться в чтение. Повысить, так сказать, свой культурный уровень.

Фантастику, кстати, он тогда терпеть не мог. Все эти Казанеевы, Адамишины, Белякины... Тут голова и так кругом идет от хрущевских обещаний построения коммунизма через двадцать лет. А еще писательские бредни читать про это самое будущее коммунистическое общество. Нет, уж увольте, дорогие товарищи инженеры человеческих душ! Мозги даже у партработника не железные. Мозгам тоже нужно давать перекур.

Поэтому он тогда и не стал брать ни книг Адамишина, ни тяжелых томов Казанеева. Выбрал на полке спецмагазина вот эту не такую уж и толстую книжку никому тогда еще не известных братьев Строгановых. Триста пятьдесят страниц - если читать бегло, то как раз хватит, чтобы чем-то занять скучный вечер.

Он поужинал в цековской столовой, вернулся к себе в номер, устало растянулся на удобно-пружинистой кровати, раскрыл купленную книгу и...

Когда он перевернул последнюю страницу «Земли лиловых облаков», была уже половина третьего ночи.

Он потом долго еще не мог заснуть, лежал, устремив взгляд в лепнину из розочек на белом гостиничном потолке, и думал.

А ведь схватило за самую душу, проняло до самого сердца, да... Вот как нужно писать книги для тех, кто завтра будет строить наше светлое коммунистическое будущее! Для тех, кто через два-три года станет у жарких мартенов, поведет трактора в целинной степи, отправится к планетам и звездам на космических ракетах. Братья Строгановы! Вот на чьих книгах нужно учить молодежь коммунизму, воспитывать настоящего советского человека, патриота социалистической Родины и творца!

Потом в его жизни еще были «Дорога к Юпитеру», «Новобранцы», «Непросто стать Богом»... Каждая книга была открытием, настежь распахнутой дверью в чудесный будущий мир коммунаров. Он читал произведения Строгановых взахлеб, буквально впитывал в себя каждую буковку, каждое слово. Мало-помалу, его собственная жизнь начала выверяться по героям строгановских книг. Он часто ловил себя на том, что временами пытается быть похожим на мужественного и немногословного Быкова, интеллигентного и ироничного Юрковского, веселого и улыбчивого Жилина. Нет, он не фиглярничал, не красовался сам перед собой или перед другими. Он просто действительно пытался быть коммунаром и жить по-коммунарски. Он был реальным воплощением литературных героев из книг Строгановых, их живым идейным учеником.

Но с конца шестидесятых все вдруг круто изменилось. Сломалось. Строгановы в своем творчестве начали заруливать явно не в ту степь. «Перелетные гуси», «Разрушенный город», «Утяжеленные злом»... Куда и делся светлый полуденный мир двадцать второго века! Сплошная диссидентщина и хулительство...

Еще два десятилетия заблудших Строгановых мягко пытались хоть как-то вразумить и наставить на путь истинный. Любыми не силовыми методами. Годами держали в творческой опале, конфисковывали тиражи уже отпечатанных книг, методично и больно долбили в комсомольской и партийной прессе. Но все без толку. Становилось с каждой их новой книгой только хуже и хуже. Последней каплей, переполнившей чашу терпения Политбюро, стал роман «Двадцать седьмая аксиома этики». Откровенно злой и антисоветский пасквиль.

Партийные старцы были готовы немедля ни секунды в клочья порвать и Строгановых, и за компанию десяток их самых талантливых учеников. Но он остановил расправу. Тогда в его голове и родился этот план с похищением приговоренных...

Ведь это очень глупо просто сослать талантливых фантастов куда-нибудь в сибирскую глушь. Нет, они должны работать. Они должны писать. На благо нашей, Советской власти, конечно. Ах, из-под их пера выходит только откровенная антисоветчина? Ну, и черт с ними. Пусть пишут свою антисоветчину. Но за границей. И чтобы эта их продукция через границу Союза - ни-ни. Здесь и сейчас - в стране, которая строит коммунизм, -эти новые романы Строгановых просто вредны. Вот когда мы построим наше светлое будущее, когда капитализм сдохнет за океаном как бешеный пес и поворот назад исторического процесса будет уже невозможен - вот тогда пожалуйста. Тогда мы откроем спецхраны и опубликуем все романы и Строгановых, и их учеников. С комментариями, конечно. Как пример идейных исканий советской интеллигенции в первые годы развитого социализма. Тогда все эти рефлектирующие и слабохарактерные Баневы, Воронины, Сельмы будут уже идеологически безопасны. Кого сейчас интересуют романы девятнадцатого века? Никого. Вот так будет и с современными писателями-фантастами. Твердой партийной рукой мы прополем сегодня их писательские грядки. И выбросим весь сор за границу. На время.

А здесь мы сохраним в библиотеках «Землю лиловых облаков», «Детеныша» и «Возможность побега». И будем учить на примере Быкова и Юрковского, Комова и Каммерера, Юры Бородина и Майи Глумовой тысячи и миллионы завтрашних коммунаров, парней и девчонок, преданно и беззаветно любящих свою великую социалистическую Родину. Тех, которые потом смогут правильно разобраться в упадочническом творчестве авторов строгановской школы в советской фантастике двадцатого века. И сделать правильные идеологические выводы.

Долг учеников в том и состоит, чтобы вовремя поправить заплутавших учителей. Поправить, подправить и превзойти. И пойти вперед, используя в правильных пропорциях их идеи и творчество. Шагать все дальше и дальше к сияющим высотам коммунизма.

Он встал из-за стола, потянулся, хрустнув костями, и подошел к окну. Уже стемнело и в оконном стекле четко обозначилось его отражение. Пепельно-серые брови над глубоко посаженными небольшими карими глазами слегка приподнимались к переносице. Щеки уже давно округлились и чуть обвисли вниз. Лоб покрылся глубокими морщинами.

«Старею, - с легкой грустью отметил он. - Да и работа не из легких. Страшно подумать, судьба едва ли не третьей части Земли - в моих руках... Гм, а если разобраться, и всего земного шарика... Н-да... Тяжела она, дорожка в светлое будущее... Терниста и ухабиста... И очень важно не ошибиться, не дрогнуть на этом пути, не сбиться с курса!»

Он поправил чуть покосившуюся перевернутую пирамидку из шести геройских звездочек на своем пиджаке и снова взглянул в окно.

Над кремлевскими башнями одна за другой зажигались яркие рубиновые звезды светлого коммунистического будущего.

3

Закончив разговор с Генеральным секретарем партии, Вячеслав Владимирович Ведерников, он же -Рудольф Сикорски, отключил радиотелефон и удовлетворенно потер руки. Все шло в полном соответствии с разработанным им и детализированным до тончайших нюансов планом. А это означало, что все шло просто замечательно.

Он замурлыкал под нос популярную эстрадную песенку, и по-арестантски заложив руки за спину, прошелся по кабинету.

Всю эту дурацкую затею с побегом осужденных писателей-фантастов за границу задумал лично сам Лихачев. Пробило, понимаешь ли, нашего старичка на склоне лет на рискованные политические авантюры. Да, стареет Лихач, стареет... Сдает потихоньку свои позиции. Хватило духу долбануть бомбами по мятежной армии предателя Калинина, ввести войска к мятежным чехам и полякам, решительно скрутить в бараний рог всю эту гнилую интеллигенцию - эстрадных певичек, самовлюбленных актеришек, дешевеньких сатириков-юмористов. А вот на писателях-фантастах наш старичок сдох... Сломался психологически. Зубки свои партийные обломал...

Правда, Сашка Берсенев, - доктор наук, светило отечественной и мировой психиатрии, закадычный друг еще со студенческих времен, - говорит, что дело тут не только и не столько в старости. Просто у Лихача есть какой-то психологический «пунктик». Что-то там у него такое было в молодые годы, что незримой цепью намертво связало его со Строгановыми. Есть, есть в прошлом нашего дорогого товарища Лихачева какая-то психологическая связочка! Если и не цепь, то та самая ниточка незримая, которая прочнее каната.

Сначала Вячеслав Владимирович долго пытался найти эту психологическую «ниточку». Есть такие ниточки, которые, если их умело тянуть, могут вывести на ой какие перспективы. Человек ведь как кукпа-марионетка - весь в ниточках. Вот только правильную найти нужно - и, глядишь, он уже полностью в твоей власти, и делай с ним из-за кулис все, что пожелаешь. А пожелать можно многое, мало желаний никогда не бывает. Но потом, покопавшись в тайно собранном на Лихача досье, махнул рукой - лень, пусть само собой все идет. Все равно все под надежным контролем, под его контролем. Зачем искать одну ниточку, если однажды можно чикнуть ножничками сразу все ниточки?

Полгода назад, сразу после ареста Строгановых и всех прихвостней из их литературной банды, Лихачев вызвал Вячеслава Владимировича в свой рабочий кабинет на Старой площади, почти час говорил на самые общие темы, а затем неожиданно приказал подготовить план тайной переброски фантастов на Запад.

Вячеслав Владимирович фыркнул, вспомнив свою первую реакцию на слова престарелого генсека. Он поначалу чуть дара речи не лишился, услышав из уст генерального такое: чтобы врагов народа - и вдруг за границу? Немыслимо! Совершенно невозможно! Шутить изволите, товарищ Генеральный секретарь?

Однако Лихачев не шутил. С лихорадочным блеском в глазах, часто заикаясь и сбиваясь с речи от нервного перевозбуждения, он тут же изложил свой план будущей секретной операции. Достаточно, кстати, продуманный план, это нужно признать. Хотя во многом и откровенно дилетантский. А местами - так и просто смешной.

Ну, вот, к примеру, Лихач даже заранее дал клички-псевдонимы всем участникам предстоящей операции. И не сам их выдумал, а просто позаимствовал. Взял из книг все тех же братьев Строгановых, разумеется. Сам Лихачев сделался Леонидом Андреевичем Горбовским. Он, Вячеслав Владимирович Ведерников, первый заместитель председателя ПГБ, стал Рудольфом Карлом Людвигом Сикорски, или просто - Рудольфом Сикорски. Начальник третьего оперативного отдела Ян Генрихович Лациус был переименован в некого Максима Каммерера. И все это в целях якобы конспирации... Вот ведь старческий бред, а?

Вячеслав Владимирович из интереса набрал в спецхране книг братьев Строгановых и целых полдня убил на то, чтобы детально уяснить для себя, с кем и с чем ему и его людям предстоит иметь дело в ходе предстоящей тайной операции. И, кстати, кто такой этот Рудольф Сикорски, фамилией которого его нарек занявшийся планированием побега писателей генсек?

Оказалось, что ничего общего у книжного Сикорски с настоящим Вячеславом Владимировичем Ведерниковым нет. Книжный Сикорски был лыс, высок и худ, а реальный Вячеслав Владимирович, напротив, -седоволос, невысокого роста, с хорошо заметным, нависающим над ремнем пивным животиком. А уж о схожести характеров говорить и вовсе не приходилось...

Мысленно посмеялся Вячеслав Владимирович и над псевдонимом самого Лихачева - Леонид Андреевич Горбовский. «Правильно решение - самое доброе»... Ха-ха... И только потом до него дошло: Горбовский из книг Строгановых - член Мирового Совета, едва ли не его председатель. Гм, это куда же наш Лихач метит? Куда целит? Ну, ну...

Поначалу Вячеслав Владимирович относился ко всей этой лихачевской затее с освобождением фантастов только как к чудачествам постепенно выживающего из ума престарелого генсека. Игрища полудетские, понимаете ли... А потом, когда с помощью глубоко внедренной в полуподпольные клубы фантастов агентуры состоялся секретный слет «эльфов» в Подлипках и поначалу бредовые желания первого лица в партии и государстве начали обретать конкретную плоть тайного заговора, превращаться из любительского весьма расплывчатого замысла в реальный план грандиозной операции, новоиспеченный Рудольф Сикорски быстренько просчитал все возможные варианты развития событий и прикинул, как эту лихачевскую свистопляску вокруг «фантастов-педерастов» можно организационно разрулить и использовать с ощутимой собственной выгодой.

С некоторых пор Вячеслав Владимирович стал в определенной степени тяготиться собственной должностью. По коридорам Лубянки уже несколько десятилетий гуляла злая шутка о том, что самые крупные враги народа появляются как раз из зампредов председателя ВЧК-ГПУ-НКВД-КГБ-ПГБ. Первый зам, мол, никогда не становится председателем. Зато шишек и тумаков перед неизбежным дембелем отгребает от партийного руководства что называется «по самое не хочу». Н-да... Карьерный тупик, короче говоря, уважаемый товарищ Ведерников-Сикорски. Тупик, из которого никак не выберешься. А выбраться так хочется! И с хорошей перспективочкой бы выбраться. Куда-нибудь, например, в Совмин, денежными потоками порулить, или - на худой конец - в МИД, по миру всласть покататься.

Понятное дело, если операция по освобождению фантастов пройдет нормально, Кузьма Егорович исполнительности и верности Вячеслава Владимировича не забудет. Тут главное шепнуть старику вовремя: дескать, засиделся очень верный партийный товарищ на посту первого зампреда ПГБ. Пора верного товарища двигать наверх. Есть, есть свои, надежные люди в окружении генсека, которые нашепчут в старческое ухо эти сладкие слова. Ну, и сам Вячеслав Владимирович, конечно, постарается не оплошать. Тоже подсуетится. И тогда можно будет сказать, что новое хорошее назначение - уже почти что в кармане.

Да... Все бы хорошо, но есть еще и Политбюро ЦК. Которое ни сном, ни духом не знает о лихачевской затее с фантастами. А в составе Политбюро есть товарищ Полозов Иван Демьянович, второй секретарь ЦК. Который, учитывая преклонный возраст нашего дорогого Лихача, если не сегодня, так завтра станет у руля партии и государства. Не в обиду, конечно, Кузьме Егоровичу будет сказано, но Лихачев по сравнению с Полозовым -это все равно, что генсек Черненок рядом с товарищем Сталиным. Крутоват наш Иван Демьяныч, ох, крутоват! И когда через год или два сядет товарищ Полозов во главе стола на заседании Политбюро ЦК, разве ж мало найдется умников, которые побегут к новому начальству с чемоданами компромата? Гм, нужно быть очень наивным, полагая, что нынешняя лихачевская затея по тайному освобождению фантастов-диссидентов рано или поздно не будет извлечена на свет Божий. Всплывет, обязательно всплывет вся эта наша тайная операция! Шептуны помогут всплыть. Ну, и что тогда? «Как же это ты, Вячеслав Владимирович, - спросит товарищ Полозов, - скатился до того, что позволил уйти за кордон матерым врагам советского народа? Почему своевременно не дал знать об идейных ошибках товарища Лихачева нашему ленинскому Политбюро?» А как дашь знать в ЦК, если сейчас вся власть в руках у Кузьмы Егоровича? Попробуй только заикнись... Н-да, сурово сдвинутся брови Ивана Демьяновича и покатится головка Вячеслава Владимировича с плеч. И, пожалуй, просто отставкой здесь уже не обойдется. Тут явно разжалованием пахнет и хорошим сроком. Если даже не «вышаком».

Вот так, дорогой друг Рудольф Сикорски. Куда не кинь - всюду клин. Замараться в этой лихачевской возне с фантастами - плохо, а не замараться - еще хуже. Вот и думай, новоиспеченный товарищ Сикорски, шпион космических масштабов, руководитель КОМКОНа-2 и Странник-Экселенц. Думай, как спасти свою шкуру. Чтобы, значит, и рыбку поймать и ноги не промочить.

Он и думал. С первых дней операции думал. Ночами не спал, все мысленно рисовал разные варианты своих действий в сложившейся ситуации.

Решение оказалось до смешного простым. Ему нужно просто постараться угодить всем - и нынешнему генсеку Лихачеву, и будущему партийному вождю Полозову.

Хотите вы, уважаемый Кузьма Егорович, освободить фантастов? Нет вопросов, освобождаем. Имитируем нападение на конвой, сажаем Строгановых и всю компанию в туристический автобус и везем к финской границе. Там пересаживаем в АН-2 на полевом аэродроме и машем им вслед белым платочком. Встречай, мол, Европа борцов с коммунистическим режимом.

А вы, любимый народный вождь Иван Демьянович, хотите, чтобы преступники, растлевающие народные души своей псевдолитературной стряпней, понесли заслуженное наказание? Чего уж проще! Мы заранее вводим в состав группы «эльфов» своего человечка. Чтобы, значит, контролировать всю операцию изнутри. И даем ему маленький такой приборчик размером с половину спичечной коробочки. Радиомаячок, значит. Чтобы АН-2 в воздушном пространстве Финляндии не потерялся и все время был под дистанционным контролем наших служб радионаблюдения. И агент наш по инструкции должен включить маячок сразу же, как только самолет пересечет финскую границу. Нет никаких сомнений, что товарищ «Родник», - наш агент то есть, - выполнит это простенькое задание и запустит радиомаячок. Потому что очень верный товарищ. Очень надежный и многократно проверенный агент. Одни словом, лучший из лучших агент.

Правда, не знает товарищ агент, что не только маяк запустит нажатая его пальцем черная кнопочка на приборчике. Сигнальчик придет и на смонтированный прямо под кабиной пилота радиодетонатор специально изготовленной и заложенной в самолет мины...

Кузьма Егорович будет, конечно, очень недоволен тем, что его любимые фантасты так и не добрались до свободной Европы. Кузьма Егорович будет хмурить брови, раздраженно кричать и топать ногами. Но мы-то тут причем, дорогой Кузьма Егорович? Мы со своей стороны сделали все так, что комар носа не подточит. А катастрофа в небе над Финляндией... Просто летчик Жилин не справился с управлением самолетом. Летчик Жилин на радостях после взлета принял на грудь целый стаканчик водочки. И даже закусывать не стал, дурашка. Ну и по пьяни не удержал самолет на сверхнизкой высоте... Вот и «черный ящик» это подтверждает. Тот самый, который финны нашли на месте катастрофы случайно сбившегося с курса советского грузопассажирского самолета. И поверьте, дорогой Кузьма Егорович, мне искренне жаль, что так все произошло. Но надо жить дальше. Вот тут у меня в папочке несколько интересных задумок, которые можно реализовать, если в Совмине или в МИДе окажется доказавший вам свою преданность человек...

Ну, а вам, уважаемый Иван Демьянович, можно сказать и всю правду. Как на духу. Да, ваш предшественник Лихачев явно выжил из ума. Да, он хотел сохранить от народного возмездия выкормышей западных подрывных центров. Но долг коммуниста, верного ученика ленинской партии, конечно же, выше лояльности к спятившему на старости лет генсеку. Приговор приведен в исполнение. Так сказать, при попытке к бегству.

«Вот так и будет, - подумал Вячеслав Владимирович, остановившись перед висевшим в кабинете зеркалом и стряхнув едва заметную пылинку с рукава мундира. - Вот так все и произойдет. Будут и новая должность, и новые перспективы»...

И новые большие звезды на погонах.

4

- Четыре «десятки», три «девятки» и «восьмерка», -сообщил инструктор, оторвав взгляд от окуляра. -Неплохо, товарищ полковник!

- Угу! - Ян Генрихович довольно кивнул и принялся перезаряжать пистолет.

В последние годы у него выработалась привычка: перед каждой операцией приезжать сюда, в тир управления ПГБ на юго-западе столицы, и тренироваться в стрельбе. Стрельба давала ему возможность немного успокоить нервы и сосредоточиться. Всаживая пуля за пулей в появляющиеся в дальней части стрелкового зала мишени, Ян Генрихович приводил в порядок мысли и выстраивал планы предстоявшей в ближайшем будущем работы.

Вот и сейчас дело намечалось весьма и весьма серьезное.

Завтра он выезжает на дачу, где четверо суток ему придется тренировать и натаскивать банду молодых «кпюфистов». Конечно, при ином раскладе он бы перепоручил должность инструктора кому-нибудь из своих подчиненных. Кому-нибудь из десятков вертящихся под ногами майоров, капитанов или старлеев с минимальным оперативным опытом. Но в данном случае... В данном случае ставки в будущей игре слишком высоки, чтобы рискнуть передоверить непосредственное исполнение операции кому-нибудь постороннему.

К операции с этим «кпюфистским» отребьем Лациуса привлек первый зампред ПГБ Вячеслав Владимирович Ведерников. Сначала Ян Генрихович воспринял предложение организовать побег этих писателишек как одну из стандартных проверок, которые периодически проводились среди сотрудников ПГБ: тебе в любое время от кого угодно могло поступить самое заманчивое предложение, на которое нужно было всего лишь правильно среагировать. Так, как надо среагировать. По велению партийной совести, то есть.

Поэтому полковник и не удивился неожиданному предложению своего непосредственного начальника поучаствовать в явно антиправительственной операции. Значит, таковы условия задачи. Условия предстоящей оперативной проверки. Проверки, которую проводят, быть может, перед выдвижением его, Лациуса, на более высокую должность.

Но следующий разговор о побеге из тюрьмы группки зарвавшихся бумагомарателей состоялся в месте, которое даже теоретически не могло предназначаться для проведения стандартных операций по проверке сотрудников ПГБ, - прямо в рабочем кабинете Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Лихачева. И когда престарелый генсек впервые назвал Лациуса нелепой фамилией-псевдонимом «Каммерер», Ян Генрихович понял, что дело затевается очень серьезное. С хорошей внутренней интригой дело. Которое, - если только не пороть горячку и тупо не следовать в показной верности планам Лихача, а поступить с умом, - сулит неплохие личные перспективы. И прежде всего, карьерные.

Откровенно говоря, начальник третьего оперативного отдела ПГБ полковник Лациус терпеть не мог генсека Лихачева. Страна на пороге третьего тысячелетия - особенно после афганского мятежа армии Калинина - несмотря на все усилия партии и ПГБ стремительно катится в пропасть. Трещит по всем швам социалистическая экономика, явно не выдерживая навязанной СССР еще во времена американского президента Рональда Рейгана гонки ракетно-космических вооружений. Энтузиазм строителей коммунизма, присущий советскому обществу в первые годы Советской власти, на девятом десятке лет существования страны победившего социализма бесследно выветрился и сменился полной апатией и пессимизмом населения. Чтобы конкурировать на равном уровне с Америкой, НАТО и их прихлебателями по всему миру, сегодня нужна не просто политика сдерживания империализма, а самое решительное наступление по всему фронту. Точнее по всем фронтам: экономическому, идеологическому, пропагандистскому. А главное - надо отказаться от того половинчатого курса обновления страны, который вел Лихачев в течение всего срока своего правления. Страну нужно не тащить в будущее за уши, а менять резко и радикально. Пусть с большой кровью, но менять. Не жалея летящих в стороны сухих щепок и срубленных голов.

Время Брешневых, Черненок и Лихачевых уходит безвозвратно. Сегодня первой мировой социалистической державе нужен уже другой руководитель. Жесткий и решительный. Такой, каким в свое время был товарищ Сталин. Лидер, который будет не спасать кпюфистскую плесень, а просто и без лишних слов поставит к стенке и самих Строгановых, и всю их писательскую шатию-братию. А всех участников подпольных кпюфистских клубов распорядится немедленно выловить и отправить в исправительнотрудовые лагеря. Творческий труд где-нибудь на урановых рудниках кого угодно быстро излечит от избытка фантазий и лишних мыслей в голове.

К счастью, такой решительный и жесткий человек, способный повести за собой страну к новым высотам и победам, в Политбюро ЦК партии есть. Иван Демьянович Полозов уже давно готов взять всю полноту власти в свои руки. Взять и очистить страну от накопившейся скверны и разжиревших номенклатурных перерожденцев. Таких, например, как шеф полковника Лациуса Вячеслав Владимирович Ведерников. Время мягкотелых и вальяжных «Рудольфов Сикорски» прошло так же, как и время Лихачевых. Настало время настоящих учеников товарищей Ленина и Сталина - людей, точно знающих, чего они хотят и лично для себя, и для державы в целом.

А Лихачевым и всем прочим «Сикорски» нужно просто помочь вовремя уйти. Для этого крайне необходимо, чтобы сторонники решительных перемен объединились в единую силу. В единый разящий кулак. И чем скорее такое объединение свершится, тем будет лучше для всех. И для огромной страны тоже.

После разговора в кабинете у Лихачева на Старой площади Ян Генрихович провел бессонную ночь. А утром был уже в приемной у Полозова.

Второй секретарь принял полковника Лациуса и очень внимательно его выслушал. Потом снял очки и принялся неторопливо протирать стекла носовым платком. Закончив процедуру, вернул очки на нос и только после этого осведомился:

- Ну, и чего же вы хотите, товарищ полковник?

- Решительных действий, - Лациус чуть наклонил свою бритую налысо голову.

- Вы и в самом деле намерены встать на пути у Кузьмы Егоровича Лихачева, полковник? - На лице Ивана Демьяновича появилась снисходительная улыбка. Он смерил Лациуса скептическим взглядом серо-стальных глаз. - Можете не сомневаться, даже если вы вдруг доберетесь до уровня Политбюро с вашей информацией о готовящемся с ведома Лихачева побеге кпюфистов из тюрьмы, члены ЦК партии единодушно примут сторону Кузьмы Егоровича. Таковы уж принципы политической власти в нашей стране, товарищ полковник. Начальник не может ошибаться, пока он начальник.

- Я знаю, - Лациус чуть прищурил глаза, изучая выражение лица собеседника. - Я не настолько наивен, чтобы идти с сообщением об измене Лихачева к вашим товарищам, Иван Демьянович. Лихачев сейчас неуязвим.

- Гм... Тогда я не понимаю цель вашего прихода ко мне, полковник, - около рта Полозова залегли жесткие складки.

- При теперешнем политическом раскладе Лихачева нельзя свалить изнутри Политбюро, - с готовностью пояснил Лациус. - Однако он весьма уязвим для внешнего воздействия.

- То есть? - левая бровь Полозова вопросительно изогнулась.

- Я думаю, что в наших интересах дать возможность событиям развиваться естественным образом. Мы подготовим и проведем всю операцию строго по планам Лихачева и Ведерникова. И действительно выпустим всех этих писак за рубеж.

- Не понимаю, - Полозов тряхнул головой. - Я что-то пока не улавливаю суть вашего замысла, полковник. Выражайтесь конкретнее и яснее!

- После побега фантастов в Финляндию, мы переправим на Запад аудио- и видеозаписи всей подготовительной части операции. Съемки тренировок кпюфистов на секретной базе ПГБ в Подмосковье, задушевные беседы Лихачева и моего шефа о ходе подготовки всей этой акции, видеоотчет о разыгранном нападении на тюремный конвой... Все это непременно попадет в буржуазные средства массовой информации. С нашими комментариями, конечно. Лихачев будет представлен как тайный либерал в Политбюро. Как сторонник самого тесного сотрудничества с капиталистическими странами. И одновременно, как политический интриган самого низкого и дешевого пошиба. Это будет грандиозный публичный скандал, Иван Демьянович. Скандал, который обязательно бумерангом вернется обратно в нашу страну - такую информацию невозможно скрыть...

- Да, это будет хороший скандал... - Полозов отвел взгляд от лица собеседника и задумался. - И, конечно, после такого скандала позиции Лихачева в партии и государстве существенно пошатнутся...

- Разумеется, - Лациус энергично кивнул. - Даже те ваши товарищи по ЦК и Политбюро, которые сегодня стоят на позициях Лихачева, неминуемо придут к выводу, что выживший из ума человек, грязный интриган и наполовину уже изменник Родины не может руководить крупнейшей в мире ядерной державой. Вам, Иван Демьянович, - или людям, уполномоченным вами, -останется только выступить с инициативой кадровых перемен.

- Занятно, занятно... - Полозов нервно постучал пальцами по поверхности стола и снова поднял на Лациуса холодный и колючий взгляд. - Ну, а что вы хотите для себя, полковник? Что-то мне не очень верится, в то, что вы числитесь по разряду бескорыстных служителей наших партийных идеалов. Или я не прав?

- Я хочу приложить все свои силы, чтобы работать под вашим непосредственным руководством, Иван Демьянович, - Лациус снова склонил голову в легком поклоне. - Нашей стране нужен новый порядок.

- Да, стране нужно обновление, - Полозов широко улыбнулся. - Но обновление невозможно без новых и хорошо проверенных в деле кадров. Не так ли, товарищ Лациус? В частности, без нового, решительного и умного человека на посту руководителя ПГБ...

Колесо подготовки операции стремительно завертелось. «Каммерер» - Лациус прилагал теперь все силы, чтобы оказать и Лихачеву, и Ведерникову-Сикорски максимальную помощь в предстоящем деле. Буквально из кожи лез, стараясь предусмотреть и спланировать малейшие детали операции.

Учесть нужно было все возможные факторы воздействия. В том числе и личные, человеческие качества. Каммерер самым внимательным образом изучил агентурные досье и персональные дела всех участников операции. Чуть ли не на месяц зарылся в подробное чтение уголовных дел сидящих в камерах на Лубянке фантастов. Потом взялся за чтение их книг. Но в отличие от Ведерникова, потратил на них не половину дня, а почти целых две недели. И к своему удивлению, обнаружил в этих книгах кое-что весьма и весьма любопытное. То, что вполне могло быть перенесено на почву реальной советской действительности и стать серьезным подспорьем в политической модернизации страны.

Вот, например, придуманный Строгановыми КОМКОН-2. Комитет по контролю за развитием науки и технического прогресса. А ведь какая богатая идея, если распорядиться ею с толком! Следить за перспективным развитием науки не только в нашей стране, но и во всем мире. Следить, чтобы вовремя отсекать все то, что не нужно, все то, что сегодня или завтра может оказаться вредным. Так, а если пойти чуть дальше в наших мечтах и планах и следить не только за наукой? А литература? А музыка? А изобразительное искусство? Поклонников разных «попов-артов» и «рэпов-роков» в стране просто не возникнет, если они не возникнут и на самом Западе. Это будет уже даже не идеологическая оборона. Это будет наше развернутое идеологическое наступление. Наш идейный триумф во всем мире.

А башни - психоизлучатели из «Островной обители»? «Противобаллистическая защита», ха-ха... Разве не прелесть сам замысел такого дистанционного воздействия на население? Да, пока нет еще в нашем распоряжении таких вот башенок, чтобы за один присест выворачивать наизнанку мозги разных там идеологических выродков. Но есть ведь обычные радио и телевидение, кино и пресса. Разве важно, чем промывать головы человеческому быдлу? Главное - это результат. А он будет одинаков в обоих случаях.

Или вот идея использования «Бойцовых котят» из «Адского парнишки»... Гм, а почему бы и вправду не посылать наших курсантов из военных училищ в Афганистан? Для стажировки в условиях реальных боевых действий. Польза для дела укрепления армии будет несомненная. Молодежь возмужает, поднаберется жизненного опыта.

Так что у этих Строгановых и их учеников можно даже кое-чему подучиться. Кое-что перенять и творчески домыслить, а затем воплотить. С учетом наших советских реалий, конечно.

- ...Приготовьтесь к стрельбе, товарищ полковник, -напомнил о себе инструктор.

Мишени в конце стрелкового зала уже сменились. Ян Генрихович закрыл левый глаз, прицелился и начал стрелять.

Ему показалось, что вспышки выстрелов, которые отражались в боковых зеркальных витражах, чем-то напоминают вспыхивающие звезды.

Вспыхивающие звезды его счастливой судьбы.

5

...Эх, пожрать бы чего-нибудь!

Нет, все-таки Петрович скотина. «Особый режим содержания, особый режим содержания»... Какой там, к хренам собачим, он особый, если кормят по-прежнему три раза в день? И пайки... Гм, ну, пайки, конечно, все-таки стали чуть больше. Тут кто бы и спорил. Но все как-то пресно. Слишком уж обычно, что ли... Могли бы и расстараться для своего агента, козлы пэгэбэшные. Нет, экзотики, пожалуй, не надо. Зачем, например, омары в винном соусе в тюремной камере? Глупость... Но вот обычную еду из ресторана, салатики там всякие, витаминчики... Вот этого ассортиментика могли бы и подкинуть, сволочи. А так... Двойная порция еды с тюремной кухни. Большое спасибо, дорогой Павел Петрович за вашу заботу о своих новоиспеченных кадрах!

И с выпивкой, кстати, тоже могли бы посодействовать. Коньячок там какой-нибудь... Ну, ладно, пусть импортные - это шик, да еще по нынешним безалкогольным временам. Но хотя бы обычный армянский... Или винца бы бутылочку подкинули... Да любой алкоголь пошел бы за милую душу после почти полугодового воздержания в этом каземате! Так нет же. Зажилили. Экономят. Козлы они и есть козлы. Шкуры! «Особый режим содержания», твою мать!

Нет, но с другой стороны, конечно, лучше все-таки стало. Тут Павел Петрович свое слово сдержал. Вот в одиночную камеру перевели... Гм, хотя когда я об этом попросил, у бедняги Петровича прямо глаза на лоб полезли. Сидит, воззрился на меня немигающим совиным взглядом и похохатывает тихонько. Будто сдвинулся маленько.

- В чем дело? - недовольным тоном осведомился я.

Что приятного в том, когда над тобой смеются? Да и Пал Петрович просто так хихикать не станет. Это я уже успел прочно усвоить за время нашего общения.

- Ах, Николай Львович, рассмешили, - Петрович взмахнул рукой, тряхнул головой. - У нас в тюрьме зэки наоборот в общие камеры просятся. В одиночке сидеть ой как не сладко. И не поговоришь ведь ни с кем...

Ха, не поговоришь... А шесть месяцев подряд видеть перед собой только щекастую перелыгинскую рожу - это как? Слушать его высокоумные рассуждения на политические темы. Ах, этот злодей Лихачев! Ах, этот тоталитарный режим! Свихнуться же можно!

- Ну, да ладно, - Павел Петрович улыбнулся, пожал плечами. - Распоряжусь, вас переселят на оставшееся до начала операции время в камеру-одиночку. Это же, слава Богу, не надолго. Дней через десять вас уже отправят на поселение.

- А куда отправят? - я сразу насторожился. Как-то не хотелось мне оказаться где-нибудь на ледяных ветрах Колымы или в жарких казахстанских степях.

- Не волнуйтесь, - Павел Петрович усмехнулся. -Как я вам и обещал, поедете очень недалеко от Москвы. Владимирская область. Места там - почти курортные. Зона, конечно, но вы будете совершенно на особом положении. Жить и работать вам предстоит в библиотеке войсковой части, которая охраняет заключенных. Режим передвижения у вас будет свободным, но в границах зоны, естественно. Как мы с вами и договаривались, годик подышите свежим воздухом, а там и амнистия подоспеет.

- Амнистия точно будет? - Мне страшно не хотелось оказаться лохом. За чистосердечное признание и все свои заслуги перед следствием трубить потом полный срок - это, знаете ли, не входило в мои планы...

- Будет, будет, - Павел Петрович уверенно закивал. - Какой бы был смысл затевать нашу с вами игру, если бы вы тянули зэковскую лямку на всю катушку? Вы мне уже сейчас нужны, Николай Львович. Ну, в крайнем случае, через годик. Писатель, вернувшийся из зоны... Непримиримый борец с коммунистическим режимом... Ореол мученика и большие тиражи ваших книг на Западе будут обеспечены.

- Ну, книги еще написать нужно, - осторожно напомнил я. - Хотя, конечно, и некоторые прежние мои работы подойдут...

- И прежние работы пойдут в дело, и будущие, - в голосе Павла Петровича сквозила железная уверенность. - В течение ближайшего года вы столько напишите! Куда там Александру Сергеевичу с его Болдинской осенью! Книги, рожденные в советских застенках, тайно вывезенные с риском разоблачения на границе... Разве это не то, что будет воспринято там, на Западе, на «ура»? Пойдет, Николай Львович, пойдет. Даже и не пытайтесь спорить. Можете полностью довериться моему опыту и знанию психологии западных политиков и обывателей! Они будут глотать ваши книги так, как голодные рыбки в пруду глотают жирненьких червячков!

Да, психолог Петрович действительно неплохой... Знаток человеческих душ... Тут перед ним нужно снять шляпу. Меня, например, он перетащил в свои союзники в течение всего лишь одной беседы. Полутора часов обычного разговора наедине с ним хватило, чтобы подающий надежды молодой писатель-диссидент сделался преданным сторонником существующего строя. Более того - глубоко внедренным агентом госбезопасности. Так сказать, тайным столпом коммунистического режима.

Появился Петрович на моем горизонте внезапно. Выпрыгнул откуда-то из недр ПГБ, как чертик из коробочки. В тот день шел обычный, рутинный допрос, к которым я уже за три месяца после ареста успел привыкнуть. Следователь, старший лейтенант госбезопасности Свиридов, из кожи вон лез, чтобы выведать у меня адреса каких-то несуществующих явочных квартир, на которых якобы происходила передача моих рукописей эмиссарам зарубежных подрывных центров. В обмен на толстые пачки советских рублей, естественно. Я ничем товарищу Свиридову помочь не мог, поскольку все эти явочные квартиры существовали только в его богатом, но, увы, больном воображении.

Вспотевший от усердия бедняга старлей что-то бубнил себе под нос о моей гражданской ответственности, о чувстве советского патриотизма и прочей белиберде, когда входная дверь чуть скрипнула и в кабинет вошел стройный, высокий мужчина среднего возраста.

- Товарищ полковник, разрешите доложить... -Свиридов вскочил на ноги, собираясь отрапортовать, но вошедший отмахнулся от него, как от назойливого насекомого, и распорядился:

- Оставьте нас вдвоем, товарищ старший лейтенант.

Свиридова словно корова языком слизала. Мухой вылетел в коридор и даже не пикнул.

Мужчина присел на краешек письменного стола прямо напротив моего стула и воззрился на меня своими темно-карими глазами. Взгляд у него был пронзительный, острый и чуть ироничный. Честное слово, у меня даже побежали мурашки по спине от этого его взгляда. Наверное, именно так чувствует себя кролик, на которого в упор смотрит удав. Я беспокойно заерзал на стуле.

- Не волнуйтесь, Николай Львович, - голос незнакомца прозвучал мягко и успокаивающе. Он явно заметил мои телодвижения. - Нам с вами предстоит еще множество бесед. Надеюсь, что очень приятных бесед. И на интересные нам обоим темы.

- А я и не волнуюсь, - я пожал плечами с деланным безразличием, хотя у самого мурашки строем замаршировали вдоль позвоночника. По сравнению с кутенком Свиридовым в моем новом собеседнике чувствовался матерый волкодав. Просто гигантских размеров волкодавище с огромными стальными челюстями. - Что же касается бесед, то я все, что знал уже рассказал следователю старшему лейтенанту Свиридову...

- Знаю, знаю, - закивал он. - Я читал ваши показания. Вы очень подробно все изложили. И честно. Будь я судьей, я бы освободил вас прямо в зале суда. Вы абсолютно невиновны с точки зрения буквы закона.

Я навострил уши. Это было что-то новое в скрипучем и неторопливом механизме следствия по моему делу. Следователь Свиридов, напротив, изо всех сил пытался уверить меня в том, что я конченый прожженный антисоветчик и отщепенец.

- Простите, а вы кто? - поинтересовался я. После тупого и ограниченного Свиридова новый собеседник -хоть и волкодав по своей сути - явно располагал к себе. Даже внешне.

- Ах, да! Я забыл представиться, - он поднялся с краешка стола, прошелся по комнате и остановился у зашторенного окна. - Я - полковник ПГБ Синицкий. Но для вас я - Павел Петрович.

Костюм на нем был темно-синий, дорогой. Брюки отглажены, без единой складочки. Безукоризненно белая рубашка. Модный галстук в широкую полоску с золотой заколкой.

- Очень приятно, - фыркнул в ответ я. Представил, каким убожеством выгляжу сейчас я в засаленном свитере и мятых спортивных штанах по сравнению с этим джентльменом из органов. - Не считаете ли, гражданин полковник, что заявление о моей невиновности из ваших уст звучит, мягко говоря, странно? Хотя бы на фоне того дела, которое упорно шьет мне ваш подчиненный Свиридов?

- Не считаю. - Он уселся на один из стоявших в ряд около окна стульев и вытянул ноги. Туфли у него были тоже не из дешевых, да еще и начищены до зеркального блеска. - Повторяю еще раз: с точки зрения советского законодательства, Николай Львович, вы абсолютно невиновны.

Синицкий сделал паузу и продолжал:

- Но есть еще то, что выше закона. Партийная целесообразность. Государственная необходимость. Политические реалии. Слыхали о таких зверях?

Я горько усмехнулся в ответ и кивнул. Виновен человек или не виновен, в нашей стране давно уже решали не судьи, а партийные органы. Точнее, высшая партийная номенклатура - аппарат ЦК партии и Политбюро.

- А посему свой срок тюремного заключения вы неминуемо получите. Моя же задача - сделать так, чтобы этот срок оказался минимальным. И почти для вас неощутимым.

- Понятно, - я поморщился. Да, товарищ полковник мягко стелет, да жестко спать. - И за эту услугу с вашей стороны я, конечно, должен сдать все наши пароли и явки...

- Какая чепуха! - он расхохотался. - Мне совершенно не нужны ваши пароли и явки, Николай Львович! Тем более, что никаких паролей и явок в вашем писательском кругу вовсе и не было!

- Ваш подчиненный Свиридов придерживается иного мнения, - осторожно заметил я.

- Свиридов туп от рождения, - на лице Павла Петровича обозначилась брезгливая гримаса. - Мне не нужны ваши пароли и явки. Ни настоящие, ни выдуманные. Мне нужны лично вы, Николай Львович. Точнее говоря, мне нужны ваши книги, ваши романы, рассказы и повести.

- Никогда не думал, что в ПГБ найдутся почитатели моего творчества. - Я скептически хмыкнул и покачал головой.

- Тем не менее, таковые нашлись. - Он снова устремил на меня свой пронзительный взгляд. - Я полагаю, что ваше творчество, ваши книги очень полезны для нашей страны, Николай Львович.

«Играет, сукин сын, - подумал я. - Решил со мной поиграть, как кот с пойманной мышкой! Только зачем? Не мытьем так катаньем заставить меня развязать язык? Гм, а что мне ему сказать, если я ничего не могу сказать? Если я ничего не знаю? Я просто пишу книги... А если попробовать ему чуть-чуть подыграть? Потянуть время?»

- Опомнитесь, Павел Петрович! - Я впервые решился назвать его по имени и отчеству. - Если руководство ПГБ узнает о ваших литературных вкусах, не сносить вам головы! Боюсь, что ваша служба на Лубянке окончится очень быстро!

- Поверьте, мне увольнение не грозит, - Синицкий пренебрежительно взмахнул рукой. - И карьерному росту увлечение вашими книгами тоже нисколько не помешает. Я готов доказать любому замшелому партийному чиновнику, что ваше литературное творчество работает на общее дело. На построение коммунистического общества в нашей стране.

- Вот как? Интересно... - Я изобразил на лице заинтересованность. - Ну, а мне самому вы не могли бы это доказать? А то после бесед с вашим младшим коллегой Свиридовым я уже как-то привык относить себя к тем, кто стоит по другую сторону идеологических баррикад...

- И совершенно напрасно. - Он откинулся на спинку стула, явно готовясь к длительному разговору, и проникновенно начал:

- Ваше творчество очень ценно для нашей идеологической партийной работы в массах, Николай Львович. И особенно, в молодежной среде. Нет, ваши повести и рассказы, конечно, не являются переложением на литературный язык материалов съездов и пленумов ЦК КПСС, - как у некоторых ваших обласканных Советской властью коллег. Да, ваши произведения достаточно ершисты. Да, многие из них даже остро

критичны по отношению к нашим нынешним реалиям. Но...

Он сделал паузу, словно мысленно пытался тщательно подобрать и выстроить слова, а потом продолжил:

- Знаете, а ведь вас совершенно напрасно причисляют к литературной школе братьев Строгановых, Николай Львович. Нет, формально вы, конечно, с ними. Участник литературных семинаров. Всех этих подпольных «Аэлит» и «Звездных мостов», семинаров и конкурсов. Ученик, одним словом. И даже очень талантливый ученик. Но если копнуть глубже... Если взглянуть на вас с другой стороны... Вы ведь совсем другой, Николай Львович. Вы наш. Вы глубоко советский человек.

- Ну-ка, ну-ка, - он и впрямь меня заинтриговал. - И что же такого просоветского вы обнаружили в моих опусах?

- Я просто очень внимательно прочитал все ваши произведения. - Павел Петрович прищурился, отчего взгляд его, казалось, сделался еще острее. - Все, даже те, которые вы так и не успели напечатать ни в здешнем самиздате, ни за границей и которые мои сотрудники изъяли у вас дома во время обыска. Прочитал и пришел к очень любопытному выводу... Ваши книги воспевают простого человека. Маленького человека, Николай Львович. Человека общей системы. Человека единой команды. Обычного рядового человека в выдуманных вами фантастических мирах.

- Мещанина будущего, иными словами, - в ответ ухмыльнулся я. - Винтика в механизме... Гм, никогда еще не встречал такой оценки героев моих книг...

- Можно выразиться и так, - согласился он. - Хотя это ваше определение мне не совсем нравится. Выражение «простой человек» звучит все-таки приятнее и точнее отражает суть вещей, чем «мещанин» или «винтик». Да, так вот... В той системе ценностей, в том мире, который конструируют братья Строгановы и их ученики, вы занялись разработкой темы простого человека. Человека, встроенного в систему и покорного этой системе. Человека, который по духу своему не является бунтарем, носителем идей радикального свойства. Человека, который получает удовольствие от того, что живет в стабильном обществе. В обществе, где все размеренно, своевременно и четко спланировано. А ведь партии и правительству как раз и нужны именно такие люди.

- Все-таки винтики! - фыркнул в ответ я. -Ошибаетесь, уважаемый Павел Петрович! Да, я пишу о простых людях. Но это люди будущего. В котором вашему сегодняшнему миру места нет!

- Ну, это как сказать! - Павел Петрович широко улыбнулся. - Мы ведь как раз и строим это светлое будущее. И моя задача, Николай Львович, просто убедить ваших читателей в том, что светлое будущее начинается уже сегодня. Убедить в том, что шагать в общем строю, в ногу со всеми, - это единственно верный путь. А для этого нужно просто перебросить мостик между простым человеком из вашего светлого будущего к рядовому советскому труженику. Если братья Строгановы строят миры будущего, то в ваших книгах люди, простые человеки коммунистического завтра, заняты тем, что устраивают свою собственную судьбу. Почувствуйте разницу: миростроители и мироустроители. Как вам такой тезис?

- Что ж тут сказать... Оригинальный подход... Использовать мои опусы о будущем, чтобы фактически укрепить ваш нынешний режим...

- Наш общественный и государственный строй, -поправил он. - Привыкайте к правильной терминологии, Николай Львович. Как будущий наш сотрудник.

- У вас богатая фантазия. - Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться. - Писатель-фантаст на службе у ПГБ! Павел Петрович, а вы сами фантастику писать не пробовали? На бытовые темы, так сказать, ближнего прицела?

- Увы, я реалист от рождения и по воспитанию. И твердый прагматик. Но с хорошо развитой интуицией. -Он заулыбался. - Говорю это без ложной скромности.

- И что же, эта ваша интуиция подсказывает вам, что я начну работать на госбезопасность?

- Непременно начнете, - в голосе его прозвучала абсолютная убежденность в сказанном. - И чем скорее начнете, тем будет лучше. И для вас, и для нас.

- Гм... Откуда такая уверенность? - Я и в самом деле был слегка обескуражен.

- Я уже довольно долго изучаю вас, Николай Львович. Заочно, конечно. Вы не созданы для борьбы с Советской властью. Легкая фронда - это да. Это для вас. На кухне пошептаться, фигуру из трех пальцев в кармане показать, пару рассказиков с антисоветским подтекстом в каком-нибудь подпольном литературном альманахе тиснуть... Вот, по сути, и вся ваша оппозиционность.

- А вот посмотрим, - попытался задиристо возразить я. Собственный голос почему-то показался мне совершенно чужим. - Жизнь не заканчивается сегодняшним днем!

- Тюрьма, суд, колония, ссылка... - Павел Петрович продолжал, словно и не расслышал моей реплики. - А потом - общественная опала и безвестность. Николай Львович, разве вы о таком будущем мечтали, когда посылали ваш первый рассказ в редакцию «Техники -молодежи»? Да, да, тот самый, который тайком писали во время лекций по научному коммунизму на пятом курсе в институте.

Я чуть воздухом не подавился. Это-то откуда ему известно? Кто-то из сокурсников стуканул? Не иначе... Гм, староста нашей группы Валька Мартиросян, говорили, в первый отдел постукивал...

Синицкий тем временем продолжал:

- Долгие годы за решеткой, потом несколько десятилетий в какой-нибудь деревне Мухоморово в восточносибирской глуши. Там, где из произведений литературы в местной клубной библиотеке есть только сборник постановлений пленумов нашего ЦК за прошлую пятилетку. А черно-белый телевизор - только в кабинете председателя местного леспромхоза. Хамство, бескультурье, всеобщее пьянство... И, разумеется, полная невозможность писать. Поверьте, уж об этом тамошние кураторы позаботятся в первую очередь. Ведь намного проще лишить вас возможности кропать ваши чудные опусы, чем потом перехватывать на пути за рубеж ваши рукописи. Перефразируя Козьму Пруткова, руби под корень!

Он замолчал. Некоторое время буквально буравил мое лицо цепким взглядом. Потом его губы тронула едва заметная улыбка:

- А вы даже слегка побледнели, Николай Львович. Что, слишком мрачную картину вашего ближайшего будущего я вам нарисовал?

- Да, мрачновато, - согласился я и закашлялся. В горле совершенно пересохло.

- Поверьте, в реальности все будет еще хуже. Не факт, что во время отсидки в колонии вам не навесят дополнительный срок. Ничего не стоит подвести человека под статью, если он уже за решеткой.

Я оцепенел. На меня словно обрушился ледяной шквал из моего собственного и весьма вероятного завтра.

- Но альтернатива этому мрачному будущему все-таки есть! - Павел Петрович угадал мои мысли. Он щелкнул пальцами - совсем, как фокусник, который собирается достать из перевернутой шляпы белоснежного крольчонка и предъявить его зрительному залу. - Тюрьма или свобода, забытье или слава... Выбор теперь будет зависеть только от вас, Николай Львович!

- И в чем конкретно состоит эта ваша альтернатива? - Я сглотнул сухой ком в горле. - Что я должен сделать, чтобы выйти из этих стен?

- Как я уже говорил, мне вовсе не интересны мелкие секреты вашей писательской тусовки, Николай Львович. - Он обошел письменный стол и уселся напротив меня. - Мне нужно только одно: чтобы вы -негласно, разумеется, - дали свое согласие и в дальнейшем писать так, как пишите сейчас. Мне нужно ваше согласие и в будущих книгах развивать тему маленького человеке из нашего светлого завтра.

- И это все? - не поверил я. - И я могу быть свободен?

- Да, но не сразу, - брови его слегка сдвинулись к переносице. - Правила игры есть правила игры. Их не может нарушить никто. Ни я, ни вы. Вам предстоит пройти через суд, и вы получите свой срок. Стандартный срок. Лет пять-шесть, не больше.

- Тогда какой смысл... - начал было я, но Павел Петрович резко прервал меня:

- Не спешите с выводами, Николай Львович! Ваш суд и тюремный срок уже давно предопределены. Как всегда будет шум в западной прессе о репрессиях интеллигенции в нашей стране, слегка пошумят в подполье ваши фаны, всплакнет в подушку о загубленной жизни молодого и интересного писателя парочка-троечка девиц, из числа ваших почитательниц... Но это все для публики. Как сцена в пьесе с плохим сюжетом - предсказуемо и банально.

Он сделал паузу, потом продолжил:

- А на самом деле ваша новая жизнь начнется сразу после выхода из зала суда. Вместо лесоповала вы попадете в относительно комфортные условия. Поверьте, что там, куда в скорости отправятся остальные ваши коллеги по писательскому цеху о должности скромного библиотекаря в войсковой части внутренних войск можно только мечтать в самых сладких снах! И это если дадут спать отпетые уголовники и рецидивисты. А у вас еще будет и возможность писать. Более того, я берусь организовать своевременную и оперативную доставку ваших новых произведений в зарубежье. Фантастика из-за колючей проволоки... Да издатели на Западе набросятся на ваши книги стаей! Ну, а я через подставных лиц перекуплю большую часть тиражей и по нелегальным каналам верну ваши повести и рассказы нашему советскому читателю. Самиздат от Бреста до Владивостока будет буквально завален вашими произведениями, можете в этом даже не сомневаться. Ваши книги будут читать, Николай Львович. И не просто читать, но и любить, - как любят у нас все полузапретное и запретное. Будут любить созданный вами фантастический мир, будут любить придуманных вами персонажей... И, конечно же, многие читатели - особенно молодые - захотят быть похожими на своих любимых героев. Быть похожими на простых парней и девчат из нашего прекрасного светлого далека...

- Ну, а если я не соглашусь на ваше предложение? Или начну писать иначе? Будущее ведь можно нарисовать и без этих самых маленьких людей. Какой-нибудь мир сплошных героев...

- Ну, именно так и пишут большинство наших советских фантастов - из тех, кого в охотку печатают и в «Советском писателе», и в «Молодой гвардии». И что, их книги пользуются бешеным спросом у читателей? Их произведения обсуждают на полуподпольных литературных тусовках? Нет. Я не думаю, что вы пожелаете примкнуть к когорте безликих борзописцев, Николай Львович.

- Я вообще могу оставить писательство.

- Не можете, - Павел Петрович покачал головой. -Вы достаточно амбициозный человек. А реализовать свои таланты можете только на литературной стезе. Поэтому выбор у вас очень ограниченный: либо вы остаетесь писателем и продолжаете идти по уже проторенной дорожке воспевания маленького человека из будущего на страницах ваших повестей и романов, либо вы навсегда сгинете в таежной глуши очень далеко за Уралом. Третьего, увы, не дано.

Он произнес это таким ледяным тоном, что у меня по спине снова замаршировали колонны мурашек. Я проглотил ком в горле и сказал:

- Значит, я должен стать вашим литературным орудием... Фактически идеологической бомбой, которую вы подкладываете под мир будущего...

- Идеологической бомбой? - Павел Петрович расхохотался, вытащил из кармана белоснежный носовой платок и слегка коснулся им глаз. - Ну, вы юморист, Николай Львович... Смешно до слез, честное слово. Это ж надо придумать - «идеологическая бомба»! Талант, вы несомненный талант...

Он еще раз промокнул платком выступившую на глазах влагу и продолжал:

- Нет, друг мой. Вы - не «идеологическая бомба». Вы - мой рычажок влияния на тот самый светлый и счастливый мир, который непременно когда-нибудь будет построен. Мой маленький сюрприз для никому не нужного мира великих героев. У ваших учителей Строгановых есть в книгах такое понятие как прогрессорство. Мир великих героев будущего столетия берется подправлять соседние слаборазвитые цивилизации. Фактически будущее правит прошлое -правда, не свое, чужое. Вот и вы, Николай Львович, будете моим прогрессором. Моим личным прогрессором в мире будущего. Человеком, который сделает слишком холодный и неуютный мир героических творцов и умничающих героев более мягким и более удобным для нормальной человеческой жизни. И самое главное -более управляемым для тех, кому и надлежит принимать настоящие решения. Ведь в любом мире, дорогой мой писатель, есть и будет элита, сливки общества. И всегда будут низы, те самые простые люди, которыми нужно уметь управлять. А вы... Вы смертельно опасны для мира возвышенных творцов и бескомпромиссных героев, Николай Львович. Если бы вы даже сами оказались в таком мире, вы бы просто постепенно стали бы разрушать его изнутри. Самим фактом вашего творчества. Ведь в любое время и для любого общества очень соблазнительна та альтернатива, которую вы предлагаете. Стабильный, предсказуемый и управляемый мир. Мир простых людей, которыми можно - и нужно! - умело и незаметно манипулировать.

- Только это уже получается не прогрессорство, а... Гм, какое-то регрессорство, что ли... Банальное приземление великих целей и замыслов...

- Ну, само название зависит от точки зрения. От системы координат, если хотите, - заметил Павел Петрович. - Вы хоть и ученик Строгановых, а в своих произведениях фактически выдвинули альтернативу их миру. Альтернативу полдням будущего столетия. Мир стабильности и порядка, основанный на общих интересах множества простых людей. Очень приятный и хороший мир. Мир, в котором хочется жить. Мир, который большинство ваших читателей захотят строить уже сегодня. Точнее, обустраивать.

- Ага, а мне уготована роль прораба... - с иронией заметил я.

- Проектанта, - поправил Павел Петрович. -Прорабами пусть будут другие, Николай Львович. Я и мои коллеги, например.

- Логично, - кивнул я. - В любом проекте могут быть недоделки...

- Могут, - согласился Павел Петрович. - Да и мусор нужно периодически убирать. Те самые щепки, которые летят при рубке леса... Итак, как я понимаю, вы согласны с моим предложением слегка подкорректировать будущее, Николай Львович?

Его лицо озарилось лукавой улыбкой.

...А что я мог ему ответить? Сказать «нет» и сгинуть безвестно в какой-нибудь сибирской глуши? Или все-таки продолжать творить? Творить, чтобы постепенно создавать мой собственный мир, мое собственное будущее?

...Эх, коньячка бы сейчас! Честное слово, полжизни отдал бы сейчас за маленькую рюмашку коньячка! Какое-то наваждение... Закрываю глаза и вижу бутылку коньяка. И пять звездочек на этикетке!

6

Мне не спалось.

Ребята давно разошлись по своим комнатам и, наверное, уже видели десятый сон. А в мою голову все лезли и лезли мысли, совершенно не дававшие возможности сомкнуть глаза. Нервишки шалят. Подготовились мы очень хорошо, но я все-таки волнуюсь...

Тихонечко выбираюсь на балкон, прислоняюсь спиной и затылком к косяку двери, и взглядом шарю по небу. Ближе к ночи ветер разогнал облака, и теперь над Москвой почти чистое небо. Правда, засветка от городских улиц мешает увидеть звездную высь в ее полном великолепии, но кое-какие самые яркие небесные огоньки все-таки видно.

Операция, в которой мне предстояло принять участие, была задумана давно. При выполнении анализа этой ветви временного континуума нашим историкам удалось выяснить, что на рубеже второго и третьего тысячелетий группа очень талантливых писателей-фантастов и несколько их самых горячих почитателей - в этом мире их называли «эльфами» - погибли при попытке угнать пассажирско-грузовой самолет в зарубежье. Сотрудники Института путешествий во времени зарылись в местные архивы и обнаружили, что гибель литераторов и их товарищей была далеко не случайной. Если партийное руководство рассчитывало просто сплавить фантастов и «эльфов» за границу, то верхушка государственной полиции и часть членов Политбюро вовсе не горела желанием плодить будущих диссидентов. Затесавшийся в группу ребят-«эльфов» агент ПГБ после пересечения самолетом финской границы простым нажатием кнопки привел в действие портативную мину. Агент, впрочем, не знал, что в его руках взрывное устройство. Он до самой смерти был уверен, что должен просто включить радиомаяк, который позволит более точно следить за передвижением в небе небольшого грузопассажирского самолетика...

Все это и предопределило мое появление в этой реальности - за полгода до драматических событий. Было бы очень расточительно с точки зрения принятых в нашем обществе моральных критериев и воззрений на историю человеческой цивилизации дать погибнуть целой плеяде талантливейших людей, умеющих создавать настоящие Миры. Тех людей, по книгам которых мы когда-то строили и наш собственный мир.

Проникнуть в группу готовящих покушение «эльфов» было не так уж и сложно. Ребята имели весьма поверхностное представление о том, что такое настоящая конспирация.

Сложнее оказалось внедриться в структуру здешней секретной службы - ПГБ, чтобы оказаться тем самым агентом, который и должен будет через несколько дней привести в действие адскую машинку на борту летящего самолета. Вспоминать тошно, сколько всяких мерзостей пришлось учинить, чтобы втереться в доверие к «пэгэбэшникам» - кураторам этой тайной операции. Зато теперь у нас есть полная уверенность, что события будут развиваться не по их, а по нашему сценарию.

Через неделю в карельских лесах действительно найдут обломки АН-2, угнанного с маленького аэродрома «группой неустановленных лиц» и вылетевшего в Финляндию. Отыщут даже части тел его пассажиров. Наши спецы из отдела имитации поработают на славу. И партийное руководство, и «гэбэшники» на все сто процентов будут уверены, что беглецы погибли в авиационной катастрофе.

Конечно, перед самым вылетом самолета в зарубежье я открою писателям и «эльфам» всю правду. И у каждого из них будет возможность выбора.

Можно остаться здесь, в стране. Изменить фамилию и внешность, жить на нелегальном положении. Писать под псевдонимами и распространять в самиздате свои книги. Бороться и словом, и делом с этим дурацким режимом, который, несмотря на все попытки реанимировать его, все-таки исторически обречен.

Можно перебраться на сытый и самодовольный Запад. Жить в эмиграции, скрываться от агентов ПГБ и тайком переправлять в Советский Союз свои новые книги - конечно, тоже под псевдонимами... Верить и надеяться, что когда-нибудь вернешься в обновленную и восставшую из пепла страну.

И можно отправиться в наше время, в наш мир. В тот мир, где любят и умеют создавать настоящие Миры. Где всегда найдется работа и для Учителей, и для их Учеников. Где можно жить свободно и творить.

Я не знаю, какой выбор сделает каждый из тех, кто сейчас томится в тюремных камерах или спит в соседних комнатах. Но что бы каждый из них не выбрал, и наш, и этот мир уже не будут прежними.

И зажгутся во Вселенной новые звезды...

7

Фигура на балконе замерла, опершись спиной на косяк двери. Голова чуть запрокинута, взгляд устремлен в вечернее небо. Наверное, рассматривает звезды, искорками постепенно проступающие в густеющей черноте.

«Галеон» завис в режиме невидимости метрах в сорока перед балконом, почти над самой крышей школы напротив дома, в котором собрались «эльфы»-заговорщики.

- Это один из них? - Милентьев кивает подбородком в стороне застывшей фигуры.

- И не просто один из, - ухмыляюсь я. - Это сам пан резидент. Внедренный в операцию агент с другой Земли. Так сказать, собственной персоной и во всей красе.

- О, вот даже как! - Белесые Жоркины брови удивленно взлетают вверх. - Ну, а в чем состоит моя задача?

Жора Милентьев - мой постоянный напарник. В разных операциях мы меняемся с ним местами: то он куратор, а я - резидент, то наоборот. Куратор Чеслав Волянецкий - резидент Георгий Милентьев. Куратор Милентьев - резидент Волянецкий. В нынешнем деле моя очередь командовать.

- Нужно будет обеспечить плотный контроль над операцией, которую затеяли вот этот субъект на балконе и его руководители, - говорю я. - Вся их затея должна осуществиться успешно - от «а» до «я».

На лице Жорки проявляется такой коктейль брезгливости и отвращения, словно он только что сунул себе под язык горькую пилюлю. Понятно, миростроителя со стажем оторвали от славных дел для участия в пустяковой затее, с которой может справиться даже новоиспеченный стажер с подготовительных курсов. Сейчас я услышу проникновенную речь о том, что нельзя заколачивать гвозди микроскопом. В финале этого пламенного спича будет констатация того очевидного факта, что некоторые кураторы совершенно разучились отстаивать интересы подчиненных им резидентов в Штабном Коллегиуме.

- Извини, дружище, что пришлось выдернуть тебя для этой операции, - превентивно смягчаю ситуацию я. -На мне сейчас плотно завязано сразу три проекта, причем два - в критической стадии. А у тебя только меркурианская экспедиция, да и то в относительно спокойной фазе...

Жорка действительно сейчас ведет только полет «Гермеса» к первой по счету от Солнца планете в одном из создаваемых нами миров. И тому кораблю махать солнечными батареями по орбите до встречи с целью еще почти три недели. Как раз успеем здесь разделаться со всеми делишками и «подчистить хвосты».

- Ну, не разорваться же мне, в самом-то деле? -слегка подбавляю в голос горечи и трагизма. -Коллегиум решил, что я могу здесь что-то прошляпить. Вот и решили тебя сюда на недельку-другую выдернуть...

- Ладно, - Милентьев обречено вздыхает. - Так -значит, так. От судьбы и руководства не уйдешь. Давай, излагай суть.

- В мире, из которого сюда забрался этот товарищ, - я киваю в сторону фигуры на балконе, - построено коммунистическое общество...

Жорка выкатывает глаза, а его брови вновь совершают взлетное движение:

- Э... Это в каком же смысле?

- В самом прямом. Там имеет место быть коммунизмус обыкновенус. Во всей своей полноте.

- Ух ты! Вот бы хоть одним глазком...

Я понимаю Жоркины удивление и восторг. Если бы мне предложили показать действующий вечный двигатель, я бы тоже не отказался. А коммунизм давно уже считается совершенно недостижимым общественным идеалом. Проще говоря, утопизмом чистой воды.

- По крайней мере, эти товарищи там так считают. -Я чуть смягчаю Жоркин информационный шок.

На лице Милентьева начинает проявляться выражение, какое бывает у ребенка, которому пообещали купить пирожное, но так ничего и не купили:

- А, то есть на самом деле...

- На самом деле, - я с корнем вырываю первые ростки Жоркиного разочарования, - они построили свой мир строго по заветам Маркса, Ленина, Энгельса и еще целой кучи коммунистических теоретиков и вождей.

- Э... Ну, насколько я знаю, коммунистические теоретики... - начинает Милентьев, но я ловлю его мысль на лету и вырываюсь вперед:

- ...Не оставили точных рецептов построения светлого будущего для всего прогрессивного человечества. «От каждого по способностям и каждому по потребностям», «Все во имя человека, все для блага человека»... Ну, и прочие «бла-бла-бла» и «трам-пам-пам».

- Тогда как...?

- Эти ребята просто передрали в план строительства собственного будущего видение коммунизма из книг тамошних фантастов. Там у них были свои братья Строгановы, Ефремин, Мартыненко и прочие, и прочие. По этому интегральному миксу и начали преобразовывать социум. Чтобы получился «мир, в котором хотелось бы жить». Два или три переходных поколения, чуть-чуть крови и репрессий -как же без этого при строительстве Светлого Будущего? - и вот вам опаньки: мир победившего коммунизма под ключ. Строго по калькам товарищей писателей.

- О-бал-деть! - Мне не часто приходится видеть Милентьева с отвисшей от удивления челюстью. По крайней мере, в последние четыреста-пятьсот лет точно не видел. - А мы куда смотрели?

- Коллегиум решил умыть руки. Поэкспериментировать. Если мы строим разные миры, то почему же хотя бы в одном из них не дать людям построить настоящий коммунизм? По хотелкам авторов и рецептам из фантастических книжек.

- И у них все получилось?

- Представь себе, да. В том мире объединенный союз социалистической Германии, народного Китая и индустриализированного СССР на рубеже пятидесятых-шестидесятых годов двадцатого века быстро и без крови сломил сопротивление англо-американской буржуазной коалиции - и пошло-поехало! Через два века, к середине двадцать второго столетия мир было не узнать. Честное слово, шикарный мир получился. Свежий тортик, а не мир. Ухоженный, чистенький, безопасный... Живи - не хочу!

- И все-таки что-то там пошло не так, - Милентьев старается проявить способности экстрасенса, улавливая малейшие перемены в моем голосе. - Что-то у них там застопорилось, да?

- Примерно полвека все было и в самом деле как в сказке. Общество без социальных конфликтов и почти без личных конфликтов. Жизнь пристойна, благодушна и жизнерадостна. Правда, были и отступления от «писательских калек». Они так и не открыли возможностей перемещения за пределы Солнечной системы - ну вообще никакой там сигма-деритринитации или квантовой терьямпампации. Поэтому завязли на околосолнечных планетах. Хотя и там работы было выше крыши... Почему-то никак не начинались ни «вертикальный прогресс», ни информационнотехнологическая сингулярность, описанные в книгах учителями-фантастами. И никак не отыскивался какой-нибудь «Т-зубец в ментограммах».

- Счастливая рутина, - прокомментировал Жорка. -Счастье для всех... Только нудное!

- Вот-вот! - киваю я. - И примерно через полвека всеобщей радости вдруг начались проблемы. Рост количества людей, которые, несмотря ни на какие «теории воспитания», вообще ничего не хотели делать. Только получать удовольствия: есть, играть в несложные игры, нежиться на пляжах... Резкий спад рождаемости. Сокращение населения уже через два десятка лет привело к торможению научно-технической активности, динамика развития общества стала стремительно угасать. Свертывание работ в космосе. Целые научные направления стали пробуксовывать - не хватало исследователей. В казалось бы нерушимо стабильном обществе стали происходить весьма странные вещи... Какие-то беспричинные неконтролируемые вспышки агрессии. Массовые фобии. Поднялась волна самоубийств. Конечно, они поняли, что что-то идет не так... Их Мировой Совет ищет выход, над проблемой корректировки работают академии и институты, но пока зримых результатов нет. А тут в результате экспериментов с проникновением в иные измерения они наткнулись на здешний мир. Очень похожий на их собственный, но пошедший в своем развитии другим путем. С необъяснимым опозданием во времени примерно на два века. И в этом чужом мире есть свои строители миров, которых можно тайно изъять и пригласить в свой мир. Авось чего-нибудь дельного и подсоветуют...

- Ясно, - машет рукой Милентьев. - Итак, моя роль - это контроль?

- Чтобы не было случайностей. Пусть у этих ребят из другого мира все получится.

- Странный способ решать проблемы, -скептически фыркает Жорка, - тащить к себе экспертов из другого мира!

- Учителей, - поправляю я. - Не экспертов, а настоящих создателей миров. И вообще они уверены, что здесь - одно из ответвлений их собственного мира.

- Как это?! Раздвоение мира?

- Да, в некой точке бифуркации.

- И мы не собираемся им открыть глаза? Не скажем правду?

- А зачем? Для нас это, в некоторой степени, тоже эксперимент. Ведь еще не было случая, чтобы два созданных нами мира самостоятельно вышли на прямой контакт друг с другом...

- Ну, это с большим допущением можно полагать, что вышли, - кривится Жорка. - Один мир на контакт вышел, но так и не понял, что перед ним совершенно иной мир, а не какая-то его собственная параллельная реальность. А второй мир вообще ничего не знает: ни о том, что где-то есть первый мир, ни о том, что тот мир идет на контакт.

- Вот и хорошо. Рано им еще официально контактировать. Вот когда мы выведем в общее пространство все созданные нами миры и создадим во Вселенной Великое Кольцо человеческих миров...

- Чеслав, а ты веришь, что оно будет? - Милентьев щурит глаза. - Что наши миры, когда мы откроем им все карты, пожелают объединяться? Что не расползутся по каким-то своим норам?

- Все не расползутся, Жорик, - улыбаюсь в ответ. -Хотя бы часть захочет жить в объединенной человеческой Вселенной. А те, которые уйдут в «самостоятельное плавание», рано или поздно вернуться. Потому что вместе осваивать Большой Космос все-таки лучше, чем торить пути к другим галактикам в гордом одиночестве.

- Ладно, пан куратор, - смеется Жорка. - Будем считать, что ты наставил на путь истинный заплутавшее в высоких материях подмастерье. Когда мне приступать?

- Вчера.

- Даже так?

- Именно так. Я скину тебе на коммуникатор информфайлы. К завтрашнему утру ты должен быть во всеоружии.

- Садист ты, Волянецкий, - кряхтит Милентьев. -Эксплуататор!

- Рабочая группа - четырнадцать человек с Тань Жи Лин во главе - ждет нас на Антарктической базе.

- А, так Тань тоже будет при деле? - Жорка сразу забывает о бессонной ночи, которая его ждет. С Жи Лин у них давняя взаимная симпатия.

Я трогаю «Галеон». Мы за пару секунд поднимаемся на высоту около ста километров и берем курс на юг. Выключаю невидимый режим, и мы звездочкой плывем под далекими настоящими звездами.

Теми самыми, на которые завтра шагнет объединенное человечество из созданных нами миров.

1999 год