Курс лечения

49

А уже перед самым ужином к нему подошла Эзотерия Дубинникова. Лицо Эзки выглядело мрачным, как никогда.

— Кент! Говорят, накануне боя Камилла просила тебя побыть с нею. Скажи, это правда?

— Кто говорит? — спросил Кирилл, потому что следовало что-то отвечать.

— Сама Камилла и говорила. — На личике у Эзки нарисовалась абсолютная беспросветность. — Так это правда?

— Правда, — сказал Кирилл, потому что по-прежнему надо было что-то отвечать, а лжи Эзка — он это чувствовал — не приняла бы.

Перед завтрашним боем врут только в одном случае. Если надо скрыть от обречённого на смерть ожидающую его судьбу.

Или если её можно изменить.

И грош цена командиру, коли он, имея возможность изменить судьбу своего бойца, пренебрежёт такой возможностью. Особенно когда от него вовсе не требуется жертвовать ради этого ни собственным положением, ни — тем более — собственной жизнью.

— А если я тебя попрошу о том же? — Эзка смотрела на него выжидающе, широко открытыми глазами.

Кирилл представил себе её завтрашние глаза, такие же вот, широко открытые, да только больше уже ничего не способные увидеть.

— А ты просишь?

— Да, прошу! — сказала она с вызовом.

Стало ясно, что, согласившись, он попросту спасёт её.

А Светочка, в конце концов, поймёт. Как понимала его всегда и во всём.

Широко открытые глаза Эзки недоверчиво сузились. И вспыхнули радостью.

После ужина Кирилл подошёл к Светлане.

— Послушай, душенька моя… Тут такое дело… — Он понял вдруг, что правду ей говорить нельзя. Ложь тут будет как раз спасительной. — Я сегодня намерен после отбоя проверить караулы в других отрядах, так что ты не жди меня, пожалуйста. Ложись. Завтра опять будет тяжёлый день.

Конечно, такое мог ляпнуть только законченный идиот. Какие караулы там, где работает техника?

Тем не менее Светлана поверила. Или просто сделала вид, что поверила. Однако в его лицо, залитое звёздным сиянием с ночного неба, она не смотрела, и он был ей за это благодарен.

А после отбоя Кирилл с Эзкой отправились за ближайший холм. Однако по дороге их перехватила Вика Шиманская.

— А я? — сказала она.

— Отставить, Шиманская! — тихо рявкнул Кирилл. — Для кого скомандовали «отбой»?

— Не для вас, — прошептала Вика. — И не для меня.

Ей сейчас, как говаривал Спиря, всё было глубоко фиолетово. До фомальгаута ей сейчас отбой…

Поэтому Кирилл не стал грозить ей наказанием: это прозвучало бы просто смешно, на фронте наказание — сама здешняя жизнь…

Он бросил взгляд на Эзку и обнаружил, что та вовсе не смотрит на соперницу с ненавистью.

Похоже, за все эти месяцы метёлки превратились в самый настоящий гарем. Небось друг за друга и рыло начистят любовничку… Хотя его, Кирилла, при всём желании любовничком не назовёшь…

И тогда он просто спросил:

— Ты хочешь с нами, Вика?

— Ещё как хочу! — сказала Шиманская. — Если бы ты представил себе, ты бы прямо тут из штанов выпрыгнул.

Она всегда была грубой, эта здоровенная бабища. Но и в грубости имеется своя прелесть. К тому же другая такая же здоровенная бабища заставила его когда-то на Марсе перестать чувствовать себя салабоном с висючкой. Так что он не испытывал никакой брезгливости по отношению к таким женщинам. И никакого страха, который бы стоило скрывать не только от других, но даже от самого себя. Всё это осталось в далёком прошлом, там, где жил приютский крысеныш.

И он ответил столь же грубо:

— Твоя дюза на очереди только вторая, Викуля… Уверена, что на тебя моей силы хватит?

— Уверена, — сказала Викуля. — Для настоящего мужика две дюзы всегда лучше одной. Даже если их подряд подают. А ты, Кент, всегда настоящим мужиком был.

Она оказалась права.

Кирилл убедился в этом сразу же, едва ближайший холм скрыл от них территорию лагеря, а холодная трава сделалась постелью.