Глава 7

Напрасно знающие люди утверждают, что все дороги в этом мире ведут в Рим. Не в Рим они ведут, а наверняка к какому-нибудь известному римскому постоялому двору — ведь издавна на перекрестье всех дорог стояли не деревни и города, а какие-нибудь постоялые дворы. Именно туда, к ним, сходились все дороги, а вместе с дорогами — люди, а вместе с людьми и людская молва, а от людей чего только не услышишь…

И не стоило в этот Рим ехать, ради того, чтоб проверить, так оно или нет, ведь на Руси все обстояло точно также.

В попавшемся им кружале темновато оказалось, но так ведь люди не читать сюда приходили, а кружку и в темноте мимо рта не пронесешь.

Разобравшись, что тут где, странники сели на край длинного стола, ловя ноздрями запахи доброй еды. Кашей пахло и жареным гусем. И шкварками. И горелым маслом… Из которого выглядывали жаренные караси. Гаврила сглотнул, выглядывая из-за Исинова плеча. Людей в кружале, несмотря на утро, собралось изрядно, и разный тут сидел народишко. Небогатые купчики, обоз которых, по всему видно, недавно только пришел в село, местные селяне. Избор нацелился на купцов, в охотку попивающих что-то из глиняных кружек.

— Тот, кто на одном месте сидит ничего не знает. Купцов надо спрашивать, кто по чужим местам ездит, сказителей разных, то есть калик перехожих… Волхвов.

— Ну вот про волхвов не следует. Если уж Белоян не знает, то кто из здешних чего знать может?

— Ничего. Язык не отсохнет, если спросим…

— Ну и где ты тут волхвов увидал?

— А вон, старичина сидит.

Исин кивнул в сторону безучастно сидевшего недалеко от них гусляра. Его старость сомнения не вызывала. В его волосах гуляла не седина, а желтизна! Его и стариком-то назвать можно только с оглядкой. Не старик — старец!

— Вот-вот, — отозвался Гаврила. — У него уж ум за разум заехал, а ты его про богатырское исподнее спрашивать станешь.

Исин спорить не стал, а, не откладывая дело в долгий ящик, подошел к гусляру.

Положив перед ним серебряный динарий, хазарин ласково поинтересовался.

— Вот, дедушка. Ты по белу свету ходишь… Ну в смысле ходил когда-то… Много чего видел, а еще больше, поди, слышал… Ищем мы вещичку одну… Важную.

Старец наклонился ухом.

— Про вещи богатырские слышал? Доспехи… Оружие… Портки…

— Все на этом свете где-то есть… — прошамкал старец. — Даже то, чего нет и быть не может иногда попадается.

Гусли под рукой чуть слышно тренькнули.

— А где это самое «где-то» не подскажешь?

— Не знаю, добрый человек.

— А кто знает?

— Народ. Он все знает.

Исин попробовал зайти с другого боку, польстил.

— Так народ свою мудрость в песни перекладывает. А ты наверняка столько их знаешь!

— Всех песен и не выучить и не выслушать…

— Ну, все — не все, а ты-то уж тут, наверное, лет сто сидишь. Разного наслушался. Неужели…

Сухое, пергаментное лицо старика поплыло усмешкой.

— Если вам нужен тот, кто тут дольше меня сидит, и про тайны да хитрости ведает, то вон к нему идите. Егошей его кличут.

Странно улыбаясь, он кивнул в сторону какого-то замызганного мужичонки, сладко храпевшего, положив голову на стол.

— Этот столько тайного про других знает, что второго такого поискать…

Исин пригнулся к столешнице, чтоб рассмотреть. Ничего особенного. Мужик как мужик. Когда он повернулся к старцу, чтоб расспросить о том, чем же этот дядя знаменит, понял, что опоздал.

Старец уже задремал, считая, что честно отработал даденное серебро.

Хазарин оглянулся на товарищей и, увидев ехидную улыбку Гаврилы, все же подхватил Егошу.

Мужичок висел на плече мокрой тряпкой. Стараясь не задевать завсегдатаев, потащил того к своим. Он поворачивался, обходя лавки и столы, и от этого Егоша проснулся и взревел:

— Что ж ты, вражина, делаешь! Положи, где взял!

Исин все-таки дотащил его до места и только там спросил:

— А кто ты такой, чтоб к тебе с уважением?

— Я? — удивился мужичок, и горделиво объяснил. — Я- лихой человек!

Богатыри переглянулись. Навидались за жизнь лихих-то людей, знают какие бывают, только вот этот никак на такого не походил. Сморчок сморчком…

Сообразив, что ему не верят, он, переводя пьяные глаза с одного на другого, спросил со значением.

— Кузьму Залетова кто обнес?

Поле этого мужичок горделиво выпятил грудь, и ничего не сказал. Мол, я ничего не говорил, а вы, вроде, не дураки, сами догадаетесь.

— Да ты, брат, на все руки мастер! — притворно ужаснулся Гаврила. — Ни в клети не в запоре от тебя грош не спрячешь.

— А чего его прятать? Есть грош — так и пропей его с добрыми людьми.

Егоршка снова попытался выпятить грудь, но силы уже не те. Плечи опустились, и он плавно припал к столешнице щекой. Через мгновение гость уже сопел. Похоже, не видел он разницы где лежать и кемарить.

— Хорошего человека привел, — кивнул Гаврила хазарину. — Знающего да разговорчивого. Верной дорогой двинулся. Угадал, можно сказать…

Подняв голову гостя за волосы, Избор посмотрел в мутные глаза, вздохнул.

— Да-а-а-а. Это если знает чего, то долго еще молчать будет.

Осердясь, Исин спихнул гостя под стол, но тот так и не проснулся. В раздумье хазарин подержал у того над головой кувшин с пивом, но передумал добро переводить и налил в свою кружку.

— Не о том, ты Исин с гусляром говорил.

— А ты иди и «о том» поговори, — обидевшись сразу на всех, ответил хазарин. — Вон там еще один соловей ходит.

Сотник закрылся от друзей кружкой, словно других дел не было.

— Точно…Ходит один. — Присмотревшись пробормотал Гаврила… Только ошибся он. Гусляр не бездельно бродил, а прямо шел к их столу. Похоже, сообразил, что Исин не получил от его конкурента того, что просил, и решил попробовать.

Этот на старика никак не тянул. Возраст, правда, уже показывал себя редким седым волосом на голове и морщинами, но руки крепко держали гусли. Подошел, поклонился.

— Угостите, богатыри. А я вас песней потешу…

Исин отодвинул ногами пьяного Егошу, освобождая место для гусляра.

— Садись, песельник. Развей нашу тоску.

Тот уселся, положил гусли на колени.

— Что ж спеть вам? Про битвы кровавые, про богатырей чужедальних? Про Бову-королевича? Или про битву на Калиновом мосту? — скучноватым голосом спросил он, словно заранее знал, что войнам нужно.

Друзья переглянулись. Отчего бы и про это послушать, но про битвы и прочее они и сами могли много чего порассказать.

— Про Гаврилу Масленникова знаешь? — ехидно спросил из-за кружки Исин. — А то есть у нас тут любитель про Гаврилу-то послушать.

Масленников только кулак хазарину показал. Сейчас Гаврилова душа не побоищ просила, а чего-то грустного, утешительного…

— А спой-ка ты нам про дела трудные, про дела неподъемные… — сказал он. — Знаешь такие былины?

Гусляр сообразил, что не просто сидят люди, жизни радуются, а скорее какие-то неприятности пивом заливают…

— А спою-ка я вам про Святогора-богатыря, — предложил он. — Про его неудачу…

— У Святогора — да неудача? Это ты, гусляр край перешел, — начал подниматься из-за стола Гаврила. Не лучший день сегодня для всех них выдался, а уж скомороху над святым насмехаться позволить…

Гусляр рассмеялся. Не нагло, а с осторожностью, обращая сказанное в шутку.

— Самонадеян ты воин. Считаешь, что раз кто силен, то никого посильнее него рядом не окажется? И на больших богатырей неподъемные дела сваливались.

— Это ты, что ли посильнее? — набычился Гаврила, мерея глазом фигуру гусляра — вдруг и впрямь тот покрепче будет, чем с первого взгляда показался.

— Да куда уж мне… — махнул рукой тот. — А вот спою про Святогора тогда и узнаешь, как оно бывает. Уж на что всем богатырям богатырь, а вот и на него неподъемное испытание нашлось.

Гаврила посопел немного, но вовремя вспомнил, что не силой мериться сюда пришел, а поесть, да людей послушать.

Поняв, что разрешение получено гусляр произнес распевно, уже настраиваясь на былину.

— Спою я вам, люди добрые, про Святогора-богатыря, нашего заступника. Про подвиги его богатырские, да про жизнь нелегкую…

Под насмешливым взглядом Исина, Гаврила пододвинул певцу кружку и, соглашаясь, кивнул. Тот негромко, и с душой запел про стародавнего богатыря. Шум на соседних столах стал затихать, и голос гусляра вольно полетел по притихшему залу…

Очень скоро гости кто, подперев голову, кто, напротив, стиснув кулаки до белых косточек, слушали певца. Такого они еще не слышали.

Певец пел о том, как Святогор бродил по Руси и наткнулся на сумочку переметную. Попытался поднять её — сил не хватило — жилы у богатыря полопались, чуть кровью не изошел…

Избор представил себя на его месте, почувствовал, как от нечеловеческого напряжения лопаются в руках жилы, кровавый пот выступает на лбу, заливает глаза…

Он цапнул Гаврилу за руку.

— Вот бы нам тут рубашечку.

— А? — Гаврила вынырнул из повествования. Кулаки богатыря ветвились жилами, костяшки побелели от напряжения.

— Личико-то Святогор наверняка рукавом вытирал. Вот вам и кровь…

Гусляр умолк и с рокотом струн сгинуло наваждение, где каждый чуял себя стародавним богатырем, искоренял Зло и боролся с врагами. Вознаграждая себя за песню, гусляр ухватил кружку, поднес к губам…

— А что, добрый человек, это быль или сказка? — спросил Гаврила, дождавшись, пока кружка опустится на стол. Пальцы его вздрагивали, словно нестерпимо хотелось выпустить когти и вонзить их в гусляра.

Певец, не замечая этого, отхлебнул из новой кружки, не торопясь утерся.

— Так кто ж его знает? Это то, что народ помнит. А быль это или сказка только Алчедар знает.

Исин сглотнул, поставил кружку и, опережая всех, спросил:

— Кто такой этот Алчедар? Где прячется?

Гусляр ухмыльнулся.

— Да нигде он не прячется… Чего князьям-то прятаться? Начальник он тиверский. Князь или как они там своих высших называют, мне неведомо.

— А что знает?

Гусляр пожал плечами, примериваясь к куску птицы, но не решаясь взять. Уж больно вид у Гаврилы получился грозный.

— Слышал я, что это все в тех местах и случилось. Так что если узнать чего — тебе туда. Старики тамошние может и помнят.

Народ в зале загомонил, к певцу потянулись руки, потащили его к другим столам, а товарищи смотрели друг на друга, и каждый знал, что мысль у них сейчас одна на всех. И вовсе не о том, чтоб послушать еще что-нибудь из богатырской жизни.

— А что? — просил наконец Избор. — Какой-никакой, а след. Пока ничего другого нет — и этот сойдет.

— Точно! Придем к этому Алчедару и спросим! — кулак Исина грохнул по столу. — Пусть попробует отказать князю Киевскому!

— Князь Киевский нынче в большом отдалении пребывает. По другую сторону волшебства, — напомнил Избор и поежился, вспомнив лиловый кисель. — Так что… Только на себя нам надеяться надо.

— Так в первый раз что ли? Добром не отдаст — силой возьмем.

Никто хазарину не возразил. Понятно, что все так и будет.

— Бывал я там, — задумчиво сказал Гаврила. — Хорошее место. Для того кто внутри, конечно. А ежели кто воевать придет… Стены… Рвы… Да втроем… Может статься, что наших трех мечей для такого дела может и не хватить…

Киевлянин тряхнул головой, вовсе прощаясь с надеждой отвоевать замок.

— А как-то по-другому? Ну, выкупить, что ли… — предложил Избор. Денег не было, конечно, но ведь деньги украсть куда как проще, нежели замок захватить.

— По-другому это и называется — своровать, — объяснил Исин, — Деньги- то нам кто даст? Деньги тоже где-то красть придется, так уж проще сразу нужной вещью озаботиться.

Никто ему не возразил, и всем стало ясно, что другого пути нет — ищи не ищи…

— Ну, хорошо… В городище-то мы войдем. А вот в сам замок, к князю. Не думаю что любого туда пускают… До ворот-то дойдем. А вот дальше что? В сокровищницу нас добром никто не пустит… А там, поди стена…

Он замолчал, представив преграду.

— Тут через стену надо… — донеслось из-под стола.

— Так ведь не на всякую и влезешь, — ответил Гаврила, не успев даже сообразить, кому отвечает.

— На твоем бы месте я сказал бы: не всякий забор лбом прошибешь.

Забытый под лавкой мужичок выполз из-под стола и принялся горящими глазами выглядывать кружку. На помятом лице читалась страдальческая похмельная мука. Не говоря ни слова, Гаврила протянул ему свою. Тот двумя руками потянул её к себе, расплескивая пену. Присосался, словно в кружке ему доброты налили и, вытерев около рта, вполне умиротворенно сказал:

— Дураки вы все… Дела не знаете.

Изборовы кулаки сами собой сжались, только куда бить похмельного-то?

— А ты знаешь…

Избор почему-то позавидовал его уверенности.

— Знаю… Скажи-ка ты, умный, да здоровый, любой забор на чем стоит?

— На земле.

— Значит, подкопать можно.

— А на скале если?

— Точно..- подоспел Гаврила. — На скале и к тому же небывалой высоты стена…

— Ну, если забор вообще под небеса… — задумчиво протянул Егоша. — И скала…

Видно было, что хоть хмель его забрал всерьез, а дело свое он размел крепко.

— Для таких случаев другая уловка есть…

Он пошевелил бровями, но так вот попросту делиться тайной не стал. Грязноватый палец показал, куда и что надо наливать. В кружках булькнуло. Гаврила и своих не обделил.

Егоша икнул и поманил их пальцем к себе поближе. Головы вокруг него сомкнулись, отгородив тайну от мира.

— Для этого ученая птица нужна и заморский зверь облезьян о четырех руках! Я таких людей знаю… Учат доброму делу…

Язык у него уже заплетался.

— Дорого, конечно, но что поделаешь, если нужда…

Голова его упала на грудь, а потом все вместе — под стол.

Оттуда неразборчиво донеслось.

— Не живут они в нашей стуже… Я бы и сам… Надо очень… Только….

Несколько мгновений они слушали, не скажет ли еще чего-нибудь мудрого этот странный человек, но только всхрапнул и засопел в две дырки.

— Ну и ладно, — Гаврила положил ладонь на стол, ставя точку в рассуждениях. — Пойдем к этому Алчедару.

Ладонь богатыря сжалась в кулак, пальцы зашевелились, словно хватались за что-то.

— Поинтересуемся…

— Ну и если какие богатыри по дороге попадутся, то тоже брезговать не будем…. -добавил Избор. — А то кто знает что там и как…

Загрузка...