Краткосрочный курс для попаданок. Гарантия. Дорого

Глава 5. Средь шумного бала, случайно…

У вас нет другого списка?

Потому что это не список,

это какая-то перепись населения!

Фильм «Золушка», 2002 г.

— Простите, милая Лунет, простите меня! — мужчина кажется таким виноватым, что на мгновение мне представляется, что он сейчас рухнет на свои колени и начнет целовать мои.

— Как можно меньше говорить, а побольше слушать, — вспоминаю я совет Генриетты Петровны и свято ему следую.

Я ничего не отвечаю на извинения господина, просто милостиво киваю.

— Вы напуганы! — восклицает мужчина. — Не бойтесь! В моем лице вы встретили самого верного и преданного защитника!

Хотелось бы знать, от кого. Но спрашивать до поры, до времени не буду. Защитник лучше, чем нападающий.

— Но почему ваш опекун не предупредил меня? — непонимание в голубых глазах мужчины довольно искреннее.

О! У меня и опекун есть? То есть, у этой самой Лунет.

Распахиваю глаза с горячим желанием продемонстрировать невинный и ничего не понимающий взгляд.

— Что вы! — тут же реагирует он на мой взгляд. — Я не обвиняю. Ни в коем случае! И даже понимаю, почему ваш опекун был так скрытен и взял такую скромную сумму! Просто сейчас неловко мне! Но я готов! По первому требованию! Нет! Я сам! Сам предложу вашему опекуну приличную доплату, достойную вашего статуса!

Известие о том, что я много стою в этом странном сне, не поднимает мою самооценку, а пугает по-настоящему. Я еще раз киваю. Мужчина воспринимает мой кивок как небесную милость и даже расправляет плечи.

— Позвольте проводить вас к столу, моя милая! — радостно выдыхает он.

Но я медлю в раздумьях, собеседник понимает мое бездействие по-своему.

— О боги! — всплескивает он руками. — Простите мою бестактность! Ваш Gardien! Хранитель Андрэ Бошар. Я предполагал, что буду Хранителем Обещанной… Но вы… О боги! Мой отец был бы счастлив! Как жаль, что он уже умер! Я, его сын, рожденный Хранителем для Дестинэ, становлюсь Хранителем Sorcière. Быть Хранителем для Promis — честь для нашей семьи, но для единственной на все миры Sorcière… Моя голова идет кругом! Вы же простите мою бестактность, милая Лунет!

— Давайте завтракать, — решаюсь предложить я, устав стоять.

На то, чтобы не качаться из стороны в сторону и не сгибаться от усталости, я трачу последние силы. Очень хочется получить опору под пятую точку.

— Прошу! — торжественно приглашает меня за стол Хранитель меня Андрэ Бошар. — Завтрак сегодня недурен!

За завтраком нам прислуживает только Нинон. Чтоб я так жила! Это не завтрак! Это званый ужин на десять персон. А персон только две: я и мой Хранитель.

Икра трех цветов: белая, черная, красная. Мясная нарезка, красно-розовая, сочная, аппетитная. Тарелка с сырами: от нежно-белого до темно-оранжевого. Свежеиспеченные булочки, несколько десятков то ли полублинов, то ли полу-оладьев.

Нинон наливает мне кофе, густой, черный-черный, потрясающе ароматный, пахнущий чем-то пикантным, вроде имбиря.

— Благодарю вас за честь, мне оказанную! — продолжает свой панегирик Андрэ (буду называть так). — Простите за пафос, но одно осознание того, что я единственный на все миры Хранитель Sorcière…

Мило улыбаюсь, такой же улыбкой поблагодарив Нинон за кусочек сыра с медом. Мерси Генриетте Петровне за столовый этикет!

— Удобно ли вам в вашей комнате, дорогая Лунет? — любезно интересуется Андрэ. — Не хотите ли вы что-нибудь в ней изменить?

Хотя я и не собираюсь задерживаться в этом костюмированном сне, предусмотрительно не спешу отказываться, кивая.

— Прекрасно! — Андрэ доволен моей реакцией. — Завтра же сообщите ваши пожелания Нинон. Она мне передаст.

Киваю.

— Первый ваш бал через два дня, — смакуя бекон, сообщает мне Андрэ. — Для подготовки катастрофически мало времени. Предлагаю его пропустить, сославшись на ваше легкое недомогание. А уж к балу у нашего короля Базиля, который будет через неделю, мы успеем подготовиться!

Киваю.

Меня, надеюсь, через несколько минут тут и не будет. Бал так бал. Как скажете, Хранитель!

— По закону я обязан поставить в известность короля о том, что у меня в доме находится Sorcière. А он известить императора. А уже тот — самого Решающего, — неторопливо рассуждает Андрэ, отдавая должное то ли блинам, то ли оладьям, на которые Нинон намазывает икру.

Ага! Получается, что Решающий узнает о моем появлении в его мире последним. Прикольно! Теперь мне любопытно, что именно он решает. И почему ему должны отдать Колдунью, за которую меня принимают все. Кстати, почему принимают сразу, сходу? И отчего все так радуются, узнав, что я Sorcière? Детектив, а не фэнтези!

— Королю я напишу сразу после завтрака, а вы, дорогая Лунет, отдыхайте, готовьтесь к балу в тишине и спокойствии, — тепло, по-отечески обращается ко мне Андрэ. — Вы же понимаете, что, кроме Нинон и меня, пока, до первого представления Решающему, никто не может ни видеть вас, ни общаться с вами?

Киваю.

— И вашему опекуну я напишу, не медля ни минуты! — горячо обещает Хранитель. — Он достоин высокой награды, этот удивительно скромный человек!

Киваю.

— Главные драгоценности привезут завтра, остальные доставят, когда будут готовы все наряды на бал короля, — как само собой разумеющееся, сообщает мне Андрэ. — Не скучайте, дорогая! И не волнуйтесь! Ваших институтских познаний должно вполне хватить для первого бала.

Киваю.

Моих институтских познаний? Прекрасно! Я тут еще и в институте учусь… или училась. Институте благородных Колдуний или потенциальных невест Решающего?

Мне катастрофически не хватает знаний об этом мире. Если бы перемещения существовали в реальности… Смешно получилось: нереальность в реальности! Так вот… Если бы перемещения существовали в реальности, то первой моей задачей должна была бы стать добыча информации.

Киваю для верности дважды. Пора бы и этому сну закончиться.

Далее завтрак проходит в тишине, слышны только легкий звон столовых приборов и звуки мягких движений Нинон вокруг стола.

— Дорогая Лунет! — проводив меня до моей комнаты, прижимается к моей руке губами Хранитель. — Ваша красота и скромность наполняют мое сердце гордостью! Та стойкость и то терпение, которое вы, по словам вашего опекуна, проявили во время обучения в институте, то усердие, которое вы продемонстрировали наставникам, восхитили меня еще до встречи с вами! Но теперь я нахожусь в состоянии полного восторга и благоговения! Вы, будучи Sorcière, обучались наравне с Promis! Это ли не сила духа? Это ли не истинное благородство? Это ли не пример для подражания?

Киваю, стиснув зубы.

Пока Нинон снимает с меня платье, заменяя его пеньюаром и шелковым халатом, прикидываю, как мне получить информацию от этой девушки, не выдав себя. Время идет, а сон не прекращается. Анекдот затягивается. Если бы это была очередная встреча с Фиакром и его бабами, еще куда ни шло! Но Хранитель, опекун и милая, но странная служанка на одну девятнадцатилетнюю Любу Тихомирову — это явный перебор!

— Госпожа Лунет! — Нинон собирается унести мое платье в соседнюю комнату. — Вам удобнее принять портниху до обеда или после?

— Портниху? — переспрашиваю я, обрадовавшись возможности поговорить, не являясь инициатором разговора.

— Конечно! — радостно восклицает Нинон. — Вам, как Sorcière, приготовленный гардероб теперь совершенно не подходит! Платья сшиты для Promis.

— Я не привередлива, — равнодушно отвечаю я, прощупывая почву. — Могу довольствоваться тем, что есть. Это же большие расходы.

— Что вы! Это большая честь, госпожа! — тут же отвечает Нинон и начинает тараторить. — Господину Хранителю она предоставлена по праву рождения! Он никому ее не уступит! Особенно этому отвратительному господину Хранителю Лефевру!

Поняв, что сказала лишнее, Нинон испуганно прикрывает рот обеими руками, потом бросается на колени.

— Ой! Простите! Господин отрежет мне язык за то, что в его доме я произнесла это имя!

— Он не узнает, не переживай, — ласково произношу я, втираясь в доверие к девушке. — Ты верна своему господину и мне?

— Служение вам и господину — честь и награда для меня! — горячо убеждает меня девушка.

— Окейно… То есть, похвально! — ласково говорю я, жестом заставляя ее подняться. — Пусть портниха будет до обеда. Ей можно меня видеть?

— Ой! Сейчас! Принесу! — Нинон исчезает с моим платьем в соседней комнате, потом выбегает оттуда и, наспех сделав легкий поклон, вылетает за дверь моей комнаты.

Пожимаю плечами и иду в соседнюю комнату, которая оказывается… гардеробной. Видимо, моей. Здесь платья, шляпки, шали, туфельки, веера, манто и шубки. Вот Полинка бы удивилась! Полинка…

Сон не просто затянулся! Сон затянул!

— Госпожа! — окликает меня вернувшаяся Нинон. — Вот! Это надо надеть сейчас и привыкнуть к ним.

В большой прозрачной банке голубого стекла янтарно-желтая жидкость в гелеобразном состоянии. В ней утонули два коричневых цветочных лепестка.

— Что это? — почти вырывается у меня, но я в последнюю секунду удерживаю слова внутри. Вдруг я должна знать, что это? И оказываюсь права.

— Господин сказал, что вы знаете, что с этим делать, — протягивает мне банку служанка.

Важно киваю, ощущая, как легкая паника по капельке просачивается в мое сознание. Конечно, знаю! Я ж тут институт Обещанных для Решающего закончила! Как бы не оказалось, что с золотой медалью или красным дипломом!

— Я оставлю вас одну, госпожа! — обращается ко мне Нинон. — Таинство ритуала требует этого!

Приехали… Таинство ритуала! Какого ритуала?!

Оставшись одна, я с недоумением смотрю на банку с коричневыми лепестками. Судорожно вспоминаю, было ли что-нибудь в рецептах, которые я заучивала, про коричневые лепестки в желе… Не было.

А что, если клин клином? Может, если я лягу сейчас спать, то вернусь в свою нормальную жизнь? Вырвусь из этого странного затянувшегося сна. Надеюсь…

Я ложусь на кровать, вытянувшись в струнку, закрываю глаза и жду. Сон не приходит. Это потому, что я волнуюсь. Нет! Не волнуюсь — боюсь! И понимаю чего. Того, что я все-таки переместилась… И меня разоблачат в этой реальности на раз! Даже думать не хочу, какие тут наказания для перемещенных лиц. Или какие сумасшедшие дома. А еще балы эти…

Мычу мелодию старинного романса, ощущая себя одинокой брошенкой:

Средь шумного бала, случайно, В тревоге мирской суеты, Тебя я увидел, но тайна Твои покрывала черты.

Если предположить худшее, и я переместилась, что мне делать? Господи! Я не верю, что это говорю! У кого получить информацию?

Нинон болтлива, но предана Хранителю. Запросто все мои вопросы ему перескажет! Еще этот опекун, который может вернуться в любой момент и не признать во мне свою Лунет. И где эта самая Лунет? А если она появится? В мире, где правят бал французские имена, наверное, и гильотина есть? По крайней мере, именно с ней моя память услужливо связывает всё французское. Кринолины, веера, шпаги и… гильотина. Правят бал… Опять бал!

Лишь очи печально глядели, А голос так дивно звучал, Как звон отдаленной свирели, Как моря играющий вал.

— Мымы-мы, мымы-мы! — подвываю я от жалости к себе.

Мне стан твой понравился тонкий

И весь твой задумчивый вид,

А смех твой, и грустный и звонкий,

С тех пор в моем сердце звучит.

— Очень-очень мило! — скрежещущий шепот заставляет меня подпрыгнуть вверх, как пойманную врасплох кошку. — Я знал, что ты будешь необычной женщиной. Но это просто божественно! Кто автор этого оригинального призыва? Ты? Моя красавица?

На туалетном столике, покачивая ножками в остроносых туфлях, сидит милый старичок ростом с пятилетнего ребенка. Его морщинистое лицо светится приветливостью, а живые черные глаза, круглые и любопытные, внимательно ощупывают меня, я физически это чувствую, как если бы он ощупывал меня своими маленькими ручонками.

— Толстой. Алексей который, — отвечаю я довольно бодро, придя в себя за пару секунд.

— Тооолстоой? — смешно вытягивая губы, переспрашивает мини-старичок. — Миленько-миленько…

Старичок довольно точно начинает подражать мелодии романса, тихонько насвистывая, потом говорит серьезно, даже авторитетно:

— Такой сигнал и оставим!

— Кому оставим? — спрашиваю я вежливо, на всякий случай уходя за кровать на безопасное расстояние.

— Нам с тобой. Для связи, — беспечно мотая ножкой, отвечает старик.

— А зачем нам связываться? — не понимаю я.

— Откуда ж я знаю! — смеется старичок, демонстрируя мне ряд ровных белых зубов, которым и я позавидую, не то что пенсионеры. — Это ж ты меня призвала!

— Куда? — туплю я честно и искренне.

— Сюда! — вздыхает он.

Раздается легкий стук в дверь — и в мою комнату проскальзывает Нинон с подносом, на котором кувшин с чем-то похожим на лимонад.

— Простите, госпожа Лунет! — приседает она в поклоне. — Я опрометчиво не предложила вам ничего прохладительного. Кухарка устроила мне нагоняй! А ты как сюда пробрался, негодяй!

Оборачиваюсь на старичка. Вместо него на туалетном столике вижу развалившегося в ленной позе жирного рыжего кота. Он снисходительно смотрит на Нинон и даже зевает.

— Как в вашу комнату пробрался Жюлиан? — удивляется Нинон. — Кухарка его обыскалась! А ну, брысь!

Рыжий Жюлиан презрительно смотрит на Нинон и зевает еще раз.

— Ну, я тебе покажу! — Нинон наступает на кота.

Жюлиан, взглядом оценив расстояние от нее до себя, неожиданно ловко спрыгивает с туалетного столика и бросается под кровать.

— Сейчас я позову слуг, и этого проходимца вытащат из-под кровати! — верещит Нинон.

— Да пусть сидит, сам вылезет, — говорю я, ничего не соображая.

Где старик?

— Но… при кошке вы не сможете провести ритуал, госпожа! — растерянно отвечает служанка. — А через час придет портниха! Я принесу швабру!

Нинон, не дождавшись моего ответа и согласия, выбегает.

— Руку дай! Помоги! — дребезжащий старческий голос из-под кровати заставляет меня вздрогнуть.

Решившись, тяну за морщинистую ручку. Чихающий старец выползает на свет.

— Припадочная! — кратко, но емко характеризует Нинон маленький незнакомец.

— Где кот? — строго спрашиваю я. — Что вы с ним сделали?

— С Жюлианом? — фыркает старичок, натягивая спавшую с ноги туфлю. — Дрыхнет на кухне, а скорее всего, в кладовой на полке с колбасой! Тьфу! Полный рот волос кошачьих!

Старикашка начинает отплевываться, потом говорит мне:

— Сейчас эта полоумная вернется, выстави ее вон! Скажи, что сама кота выпустила из спальни! Пусть идет в кладовую и проверит! И чтобы час тебя не беспокоила!

— Зачем мне это делать? Вы кто? — упираю руки в боки. — Кто? И что сделали с котом? Сожрали?

— Скудоумие — женская черта, достойная воспевания! — гневно отвечает старичок, источая сарказм.

Стук в дверь.

— Не входи! Мешаешь! — громко и строго кричу я. — Выпустила я вашего кота! Дай отдохнуть!

— Прошу прощения! Умоляю не гневаться! — лепечет за дверью Нинон.

Звуки быстрых удаляющихся шагов скоро смолкают.

— Ну?! — грозно спрашиваю я, не меняя позы.

Старичок копирует ее, раскорячившись напротив.

— Кто вы?! — настаиваю я.

— Тебе решать! — снова грубит он. — Сама призвала, теперь хамит!

— Кого я призвала? — невольно смеюсь я. — Я не военкомат!

— Последнего слова не понял! — сердится старичок. — Призван, как положено, горячим призывом Хозяйки!

— Я никого не призывала! — нервно спорю я. — Где кот?

— А кто призывал вот так? — старик вытягивает губы и насвистывает романс.

Я подпеваю мычанием:

В часы одинокие ночи

Люблю я, усталый, прилечь -

Я вижу печальные очи,

Я слышу веселую речь.

— Вот! Это и есть призыв! — ворчит старичок. — Что скажешь, Хозяйка?

— Хозяйка? — поражаюсь я. — Чья? Ваша?

Старичок досадливо морщится, словно ему неприятна сама мысль о возможности иметь Хозяина, но всё-таки отвечает:

— Именно!

— Вы Фамильяр?! — осознание кипятком ошпаривает мой мозг. — Настоящий?

— Естественно! — небрежно и недовольно отвечает старичок. — Зачем призывала? Чего хочешь?

— Я вас не призывала! Я этого даже не умею делать! — возмущенно сопротивляюсь я. — Я сплю сейчас, а вы мне снитесь. Заметьте! Я вас на «вы» называю, а вы…

— Фамильярничаю? — усмехается он, потирая маленькие ручонки. — Так на то я и Фамильяр!

— Поди высший? — устало спрашиваю я, временно смиряясь с ситуацией.

— Да куда там! Высший… Нет. Так. Скромнее гораздо! — сетует старичок, махнув на меня сморщенной ладошкой.

— И что вы можете для меня сделать? — интересуюсь я. — Польза от вас какая?

— Почти любая! — хвастливо отвечает он. — Например, с ритуалом, который ты не знаешь, как провести!

— А ты знаешь? — решаю и я перейти на «ты». — Докажи!

— Да легко! — фыркает он. — Тебе, как Sorcière, надо поменять цвет глаз, верно?

А! Теперь понятно, почему все так удивленно смотрели на меня! Зеленые глаза! Поэтому они и считают меня Колдуньей!

Вспоминаю всех, кого видела в этом многосерийном сне. Ни у кого не было зеленых глаз. Даже в их храме-соборе, где должно было состояться венчание Фиакра и Селестины, среди нескольких десятков людей я не видела ни одного зеленоглазого.

Хорошо. Пусть так. Стало чуть-чуть понятнее. Для этих людей зеленоглазая женщина — единственная на все миры Колдунья. Мило! Некстати вспоминаю, что Мымра Борисовна тоже зеленоглазая и прыскаю от смеха. Вот кто Колдунья так Колдунья!

— А ты можешь поменять цвет моих глаз? — подначиваю я нахального старичка.

— Почему я? — хитро улыбается он. — Ты сама это сделаешь. Я просто расскажу, как.

— Это точно надо сделать? — сомневаюсь я.

— Не обязательно, — беспечно пожимает он худыми плечиками. — Если не боишься смерти, можешь и не менять.

— Смерти? — мне кажется, что я ослышалась. — Почему смерти?

— Живая Колдунья, заметь, последняя Колдунья, нужна только Решающему, королю и императору и всему этому миру, — зевая, отвечает Фамильяр и, услышав мой облегченный выдох, ехидно говорит. — Кроме… всех Обещанных, их опекунов, второго королевского Хранителя Лефевра и пары тысяч фанатов культа Непрощенных.

— Как это? — по-настоящему пугаюсь я, что за хреновый сон у меня получается.

— Слушай! — заинтересованно смотрит на меня Фамильяр. — А ты меня в свой мир пригласишь? Когда возвращаться будешь?

Его вопросы настраивают меня на оптимистичный лад. Если сам Фамильяр догадался, что я не отсюда и могу вернуться домой, у меня есть шанс. Хотя бы проснуться…

— А я вернусь? — с надеждой спрашиваю я старичка. — Ты уверен?

— Ничего невозможного не бывает, — лениво пожимает он плечами. — Захочешь — вернешься. Даже рекомендую. Тут неуютно. Не зря же все ваши сгинули.

— Сгинули? — нервничаю я. — Почему?

— Так их Непрощенные извели! — недоуменно, как умственно отсталой, говорит мне Фамильяр.

— За что? — не понимаю я.

— Точно чужая, — устало вздыхает старик, потирая глазки кулачками. — Приляжем?

И первым оказывается на моей кровати. Осторожно ложусь рядом.

— Сейчас я покажу тебе, что делать с лепестками, — дружелюбно предлагает Фамильяр. — Ты пообещаешь от меня не отказываться, если что, и я расскажу тебе про все заморочки этого мира. А ты, глядя в зеркало, пообещаешь мне взять меня с собой в свой мир, если что…

— Если что? — недоверчиво переспрашиваю я.

— Если тебя убивать будут все, кому не лень, — равнодушно отвечает он. — Ну, или изгонять в Каньон.

— Звучит многообещающе! — снова нервничаю я.

— Да вообще мир — дрянь! — в сердцах говорит он. — Ни одного приличного Хозяина. Ну, что? Обещаешь?

— Обещаю, — честно отвечаю я.

— Нет! — ворчит он. — Так не пойдет! Надо встать напротив зеркала и смотреть самой себе в глаза!

Я вздыхаю, встаю и иду к огромному зеркалу. В нем отражается высокая стройная девушка, бледная, осунувшаяся, с сумасшедшими зелеными глазами. Встречаюсь взглядом с самой собой, и отражение мне подмигивает, хотя я абсолютно уверена в том, что не моргала. Неожиданно в зеркальном отражении возле меня появляется маленькая девочка, похожая на Аленку с обертки знаменитого шоколада, только без платочка, с двумя толстыми пшеничными косами. Маленькая, щекастенькая, глазастенькая. Она хватает мою руку пухлой детской ручонкой и улыбается, распахнув голубые глазенки. Отвожу глаза от зеркала — за руку меня по-прежнему крепко держит противный старикашка. Смотрю в зеркало — Аленка!

— Это какой-то фокус? — нервно дрожа, спрашиваю я.

— Это доказательство моей силы! — пафосно отвечает старик. — Давай! Обещай!

Сосредоточившись, смотрю себе в глаза и торжественно, подражая Фамильяру, говорю:

— Обещаю!

Ничего особенного не происходит, только легкий порыв неизвестно откуда дунувшего ветерка, колышет полог кровати.

Довольное лицо старика лоснится удовольствием, он не двигается, продолжая держать меня за руку, но в отражении я одна.

— Ложись и закрывай глаза! — командует Фамильяр, а я вспоминаю тренинг с Антоном и его рассказ о том, что Фамильяр должен беспрекословно слушать своего Хозяина и быть ему предан сильнее, чем кто-либо.

— Зачем? — с подозрением спрашиваю я.

— Будешь менять цвет глаз! — командует он, подталкивая меня к кровати и беря в руки банку с лепестками.

— Это надолго? Это больно? — паникую я.

— Это ровно на семь дней. И это даже приятно, — презрительно фыркает Фамильяр и добавляет жестко. — Ложись!

На мои закрытые по его команде веки ложатся прохладные мокрые лепестки.

— Что делать-то? — нервничаю я, ругая себя за то, что поддалась, и теперь беспомощна, лишившись возможности видеть.

— Тебе лучше знать! — ехидничает противный собеседник.

Стискиваю зубы и произношу злобно:

— Выполняй свою часть договора, не то…

Не успеваю придумать, что не то, как он примирительно фыркает, переходя на «вы»:

— Не надо сердиться, госпожа! Сейчас-сейчас! Представьте себе, что на место прохладе постепенно, очень постепенно приходит тепло, легкое, но отчетливое.

Беру себя в руки исключительно благодаря дыхательному упражнению, которому научилась на одном из тренингов, на которые меня бесконечно таскает Полинка. Но через несколько секунд реально чувствую, как лепестки на моих веках становятся сухими и нежно теплыми.

— Представьте, как перекрашиваете свои глаза. Любой образ! Красите краской с помощью кисточки. Капаете лекарство из пипетки. Заливаете из чашки прямо в глаза горячий шоколад или кофе. Не важно! Главное, чтобы правдоподобно!

Легко сказать! Хотя… Фантазия срабатывает причудливо: я вижу себя перед мольбертом с собственным портретом, который почти готов. Не раскрашена только радужка больших глаз. Беру палитру с масляными красками, выбирая густой, насыщенный коричневый, и откуда-то знаю, что он называется ван-дик. Вижу свою руку, берущую кисть и наполняющую пустые глаза цветом и жизнью. И вскоре с портрета на меня смотрит симпатичная (на мой взгляд) кареглазка.

— Госпожа! — далекий глухой оклик прерывает такую красивую и четкую визуализацию.

По моим щекам похлопывают довольно чувствительно.

— Больно! — возмущаюсь я. — Прекрати!

И резко сажусь на постели, распахивая глаза.

— Получилось! — радостно потирает ручки Фамильяр. — Глянь сама!

Зеркало демонстрирует кареглазку из видения, удивленную и несколько встрепанную. Что за чудеса?

— У тебя ровно неделя! — пугает меня старичок, снова «тыкая». — Потом ритуал надо повторять.

— Как тебя зовут? — резко разворачиваюсь я к старичку.

— Да… по-разному, — замешкавшись, отвечает он, отводя глаза.

— В глаза смотри! — грозно говорю я, снова вспомнив, что это я — его Хозяйка, а не он — мой Хозяин.

Фамильяр съеживается, морщит в обиде и без того морщинистое личико, но в глаза всё-таки смотрит своими маленькими, черными, постоянно бегающими глазками.

— Имя! — повелительно требую я. — Не забывайся!

Старичок закатывает глаза и бормочет:

— Да я не гордый… Без имени могу обойтись…

— Без имени — катись, откуда пришел! — вхожу я в роль.

— Я могу просто обмануть тебя! — с досадой огрызается Фамильяр.

— А ты попробуй! Посмотришь, что будет! — усиливаю я давление, стараясь сверкать глазами. Как ими сверкать, даже не представляю, но старательно их выпучиваю, сама себе в отражении напоминая человека с проблемами желудочно-кишечного тракта в период обострения.

— Ладно-ладно! — примирительно отвечает он, вздыхает и, сделав церемонно обреченный поклон, представляется:

— Франц, госпожа…

— Нинон называет меня Лунет, но что это означает на французском, я не знаю, — представляюсь и я. — И почему у всех французские имена?

— Почему на французском? — Франк чешет затылок. — Этот язык пытался ввести в употребление один из наших императоров, но ничего, кроме имен, внедрить не получилось. Так что лет пятьсот в этом королевстве нарекают французскими именами.

— То есть в этом сне… в этом мире есть Франция? — я пытаюсь сообразить, как без Франции могут существовать и использоваться французские имена.

— Неа! — хихикает Франц. — Франции здесь нет. Откуда наш император взял эти имена, не знаю. Но перечень французских имен утвержден им самим и должен быть использован каждым жителем империи. Твое, кстати, обозначает…

Франц замолкает, нахально щуря черные глаза-бусинки, задорно веселые, по-молодому живые.

— И что же? — нетерпеливо переспрашиваю я. — Лунет — Луна?

— Нет. Идол, — мгновенно став серьезным, отвечает Франц. — Имя девушки, чье место ты заняла — Лунет, то есть Идол, как тебе…

— Заняла? — перебиваю я. — Как это заняла?

— Ну, ты же не Лунет? — иронично утверждает Франц. — Это же не ты училась в Институте для Обещанных? Не тебя привез сюда опекун по договоренности с Андрэ Бошаром?

— Не меня, — соглашаюсь я.

Франц многое знает и многое может. Он знает, что я не из этого мира. Он единственный может мне помочь.

— А где же настоящая девушка? — испугавшись, спрашиваю я.

— Да где угодно! — беспечно отвечает Франц. — Задушена. Утоплена. Отравлена. Сожжена и развеяна по ветру. Твои варианты?

Теперь мои глаза вылезают из орбит без моих видимых усилий.

— Не парься! — смеется Франц. — Так говорят в твоем мире? Никогда не понимал этого выражения! Ты научишь меня переносным значениям ваших слов? Говорить у вас я буду свободно, но вот понимать скрытый, переносный смысл сложно без опыта и наставника.

Точно! Вот что еще меня поражает! На каком языке они все тут говорят? А я на каком? Как получается, что я всех понимаю и меня все понимают?

Я не произношу ни одного из этих вопросов вслух, но Фамильяр на них отвечает:

— Проще простого! — важничает Франц, понимая свою значимость для меня. — Ты можешь понимать языки всех миров и народов. Более того, для тебя они звучат совершенно одинаково.

— А ты? — подозрительно спрашиваю я. — Ты тоже всё и всех понимаешь?

— Мне положено, — быстро реагирует Франц, и его глазки снова начинают бегать. — Как Фамильяру.

Еще раз смотрю на себя в зеркало блестящими карими глазами цвета молочного шоколада. Потом на забавного, по неприятного старичка с бегающими глазками опытного пройдохи. Этот бесконечный и такой натуралистический сон начинает раздражать.

— А твое имя как переводится с французского? — подозрительно спрашиваю я. — Видимо, Франц — Француз?

— Госпожа! Госпожа Лунет! Прощу прощения! — тихий стук в дверь и извиняющийся голос Нинон отвлекает Фамильяра от ответа.

— Кстати! Можешь доверять этой дурочке Нинон, — неожиданно подмигивает мне Франц. — Она глупа, на мой придирчивый взгляд, но верна, предана как Бошару, так и тебе. Добра и честна. Возможно, чересчур… И имя ее переводится на твоя язык как «Польза».

— А Андрэ? — пользуюсь я возможностью.

— Андрэ — Человек, Воин, — охотно объясняет Франц. — Попроси его подарить тебе Великую Книгу Имен и будешь знать всё, что тебе нужно, о каждом имени. Ему приятно — тебе полезно.

— Там есть перевод на русский?! — поражаюсь я. — Здесь и русский есть, но нет России?

— Всё проще и сложнее одновременно, — неожиданно терпеливо объясняет Франц. — Тебе подвластны не только звуки любой речи, но и буквы, ее записывающие. На каком бы языке ни была запись — ты прочтешь ее без труда.

— Госпожа! — Нинон продолжает тихонько стучать в дверь. — Пора принимать портниху!

— Войди! — разрешаю я, насмешливо глядя на Франца, который отвечает мне таким же взглядом.

Отвлекаюсь на входящую Нинон, оборачиваюсь — Франца нигде нет.

— Примите портниху у себя или пройдете в залу, где разложены материи? — поклонившись, спрашивает Нинон и эмоционально восклицает. — О! Какие красивые карие глаза у вас получились, моя госпожа! Они не так прекрасны, как зеленые глаза Sorcière, но смотрятся очень гармонично на вашем лице.

— Спасибо… — бормочу я, оглядываясь в поисках Франца.

Комната пуста.

— Так здесь или в зале? — повторяет свой вопрос Нинон.

Хорошая возможность выйти из замкнутого пространства.

— В зале. Не будем перетаскивать материю, — милостиво соглашаюсь я и следую за обрадованной Нинон.

Я в домашнем атласном длинном халате с широким поясом и в мягких туфельках, напоминающих мне наши балетки. Никто не прячет мое лицо. Теперь, с карим цветом глаз, это безопасно. Встреченные нами слуги склоняются в глубоких поклонах, но уже позволяют себе украдкой бросить на меня любопытный взгляд. Но это только женщины. Мужчины не смеют смотреть в лицо и даже намеренно отводят глаза.

В круглой зале с зеркальными стенами на маленьких диванчиках разложены десятки образов материи: однотонные и цветные, тонкие и плотные, нежные, простые и яркие, торжественные.

Портниха, статная женщина лет пятидесяти, и две ее помощницы, молодые девушки в серых платьях мышиного цвета, черных фартуках и белых чепцах, ждут моего появления и сразу же приседают до самого пола, образовав юбками своих платьев объемные колокола. Важно киваю, приветствуя женщин.

— Госпожа Лунет готова к примерке! Постарайтесь ее не утомить, мадам Амели! — строго обращается к портнихе Нинон. — И, пожалуйста, угощайтесь!

Две служанки заносят в залу подносы с лимонадом и свежеиспеченным печеньем, распространяющим чудесный ванильный аромат.

Никогда не думала, что снятие мерок, выбор ткани и примерка образцов могут занять столько времени! По-моему, прошло часа три, не меньше. Но было занимательно, отвлекало от дурных мыслей и постоянного ожидания пробуждения. Мадам Амели (надо поинтересоваться, что означает ее имя) оказалась в меру болтливой женщиной и очень умелой портнихой. Когда она восхищалась тем, что я училась в Институте для Обещанных Решающему, я, наконец, узнала, в чем суть этого обучения и почему все так льстят мне.

— Подумать только, — вертела она меня, снимая мерки, — девушка благородного происхождения обладает таким умом, что постигает мужские науки! Математика, жизневедение, боевые искусства!

Занятно… А если проверят? С математикой, надеюсь, благодаря Мымре Борисовне, справлюсь. Если жизневедение — это биология и география, тоже. С боевыми искусствами будет провал.

Мою снисходительную улыбку дама воспринимает за одобрение и продолжает говорить:

— Уверена, на балу нашего короля Базиля вам присвоят первый номер!

Нас, Обещанных, еще и нумеровать будут? Вспоминаю, как Ирен уверенно назвала себя первой в длинном списке. Я теперь встану в эту же очередь? Да ни за что!

Запоминаю вопросы для Франца. Они постепенно копятся и сидят в голове дружными десятками.

— Первое платье на первый бал должно быть белого цвета, вы прекрасно это знаете, — «напоминает» мне портниха. — Я подобрала к вашей красоте жемчужно-белый шелк и снежно-серебряное манто из горной ласки. Давайте набросим ткани, чтобы господин Хранитель принял решение о том, какие драгоценности вы наденете.

Меня буквально обматывают белой тканью, струящейся под пальцами, и в десятках зеркал, развешанных на круглых стенах, отражаются десятки меня, десятки кареглазых бледных девиц с восторженно распахнутыми глазами.

— Какие удивительные у вас волосы! — восклицает вдруг одна из помощниц портних.

Удивительные? Мои слегка вьющиеся темно-каштановые волосы длиной чуть ниже лопаток просто мелированные. Балаяж. Широкие пряди моих волос осветлены с отступом от корней. Мастер обещала, что хватит месяцев на шесть.

Не зная, красят ли в этом мире волосы, я на всякий случай сказала:

— Наследственное, наверное.

— Наверное? — цепляется к слову мадам Амели. — Вы сирота?

Пару секунд раздумываю: что лучше? Остаться сиротой, согласившись с предположением, или придумать себе родителей? Скорее всего, чем меньше я придумаю, тем безопаснее мне здесь будет. Поэтому я киваю.

Одновременный сочувственный вздох удивляет вошедшего в залу господина Хранителя.

— Что случилось? Моя дорогая, вам не нравятся ткани? Фасоны?

— Все нравится, господин Хранитель! — слегка склоняю голову, остальные женщины снова образуют на полу залы юбочные колокола. Это очень забавно.

— Прекрасно! — радостно восклицает Андрэ. — Для вашего первого бала я приготовлю достойное вас украшение, подходящее к вашим шоколадным глазам.

— Благодарю вас! — улыбаюсь я Хранителю. — Вы очень добры ко мне!

— Что вы! — Андрэ Бошар искренне возмущается. — Это мой долг и моя награда за долгие годы верного служения королю и императору! Это я должен благодарить судьбу и вашего опекуна за то, что он выбрал меня, чтобы доверить вас.

Пока я анализирую его слова, он добавляет:

— Ничего! Мои гонцы сегодня нагонят вашего опекуна в пути и вернут его в мой дом, чтобы я принес извинения и выплатил этому достойному человеку награду, соответствующую его и вашему статусу.

Потом, глазами показав на портниху и ее помощниц, раскладывающих ткани, он прикладывает палец к губам, напоминая мне о тайне.

Киваю. Замечательно! «Мой» опекун вернется и не узнает меня! И я… Задушена. Утоплена. Отравлена. Сожжена и развеяна по ветру.

— Я хотела бы отдохнуть, — устало говорю я Хранителю и портнихе.

Мадам Амели склоняется в покорном поклоне. Андрэ сочувственно шепчет:

— Устали, моя дорогая? Идите отдыхать! Через час подадут обед, но вы можете пообедать у себя, если хотите!

— Хочу! — сразу пользуюсь предоставленной возможностью. — И еще я хотела бы лечь пораньше спать. Без ужина, если можно. Дорога сюда была слишком утомительной.

У меня много вопросов к Францу. Еще я жду ночь, чтобы крепко заснуть и проснуться дома.

Нинон приносит мне чудесный сырный суп, пшеничные лепешки, жареные куриные крылышки и медовый чай.

— Хотите еще чего-нибудь? — спрашивает Нинон, расставляя блюда на прикроватном столике.

— Только спать, — честно говорю я. — Причем, не дожидаясь вечера.

— Поешьте и укладывайтесь, госпожа Лунет! — сочувственно кивает Нинон. — Мне прийти вам помочь?

— Ни в коем случае! — горячо возражаю я. — Я прошу до утра меня не беспокоить!

— Как скажете! — Нинон демонстрирует покорность и уважение очередным колоколом.

— Франц! — зову я.

— Спой! — неожиданно ласково отвечает мне непонятно откуда взявшийся Фамильяр. — То, чем призвала!

— Там один куплет остался! — смеюсь я, глядя на его просящую физиономию, но соглашаюсь.

И грустно я так засыпаю,

И в грезах неведомых сплю…

Люблю ли тебя — я не знаю,

Но кажется мне, что люблю!

— Как ты говорила? Толстой? — Франц усаживается рядом на мою кровать.

— Алексей, — уточняю я. — А мелодия самого Чайковского.

— Что значит самого? — уточняет Франц. — У меня пробелы с вашими идиомами!

— Петр Ильич Чайковский — самый известный в мире русский композитор, — важно и гордо сообщаю я Францу.

— О! Крылышки! — Франц восторженно смотрит на столик с накрытым обедом.

— Угощайся! — вежливо предлагаю я.

Два раза предлагать не приходится. Франц быстро хватает одно крылышко и впивается в него зубами.

— Ты разве не сущность? Твои тела разве не иллюзия? — вспоминаю я те знания, которые вложили мне в голову мои тренеры.

Урча от удовольствия, Франц довольно смеется:

— Всё так! Всё так! Только и поесть я в своем любимом облике очень люблю!

— У меня есть вопросы! — пристаю я к жующему Францу.

— Валяй! — разрешает он. — Так ведь говорит ваша молодежь? Я правильное слово выучил?

— Вроде того… — ворчу я и обзываюсь. — Ты будешь жирным, как кот Жюлиан. Как, кстати, переводится его имя?

— Жюлиан? — фыркает Франц. — Бородатый, волосатый, как-то так…

— А Амели? — вспоминаю я дородную даму-портниху.

— Амели — работа, — охотно делится информацией Франц.

— А ты? Твое имя что обозначает? — вспоминаю я. — Француз?

— Нет, — Франц с сожалением откладывает куриную косточку. — Франц означает Свободный.

— Да? — не понимаю я. — Как же Фамильяр мог получить такое имя? Как он может быть свободным? Кто тебя так назвал?

— Ну… Я купил это имя у предыдущего Хозяина, — стыдливо улыбаясь, рассказывает он.

— Что значит купил? — подозрительно спрашиваю я. — Имя можно купить? И откуда у тебя предыдущий Хозяин? Насколько мне известно, у Фамильяра может быть только один Хозяин.

— Ты знаешь мало. Информация у тебя неполная и искаженная, — недовольно отвечает Франц. — Мой предыдущий Хозяин, скажем так, отпустил меня и позволил купить себе имя.

Поскольку теория, вложенная в мою голову Антоном и Генриеттой Петровной, не совпала с практикой, я с подозрением смотрю на Фамильяра.

— И почему же ты выбрал имя Свободный? — любопытствую я. — Из духа противоречия? Вам его вообще иметь можно?

— Дух противоречия? — сузив черные глазки, хитро спрашивает меня Франц. — Нельзя, конечно, нельзя…

— Но очень хочется? — понимающе спрашиваю я, всю свою недолгую жизнь питаясь именно этим состоянием — духом противоречия.

Франц ничего не отвечает, хватая второе крылышко.

— Как ты думаешь? — решаюсь я спросить. — Если я сейчас лягу спать, я вернусь из этого сна домой?

— Ты думаешь, что это сон? — Франц перестает жевать курицу. — Правда? До сих пор?

— Почему нет?! — вступаю я в словесную схватку. — Всё так же, как в предыдущих снах, только…

— Только? — настороженно подсказывает он.

— Только нет одного противного дядечки, — вздыхаю я. — И затянулся что-то…

— Попробовать можно, — задумавшись, отвечает Франц. — Но шансов почти нет. В предыдущие прорывы тебя видел и слышал только твой «противный дядечка». Теперь видят и слышат все. Этот мир принял тебя и так просто не отпустит, скорее всего.

— Что значит не отпустит? — холодею я.

— Знаешь, давай попробуем! — воодушевляется Франц. — Ты здесь сутки. Может и получиться. Тем более того «противного дядечки» еще не видела.

— Ты мне поможешь? — строго спрашиваю я, надеясь.

— Ты возьмешь меня с собой? — не менее строго отвечает он вопросом на вопрос.

— Как? — не понимаю я. — Возьму. Скажи — как!

— Достаточно взяться за руки, — объясняет он. — А когда начнешь засыпать, скажешь, свое имя и мое, четко произнесешь, что я с тобой.

— Какое имя? Лунет? Люба? — воодушевляюсь я.

— Люююба? — смешно тянет Франц. — Твое имя Люююба?

— Меня всю жизнь зовут Люба! — отвечаю я гордо. — Полное имя — Любовь!

— Сильно! — соглашается Франц. — И эта ваша традиция с маленьким и большим именем просто замечательная! Я бы сказал — охранная! Этому миру поучиться бы! Но с французскими именами это невозможно.

— Так что нужно сделать, чтобы у меня… у нас всё получилось? — тороплю я Фамильяра.

— Прежде всего, заснуть по-настоящему, без заговоров и без специальных напитков, — Франц становится серьезным и собранным.

Чувствуя страшную усталость, я искренне верю, что хочу спать и быстро засну, как только лягу.

— Я готова! — торжественно говорю я, ложась на кровать на спину и вытягивая руки по швам.

— Эх! — вздыхает Франц, забираясь на кровать и ложась рядом. — Попробуем!

— Попытка не пытка, говорят у нас! — напутствую я Фамильяра, который цепляется за мою руку.

— Помни, когда начнешь засыпать, скажешь, свое имя и мое, четко произнесешь, что я с тобой! — сердито и строго напоминает Франц.

— Мне как-то неуютно спать со стариком, — честно говорю я Францу. — Уж не обижайся!

— Пожалуйста! — ворчит он, и через секунду меня крепко держит за руку милая Аленка, доверчиво прижимаясь к моему боку и глядя на меня круглыми голубыми глазами.

Мы некоторое время лежим молча, но сон не приходит. Сердце бьется крупными толчками. Ни о каком сне не может быть и речи!

— Расскажи мне об этом мире, — шепотом прошу я Аленку.

И маленькая девочка скрипучим голосом Франца повествует мне долгую и странную историю этого мира.

Мир называется Ламмерт, что означает Яркие Земли. Это мощная империя с императором по имени Раймунд, Мудрый Защитник, чья семья несколько столетий защищает Три Королевства: Южное, Северное и Восточное.

— А наше королевство какое? — мне становится очень любопытно.

— Южное. Им правит король Базиль. Кстати, Базиль и переводится, как Король, — старческим голосом отвечает Аленка, мило улыбаясь и показывая ямочки на щеках.

— А что за Институт закончила Лунет? — задаю я еще один важный вопрос.

— Институт будущих Обещанных, — откровенно зевает Аленка. — В нашем мире остался последний Решающий. Ему нужна Дестинэ, Предназначенная. Но Предназначенных тоже больше нет. Более пятисот лет назад последняя Дестинэ — Сорсьер безвозвратно исчезла. Но весь мир ее ждет. Раз родился Решающий, значит, где-то есть и Дентинэ.

— И зачем они нужны? — не понимаю я. — Решающий миру, а Решающему Предназначенная?

— Решающий — гарант мира в Империи и за ее пределами, — рассказывает Аленка. — Только он может принять решения, связанные с Тьмой и Хаосом. Только с ним они считаются. Пока не родился последний Решающий, Империя потеряла Западное Королевство.

— Я спросила про Институт, — напоминаю я.

— Дестинэ найти не могут, хотя все лучшие имперские ищейки трех королевств в поисках долгие годы. Последние десятилетия бытует мнение, что Дестинэ, если и существует, то находится в Западном Королевстве, в которое ни у кого нет доступа. Древние книги подсказали нам, что заменить Предназначенную могут Обещанные, только их надо с раннего детства к этому готовить, — лениво вещает Аленка, умиляя меня морганием.

— То есть их готовят в специальном Институте, этих Обещанных? — подытоживаю я. — И куда девать такую кучу невест? Их сотни?

— Ровно сто, — зевает Аленка. — Их должно быть ровно сто, чтобы обеспечить стратегический запас.

— Стратегический запас невест? — хохочу я. — А он, ваш Решающий, не лопнет? Ничего у него не треснет?

— Это очередная идиома? — оживляется сонная Аленка. — Что лопнет и треснет?

— Обычно, харя! — продолжаю я смеяться. — Ну, две, ну, три… Но сто!

— Дело в том, что между Обещанной и Решающим должна возникнуть глубокая связь. Ее обучения недостаточно, — хихикая, объясняет Аленка. — А недавно найденные Древние Свитки подсказали, что, кроме Обещанных, можно надеяться на Именуемых. Их должен принять алтарь. Недавно у Решающего должна была быть свадьба как раз с Именуемой, но не вышло почему-то…

Мы с Фиакром точно знаем, почему не вышло, но Францу-Аленке я этого рассказывать не спешу.

— Резюмируй! — прошу я. — Информации слишком много.

— В общем, Решающий раз в месяц устраивает бал для Обещанных, дает им номера. Проверяет, не Именуемые ли они. В этом случае шансы найти подходящую пару возрастают во много раз, — быстро и четко произносит Аленка.

— Как на собачьей выставке? — вяло возмущаюсь я. — Номера? Слушай! А ему все эти бабы зачем? Нельзя Решающему быть холостым? Зачем такие тяжкие муки и такие долгие поиски?

— Нельзя, — слышу я сквозь сон голос Франца и чувствую прикосновение детских пухлых пальчиков. — Главная сила приходит к Решающему после брачного союза с Предназначенной, или Обещанной, или Именуемой. После консумации, конечно.

— Еще бы… Устроился… Ходок… — ворчу я. — Как в сору роется…

— Есть еще очень важные факты, которые тебе стоит знать о Решающем и этом мире, — последние слова, которые я слышу, прежде чем заснуть.

— Я, Любовь Тихомирова, возвращаюсь в свой мир и беру с собой Фамильяра Франца, — четко произношу я и засыпаю.

Уже утром я буду дома. Сразу попрошу помощи у родителей. Пусть поднимают свои связи и помогут арестовать этих мошенников: Антона, Елену и даже Генриетту Петровну. Дело без галлюциногенных веществ не обошлось точно! Как бы не проснуться в сумасшедшем доме или психиатрической клинике.

— Госпожа Лунет! Госпожа Лунет! — мягко, боясь напугать, будит меня Нинон. — Уже полдень. Пора завтракать и готовиться к встрече с ювелиром.

Нинон встречаю злым взглядом и кислым выражением лица. Я осталась здесь. Я или в наркотической коме, или… переместилась.

После утреннего туалета, гигиенических процедур, расчесывания волос и сооружения прически, во время которых молчу, отказываюсь идти на завтрак, требуя его в комнату.

— У меня болит голова! — единственные слова, которые слышит от меня служанка.

— Ты где? — раздраженно спрашиваю я, когда за Нинон закрывается дверь.

— Здесь! — старичок сидит на туалетном столике в новом халате и новых мягких остроносых туфлях, на седой голове белая чалма с крупным драгоценным синим камнем.

— Ничего не вышло! — возмущаюсь я, удерживая слезы. — Почему?

— Тут две причины, — спокойно рассуждает мой Фамильяр. — Либо ты не Любовь Тихомирова, либо тот мир не твой. Скорее всего… и то, и другое.

— И что мне делать? — выдыхаю я в ужасе.

— Выполнять свое предназначение, — прожигая меня черным взглядом, отвечает Франц. — Или погибнуть.