Короткая победоносная война

Глава 12

— Спасибо, Мак. Как всегда, восхитительно, — поблагодарила Хонор стюарда, когда тот разлил вино.

Коммандер Мишель Хенке, сидевшая на другом конце стола, присоединилась к комплиментам, и МакГиннес с улыбкой пожал плечами.

— Что-нибудь еще, мэм?

— Нет, все отлично. — Он начал собирать десертные тарелки, но она махнула рукой. — Оставь их пока, Мак. Я тебя позову.

— Конечно, мэм.

МакГиннес с легким полупоклоном исчез, а Хонор, вздохнув, откинулась на спинку стула.

— Если он будет кормить тебя так каждый вечер, ты скоро станешь похожа на древний докосмический дирижабль, — предупредила ее Хенке, и Хонор рассмеялась.

— Нимиц, может, и станет.

Хонор нежно улыбнулась древесному коту. Тот лежал на животе, растянувшись во всю длину на полке над ее письменным столом и свесив все свои шесть лап. Такое непередаваемое тихое урчание мог издавать только плотно поевший кот, пребывающий в гармонии со всей Вселенной.

— Да и как мне потолстеть? — продолжала она, качая головой. — Пол регулярно швыряет меня по всему залу! Да и адмирал уже измотал!

— Полностью согласна, — горячо подхватила Хенке.

Они обе страдали от бесконечного потока бумажной работы. Мишель хотела сказать что-то еще, но замолчала и с хмурым видом откинулась на спинку стула, поигрывая фужером.

— И все же мы делаем успехи, — заметила Хонор. — Через неделю-другую верфь вернет нам «Нику». Думаю, будет немного легче, когда мы полностью сформируем эскадру в космосе со всеми подразделениями, завершим организационный период и примемся за дело.

— Гм. — Мишель рассеянно кивнула, по-прежнему глядя в фужер с вином, затем подняла голову и неожиданно спросила: — А адмирал Паркс?

— А что с ним?

Тон Хонор стал сдержанным, и Хенке хмыкнула.

— Я случайно выяснила, что ты — единственный капитан флагманского корабля в этой оперативной группе, которого ни разу не пригласили на борт «Грифона» для участия в совещании. Это что, простая оплошность?

— У него не было никакой причины приглашать меня на «Грифон», — недовольно сказала Хонор, и Мишель хмыкнула погромче.

— Довольно странно, когда адмирал не приглашает к себе капитана вновь прибывшего боевого корабля даже для визита вежливости, Хонор. А если этот капитан к тому же капитан флагманского корабля вновь создаваемого подразделения и ее не приглашают ни на одно совещание руководителей эскадры, это становится более чем странным.

— Возможно. — Хонор сделала глоток вина и, вздохнув, отставила бокал в сторону. — Нет, не «возможно». Вначале я думала, что нахожусь в немилости из-за третьего энергоблока, но это предположение утратило смысл неделю назад.

— Верно. Я не знаю, в чем проблема, но очевидно, что она существует. И наши люди начали это замечать. Им не нравится, что адмирал с пренебрежением относится к их капитану.

— Но это не отражается на них! — резко ответила Хонор.

— Они беспокоятся не об этом, — тихо ответила Хенке. Харрингтон недовольно заерзала.

— Но ведь я ничего не могу с этим поделать. Он выше меня по званию, если ты помнишь.

— А ты говорила об этом с адмиралом Сарновым?

— Нет, и даже не собираюсь! Если у адмирала Паркса какие-то проблемы со мной, то это мое дело, а не адмирала Сарнова.

Мишель кивнула. Но не в знак согласия, а просто потому, что не сомневалась в ответе Хонор.

— Тогда что у нас завтра по расписанию? — спросила Хенке.

— Больше тренажеров, — ответила Хонор, соглашаясь переменить тему разговора с едва заметной улыбкой благодарности. — Учения с конвоируемой транспортной колонной. Во-первых, мы должны защитить ее «от налетчиков, действующих в неизвестном составе», а затем развернуться и атаковать их против эскорта из дивизиона дредноутов.

— Ух! Надеюсь, то, что доставит этот «конвой», оправдает наши мучения.

— Солдат, не спрашивай «зачем»! — важно сказала Хонор. Мишель расхохоталась.

— Итак, поскольку завтра нас пригласят совершить великую жертву в честь Родины и Короны, я лучше возьму пример с Нимица и немного посплю.

Мишель начала подниматься, но Хонор жестом остановила ее.

— Что-то еще? — удивленно спросила Мика.

— Вообще-то говоря… — заговорила Хонор, и голос ее прервался. Она опустила глаза на льняную скатерть и стала водить по ней вилкой.

Хенке откинулась на спинку стула, с удивлением наблюдая, как лицо ее командира покрывается яркими красными пятнами.

— Помнишь, когда мне нужен был совет, там, на острове Саганами? — спросила Хонор спустя некоторое время.

— Какой совет? По вычислениям?

— Нет, — еще больше смутилась Хонор. — Личный.

Мика ухитрилась не вытаращить глаза и кивнуть после почти незаметной паузы, вызванной сомнениями. Хонор пожала плечами.

— Даже больше. Речь идет… о вещах, которым я никогда не обучалась, а сейчас хочу научиться.

— Каким вещам? — осторожно спросила Мишель.

— Самым разным!

Хонор снова поразила ее — она издала короткий, почти без выдоха смешок и выронила из рук вилку. Лицо ее все еще пылало, но смех будто разрушил какой-то внутренний барьер. Улыбнувшись, она продолжила.

— В общем, мне нужно помочь с макияжем.

— Макияжем?

Слово — от неожиданности — вырвалось наружу чересчур резко, но Хенке успела подавить в голосе оттенок скептицизма. И обрадовалась, что успела, — заметив блеск в темных глазах Хонор.

— Конечно, в прошлом я в любой момент могла бы обратиться за помощью к маме, она пришла бы в восторг и принялась меня учить… Может, именно в этом и кроется проблема. Она бы решила, что «ледяная дева» наконец растаяла, и только Господь знает, чем бы это закончилось. — Хонор снова засмеялась. — Я тебе никогда не рассказывала, что она хотела мне подарить на выпускной вечер?

— Нет, кажется, не рассказывала, — сказала Хенке, чувствуя, как нарастает внутри удивление. При всей их близости личная жизнь Хонор была защищена крепостными стенами, и, как подозревала Мишель, проникнуть внутрь способен был только Нимиц. Эта Хонор — задыхающаяся, с горящими глазами — была ей совершенно не знакома.

— Она хотела купить мне в Лэндинге вечер с одним из лучших мужских «эскортов». — Хонор покачала головой и захихикала над обалдевшей Мишель. — Неужели не понимаешь? Великовозрастная высоченная деревенская разиня-энсин с меховой шкуркой вместо волос — рядом с очаровательным самцом! Боже, я бы, наверное, умерла! И только представь, что бы подумали соседи, если б увидели нас вместе!

Хенке рассмеялась, представив себе эту картину, потому что Сфинкс, несомненно, был самой целомудренной из всех планет Королевства. На Мантикоре лицензированная профессиональная проституция была фактом жизни. Совсем не обязательно пользоваться ее услугами, но все знали, что «кто-то другой» ими пользуется. На Грифоне куртизанки также не считались исключительным явлением, но на Сфинксе они были поистине чрезвычайно редкими птицами. Но она легко поверила, что Алисон Харрингтон именно так и поступила бы. Мать Хонор была иммигранткой с планеты Беовульф системы Сигмы Дракона, а сексуальные нравы, процветавшие там, могли напугать даже коренного мантикорца, не говоря уж о жителе Сфинкса.

Женщины внимательно посмотрели друг на друга, обе увидели одно и то же: почти дьявольский восторг на лице подруги — и смешки превратились в гомерический хохот. Но потом веселье Хонор пошло на спад, и она, глубоко вздохнув, откинулась на спинку стула.

— Иногда я жалею, что не позволила ей сделать это, — задумчиво сказала она. — Я могла бы довериться ей: она выбрала бы для меня самого лучшего, и, может быть, тогда…

Она замолчала и махнула рукой. Понятно. Мишель знала Хонор уже почти тридцать стандартных лет, и за все это время в ее жизни не было ни одного мужчины. Ни единого намека на какой-нибудь роман! — что казалось еще более странным, если учесть, как легко она сходилась и как близко дружила с офицерами-мужчинами.

А может, и не странно. Хонор, конечно, не считала себя пугалом, но, к сожалению, с юности воспринимала себя как высоченную разиню и лошадь с мордой, вырубленной топором. Конечно, она была не права, но Мишель понимала, как легко ошибиться — в ту или другую сторону, — оценивая собственную внешность. Да еще этот чертов Павел Юнг, единственный мужчина на острове Саганами, проявлявший интерес к мисс гардемарину Харрингтон, — и этот мужчина попытался изнасиловать ее, когда она не ответила на его чувства. Хонор похоронила этот эпизод в памяти, но только Господь знает, как он повлиял на девушку, которая уже поверила, что она безобразна.

И все же Мишель Хенке подозревала, что была еще одна причина, в которой сама Хонор себе отчета не отдавала. Дело было в Нимице. Мика Хенке помнила ту отчаянно одинокую девушку, которую определили ее соседкой по комнате на острове Саганами, но одинокой она была только по отношению к людям. Что бы с ней ни происходило, Хонор всегда твердо знала — и это была не вера, но доказанный факт, — что существует во Вселенной создание, которое любит ее… И создание это было эмпатом. Хенке знала нескольких людей, которых приняли древесные коты, и каждый из них, казалось, требовал от личных отношений больше обычного. Они требовали доверия. Абсолютного, всеохватывающего доверия. Очень немногие человеческие существа способны на такое. Хенке это всегда понимала. Именно поэтому ей так сильно хотелось завоевать дружбу Хонор. Но она ощущала, хоть и смутно, что эта потребность в доверии способна разрушить чувства, более глубокие, чем дружба, потому что спутник древесного кота всегда видел своего партнера-человека насквозь: откровенен ли? достоин откровенности? В каком-то смысле ценой, которую они заплатили за узы, связывавшие их с котами, была некоторая холодность и отчужденность от других людей. Особенно от возлюбленных, с их непостижимой способностью причинять боль.

Кое-кто из людей, принадлежащих древесным котам, решался на короткие случайные связи, намеренно удерживая отношения на самом поверхностном уровне, чтобы не тревожить своих стражей, но для Хонор такой способ был неприемлем. Она не могла так поступить. И, что более важно, она и не смогла бы. Вопреки материнскому влиянию в душе она была слишком сфинксианкой… слишком упрямой и честной.

— Ну, что было, то прошло, — вздохнула Хонор, прерывая размышления. — Я не могу вернуться в прошлое и переделать его, но боюсь, оно лишило меня необходимых навыков, которые другие люди считают естественными. — Хенке заметила, что она дотронулась до левой половины лица, и криво усмехнулась. — Например, макияж.

— Знаешь, на самом деле ты в нем не нуждаешься, — мягко сказала Мишель.

И это была правда. Она никогда не видела, чтобы Хонор красила губы, но это не уменьшало ее яркости и точеной привлекательности.

— Миледи, — со страстью возразила Хонор, то ли смущаясь, то ли смеясь, — мое лицо нуждается в любой помощи, какую вы можете оказать.

— Ты не права, но я не буду с тобой спорить… — Мишель склонила голову набок, слегка улыбнулась. — Надо полагать, ты хочешь, чтобы я помогла тебе восполнить — гм! — пробелы в твоем образовании? — Хонор кивнула, и в глазах Хенке вспыхнула ласковая насмешка. — Или лучше сказать — недостачу в твоем арсенале? — подразнила Мишель и рассмеялась, поскольку Хонор вновь покраснела.

— Всего понемногу, — с достоинством ответила она, собрав все свое самообладание.

— Ну что же… — Мишель задумчиво поджала губы. — Ты знаешь, у нас совершенно разные типажи.

— Что это значит?

— О боже! — простонала Хенке, подняв глаза к небу: какая фантастическая невинность! Какое крайнее невежество в науке кокетства!

Хонор выглядела удивленной, и Мишель замотала головой.

— Значит, так. Доверься мне. Вообще-то моя мать всегда настаивала на том, чтобы все ее дочери в тонкостях овладели искусством охоты за мужчинами. Думаю, я смогу помочь тебе, но для этого мне надо устроить налет на корабельный магазин. Ничего из моей косметики тебе не подходит, это ясно. — Она нахмурилась и мысленно пробежала перечень самого необходимого, потому что в точности ей было известно только одно: в аптечке Виктории косметика отсутствовала напрочь. — Как скоро ты хочешь достичь желаемого результата? — спросила она.

— Примерно в течение недели? — почти нерешительно предположила Хонор, и Хенке, к ее чести, ухитрилась не улыбнуться.

— Думаю, мы справимся. Итак, сегодня четверг? Что ты скажешь, если в будущую среду я отложу свои дела где-нибудь перед ужином и обучу тебя превращаться в ослепительную красавицу?

— В среду?

Хонор снова покраснела. С рассеянным видом она отвела взгляд и принялась внимательно изучать настенный портрет королевы. Мишель пришлось срочно подавить очередной приступ смеха, потому что вот уже шесть недель по средам Хонор регулярно обедала вечером с Полом Тэнкерсли.

— Среда подойдет, — согласилась она через минуту.

— Договорились. А пока что, — Хенке поднялась, — мне понадобится увольнительная, завтра, на несколько часов. Встретимся для обсуждения занятий на тренажерах-имитаторах в шесть тридцать?

— Почему нет? — Хонор, казалось, почувствовала облегчение, заговорив о работе, она медленно отвела глаза от портрета королевы Елизаветы и улыбнулась. — И… спасибо, Мика. Большое спасибо.

— Ну вот еще! Для чего же тогда друзья? — рассмеялась Мишель, затем расправила плечи и щелкнула каблуками, завершая разговор. — С этими словами позвольте откланяться, доброй ночи, мэм.

— Доброй ночи, Мика, — сказала Хонор, и ее улыбка сопровождала коммандера до самого люка.

— … и я думаю, леди и джентльмены, что это касается практически всех, — сказал Йенси Паркс. — Благодарю вас, и всем доброй ночи.

Собравшиеся офицеры эскадры поднялись и, вежливо кивнув, покинули зал. Все, кроме одного, и Паркс удивленно поднял брови, увидев, что контр-адмирал Марк Сарнов остался в кресле.

— Вы что-то хотите, адмирал? — спросил он.

— Да, сэр, — спокойно ответил Сарнов. — Я могу поговорить с вами? — Он быстро посмотрел на коммодора Капра и капитана Хёрстона, затем снова на Паркса. — Наедине, сэр.

Паркс резко вдохнул. Он чувствовал, что Капра и Хёрстон тоже удивлены. Сарнов говорил скромно и уважительно, но настойчиво, а зеленые глаза были чересчур спокойны. Капра хотел что-то сказать, но адмирал жестом остановил его.

— Венсан, Марк, вы не оставите нас на минуту? Когда мы с адмиралом Сарновым закончим, я присоединюсь к вам в кают-компании и мы продолжим анализ передислокаций.

— Конечно, сэр.

Капра встал, глазами дав знак операционисту флота подняться, и оба вышли из зала. Дверь за ними закрылась. Паркс, откинувшись в кресле, поднял руку открытой ладонью к Сарнову:

— Так о чем вы хотели поговорить со мной, адмирал?

— О капитане Харрингтон, сэр, — ответил Сарнов. Глаза Паркса сузились.

— А что с капитаном Харрингтон? Есть проблемы?

— Не с нею, сэр. Ее работой я доволен. Но есть причина для разговора.

— Вот как?

— Да, сэр. — Сарнов с вызовом встретил взгляд своего командира. — Могу я узнать, сэр, почему капитан Харрингтон — единственный флагманский капитан, ни разу не приглашенный для совещания на борт «Грифона»?

Паркс с невозмутимым выражением лица глубже откинулся назад и забарабанил пальцами по ручке кресла.

— Капитан Харрингтон, — сказал он, выдержав минуту, — была полностью занята возвращением в строй своего корабля и знакомством с обязанностями капитана флагманского корабля, адмирал. И я не видел причин отвлекать ее от неотложных забот для участия в рядовых совещаниях.

— При всем моем уважении, сэр Йенси, я не думаю, что это правда, — сказал Сарнов. Паркс побагровел.

— Вы называете меня лжецом, адмирал Сарнов? — сухо спросил он.

Подчиненный, не отводя глаз, покачал головой.

— Нет, сэр. Возможно, мне следовало сказать так: я не верю тому, что ее плотное расписание — единственная причина, по которой вы лишили ее доверия.

Паркс со свистом втянул воздух сквозь зубы, глаза его заледенели — как и голос:

— Даже если допустить, что это правда, я с трудом понимаю, каким образом мои отношения с капитаном Харрингтон касаются вас, адмирал.

— Она капитан моего флагмана, сэр, и чертовски хороший капитан, сэр, — ответил Сарнов тем же спокойным тоном. — За прошедшие одиннадцать недель она не только освоила свои обязанности по эскадре, к моему полному — абсолютному — удовлетворению, наблюдая одновременно за ремонтом собственного корабля. Она продемонстрировала почти невероятное искусство в тактических маневрах, заслужила уважение всех моих капитанов и взвалила на свои плечи добрую половину забот капитана Корелл. Скажу больше, она выдающийся офицер с огромным опытом, которым мог бы гордиться любой капитан, ей практически нет равных. А исключение Харрингтон из числа участников совещаний оперативной группы может означать только то, что вы не очень доверяете ей.

— Я никогда не говорил и даже не намекал, что не доверяю капитану Харрингтон, — холодно сказал Паркс.

— Наверное, никогда не говорили, сэр, но, вольно или невольно, вы дали это понять.

Паркс выпрямился в кресле, лицо его окаменело. Было ясно, что он в ярости, а в глазах можно было прочесть даже нечто большее, чем ярость, когда он подался вперед, к Сарнову, и сказал:

— Позвольте мне прояснить одну позицию, адмирал. Я не потерплю нарушения субординации. Ясно?

— Я не собирался нарушать субординацию, сэр Йенси. — Обычно мелодичный тенор Сарнова стал плоским, почти болезненно нейтральным, но решительным. — Как командир вверенной мне эскадры линейных крейсеров, находящейся в вашем подчинении, я считаю своим долгом поддерживать своих офицеров. И если я вижу, что с одним из них поступают нечестно или несправедливо, моя обязанность — найти объяснение подобного отношения к нему или к ней.

— Хорошо. — Паркс снова откинулся на спинку стула, чувствуя, как внутри кипит гнев. — В таком случае, адмирал, я буду предельно откровенен. Мне не нравится, что капитан Харрингтон назначена в эту оперативную группу. Видите ли, я не доверяю ее способности размышлять здраво.

— Сэр, при всем моем уважении я не понимаю, как вы может судить о ее здравомыслии, ни разу не повстречавшись с нею.

Правая рука Паркса вцепилась в край стола, в глазах появилось угрожающее выражение.

— Ее личное дело ясно показывает, что она вспыльчива и порывиста, — холодно сказал он. — Она стала личным врагом Клауса Гауптмана, а мне вряд ли надо вам объяснять, насколько влиятелен картель Гауптмана. Или как сложно развивались отношения Гауптмана с флотом на протяжении многих лет. Учитывая напряженность на границе с НРХ, обострять отношения Королевского Флота Мантикоры с Гауптманом — я имею в виду, еще сильнее обострять их — очевидная глупость со стороны любого офицера. Потом, это нарушение субординации после «Василиска», когда через голову адмирала Хэмпхилл она обратилась в Комиссию по развитию вооружения. Все, что она сказала, разумеется, следовало довести до сведения Комиссии, но сделать это в частном порядке и, по крайней мере, хотя бы в минимальном объеме соблюсти военную этику. Определенно, Харрингтон продемонстрировала полное непонимание ситуации, использовав один из самых важных органов власти, чтобы публично поставить в неловкое положение флагманского офицера на службе Короны! Этого ей было мало. Она оскорбила и избила дипломатического представителя правительства Ее Величества на Ельцине. Затем предъявила ультиматум главе дружественного государства. И хотя в ее личном деле нет соответствующей записи, всем известно, что после битвы при «Вороне», если бы ее не удержали силой, она расстреляла бы находящихся под ее охраной военнопленных! Военные заслуги могут быть сколь угодно блестящими, но подобное поведение указывает на хроническую неуравновешенность. Эта женщина — настоящая пороховая бочка, адмирал, и я не хочу, чтобы она находилась под моим командованием!

Паркс разжал руку и откинулся назад, тяжело дыша, но Сарнов не желал уступать ни сантиметра.

— Я не согласен, сэр, — тихо сказал он. — Клаус Гауптман прибыл на «Василиск», чтобы запугать ее и заставить пренебречь долгом офицера Короны. Она отказалась, и только благодаря действиям капитана Харрингтон — за что она и получила вторую высшую награду Королевства «За доблесть» — «Василиск» не принадлежит сейчас Народной Республике. Что касается ее выступления в Комиссии по развитию вооружения, она коснулась только тех вопросов, для обсуждения которых Комиссия ее туда пригласила, и сделала это деликатно и умно. А если выводы Комиссии поставили в затруднительное положение его председателя, то, конечно, это не является ошибкой или виной Харрингтон. На Ельцине, как офицер Ее Величества, — продолжил Сарнов ровным голосом, но его спокойствие никого не могло обмануть, — она оказалась в почти безнадежной ситуации. Ни один разумный человек не станет обвинять ее за неисполнение приказа мистера Хаусмана сдать Грейсон масадцам и Хевену, поскольку приказ был незаконным. Вместо этого она предпочла сражаться, несмотря на численное превосходство противника. Я не одобряю физическую расправу с Хаусманом, но я могу ее понять. А что касается «военнопленных», которых она якобы пыталась убить, то позвольте напомнить вам, что этот самый «военнопленный» был высшим офицером базы «Ворон». Именно он отдал приказ об убийстве, пытках и массовом изнасиловании военнопленных-мантикорцев. При тех обстоятельствах я лично расстрелял бы ублюдка, в отличие от капитана Харрингтон, которая прислушалась к союзникам, отговорившим ее от этого, так что его смогли по закону осудить и приговорить к смерти. Более того, оценка действий капитана Харрингтон правительством Ее Величества совершенно ясна. Позвольте вам напомнить, что она не только возведена в рыцарское достоинство и удостоена звания пэра как графиня Харрингтон, но является единственной иностранкой на Грейсоне, когда-либо представленной за героизм к Звезде Грейсона.

— Графиня! — фыркнул Паркс. — Да это всего-навсего политический жест, чтобы угодить грейсонцам и прибавить веса тем наградам, которыми они ее засыпали!

— Допустим, сэр, это больше, чем простой политический жест, хотя я не отрицаю, что Грейсон он порадовал. Хотя, если бы ей пожаловали титул, положенный почетному гражданину Грейсона и соответствующий размерам ее владений на Грейсоне, графиней ее делать не следовало. Она стала бы герцогиней Харрингтон.

Паркс пристально посмотрел на него и молча прикусил губу. Сарнов был прав, и он понимал это. Младший по рангу адмирал выждал минуту и продолжил:

— Подвожу итоги, сэр. По всем имеющимся сведениям, с теми, кто не устраивал ей провокаций, она всегда была вежлива и учтива. Нет никаких данных о ее небрежном отношении к своим обязанностям. А на ваше высказывание о том, что вы не хотите, чтобы она служила под вашим командованием, я могу сказать только, что рад заполучить такого подчиненного. И если она останется моим флагманским капитаном, то ее положение и заслуги требуют, чтобы к ней относились с должным уважением.

Оба замолчали, и Паркс, видя в глазах Сарнова ультиматум, почувствовал, как медленной, бурлящей лавой в нем поднимается гнев. Избавиться от Харрингтон можно было, только избавившись от Сарнова, и Паркс это понимал. Он знал это с самого начала — с той минуты, когда Адмиралтейство решило назначить к нему обоих и отдало Харрингтон «Нику». Хуже того, Сарнов был вполне способен подать официальный протест, если Паркс попытается уволить Харрингтон, а за исключением ее очевидной неспособности или нежелания обуздывать дурной характер, у него не было никаких оснований для ее увольнения. Особенно если учесть, что Сарнов будет характеризовать соответствие Харрингтон занимаемой должности в исключительно превосходных степенях.

Он бы очень хотел в ответ уволить контр-адмирала за нарушение субординации и отослать обоих, но не мог. Глубоко в душе он понимал, что им движут его собственное самолюбие, гнев и разочарование. Не только потому, что ему придется теперь терпеть Харрингтон, но и потому, что он сам себя загнал в идиотское положение, позволив этому нахальному молодому человеку читать лекции о флотских правилах приличия… и ведь тот был абсолютно прав, черт его побери!

— Хорошо, адмирал Сарнов, — произнес он после бесконечной минуты грозовой тишины, — чего вы хотите от меня?

— Я прошу только, сэр, чтобы капитан Харрингтон пользовалась таким же уважением и таким же доступом к разработке операций нашей группы, какие гарантированы любому другому капитану флагманского корабля, находящегося под вашим командованием.

— Ясно. — Паркс расслабил мышцы, посмотрел на контр-адмирала с явным неудовольствием и вздохнул. — Очень хорошо, адмирал. Я предоставлю капитану Харрингтон возможность доказать мне, что я ошибался на ее счет. И я надеюсь, что ей это удастся. Ради вас обоих.