Консультант для дознавателя-аристократа

Глава 26. Три дня до рассвета

Я всегда считала себя человеком дисциплины. План — ориентир, холодный расчёт — подушка безопасности, а любая эмоция — отвлекающий шум.

Но в эти три дня шум стал особенно настойчивым.

После собрания в Голубом зале я практически не спала. Перепроверяла жучки, чистила артефакты записи, составляла карту побега, составляла ещё одну … и ещё.

Я знала, где находится Старый павильон Семи Кольцевых Дворов — бывшее императорское убежище времён Войны Трёх Небес. Сейчас он числился как «закрыт на реставрацию». Удобно. Тихо. Идеально.

Я продумывала каждый шаг, от одежды до фразы, которую произнесу первой в случае раскрытия. Даже отрепетировала, как упаду, если начнётся бой.

Провалов не должно быть. На карту поставлено слишком многое.

И всё бы шло по плану…

Если бы не Юнчжи.

Он будто почувствовал, как сильно я отдалилась.

Не задавал прямых вопросов, не навязывался — просто… был рядом. Почти слишком идеально.

В первую ночь он внезапно предложил прогуляться.

— Цветы в Саду Нефритового Плавника начинают цвести. Это недолго длится. Увидим вместе?

Я кивнула. Просто кивнула. Хотя внутри всё сжималось от тревоги.

Сад был похож на акварель: сотни белоснежных лепестков, лунный свет, играющий на водной глади, тень мостика, под которым плавали ленивые рыбы.

Юнчжи говорил мало, но каждое слово было будто выткано шелком. Он вспоминал детство, как отец учил его владеть веером не для боя, а для баланса дыхания. Как в их деревне верили, что каждый вдох — обещание миру.

А я... смеялась. И злилась на себя за это.

На следующий день он приготовил ужин. Сам.

Принёс со двора плоды личи, заварил лунный чай с кристалликами персика и подал в фарфоровых чашах с золотыми драконами.

— Сегодня ты не шпион. Сегодня ты просто гостья.

Я ответила что-то остроумное, но глаза не могли отвести от его рук. От его лица.

И в груди снова зашевелилось то самое — тепло, знакомое и чужое одновременно.

Сначала я думала, что это просто вежливость.

Потом — что забота.

Но к вечеру второго дня стало ясно: Юнчжи вёл осаду.

Он буквально не отходил от меня ни на шаг.

— Никки, может вместе пройдёмся на рынок?

— Сегодня в парке будет выступление танцовщиц из Хэйлун — редкость. Я достал билеты.

— Я нашёл новое место, где готовят лучшие в Империи пирожки с лотосом. Только не пробуй без меня!

Каждая мелочь превращалась в повод провести ещё чуть-чуть времени со мной.

Я вставала — он уже предлагал завтрак.

Я выходила — он уже держал зонт.

Я возвращалась — на подоконнике уже стояла заварка редкого янтарного улуна, с которой "надо начинать разговор о смысле бытия".

И ещё — разговоры.

Он говорил со мной бесконечно.

Сначала о мелочах: рецепты, уличные сказания, философия Пяти Осьминогов (я до сих пор не уверена, что это не его выдумка).

Потом — глубже: про старшего брата, которого он никогда не смог превзойти. Про свою мечту — уйти однажды в горы и преподавать боевое дыхание детям.

— Хочется тишины. И тех, кто слушает не только ушами, — говорил он, глядя мне в глаза так, что у меня сводило живот.

А вечера… вечера он устраивал будто тайные свидания, и не спрашивал, хочу ли я этого.

Однажды я вошла в дом и обнаружила, что все фонари заменены на бумажные светильники с сакурой, а по полу тянется дорожка из лепестков.

— Сегодня день спокойствия сердца, — сказал он с мягкой улыбкой. — Традиция — ужин при лунном свете. Я хочу, чтобы ты это почувствовала.

Он подал еду сам, не подпуская слуг.

Медленно, с ритуальной точностью, как будто подавал не рис и рыбу, а какую-то священную истину.

И потом — разговор. Всегда разговор.

Я пыталась удержать расстояние, но между этими разговорами о детстве, между его прикосновениями к чашке, когда он передавал мне чай, и между взглядом, который он клал поверх моих плеч как невесомый шарф… я терялась.

Я не знала — играет ли он.

Или я уже больше не играю.

Он не задавал вопросов о моей работе. Не спрашивал о моём беспокойстве. Но взглядом всё говорил.

И это — раздражало.

Я не просила его лезть в душу. Не звала в эти прогулки.

Но каждый вечер он обволакивал меня как шёлковый туман: красиво, незаметно, неотвязно.

На третий день он нарочно задержал меня у старой беседки с видом на озеро.

Он не просто хотел провести время — он хотел остановить меня.

— Знаешь, Никки, — сказал он, глядя на темнеющее небо, — есть в тебе что-то, что нельзя не замечать.

Я промолчала. Потому что если бы сказала хоть слово — это что-то прорвалось бы наружу.

Но внутри я знала: я не могу ему верить.

Не сейчас. Не здесь.

Не с тем, что я знаю.

И не с тем, что готова сделать.

Потому что даже если он невиновен — он отвлекает меня от главного.

А главное — торги через три дня.

И они могут стоить мне жизни.

А может — свободы.

На третий день — он снова пригласил меня гулять.

— На крыше старого театра можно смотреть звёзды. Я нашёл путь, чтобы забраться.

Мы сидели там, под ночным небом, укрывшись от ветра, и говорили о снах. Он рассказал, что ему снится, будто он идёт по мосту из бумаги — и под ним только облака.

— Если сорвусь — улечу. Если дойду — проснусь. Каждый раз.

Я молчала.

Потому что в эти три дня мне не снилось ничего.

Мозг был в режиме боя, в режиме выживания.

А сердце... снова хотело в ловушку.

Я не знала, кто он. До конца — нет.

Но знала одно: если он притворяется — он мастер.

А если не притворяется… возможно, он тоже на краю моста.

До рассвета осталась одна ночь.

А я готовилась не к дню — к решению.

Открыть глаза и сделать шаг. Или улететь.