Коммандер

Глава 53

Глава 53

Вопрос этот показался мне настолько неуместным, что я даже не сразу понял его.

— Так вы слышали, что произошло на сейме? Все только про это и говорят!

— Простите, но — нет! Мы только вернулись из похода в дикие земли. Там, знаете ли, про политику разговаривать не с кем!

— Отлично, сейчас я вам все подробно расскажу!

Аббат вытер полные губы салфеткой и важно продолжал:

— Как вы, наверное, знаете, в замке Эбершрайк еще в прошлом году должен был состояться съезд князей-выборщиков. Главные претенденты — Гетц фон Волленбург, граф Виндесхейма и Хаанау, сеньор Лайтенца, и Конрад фон Кессель, князь Фрезенберг, маркграф Остермарка — давно обхаживали князей-выборщиков, не жалея посулов. Силы складывались поровну — у Волленбургов в кармане были голоса от Аверхайма, Вайсберга, Мидланда и, само собой, от Лайтенца. У фон Кесселей в союзниках всегда были князья Талабекланда, нашего Виссланда, Реденштадта, ну и, конечно же, за него голосует Остермарк. Ну, вот и получалось, что голоса делились пополам…

Я был удивлен.

— А что, выборщиков так мало? И они уже десятки лет не могут договориться, как проводить сейм?

— Там свои сложности. Кенигсланд и Штирланд, как известно, в голосовании не участвуют, считают себя независимыми королевствами. Сильвания утратила суверенитет. Был еще Нордланд, но полномочия его князей ничтожны, так как страна завоевана оловянщиками. Остланд расколот на части, и никогда не голосовал. Ну и получается, что никто не должен быть избран. И императором остался бы Карл XIX Рейкслинг, король Кенигсланда. Но тут случилось нечто совершенно неожиданное…

— Гм. А с какой стати император у нас этот Карл? — грубо спросил быстро захмелевший Рейсснер.

— Так он ведет родословную от последнего правителя Старой империи — князя Рейкланда. Считается, что пока выборов императора не было, они передают этот титул по наследству!

— Ну да, — поддакнул комтур. — Только что именно титул, не более того. Никто его всерьез императором и не считает.

— Так вот, — продолжил аббат, — казалось бы, зачем собирать сейм, ведь шансов на избрание нет. Фон Кессель, однако, смог добиться преимущества, и был уверен в победе. Ведь за него должна была проголосовать еще и Штирия! Король Арним имел перед маркграфом долг чести за помощь во время осады Феррбурга. Хоть штирийцы всегда открещивались от участия в сейме, в этот раз они должны были приехать. Так что, фон Кессель мог рассчитывать еще на один голос в свою пользу.

— И что же пошло не так? — Линдхорст уже ерзал от нетерпения.

Аббат явно наслаждался ситуацией.

— О, буквально минуту внимания, господа, и вы все узнаете. Поверьте, эта история стоит того, чтобы ее послушать по порядку.

Отхлебнув вина из собственного кубка, он продолжил.

— Итак, на праздник Симона Огненного сейм наконец-то собрался в замке Эбершрайк. До этого Гетц фон Волленбург два года всячески затягивал его проведение, устраивая споры по второстепенным деталям. Особенно долго стороны не могли прийти к согласию о регалиях, подтверждающих права выборщиков.

— «Регалии»? Что это такое? — опять спросил Рейсснер. Да что же он не уймется?

— Да, регалии. Символ власти, существовавший еще при Старой империи. Владел ею князь провинции. Он же и был князем-выборщиком на сейме.

При Старой Империи такой регалией обычно были мечи, молоты, шестоперы, или иное оружие, освященное или магическое, согласно нравам той эпохи. У имперских городов регалиями были ключи или жезлы.

— А зачем вообще эти штуки? — удивился я. — Неужели непонятно, кто князь и правитель, а кто — проходимец?

— Не всегда. Давайте, я расскажу вам об этом подробнее, и вы сразу же все поймете!

Аббат, высокомерно посмотрев на нас, не посвященных в тонкости имперского мироустройства, подставил кубок, чтобы ему налили вина, и веско поставил его на стол.

— Голосование на сейме проходит по старым правилам. Одна провинция Старой Империи — один голос. Но, в наше время провинции раздроблены, ни одна не осталась в прежних границах! Вот, прямо сейчас в соседнем Аверхайме сидят аж три «князя», и все три, вроде бы, законные. Но символ власти — там, по-моему, это секира — лишь у одного из них, у герцога фон Лихтенбергера. Вот он и есть истинный выборщик. Голосование же идет по старым правилам — князь-выборщик подает голос от имени провинции, которая давно не существует, распалась на несколько княжеств и герцогств. Тот же фон Кёссель, хоть и называет себя маркграфом Остермарка, на деле управляет только Фрезенбургом, а это меньше чем половина бывшего маркграфства. Остальное у других владетелей. И как понять, кто из них — истинный выборщик? Вот и решили, если не ошибаюсь, в 1116 году от Пришествия Света, что полномочным князем — выборщиком является именно обладатель регалии, а не просто куска земли от старого графства!

— Странно. Почему бы не позволить Пресветлой церкви определять, кто есть кто? — спросил приор.

— Увы, брат мой, — откликнулся аббат, — светские владыки далеки от желания доверится церкви в такой степени! Господа, попробуйте кабанью голову, она получилась сегодня на славу! Наш повар начинил ее цукатами и не пожалел самых дивных специй Востока! Особенно ярко вкус доброго мяса чувствуешь после поста, не так ли, герр Рейсснер? Так вот… Конрад фон Кессель считал, что на его стороне перевес в один голос. Остермаркцы были уверены в победе, но в день голосования произошло нечто исключительное и невероятное! В собрание явился — кто бы вы думали?

— Кто? Кто?

— Некий Рупрехт фон Хауссер, как он представился. Граф. Наследник трона Нордланда!

— Ничего себе! Это даже не прошлогодний, это прошло тысячелетний снег!

— И, представляете, заявляет свои права участвовать в сейме! Предъявил регалию рода — фамильный перстень с печаткой дома Хауссеров, все честь по чести! Все, конечно, признали в нем главу почти погибшей династии, но — голосовать на сейме?

— Невозможно! — авторитетно заявил Рейсснер. — Для этого надо быть не просто главой семейства, надо быть главой правящей династии, а у Хауссеров трон из-под задницы давно выдернули оловянщики! Все их земли завоеваны уже больше тысячи лет как!

Поморщившись насчет «задницы», аббат продолжил.

— Так вот, в этом-то и дело! Все, конечно, удивились и стали громко протестовать против такого попрания всех правил собрания. И тут Гетц фон Волленбург и заявляет, что давно уже передал этому Рупрехту территории бывшей Зеленой долины и все земли от реки Альта до границы с Вайсбергом, так что владения у фон Хауссера есть. То есть, как бы Нордланд возрожден только на землях бывшего Миддланда! Могли ли мы представить себе такое!

Линдхорст покачал головой.

— Это невозможно! Какая бесчестная сделка!

Маг впервые взял слово за столом.

— Да, это был хитрый ход. Не особенно честный, но, надо признать, остроумный, — весело заявил он, когда все немного утихли. — Могу поставить что угодно против чего угодно, что это все придумал барон фон Эушвиц. Вот голова! Старый лис сделал для Волленбургов больше, чем они сами для себя сделали, и наверняка, еще поставит его императором, вот увидите!

— Уже поставил! — воскликнул аббат. Все пораженно замолчали. Прелат же, отодвинув от себя блюдо и кинув салфетку, продолжал свой поразительный рассказ.

— Сначала все долго спорили и ругались по поводу столь странного явления князя Нордланда, а главное, конечно — о чудесном возрождении самого Нордланда на новом месте. Притащили юристов из университета Реденштадта. Несколько докторов права в засаленных мантиях долго ходили вокруг да около, пока от них не потребовали прямого ответа.

— Нашли, кого спрашивать! Пергаментных крыс!

— Да уж. В конце концов, стариканы сошлись во мнении, что славное графство Нордланд может находиться где угодно, и если соседнему владетелю пришла блажь отдать нордландцам часть своей земли, то это его дело. Даже то, что большая часть этого Нового Нордланда занимают проклятые земли, а меньшую часть — непроходимые леса, ничего не меняет — юридически территория у графства есть. И, вуаля — Гетц фон Волленбург провозглашен нашим новым Императором!

— Гм. А что по этому поводу скажет Конклав?

Аббат тонко и со значением усмехнулся.

— Мой друг, если вы вспомните историю Церкви, особенно тот ее эпизод, когда Конклав покинул гостеприимный Кенигсланд и оказался в Ахенбурге….

Вот только тут я действительно оценил и ситуацию, и красоту разыгранной графом Виндесхайма партии!

Когда-то, очень давно, Конклав и, соответственно, глава Церкви — Пресветлый Блюститель, располагались в Кенигсланде, при королевском дворе, и были вынуждены мириться с властью королей, во всем следуя их политике. Но однажды, более ста пятидесяти лет назад, Пресветлый блюститель Кениберт VII вместе с большинством архилекторов бежал из Кенигланда под защиту герцогов Штирии. Те выделили ему в безусловный домен город Ахенбург, а он в ответ признал их королевским родом. С тех пор церковь независима от светских владетелей, и ее дела сразу же пошли в гору, а Штирия считается королевством. И, если подумать, сделка Волленбурга с Хауссером в точности копирует ту ахенбургскую историю… Волей-неволей, церкви придется признать, что сейм прошел законно!

— Но, стойте-ка!

Рейсснер даже поднял руку, пытаясь привлечь к себе внимание аббата.

— Ведь голос этого Хауссера ничего не решает. Получается, что у фон Волленбурга и фон Кесселя просто равенство голосов. Не так ли?

Аббат в ответ изобразил на лице покорность неожиданному зигзагу судьбы. Приор тут же повторил его мимику.

— Вы были бы правы, любезный, даже более, чем правы! Да только это не последний трюк, который выкинул граф Волленбург. У него в обозе оказался еще один неожиданный союзник.

— Вот как? И кто на этот раз?

— Вот тут он превзошел себя. Вы слышали про фамилию фон Раухов — Берген?

Все притихли, пытаясь вспомнить.

— Это старинный род князей-электоров из Остланда, — прервал наши мучения настоятель. — Очень древний, и очень давно уже обедневший род.

— Гм. А причем тут Остланд? От провинции вроде бы голосует Хуго фон Гренсгебит. Или Стравински?

— Ни те, и не другие! Вы правы, что это самые могущественные люди Остланда, но регалии князей-электоров у них нет и никогда не было. Но, есть там еще местечко Штормарнштейн, где сидит некий Бурхарт Ойген фон Раухов-Берген… Именно этот род правил Остландом в незапамятные времена!

— Еще в Старой Империи?

— Да. Но они все помнят, эти фон Раухов, и мечтают вернуть!

— Ерунда, — громогласно заявил Рейсснер. — Все эти древние роды погибли в Великой войне. Если кто и остался — младшие сыновья внучатых племянников, седьмая вода…

— Ну, так или иначе, они, — фон Рауховы, и княжеская печать до сих пор валяется у них в сундуке. А древность этого рода не подлежит сомнению.

— И какую роль они сыграли на съезде?

— Произошло следующее. Коммандер Андерклинг, поставьте кубок на стол, ибо вы сейчас все прольете. Старик Бурхарт фон Раухов-Берген заявился на сейм «in person» и заявил о праве голосовать на выборах императора. Кесселям сразу стало понятно, что проголосует он за Волленбурга. Конечно, Кессели задали резонный вопрос — где его регалии? Это допуск до голосования, и иного — нет. Никакие перстни с печатками не заменят государственных символов Остланда — а это, как известно, Драконий лук, сгинувший в битве с демонами где-то на окраинах Империи две тысячи лет назад, По крайней мере, с тех пор про него ничего не было слышно и ни один из Рауховых ни разу его не демонстрировал публично…

Тут маг как-то очень весело заулыбался и подмигнул мне. Аббат, тем временем, продолжал, и по его виду стало ясно, что история подходит к кульминации.

— Конечно, представитель фон Кесселя заявляет, — мол, полномочия князя фон Раухов-Берген не подтверждены, и его голос не должен учитываться на голосовании. И тут князь — тадамм! Делает вот так ручкой, и валлеты вносят в зал Драконий лук! Все просто онемели!

Вот тут я тоже застыл как соляной столб. Литц со значением смотрел на меня.

— Неужели настоящий Драконий лук? — в изумлении воскликнул Рейсснер.

— Да, и тут, как вы понимаете, двух мнений быть не может — эльфийскую магию невозможно ни перепутать, ни подделать. Настоящий, старинный как череп Сигмара, лук из костей крыльев зеленого дракона, с древними письменами и магической аурой мощнее, чем крепостная стена Эбершрайка! Подлинность способен подтвердить любой мало-мальски сведущий маг!

— И что, и что дальше?

Моих офицеров настолько захватил рассказ аббата, что они начали нарушать приличия. Но тому, похоже, это даже нравилось. С наслаждением, как дорогое вино, смакуя каждую фразу, аббат продолжал, упиваясь нашим вниманием:

— Кессели, понятное дело, сразу поняли, что проиграли. Какой был скандал! Князья чуть не перерезали друг друга, но, хвала Свету и распорядителям сейма, все длиннее рыбной кости у них отобрали на пороге зала! В конце концов, Кессели встали, и с шумом покинули собрание. За ними ушли и все их сторонники. Так что Гетц фон Волленбург избран императором, можно сказать, единогласно!

— И что теперь будет? Как вы считаете, настоятель?

Аббат развел руками.

— Будущее, к счастью, скрыто от нас милосердной пеленой неведения. Кто знал, что мы окажемся осаждены в нашей обители прямо посреди вольного города Теофилбург! Наверное, если бы мы все ведали, что ждет нас там, впереди, то с отчаяния, не смогли бы дождаться своей доли, раньше срока покончив с земною жизнью и ее скорбями… Но, думается мне, господа, вам теперь нескоро придется вложить мечи в ножны! А пока, попробуйте вот этого вот вина! «Коммагена», пять лет выдержки. И непременно с сыром! И, у меня для вас сюрприз — недавно нам показали новую, доселе невиданную никем игру под экзотичным названием —"шашки"!

Ужин был окончен. Я в задумчивости сидел у камина, допивая бокал прекрасного монастырского вина, и глядя, как догорают в нем последние поленья, и медленно покрываются пеплом бордовые угли. Тепло от очага приятно сочеталось с согревающим действием «Коммагены». Подняв полупустой бокал, я с удовольствием посмотрел вино на просвет от огня, наслаждаясь его цветом. Уж даже и не помню, когда мне в последний раз доводилось пить из стеклянного бокала! Пять лет в монастырском подвале пошли вину только на пользу. Люди, почему-то, редко выдерживают даже половину этого срока…

— Ну что, думаешь, — продешевил?

Литц, неслышно подойдя ко мне сзади, встал у камина, грея руки о его закопченную полку. Черненькие маслянистые глазки мага смотрели на меня весело и зло.

— Нет. Пытаюсь понять, что будет дальше.

— Совершенно понятно, что будет, — Литц в пару глотков опустошил свой кубок, с сожалением посмотрев на его дно. — Совершенно понятно, что будет, Энно. Все это уже было, и не раз. Всегда одно и то же. Когда наверху становится тесно, сначала в ход идут интриги, потом — заговоры, потом — убийства, ну, а в конце — война. Так что мне вот совсем неинтересно думать о том, что будет! Мне хотелось бы знать другое — как чувствует себя тот, из-за чьей жадности погибнут теперь десятки тысяч людей?

В черных глазах мага отражалось пламя очага, что заставило меня вспомнить тот день в таверне «Кабаний клык», когда погиб Эйхе. Не без труда я прогнал воспоминания прочь.

— Иди к Кхорну, моралист. Я тут не при чем. Я всего лишь продал древнюю, как дерьмо Горбада, штукенцию любителям старины, а уж что за спектакли они с нею устраивают — меня не касается!

Литц саркастически ухмыльнулся, кочергой шевеля угли в камине. В полутьме его мефистофильский профиль источал ехидство и скептицизм к любым моим оправданиям.

— И вообще, какая, хаос побери, разница? Ну, отдал бы я лук Тереллину, а он бы продал его этому Эушвицу. Только и всего. Я сократил передаточное звено. Результат был бы один. К тому же, может быть, все-таки они договорятся миром!

— Да сейчас!

Литц достал с пояса фляжку и приложился к ней. Потом продолжил с тем же сарказмом:

— Ни к чему они не придут. Волленбург явно упивается победой. Его партия мысленно уже делит города, земли и шахты! Кессель же вне себя от бешенства. Его сторонники прямо сейчас подзуживают его начать войну, и, несомненно, добьются своего. Думаешь, кто-то из них пойдет на поклон к экзархам? Да никогда! К тому же, это очень дорого… Вот лет через двадцать непрерывной войны, если в бою весы не склонятся ни на чью сторону, и все истратят силы, разорят свои земли и угробят армии — вот тогда, может быть, начнутся какие-то переговоры! А может, и нет.

Литц поднялся.

— И, поверь мне, Тереллин ни за что не отдал бы Драконий лук Волленбургу. В отличие от тебя, он бы сначала разобрался. что это такое, и сразу бы понял, чем все это грозит! Ну, а ты, конечно, можешь успокаивать себя. Но в глубине души ты ведь понимаешь, что к чему!