Комэск

Глава 2

Глава 2

- Советское правительство отвергло ультиматум Керзона!!! Советский болт капиталистам! Покупайте, покупайте! — по улице стайкой пронеслись мальчишки со стопками газет.

— Папиросы «Сафо»! Папиросы «Пушки», папиросы… — устало ревел лохматый мужик в блузе-распашонке и растоптанных донельзя ботинках.

— Счас как дам! Отвяньте сволочи! — торгующая семечками зловещего вида бабуля в некогда роскошной шляпке с поломанными перьями, грозила вившимся вокруг нее беспризорникам обломком старинного кирасирского палаша.

Прямо над ней нависал огромный плакат, на котором, на фоне огромной алой звезды, бесноватого и похмельного вида красноармеец, оскалив зубы, категорически требовал:

«Товарищ, сдай оружие!!!»

Сознательные товарищи на плакате охотно протягивали ему фентезийного вида револьверы, сабли и даже гранаты.

Лешка засмотрелся на гимнасток в трико, устраивавших какой-то замысловатый перфоманс на уличной трибуне, но тут же был вынужден вернуться в действительность.

— Азизим! Я прошу тебя, в последний раз! — Гуля намертво вцепилась в Лешкин рукав и остановилась. — Пожалуйста, спаси детей!

Гуля тоже вытянулась, стала взрослей и очень похорошела, превратившись из нескладного подростка в симпатичную девушку, каким-то странным образом, как две капли воды похожую на актрису и модель Софию Бутеллу. Коротенькая стрижка «Бубикопф», элегантно заломленная беретка, строгая блузка с коротким и широким галстуком, юбка до середины икры и туфли лодочки очень шли ей, добавляя строгости образу. Новомодные аляповатые платья баллоны с низкой талией и шляпки-горшки Гуля напрочь игнорировала, предпочитая консервативный образ.

— Ну? Ты меня слышишь, Лекса Турчин? — жена опять дернула Лешку за рукав гимнастерки.

Алексей тяжело вздохнул. Очень ожидаемо, обожаемые чада, на следующий же день после приезда Лексы, выкинули очередной фортель. С субботу с утра чинно отпросились погулять, все такие вежливые и ласковые, хоть к ране прикладывай, а после обеда пришел постовой милиционер и торжественно сообщил, что оные Сашка и Машка коротают время в камере участка и на этот раз их обязательно посодют, можете не сумлеваться.

— Ты не понимаешь, Ежик…

— Все я понимаю! — всхлипнула Гуля. — Они… они хорошие, просто… сами этого еще не знают…

— Ага, хорошие, просто замечательные, — беззлобно проворчал Лешка. — Когда спят зубами к стенке. Ежик, ты не понимаешь, здесь все просто, твою доброту они принимают за слабость. А слабые для таких, как они — просто жертвы, добыча.

— Нет! — горячо воскликнула Гуля. — Они просто еще не верят нам. Но скоро поверят, я обещаю. Ну пожалуйста, азизим… — в ее глазах заблестели слезы.

Лешка очень сильно удивился и моментально сдался. Раньше жена никогда не прибегала к этому испытанному веками женскому средству.

— Ну хорошо. Последний раз.

— И бить не будешь, после того, как их отпустят? Обещай!

— Я этих малолетних преступников когда-нибудь бил? — удивился Алексей.

— Нет… — Гуля потупилась. — Но ты можешь.

— Могу, но не бью. Это ты, вообще-то, их лупасишь всем, что под руку попадет.

— Я любя! — Гульнара смутилась. — И не больно, чтобы только стыдно им было.

— Стыдно им не бывает никогда! — отрезал Алексей. — Они даже не знают, что это такое. Все, хватит, идем. Сказал, попробую вытащить, значит попробую. И лупить не буду, хотя очень хочется. Ну? И глаза вытри, распустила нюни. Дай беретку поправлю. Вот!

Оплот законности в районе располагался в бывшем околотке, но пока никак не назывался — вывеску как раз рисовали малярными кистями два живописных оборванца, за которыми надзирал молодой милиционер в белой гимнастерке с алыми «разговорами», белой буденовке и здоровенной облупившейся кобурой с револьвером системы Смит-Вессон на поясе.

— Алексей Алексеевич! Гульнара Львовна! — милиционер при виде Алексея и Гули сразу же взял под козырек. — Здравия желаю, Акакий Мартемьянович уже ждет вас. Я провожу…

— Здравствуй, Прохор, — Алексей поздоровался с милиционером за руку. Благодаря непутевым чадам, он уже давно близко раззнакомился со всем личным составом участка.

— Привет, Проша. Все хорошо у мамы? — Гуля по-свойски поправила воротничок у парня на гимнастерке.

— Уже сама ходит! — радостно отрапортовал Прохор. — Гульнара Львовна, век помнить буду! Уж не знаю, как благодарить вас. Мама говорит, что рука у вас святая, не то, что у того коновала Рабиновича! Это же надо было так ловко чиряк вскрыть, раз и все, я пиво дольше открываю. Осторожней, здесь ступенька подламывается. Вона, там ваши архаровцы. Мартемьяныч побухтит немного, да отпустит, я сам за них просил…

«Архаровцы» содержались в склепанной из железных полос клетке, но смотрелись в ней совершенно чужеродно, примерно как бриллианты в картонной коробке. Милые симпатичные и одухотворенные личики, аккуратно стриженные, в чистенькой одежонке, белых рубашечках, шортах и юбочке с помочами, белых носочках и сандалетах. Вылитые пай-мальчик и пай-девочка. И только посвященные знали, что это самые настоящие закоренелые малолетние преступники, Сашка Малой и Машка Ворона. Малой являлся признанным среди своих карманником, которого уважали и побаивались даже старшаки, а Ворона искусно практиковала форточничество, мало того, железной рукой руководила бандой из трех десятков отпетых беспризорников.

За столом рядом с клеткой заседал пожилой и грузный усач, с длинным, мясистым носом насыщенного бордового цвета. Начальник районного участка милиции, Акакий Мартемьянович Чирков, тоже являлся в своем роде легендой. Причем стал ей еще до революции — занимая пост околоточного начальника. Его любил, уважал и одновременно боялся весь подучетный контингент, как в прошлом, так и в настоящем.

При виде Алексея и Гульнары Сашка и Машка фальшиво и не особо торопясь потупились, а Чирков надулся, побагровел, а потом, с трудом сдерживаясь, бросил Лешке:

— Идем, подымим, Алексей.

Выйдя во внутренний дворик участка Чирков раскурил папиросу, сделал пару затяжек, а затем поинтересовался у Лешки осипшим голосом.

— Вот скажи, Алешка, сколько тебе лет?

— Девятнадцать, — быстро соврал Лекса. Впрочем, даже не соврал, а покривил душой, по документам ему как раз было девятнадцать.

— Вот видишь, — тяжело вздохнул Акакий Мартемьянович. — Сам, почитай, подросток, а ты в отцы заделался. И Гуля твоя девчонка девчонкой. Все понимаю, ты герой, орденоносец, все-такое, но геройствовать — это тебе не детей воспитывать. С детьми — другое! Ну куда вы лезете? Подведут вас под цугундер эти… — он запнулся и раздраженно махнул рукой. — Да что я, сам все понимаешь.

— Понимаю. Что они на этот раз натворили? — Лешка почувствовал, что покраснел.

— Нарисовался у нас один нэпман Абрамянц, — Чирков сплюнул. — Лавки открыл, торговлю, та еще сука. Так вот, пока Машка ему баки забивала, она умеет, ох как умеет, Сашка с подельниками кассу у него в головной лавке начисто обнесли. Немалые деньги, между прочим, даже если наполовину соврал. Абрамянц прибежал к нам, я сразу смекнул, что твои чада при деле, дал команду — привели, сами под руку попались. Гуляли тут, прямо под носом под ручку, словно хотели, чтобы их побыстрей нашли. Так-то официально у меня на них ничего нет, но сам понимаешь. Захочу — появится. Осудить их не могут — факт, но в закрытое воспитательное учреждение — прямой путь. А это та же тюрьма, может даже хуже. Алеша, ты пойми, тебе с Гулей еще жить да жить, карьеру делать, а уголовники в семье ее могут очень сильно испортить.

Лекса с трудом выдавил из себя.

— Понимаю. Я верну все, что они украли.

Чирков раздраженно махнул рукой.

— Ничего не надо, по тому нэпману давно цугундер плачет. Там на нем всякого с лихвой хватает, от растления, до подлога с мошенничеством. Но ты просто пойми, если так будет продолжаться, я уже не смогу помочь. А продолжаться будет. Последний раз отпускаю, Алексей, последний.

— Спасибо, Акакий Мартемьяныч, — Лекса крепко пожал руку Чиркову. — Не буду обещать, что больше не подойду, но сильно постараюсь, что-то предпринять, чтобы… ну, ты понял сам…

— Э-эх, сколько волка не корми… — Чирков состроил огорченную физиономию. — Ну ладно, Лешка, иди уже. И это… там у меня Маланья Егоровна, жена моя, значит, прохворала, пяточная шпора, будь она неладна. Пусть твоя Гуля глянет, как время будет. Маланья гутарит, у нее руки прям золотые. А Машку с Сашкой забирай, сейчас их выпустят. Дать бы им, да лень…

Назад шли в полном молчании. Лекса с Гулей позади, под ручку, Сашка с Машкой впереди, с гордо вздернутыми головенками и руками за спиной, словно на расстрел топали. Гуля счастливо поглядывала на мужа и деток, а у Алексея, в буквальном смысле, руки чесались, потому что он всегда придерживался простого и действенного понятия — битие определяет сознание. Но при этом, прекрасно понимал, что лупасить Сашку с Машкой в данном случае нельзя. Обозлятся и окончательно уйдут. В первый раз они сбежали уже на третий день после спасения на вокзале. Сбежали, начисто обчистив флигелек. К счастью, Лекса догадывался, что так произойдет и перепрятал оружие с ценностями. А всего побегов случилось четыре. Последний раз, два месяца назад. Но тогда вернулись на следующий же день, Машка притащила на себе подрезанного брата. Сашку Гуля выходила, с тех пор дело вроде бы наладилось, детки вернулись в школу, вели себя почти хорошо, слушались, даже по вечерам уроки делали и помогали Гуле по хозяйству.

«Вот какой кобыльей сиськи им надо? — размышлял Лешка на ходу. — Хотя, с хрена ли, я спрашиваю? Сам таким был, до последнего бунтовал и проверял дядьку Михея на слабость. Сам того не хотя, натура срабатывала. Может и сейчас эти проверяют, не придуриваемся ли мы со своей отеческой заботой? Недолюбленные, недосмотренные, не верят никому, жизнь поломала, такое сразу не проходит. Нет, мне лупасить их ни в коем случае нельзя. Гульке можно, они ее уже больше чем меня за родителя воспринимают, но не сейчас. Сейчас только терпение. Вот какого черта, я согласился? Знал же, что так будет, но нет, пошел на поводу у любимой женушки. Каблук, ети меня в душу, образцовый каблук… »

Дома, Сашка и Машка сразу ушли к себе в комнату. Алексей с Гулей сели на кровать и посмотрели друг на друга.

— Ничего не говори, — тяжело вздохнула Гуля. — Да, да, я все сама знаю. Просто… по-другому не могу. Все получится, они исправятся. Я чувствую, что все получится.

— А я ничего тебе не говорю, — улыбнулся Лешка. — Какой смысл, все равно бесполезно. Ты упрямая, как барашка.

— Сам ты барашка! — возмутилась Гуля. — Ничего я не упрямая.

— Еще какая. Ладно, пойду огород копать…

— И я с тобой! — обрадовалась Гуля. — Может, успеем картошку посадить до ночи. Там всего-то полведра. А на ужин суп с пшеном и Семкиной птицей остался, ничего готовить не надо. Знаешь, чего сейчас я больше всего хочу? — Гуля положила голову на плечо Лешке. — Куда-нибудь в деревню! Чтобы птички пели, чтобы на речку ходить, чтобы вечером на лавочке сидеть. С тобой вдвоем!

— А этих уголовников возьмем с собой? — Алексей улыбнулся.

— Идут они к иблису! — фыркнула Гуля. — Могу я с мужем побыть вдвоем или нет? Хотя… — она состроила забавную рожицу. — Куда без них? Возьмем, конечно.

Дверь неожиданно распахнулась и в комнату вошли Сашка и Машка. Остановились перед Гулей и Алексеем, немного помедлили, переглянулись, а потом Сашка положил на стол толстенную пачку денег. Новеньких, послереформенных совзнаков достоинством по десять червонцев.

Лешка с удивлением уставился на деньги, такого количества он еще в глаза не видел. На хозяйстве до зарплаты оставалась сущая мелочь, если сравнивать с этой суммой.

— Вот, берите! — радушно сообщил Сашка. — Берите, не стесняйтесь. Здесь много, надолго хватит. А потом мы еще дадим.

— Где вы их взяли! — взвилась Гуля. — Украли? Отвечайте… — она недоговорила, потому что Лешка взял ее за руку и посадил обратно на кровать.

— Да какая разница, где взяли? — Сашка пожал плечами. — Там где взяли, больше уже нет. Берите.

— Забери обратно, — тихо сказал Алексей. — Забери, сказал.

— Но почему? — искренне удивился Сашка. — Мы от чистого сердца. Мы же видим, как вы на всем экономите, лучшее нам отдаете, а сами недоедаете. Вы хорошие, мы просто отблагодарить хотим. Вы же совсем еще молодые, ненамного старше нас, живите, наслаждайтесь.

— Знаешь, мальчик… — Гуля грустно улыбнулась. — Любовь и забота не нуждаются в благодарности. Хочется надеяться, что ты это когда-нибудь поймешь.

— Да какая любовь⁈ — вдруг зло отчеканила Маша. — Какая такая любовь? Вы завели нас как щеночков, завели, потому что своих детей не можете иметь! Вот почему! Вам просто нужны домашние питомцы, игрушки! А мы тоже люди, не игрушки!

В голосе девочки сквозила такая жуткая ненависть, что даже Сашка на нее испуганно покосился.

По щеке Гули потекла слеза. Алексей с трудом удержался, чтобы не ударить Машку, даже прикусил губу до крови. Вскоре после приезда в Москву выяснилось, что Гуля не может иметь детей из-за какой-то врожденной патологии. Лешка отнесся к известию спокойно, можно даже сказать, философски, на отношение к жене страшная новость никак не повлияла. Но Гуля очень переживала, стала на глазах угасать, Лешке с большим трудом удалось ее успокоить. С тех пор эта тема в семье стала безоговорочным табу. А эта мелкая мерзавка резала по живому, специально, чтобы сделать побольней.

— Вы врете! Сами себе врете! — с надрывом цедила Маша. — Любовь! Нет никакой любви, сплошные враки. Вы выросли на всем готовом, вокруг вас вились, целовали, тетешкались, уси-пуси, трали-вали, наши золотца, наши пупсики. А мы никогда не будем другими, никогда, поняли? Вы не знаете, что это такое, когда все вас ненавидят! Не знаете, как это, собирать на помойке сгнившую требуху и драться за нее насмерть с такими же маленькими голодными зверями! — она топнула ногой. — Не знаете!

— Знаем, — спокойно ответил Лешка. — Все мы знаем…

За все время с детьми ни Алексей ни Гуля даже словом не обмолвились о своем прошлом. Просто посчитали лишним, не хотели опускаться в общении до уровня найденышей и давить авторитетом прошлого.

— Откуда? — ахнул Сашка.

— Еще несколько лет назад меня самого топтали ногами на том самом базарчике, где мы вас нашли, — начал буднично рассказывать Алексей. — Каждая сволочь считала своим долгом пнуть ногой и хлестнуть батогом маленького грязного, завшивевшего заморыша. Не верите? Старый Аким Татарин еще заставляет детей воровать по карманам? А Матрена Дыра скупает краденое? А Левка Безносый жив или сдох уже? Вижу, что слышали о таких. Да, я тоже воровал, да, я тоже дрался за корку хлеба и тоже ночевал где придется, поэтому знаю, как это. В это самое время, Гуля, совсем еще маленькая, гнула спину на поле под палящим солнцем, стирала в кровь руки и ноги за кусочек черствой лепешки, которую ей бросали, как собачонке.

— Не надо! — всхлипнула Гуля. — Пожалуйста, азизим…

— Надо! — жестко оборвал Лекса. — Пусть знают!

— Но почему вы не говорили… — растерянно прошептала Маша.

— И ничего, выжили, не сломались, как вы, — Лешка не стал ей отвечать. — Нашлись хорошие люди, которые помогли, научили верить. Люди мерзкие сволочи, сволочей и уродов очень много, но хороших людей больше. А вы слабые, вы трусы. Вы живете тем, что причиняете боль другим. И не надо говорить, что вы стали такими из-за других. Идите с глаз моих долой…

Повисла мертвая тишина, а потом Машка с криком сорвалась с места, упала перед Гулей и Лешкой, схватила их за колени и запричитала.

— Простите нас, мама Гуля, папа Лекса, простите, пожалуйста…

Сашка просто стоял с потерянным лицом, по его щекам ручейками текли слезы.

Посадка картошки, очень ожидаемо, попала под угрозу, но Лешка своим волевым решением, все-таки выгнал всех в садик, где жильцы дома нарезали себе огородики. Люди использовали любую возможность, чтобы разнообразить питание.

Вечер провели за морковным чаем и сухарями, Гуля читала детям сказки, а Лешка все еще показательно и фальшиво дулся, сам не понимая зачем, но исправно отыгрывая роль. Он прекрасно понимал, что ничего еще не решилось, главные трудности еще даже не начались, но все равно радовался, оттого, что впереди забрезжил лучик надежды.

А рано утром в воскресенье случилось то, чего Алексей все это время сильно опасался.

Заявился ординарец Семка Ненашев. Стал на входе и радостно осклабился.

— Привет теть Гуль, привет мелкотня! Ляксей Ляксеич, тут такое дело…

— Возвращайся туда, откуда приперся! — зло гаркнул Лекса, потому что понял зачем заявился ординарец. — И скажи, что я плевать хотел на все комиссии вместе взятые. В понедельник у утра приеду, но не минутой раньше. Понял? Кругом, марш!

— Ну, Ляксей Ляксеич! — Семка опасливо шагнул назад и вжал шею в плечи. — Ну не гневайтесь, но там такое началось, такое! Филатов Николай Михайлович и Триковский даже бородищи свои постригли, Павлов бегает, кричит, сущий демон. Слащев запил от потрясения в душе, его мегера Нечволодова, всех материт, к мужу не допускает. А приедут страсть как много начальства. Из штаба РВС, из ЦИК, еще черт знает откуда, сам Троцкий припрется, гутарят. Ну поехали, а? Некрасиво получится, обозлятся на вас. Армия, как-никак, приказ хоть и дурной, но надо исполнять, сами говорили.

— Кобылья жопа… — обреченно ругнулся Лешка. — Чтоб вас кобыле под хвост сунуло…

Алексей был служака до мозга костей, жил службой и любил ее, но сейчас возвращаться в школу не хотелось категорически.

— Езжай, Лешенька! — Гуля погладила мужа по плечу.

— А давайте все вместе! — радостно заорал Семка. — А чего? Я поговорю с Матреной, бабка вам летнюю избу сдаст на недельку! Водичка в озере прямо парная, опять же, яблочки поспели, земляника в лесу. На недельку, отдохнете! Я с мелкими поутру за раками сбегаю, научу как. Айда, я помогу собраться.

— Сам ты мелкий, задрипанец! — буркнул Сашка. — Можно подумать, не ловили мы раков. Еще как ловили. Еще и тебя научим.

Машка просто рассматривала Семку нехорошим взглядом, словно прикидывала куда ему половчей загнать заточку.

— Ежик? — Лекса посмотрел на жену.

— Мне в институт не надо до начала следующей недели, — Гуля растерялась. — Но учить, страсть сколько. И ассистировать во вторник приглашали в Боткина. Ну, не знаю…

— Значит, едем, — улыбнулся Лешка. — Обойдутся без тебя.

— Значит, едем! — весело повторил Семка. — Мелкие, собираться. Бегом, бегом, через полтора часа поезд с вокзала отходит, как раз успеем!