Коллектор

Глава 8

Как Гриша и сказал, на следующий день на работу он не приехал, так что в здание долговой тюрьмы я вошел в одиночестве. Кивнул охраннику на входе, приложил ладонь с чипом к идентификационному устройству, сдал оружие и дал себя досмотреть.

Естественно, что со стволами в это здание не пускали. Опасались, что кто-нибудь из арестованных сможет отобрать оружие у сотрудника и воспользоваться им, чтобы сбежать. Так что оба пистолета пришлось оставить у охраны, как и остальное оружие.

В случае форс-мажоров предполагалось справляться голыми руками. С учетом того, что все боевые импланты у арестованных отключали, как и доступ в сеть, это не должно было составить большой проблемы. Но эксцессы, конечно, случались.

— Нисбаев готов? — спросил я, подойдя к стойке, за которой сидела девушка. Одна из множества копий уже виденных мной пиджаков с дурацким каре и в очках.

— Первичную обработку прошел, — кивнула она и положила на стойку прямоугольник белого цвета. — Допросная номер шесть.

— Спасибо, — я сунул ключ-карту в карман и двинулся наверх.

Допросные находились на втором этаже. Задержанных держали исключительно по одному во множестве тесных одинаковых камер, чтобы они не могли сговориться. Это еще одна психологическая уловка: мало кто чувствует себя уютно в гробу, а именно их эти камеры и напоминали. Единственный способ выбраться отсюда — это рассказать всю правду. Сдать все свои захоронки и криптокошельки.

Именно этой информации мне и предстоит добиваться от задержанного должника. И хорошо, что он уже прошел первичную обработку, так будет проще. Впрочем, что-то мне подсказывает, что конкретно с этим кадром ничего легко не будет.

Официально мы применяли только разрешенные законом гуманные методы допросов. Такие же, как и в полиции. Очные ставки, поиск улик и прочее. Но на самом деле все было совсем не так. Ни у нас, ни у полицейских.

Удивительно ведь, нигде не случается так много сбоев в системах видеонаблюдения, как в полицейских участках и долговых тюрьмах. И эту закономерность до сих пор никто не заметил. Как так?

Поднявшись по лестнице, я прошел мимо ряда дверей, за которыми не было слышно ни звука. Допросные полностью изолированы. Ну а как иначе, нельзя же смущать простых клерков всхлипами, стенаниями и воплями.

Приложив ключ-карту к считывающему устройству, я дождался, пока створка отъедет в сторону, и вошел в помещение. Идеально белое и стерильное. Материал тут специальный, чтобы кровь, мочу, кал и другие биологические жидкости было легко отмывать.

Но кровь не приветствовалась. Мало ли, вдруг инспекция, и нужно будет предъявить задержанных? Так что подходить к делу нужно было с умом. Не как раньше, на улицах, когда достаточно было сломать должнику пару костей, выдавить глаз или еще что-то. Тут все-таки высокая корпоративная культура.

Нисбаев был привязан к металлическому стулу, такому крепкому, что его не сломаешь. Они, кстати, продаются в самых обычных магазинах, и Маруська как-то предложила купить такой нам домой. Потом долго спрашивала, почему я изменился в лице.

Должник посмотрел на меня ошалевшим взглядом. Вот она — суть первичной обработки. Мы постоянно находимся в информационном потоке, наши органы чувств перегружены всем на свете: зрительными образами, шумом города, разговорами окружающих, вездесущей рекламой. И вот тебе программно блокируют весь интерфейс, помещают в тесный «гроб», оставляя в полной темноте, и включают из динамиков белый шум. И оставляют так часов на двенадцать-шестнадцать.

Частенько бывало такое, что должники выдавали всю информацию еще до того, как коллектор приступал к своей работе. Но с этим так не будет.

— Ну как ты, Нисбаев? — спросил я, чуть пригнувшись, чтобы мои глаза оказались примерно на одном уровне с его.

— Ишак! — крикнул он в ответ. Что он там говорил дальше, я не услышал, потому что все его слова заглушил белый шум.

— Ну-ну, — проговорил я. — Кто тут ишак — большой вопрос. Думал, засядешь в Квартале, и мы тебя не достанем, что ли? Банды у тебя больше нет, все легли, ты сам это видел. Или надеешься, что кто-то там из них сюда приедет, попытается тебя выковырять? Да они тебя давно похоронили и наследство делят. Так что расскажи-ка лучше все сам.

— Мамой клянусь, убивать тебя буду! — крикнул он в ответ. — Твоими же кишками задушу!

— Кишками, говоришь, задушу? — задумчиво спросил я и подошел к одной из стенок. — Ну чего ж кишками-то? Это же некрасиво совсем, да и вонять будет... Но идею ты мне подал неплохую.

Нажал на кнопку, и панель отъехала в сторону. Естественно, что мы не могли демонстрировать все инструменты, с которыми работали.

Всего этого можно было избежать, если бы нам разрешили использовать для допросов химию. Но официально она есть только у спецслужб, причем не у каждых. У обычных легавых ее, например, нет. И это при том, что спецсоставы можно купить у любого решалы или почти любого рвача.

А во-вторых, химия была гораздо дороже, чем то, что мы использовали. Боль и страх — они ведь ничего не стоят.

Ну да, я угадал, от стены шел шланг с лейкой типа душевой, рядом лежала ветошь. Начнем, пожалуй, с этого.

Мне не нравилось причинять людям боль. Но приходилось убедить самого себя, что мне это по вкусу. Чтобы должник поверил, что если не расскажет, то я попросту запытаю его до смерти. Психология.

Вытянув шланг, я натянул на него насадку, чтобы вода била не тугой струей, а несколькими мелкими, как из душевой лейки, и подошел к должнику. Одним движением я уронил его вместе со стулом на пол так, чтобы он лежал лицом вверх.

— Ты в Ираке служил, я слышал, да? — спросил я. — Там песок, наверное, везде? А к водичке ты как относишься? Купался в Персидском заливе?

— В Иране! В Иране служил! Ничего не скажу, клянусь, ты пожалеешь, сын собаки! — повторил он.

Я пожал плечами, подключился к арестованному «по воздуху» и вывел данные его биомонитора на экран. На мне уже и так висело свежее убийство должника, еще один труп станет причиной для служебного расследования. Отстранение, проверка на профпригодность, куча психологических тестов и прочее. Во-первых, мне лень проводить время в клинике, а во-вторых, за это время мне никто не заплатит. Так что лучше перебдеть.

Накрыл лицо нещадно брыкающегося и дергающегося должника ветошью, выпрямился и включил воду. Прозрачные струйки потекли из лейки на лицо, послышался громкий крик, несколько судорожных вдохов, а потом он стал биться еще сильнее. Вода же стекала в специальные отверстия в полу. Очень удобно — если кто-то спросит, зачем здесь вообще шланг и ветошь, то можно всегда ответить, что для уборки.

Частота сердцебиения на биомониторе стала расти, я выждал секунд тридцать, не дожидаясь, пока она дойдет до красной отметки, после чего выключил воду. Наклонился, снял тряпку с лица Нисбаева, который судорожно пытался вдохнуть, а получив такую возможность, стал втягивать в себя воздух, будто загнанная лошадь.

Ну, по крайней мере, так писали в книжках, которые я читал. Естественно, что настоящую живую лошадь мне никогда не увидеть.

— Ну что? — спросил я. — Еще попьешь или сразу заговоришь?

Ответ должника заглушил белый шум. Иногда это очень удобно. Так ведь услышишь что-то в свой адрес, разозлишься, а в моей работе лучше быть абсолютно спокойным.

— Как хочешь, — пожал я плечами. — Значит, у тебя будет очень долгое утро.

Я вернул тряпку на место и снова включил воду.

***

Провозился я с ним часа два с половиной, орешек оказался уж очень крепким, ругался и матерился. Пришлось придумать кое-что поинтереснее обычной пытки водой, но в конце-концов, он все-таки сдался и выдал доступ к своим криптокошелькам. Я переслал их дежурному, который должен был передать данные выше, тем, кто будет изымать деньги, вымыл руки и вышел. Приводить должника в порядок и отводить его обратно в камеру уже не входило в мои обязанности.

И вот теперь я сидел в машине у здания управы и думал, что мне делать дальше. Время клонилось к одиннадцати, и у меня было право взять часовой перерыв за свой счет. Я заедал голод домашним сэндвичем. До чего же я стал твердокожим подонком — вчера перебил кучу народу, сегодня несколько часов без перерыва истязал человека, а теперь спокойно ел бутерброд, заботливо приготовленный женой. И никаких душевных терзаний.

Ехать в столовую особо не хотелось, и я решил вызвонить Гришу. Вчера мы с ним здорово поругались, а потом душевно побратались, но я по-прежнему не до конца понимал, что чувствую по этому поводу. Теперь он знал правду обо мне. Больше врать не надо. С другой же стороны... Простил ли он меня за весь тот поток лжи, что я вылил на него за последние три года?

Даже вчера я сказал ему не всю правду, хотя момент был как нельзя кстати. Наговорил про свои переживания, но не сказал самого главного — я просто боялся его потерять. Он мне как брат, давно потерянный и чудом вернувшийся. Мы дружили с самых первых классов школы и до самого выпуска, вместе пытались как-то кантоваться первые годы после наступления совершеннолетия, а потом наши пути разошлись почти на семь лет. И вот, когда наша дружба восстановилась, я попросту боялся, что мой брат, пускай и не кровный, пострадает или снова исчезнет с радаров, если разочаруется во мне. Он всегда был слишком резким и импульсивным.

Да, он предупреждал, что не придет утром, но я все равно волновался. Доев сэндвич, я выкинул в окно резиновые хлебные корки, закрыл контейнер с домашней едой и набрал Грише. Но вызов тут же оборвался без гудков. Меня это напрягло. Такое бывает только в трех случаях. Либо человеку поставили блокирующий чип в голову, либо он сам вышел в автономный режим. Либо он мертв, и поэтому кибердека отключилась, но последнее я сразу отмел.

Наверное, он просто отрубил телефон, чтобы выспаться после длинной ночной пьянки. Я завел двигатель, выкрутил руль и выехал со стоянки. Надо разбудить напарника, пока у него не появились проблемы с начальством.

***

Гриша жил в типичном жилом комплексе с живописным названием «Синяя Долина». Я проехал вдоль огромной автомобильной парковки, целиком забитой машинами. Парковку окружал каскад длинных сорокаэтажных домов, украшенных ярким оранжевым сайдингом. Рядом пролегало шумное забитое шоссе, неподалеку строители с грохотом вбивали сваи под следующий небоскреб с микроскопическими квартирками.

Тот, кто назвал этот жилкомплекс «Синей Долиной» явно знал толк в черном юморе. Ничего синего здесь отродясь не было. Высокие дома загородили небо, и вся улица была погружена в вечную тень. Густой дым с чадящей неподалеку электростанции заволок последние этажи нескольких домов. Все свободное пространство съел бетон, во дворе не было ни единого деревца или кустика, сплошная серость, типичная весенняя слякоть и липкая грязь на дорогах.

Так и не найдя свободное парковочное место, я заехал на тротуар и прижался к железной детской качели, в которой сидел мальчик в капюшоне. На вид ему было лет десять.

Я вышел из машины, закрыл дверь и услышал отборный мат — на меня ругался ребенок, ему не понравилось, что я оставил машину около его качели.

— Да я на десять минут, — я примирительно развел руками. — Не ругайся.

— Все вы так говорите, — ответил малыш, а потом я секунд пятнадцать выслушивал белый шум.

Я обогнул парковку, удаляясь от озлобленного мальчишки, что продолжал проклинать и крыть меня матом, и зашел в подъезд. Дверь была слегка приоткрыта — магнитный доводчик кто-то выломал. Возможно даже, что сам Гриша. Я вызвал один из лифтов, ждал его минуты три, разглядывая кипу расклеенных объявлений с матричными кодами. Глаз зацепился за один из таких штрихкодов, и мне автоматически прилетела заявка на виртуальный чат с проституткой, а в ушах послышался шепот возбужденной женщины. Я отклонил заявку, выключил распознавание кодов и зашел в кабину лифта, из которой как раз вывалились люди. До тридцать третьего этажа я поднимался меньше минуты.

В холле привычно пахло сгоревшим линолеумом, свистел ветер из пробитого окна. Я пнул смятую пивную банку и прошел в один из длинных коридоров с ровными рядами дверей, ведущих в мелкие ипотечные студии. В конце узкого прохода стояли сотрудники службы безопасности «Всероссийского Сберегательного Банка» — и это меня напрягло не на шутку. Я ускорился, готовясь к худшему.

Они заметили меня и вышли навстречу. Увидели коллекторскую форму, прочли имя с личным кодом-идентификатором. Один из них спросил:

— Григорий Котляров — твой напарник?

— Верно. Что случилось?

— Вы были близки?

— Что за допрос? — я начал закипать. — Какого хрена? Пропустите меня!

Безопасник вытянул передо мной левую ладонь, запрещая проход, и положил правую на рукоятку автомата.

— Тебе туда нельзя, этим делом будет заниматься СБ «ВСБ».

Моя рука чуть дернулась, я очень хотел выхватить револьвер и расстрелять их. Но я удержался и медленно выдохнул, пытаясь успокоить нервы.

За спинами безопасников из квартиры вынесли тело в черном мешке. Моя голова загудела, все мысли прервались, наступило полное оцепенение. Я не верил своим глазам. Мир вокруг словно сузился.

Затем из дверного проема вышел знакомый мне старший инспектор, как всегда недовольный и напыщенный. Валерий Строганов. Он увидел меня и мерзко улыбнулся, получая явное наслаждение от ситуации.

— О, Андриевский! — обратился он ко мне. — Пропустите его.

Безопасники подчинились приказу и отступили к стене, провожая меня взглядом. Я медленно подошел к инспектору. Тот расстегнул молнию на черном мешке, и я увидел бледное лицо Гриши с кровоподтеками под глазами. Меня передернуло. От резко нахлынувшей злобы захотелось разорвать ублюдка-инспектора зубами.

— Кто, кто это сделал?! — прорычал я.

— Не так быстро, господин Андриевский, — надменно ответил Строганов. — Это нам только предстоит выяснить. Я уже сделал соответствующий запрос, сегодня вас отстранят от работы, но только на время расследования. Будьте уверены, — он насмешливо улыбнулся и застегнул молнию на мешке, — мы быстро найдем убийцу. Ну всё, уведите его.

Безопасник взял меня за локоть, но я выбил его руку и, развернувшись, пошел прочь. Вывел на интерфейс настройки слухового импланта и направил волну в сторону инспектора. Вслушался в его диалог с подчиненным.

«А тело куда уносить, как обычно, в переработку?» — спросил один из тех, что держал мешок.

«Рано», — ответил Строганов, — «сначала на диагностику. Проверим его мозги».

Я сам не заметил, как оказался у своей машины. Мелкий паршивец, ругавшийся на меня до этого, резво качался на качелях с довольной рожей. Металлическая спинка его сидения билась о мой багажник. «Лада» отчаянно сигнализировала о повреждениях. Я не обратил внимания на тревожный писк сигнализации в голове и восклицательный знак на интерфейсе — они естественно вторили моему состоянию, душу разрывало пополам. С багажника уже слетела краска, бампер погнулся, а мальчик и не думал останавливаться. Увидев меня, он только сильнее раскачался и еще раз смачно врезался в машину.

Я посмотрел ему в глаза. Он сразу же переменился в лице, взвизгнул, спрыгнул с качелей и убежал. Я схватился за цепи, держащие сидушку, и с надрывом разорвал их. Закричал, упал на лавочку, с психу разбил доски кулаком, схватился за волосы, рыча и воя от переполняющей меня ненависти. Никогда в жизни я не испытывал такого дикого отчаяния. Софт заглушил мой собственный голос белым шумом.

Вскоре я взял себя в руки, немного успокоился, сел в машину, захлопнул за собой дверь. Выдохнул, схватился за гудящую голову. Мимо меня по двору проехала «Газель» безопасников, выкрашенная в цвета банка. Я сдал назад, выехал на дорогу и сел им на хвост.