Коготь химеры

ГЛАВА 9

Он появился из темной боковой галереи, когда они были почти на выходе из подземелья. Без шлема, без оружия в руках. Спокойный и уверенный, ростом под два метра. Док видел всяких бойцов. Худых и жилистых, маленьких и юрких, толстых и тяжелых. Подобного — не видел. Накачан сверх меры, но такие мышцы не годятся для демонстрации на подиуме. Не подчеркнутые анаболиками и постоянным тренажем, извращенные до безобразия округлости и выпуклости, а бугристая упругость самца гориллы в каждой мышце. Тяжелая, широкая и одновременно длинная кость. Страшная животная сила даже в легком движении — в повороте головы, в изгибе кисти, в шаге. Рыжий, абсолютно рыжий. Лицо, густо усыпанное веснушками и… по-детски чистое и доверчивое.

Химера тотчас скользнула вперед, закрыла Дока телом. Странно, почему она не почуяла опасность? И откуда взялся этот странный незнакомец?

— Что, Док, будем драться как мужики или натравишь на меня свою… кошку? Против нее у меня, конечно, шансов нет. Но я слышал, что ты лучший боец в Зоне и мужик настоящий.

В ответ Док молча положил на землю автомат, сбросил рюкзак и снял шлем. Глянул на Чудо — химера покорно попятилась назад, освобождая место для драки. Что драка будет насмерть, Док не сомневался, как не сомневался в том, что более грозного противника на своем пути еще не встречал.

«Только бы не сорваться до багровой пелены берсерка перед глазами, — успокоил себя Док. — Только полная концентрация. Иначе… этого в борьбе не уработаешь. Любая подсечка, зацеп наткнутся на железо мышц и несокрушимую стойку. Бросок через бедро или через плечо? Ой, не смешите. Лоу-кик? Ой, не смешите. С таким же успехом можно лупить в бетонную стену. Попробовать достать коленный сустав? Хрен тебе — этот не пропустит! А если пройдет бросок, что я — Я!!! — сделаю с ним в партере? Ничего не пройдет! Он не отдаст ни руки, ни ноги, ни шеи. Не отдаст просто потому, что одним движением предплечья легко поднимет меня вверх, а движением ноги отбросит метров на пять. Поломать и удушить в „черепахе“? Ха! У меня, у меня!!! У меня впервые в жизни нет ни малейших шансов в партере. Уф… Спасибо тебе, сен-сей Сиротин! Только теперь я, кажется, начинаю понимать, что такое уракен и сете. И… и постараюсь понять, что такое пять принципов дзю-дзюцу. А главный принцип — вывести противника из состояния душевного равновесия, спровоцировать на атаку. Вывести из состояния равновесия… Ага, легко сказать… Попробуй вывести этого шимпанзе из равновесия при отсутствии, судя по всему, нервной системы… Ну, спасай, спасай, кэп Сирота! Истинно, Царствие тебе Небесное».

Тогда в Чечне они шли в обычный рейд. Задание — ликвидация. Цель — полевой командир. Предварительная разведка — в полном объеме. Бойцы с заданием РО (разведывательная операция) отработали отменно. Отслежено все: база, маршруты движения боевиков, пути отхода группы, возможные места дислокации и оптимальные секторы обстрела для снайпера. Группа типа «Альфа-1» шла в сокращенном составе, взрывника не взяли. Основной снайпер, запасной, два боевика-функционера, связник-компьютерщик, проводник-штурман, командир группы. Док шел как боевик и, конечно, как врач. Хотя вакансия врача в подобных рейдах не предусмотрена.

Десантировались с «вертушки» в пятидесяти километрах от базы противника. Классика жанра. Ближе транспортный вертолет подойти не может. Наблюдательных пунктов по ближнему периметру достаточное количество, и засветка транспортно-боевой вертушки типа МИ-171Ш противником трактуется однозначно — РДО (разведывательно-диверсионная операция) спецназа. В обратку — повышенная боевая готовность. И хрен ты к ним подойдешь. Да и вертушку могут завалить. Потому как школа одна и та же, да и учителя одни и те же… И воевали совсем недавно плечо к плечу в Афгане. Как там у Пушкина: «Враги!.. Давно ли друг от друга нас жажда крови отвела…» Эх, эта гребаная мужская жажда крови…

А пехота-матушка, она царица и полей, и лесов, и гор. А морская пехота — еще и морей. И пятьдесят километров по любой местности для матерого профи спецназа ГРУ — дистанция плевая. Хоть днем, хоть ночью.

В расчетную точку вышли аккуратно и строго по графику, перед самым рассветом. А рассвет в горах… Рассвет в горах нужно видеть. Хотя бы раз в жизни. Описать его словами невозможно. Получится нелепо…

Серега, основной снайпер, залег в камнях. Трое бойцов прикрывали его по периметру. Двое — запасного Димку. Тот обосновался в леске. У Сереги «винт» допотопный, дедовский, если не прадедовский. Трехлинейка Мосина-Нагана образца 1891 г. Правда, ручной работы, сделанная по индивидуальному заказу в 1941 г. Оптика — более позднего производства, но тоже дедовская. Серега спал с этой винтовкой в обнимку, как с любимой девушкой. И с расстояния в полтора километра валил любую цель — статичную или динамичную — фирменным щелчком в правый глаз, висок или затылок. А глушитель никогда не использовал. Ведь хлесткое, сухое, но звонкое «Я!» его «винта» — победный крик снайпера. Его законное право, которое признавали все.

Аул проснулся как полагается — к утреннему намазу. Эти намазы — самое уязвимое место всех мусульман. Время, посвященное общению с Аллахом, для мусульманина свято. И в это время он беззащитен, как младенец, и просчитан до секунды. Намаз полевой командир творил в доме — в специальной комнате для молений. Затем выходил на крыльцо дома, где его приветствовали все домашние. Там же, на крыльце, он принимал доклады боевиков. Затем завтракал во дворе, под сенью громадного платана, который на Кавказе именуется чинарой. После завтрака, если не предстояло никаких дел по его черному ремеслу, праздно валялся на тахте. Все время что-то жрал, курил кальян — одним словом, бездельничал.

Снять его можно было и на крыльце, и под чинарой во время еды, и позже. Но операция была расписана посекундно. Промедление грозило срывом и большими неприятностями. Население аула разбредалось по окрестностям по своим нуждам. Кто собирал хворост, кто набирал воду из горной речушки. Детишки мотались по всем направлениям. Это еще полбеды. А вот сторожевые дозоры, которые регулярно патрулировали местность, несли реальную опасность. Боевики в дозорах опытные, глазастые. К тому же местные жители. Замечали и сломанную ветку, и примятую травинку. Война научила всех и всему. Тем более что в тот период российский спецназ набрался опыта, умения, заметно активизировался и представлял серьезную угрозу для бандформирований, дислоцировавшихся в местных поселениях. И теперь здесь, в глухих горных районах, боевики уже не чувствовали себя, как раньше, — в полной безопасности. И безнаказанность свою здесь уже не ощущали.

Командир вышел на крыльцо после намаза, строго в расчетное время. Серега не стал долго париться. Его винт издал победное «Я!» — и затылочная кость чеченского ваххабита вместе с кровавой мозговой кашей влетела в стену двухэтажной сакли.

«Уходим», — раздалась в наушниках короткая команда Сиротина, и группа слаженно и отработанно начала отход. Сначала собрались возле большого валуна в леске, а от него — бегом, цепью. Десятикилометровый бросок по пересеченной горной местности.

— Стоп, привал пять минут, — наконец приказал Сиротин и первым плюхнулся на травку. Отдышавшись малость, сказал: — Так, бойцы, сейчас мы отклоняемся от намеченного маршрута и лезем во-он на ту горушку, резво лезем. Объясняю зачем. Противник уже просчитал наш путь отхода. Потому одна их группа висит у нас на хвосте, а другая… Другая, используя подручный транспорт, наверняка обходной дорогой двигается нам наперерез.

Он достал из-за голенища карту местности, «пятиверстку», развернул на колене и ткнул пальцем в точку на карте.

— Вот здесь нас должна подобрать «вертушка», а здесь, — он чиркнул по карте ногтем большого пальца, — они нас будут ждать, и мы никак не минуем и не обойдем это место. Зато с той горушки мы можем свалиться с тыла прямо им на голову. Заодно и собьем задних со следа. Высотка лесистая, и наш подъем они видеть не будут. Вопросы есть?

— Есть, товарищ капитан, — по-школярски поднял руку прапорщик Омельчук, самый опытный в группе боец и закадычный дружок Сиротина.

— Давай, прапор.

— Мы ведь не знаем сил и средств противника, предположительно сосредоточенных в указанной вами точке. А шо, Ваня, как они подогнали туда роту? Всех не перемочим, Ваня. А нас завалят запросто, хоть и свалимся им с тылу на голову.

— Узко мыслишь, Сашко. У них на базе какие транспортные средства?

— Ну… по данным разведки, два шестьдесят шестых «газона», еще раздолбанный грузовик «рено», два джипа «Нива» и открытый пятьдесят шестой «газон». Ну… еще там легковушки местных.

— Правильно, Сашко. Так скажи теперь, ты ж не раз по той дороге топал, пройдет там шестьдесят шестой «газон» или «рено»?

Прапорщик задумчиво поскреб бритый затылок и перешел почему-то на родной хохляцкий язык:

— Ни, нэ пройдэ.

— А «Нива» и пятьдесят шестой пройдет?

— Пройдут.

— Вот и посчитай, сколько в них влезет человек?

Омельчук высчитал, загибая по-детски пальцы.

— Чоловик дванадцять, можэ, чотырнадцять улизуть.

— Вот, правильно. И нечто мы их не уработаем?

— Уработаем легко. И двадцать уработаем.

— А потому — бегом марш у гору.

Вот тогда Док понял, почему Омельчук, хоть и самый опытный, но прапорщик и не командир группы. А Сиротин — капитан и командир.

Подъем на высоту не требовал альпинистской сноровки и снаряжения, но представлял нелегкую задачу. Не для слабаков подобные физические упражнения. Густо поросшая низкорослым лесом гора с крутым южным склоном, по которому группа совершала восхождение, представляла идеальный тренажер для придурков, избравших своей профессией воинское ремесло.

«Умный в гору не пойдет, не пойдет, не пойдет…» — сердито бормотал себе под нос Док, а сам упрямо пер по крутому склону. Спотыкался о выпершие из-под рыжей земли корни, цеплялся за чахлые кусты руками, мысленно крыл всех и себя матом, но лез. Спуск, кстати, тоже отнюдь не развлекательное мероприятие и не увеселительная прогулка. Но как прав оказался капитан Сиротин! Может, потому что отвечал не только за свою, но и за чужие жизни. Оно ведь только кажется, что своей жизнью распорядиться тяжело, а чужой легко и просто. Смотря по тому, как кто устроен. Сиротин был устроен правильно, как, наверное, и должен быть устроен настоящий мужик.

Перед боем они сделали еще один короткий привал. Отдышались, проверили и привели в готовность оружие. А потом дружно свалились противнику прямо на голову. Чеченцы, четырнадцать боевиков, как правильно просчитал прапор Омельчук, заняли грамотную позицию — за густой россыпью валунов, между которыми извивалась крохотная речушка. Параллельно изгибам речушки тянулась узенькая тропинка — единственный проход в распадке между двумя крутыми горами.

Все дело заняло минуту, не более. Они рассыпались цепью, залегли, разобрали противников. На каждого по два. Расстояние — двести метров. Убийственное расстояние. А с высоты боевики смотрелись как на ладони. Серега своих снял, даже не прикладываясь к оптике. «По стволу» снял, куражась. Запасной снайпер, Витек-куку — его винтовка при выстреле издавала специфический звук, похожий на крик кукушки, — целился тщательно, пялясь в оптический прицел, но тоже управился в секунду. Док прибрал своих двумя короткими очередями. Капитан Сиротин куражился по-своему — стрелял не из автомата, а из пистолета. Из «стечкина» особого образца, изготовленного специально для подразделений спецназа, да еще с глушителем. Но… два выстрела — два трупа! Короче, каждый выделывался на свой манер. И то — избиение младенцев. Противник не успел произвести в ответ ни единого выстрела.

Но казус все же случился. Едва управились, как на горизонте, метров за пятьсот, показалась целая орава ваххабитов. Тех, что вели погоню.

— Господа мушкетеры, быстро рвем когти! — рявкнул в микрофон Сиротин.

Они резво и дружно скатились со склона на тропинку и «рванули когти» изо всех оставшихся сил. Док только и видел, как впереди мелькают лопатки на грандиозной по своей мощи спине Омельчука. Их «Ми-171Ш» уже барражировал в небе. Оттуда, с высоты птичьего полета, оперативная обстановка просматривалась куда лучше. Потому вертолет вначале пронесся высоко над ними и дал по преследователям убийственный залп из всех стволов, добавив к пулям и снарядам пару ракет. Лишь потом он вернулся и мягко сел едва ли не на голову Сиротина.

Позже, уже на базе, когда по неизменной укоренившейся традиции они приняли с десяток рюмашек на грудь, Док пристал к Сиротину:

— Ты вот скажи мне откровенно, Ваня, ну как у тебя все так замечательно получается? Ну откуда ты знаешь, что затевают эти суки? Как ты… не… не понимаю… объясни толково. Ну, Ва-ань.

— Понимаешь, Док, — Сиротин устало зевнул, — есть истины, понятные только воину от Бога. Воину от Марса, Ареса, Одина… Кто там еще? Истина первая: землю, на которой воюешь, нужно любить! Любить искренне. Твоя она или чужая. Если ты ее полюбишь, то будешь свято почитать обычаи и законы народов, которые на этой земле живут испокон веков. Да! Если покопаешься в истории, то поймешь, что все истинно великие полководцы — Македонский, Ганнибал, Марк Аврелий, Цезарь, Чингисхан, Наполеон — любили земли, которые завоевали. И… ха!.. своих сподвижников женили на бабах оккупированных территорий.

Капитан еще раз глубоко и протяжно зевнул перед изречением очередной сентенции.

— Истина вторая: драку, сиречь войну, тоже нужно любить искренне, всей душой любить, иначе в Валгаллу не попадешь. Вон китайцы, к примеру, войну не любят. Весь их махач с Шаолинем, Брюсом Ли, Джеки Чаном — дешевые понты. Им нравится спортивная гимнастика под названием «у-шу». Владение телом, под яки-кияки единение с природой и прочая херня. Не то чтобы они трусили, нет, просто не любят воевать. А японцы, те, наоборот, любят. У них любовь к драке в крови, с младенчества. Потому мочили и мочат всех в азиатском регионе. Только раньше физически, а сейчас интеллектуально. И это факт. И, поверь, если дело дойдет до очередной мировой драки, — а ведь дойдет, — они себя покажут. Еще как покажут! Или норманны… как их там еще… викинги, варяги. Почти всю Европу завоевали. Только германцы устояли. Но заметь: лишь англосаксы, нынешние британцы, сделали правильные выводы и взяли от норманнов все, что нужно для войны. Потому Британия — владычица морей, и никогда, со времен норманнов, на ее землю не ступала нога вражеского солдата. И вот какая мировая четверка народов-воинов вырисовывается. Японцы, немцы, англичане и… Не, скандинавы отпадают — захирели. Значит, остается тройка.

— Ну а мы-то, мы, славяне, кап? — вдруг взвился Серега-снайпер.

— Мы? — Сиротин удивленно вздернул бровь. — Мы любим водку жрать и на печи валяться. И если бы ты, пацан, учил в школе историю, то знал бы, что династия наших князей и царей идет от норманнов-варягов Рюриковичей. А мы, славяне, были их рабами. А потом трахали нас все, кому не лень. От татар до сраных полячишек, французиков и чеченов, кстати, тоже. Не-ет, если нам на яйца конкретно наступить, тогда мы, конечно, герои — шапками закидаем. А так… не-а. Ну, не любим мы воевать. Не любим-с!

— А ты, Ваня, — вкрадчиво произнес Док, — ты же русский, а воевать умеешь и любишь.

— А хрен его знает, кто я — русский или не русский, — отмахнулся Сиротин. — Я детдомовский, подкидыш без роду-племени. Может, я норманн или немец какой… А еще запомните все! Как ты не воюй и какой ты не умелец, а конец у всех вояк один. Если вовремя не свалишь, найдет тебя твоя пуля. Война — не компьютерная игра, и трех жизней на ней, на войне, не бывает. Наливай!

Прав, как всегда, оказался капитан Сиротин. Не свалил вовремя, да и не собирался сваливать — потому-то и воин от Бога. В последнем рейде — последнем и для него, и для Дока — нашла Сиротина его, предназначенная только ему, единственная в своей убийственной неповторимости пуля. Вошла сзади, под левую лопатку, прямо в сердце. Вошла, когда капитан последним, как положено настоящему капитану, залезал в «вертушку».

Док принял тело, уже бездыханное, отяжелевшее, на руки; втащил Сиротина в вертолет, склонился над учителем. И в этот момент принял другую пулю. Пулю-дуру, которая, к счастью, не была его единственной и неповторимой. Прошла навылет через верхушку правого легкого. Ничего — спасли в гарнизонном госпитале. Потом комиссовали. В тот момент думал, что «свалил». Но нет, если бы свалил, то не стоял бы теперь в чернобыльском тоннеле перед жутким громилой, исполненным по отношению к Доку самыми грязными, убийственными намерениями.

Док сделал три шага вперед, прищурился.

— Колись, рыжик, сколько тебе заплатили за убийство сталкера?

— Нисколько, я сам вызвался.

Он не врал, и Док в этом не сомневался. Но предложение, выходит, было — эдакий клич замочить сталкера-отморозка.

— Значит, для тебя убийство человека — спорт. Хорошая жизненная позиция. И Господа Бога ты, как я понимаю, на х… послал.

Рыжий пожал плечами и презрительно выдавил сквозь зубы:

— Много говоришь. Хотя… меня предупредили, что ты любишь поговорить.

— Да, а тебя не предупредили, что говорю я всегда по делу и дело умею делать?

— Так делай.

Да, с душевным равновесием у парня все было в полном порядке. Такую психику не прошибешь ни душевным разговором, ни брутальным оскорблением. Оставалось чистое искусство — искусство боя. Боя на ограниченном стенами тоннеля пространстве. Драки насмерть, очень далекой от киношных образцов Голливуда и Гонконга. Дуэли, где судьба поединка решается при первом же контакте. Где, как и в фехтовании, атака в три темпа[7] — вершина мастерства, в четыре — фантастика. Где все решается в половину, в четверть темпа. Где одно касание — или фатальная рана, или смерть.

Док расслабленно скрестил руки на груди, принял излюбленную стойку и, упруго покачавшись, выставил вперед левую ногу. Обе ноги и опорные, и толчковые одновременно. Ноги в этом поединке будут решать все — не атакой и ударом, а защитой. Реакция, блок, движения корпуса, головы, рук — все архиважно. Но только ноги могут вынести тело хозяина из-под рокового удара, и в поединке, где партер исключен, боец остается бойцом, пока ноги держат. Волк жив, пока ноги носят…

Сотвори бой! И бой начался. Пока его творил рыжий — ленивыми, грациозными, но мощными лоу-киками. Док отмахивался так же лениво и грациозно — вращательными движениями в колене. Смысл — сбить калечащую прямоту удара ноги противника легким отводящим боковым касанием колена. Разведка легким боем, но рыжему она надоела нескоро. Руки пока в ход не пускали. Док не подпускал рыжего на дистанцию удара рукой, а тот не особо стремился на эту дистанцию выйти. Но бесконечно так не могло продолжаться.

— Может, подеремся? — предложил Док и подарил рыжему ослепительную улыбку во все свои двадцать семь оставшихся во рту зубов.

— Подеремся, — хмыкнул рыжий и на последнем слоге «-ся» сделал классический подход-прыжок в стиле Майка Тайсона. Сотые доли секунды — и мгновенный боковой с правой. Док перестал бы уважать себя и своего сен-сея Сиротина, если бы не был готов к подобному. Но в те же сотые секунды он подсознательно, чисто автоматически удивился чересчур широкому размаху руки противника. Тело Дока жило сейчас своей жизнью. Управляла им не кора головного мозга, а мозжечок — образование, доставшееся человеку в наследство от динозавров. То образование, из которого исходят инстинкты, интуиция, «шестое чувство».

Док успел нырнуть под размах руки и выйти за спину противника. Это в рукопашной схватке победа. Победа!!! Все остальное Док творил уже не «на автомате», а совершенно осознанно, с почти садистским удовольствием. Короткий, жестко акцентированный тычок подошвой берцев в коленный сгиб правой ноги рыжего — и рыжий на коленях. Затем основанием открытой левой ладони толчок в затылок, в первый шейный позвонок, с приданием нужного направления. Нужное направление — стена тоннеля. И рыжий влепился высоким лбом в стену, секунд на пять потеряв ориентацию и ощущение реальной жизни. Док спокойно отошел назад на несколько шагов. «Укус кобры» — так подобный удар именовался в «кэмпо» — самой древней науке китайских единоборств. Может, потому «кэмпо» и стал основой ударной техники дзю-дзюцу. Древняя и надежная. А как все четко и образно — «Укус кобры!»

Док глянул на химеру. Та серой глыбой стояла позади и беспристрастно пялила свои желтые глазищи. Рыжий с трудом поднялся на ноги. Невидящим бессмысленным взглядом уставился в пространство. Сознание возвращалось к нему медленно, очень медленно. «Укус кобры» смертелен. Но, на свое счастье, он этого не понимал. Док дождался, пока в глазах противника появились проблески мысли и осознания действительности. Действительности, увы, трагичной для рыжего. Не удержавшись от прощального и чисто киношного «Сеенара!», Док нанес последний удар.

Он почти никогда не прибегал к этому удару — слишком тот рискован. В быстротечной и жесткой схватке он просто не проходит. Мало того, малейший огрех в выполнении грозит неотвратимым наказанием. Йоко-гири. Классический йоко-гири в голову. Ценность такой классики только в одном — после подобного попадания поединок заканчивается. Но теперь Док на выдохе со своим коронным «ц…» ударил ногой в нос рыжего. Смерть мгновенная. Носовые кости крушат череп, вколачиваясь прямо в мозг.

Док устало опустил руки и сокрушенно покачал головой. Сколько раз ему приходилось убивать, сколько раз… Но осознание того, что совершил смертный грех, приходит только позже, гораздо позже, иногда даже через десятки лет. Позже… Единственное оправдание — ему пришлось защищать свою собственную, единственную и неповторимую жизнь. Но то — слабое оправдание.