Кодекс Охотника. Книга XXXVII

Глава 15

Что ж… Это было ожидаемо. Костяной каким-то образом обошел законы Многомерной Вселенной и умудрился устроить проходы напрямую в Запретный Мир, игнорируя, как волю самой Вселенной, так и потуги выставленных мной темных хранительниц. И я даже не мог их в этом винить — ведь «обычное» пространство было надежно защищено.

Ко мне закрались подозрения, как бы Костяной не договорился с Пустотой — уж очень методы перемещения его армии были похожи на манипуляции пространством и путевыми нитями, на которые была способна только Пустота.

Однако, Пустота ни с кем не договаривается, никому не подчиняется и никого не слушает. Пустота только жрет. Она пожирает миры и материю, выдергивая нужное из материального пространства Вселенных. Для чего? Да никто не знает.

Пустота — это настолько чуждая человеческому разуму сущность, понять которую не удалось даже нашим Старейшинам во время затяжной войны с ней. Мы научились с ней сражаться, но понять её намерения мы так и не смогли. Сошлись на том, что Пустота — это враг. И её нужно уничтожить. Точка. Знать бы еще, как это сделать, правда… Ведь её существование за пределами Вселенной не давало нам возможности к ней приблизиться. Само понятие «пустота» было дано ей не просто так, ведь когда ей было нужно — она становилась именно пустотой — невидимой, неосязаемой, незаметной. И как с этим сражаться?

Только когда она начинала действовать по «нашим» законам, материализуя своих слуг для борьбы с нашими физическими воплощениями, или же собирая силы для войны в эфирном плане — вот именно тогда мы и могли дать ей отпор. Получается, она сама выбирало место и время сражение, что дико бесило…

Было много напастей на Многомерную. Кто-то был её порождением, как Неназываемый и Костяной Скульптор. Кто-то был «пришлым», как Скверна и как Механический Пастырь, который возник ниоткуда и сразу же, к несчастью для него, напоролся на Феликса и его Рой Дронов. Вот еще другие Вселенные обозначили свои намерения. Сколько еще желающих найдется, кто решит так или иначе подчинить, либо же захватить Многомерную Вселенную?

В общем, Костяной откуда-то получил новые знания, которые позволили ему перебрасывать свои армии, во-первых, в Запретный мир, куда ему не должно было быть хода, а во-вторых, таким способом, что его не могли остановить «добрые» силы Многомерной Вселенной. Хотя, мои братья всё-таки умудрились найти ключик и к этому хитрожопому трюку Костяного. Через Кодекс я ощущал раздражение моих братьев, которые не могут полностью подавить силы Костяного, но наносят ему существенные потери.

Однако, часть армий Костяного уже здесь, в этом мире, и находятся они как раз под Куполами Праха, которые разбросаны по всему миру. Я не могу полностью понять, кто там находится и какие у них силы, но предчувствия у меня самые плохие. Мне кажется, что использовав обходной путь, армия Костяного сохранила все свои силы, не подчинившись закону «порезки» своих сил, при попадании в Запретный мир, которым грешат даже все попавшие сюда боги.

А это означает лишь одно — что при их прорыве нас всех ждет чрезвычайно тяжелое сражение! Весьма кстати жители Земли прямо сейчас получают усиление от синхронизации с Землей-2, но тут вопрос — достаточно ли будет этого для противостояния могущественным тварям Многомерной Вселенной, находящихся в полной своей силе?

Я этого точно не знал, но подстраховаться стоило.

Поэтому, передо мной вновь возникают тройка богинь. Очень недовольная тройка богинь.

— Кто бы мне когда-нибудь сказал, что я буду на побегушках у Охотника, кадык бы ему выгрызла, — на удивление, сегодня именно Пандора была не в духе.

Её желтые глаза приняли форму кошачьих, зрачки стали вертикально, и весь ее вид излучал раздражение и плохо скрываемую неприязнь.

— Что-то случилось? — мило поинтересовался я. — Какие-то проблемы?

— Мои миры атакованы, — хмуро ответила Пандора. — Вот только я теперь не могу вырваться из этого гребанного мира, чтобы быть там. Я чувствую, как погибают мои дети и ничего не могу сделать!

— Кто это? — я недобро прищурился.

— Инферно! — выплюнула это слово, как ругательство, темная богиня, и тут же удивленно уставилась на меня. — Ты чего улыбаешься?

— Ну смотри, — начал я как можно более вежливо. Всё-таки эти темные уже стали мне если не как родные, то уже точно не чужие. — Во-первых, я вас не держу. Вы вольны уйти когда и куда сами пожелаете.

Я внимательно наблюдал за их реакцией. Темная фыркнула, Морана лишь усмехнулась, а Пандора уловила саму суть.

— А во-вторых? — тут же уточнила она.

— Секундочку, — поднял я руку. — С этим всё понятно? Я. Вас. Не держу! Повторите, чтобы я понимал, что вы усвоили.

— Смеешься? — хмыкнула Темная.

— Нет, — покачал я головой. — Я сейчас говорю абсолютно серьезно. Повторите!

«Ты нас не держишь» — было произнесено также с разной интонацией. Охотно и весело — Мораной. Недовольно и раздраженно — Темной. И, на удивление, нейтрально и с легкой задумчивостью — Пандорой.

— Хорошо! — сказал я. — С этим разобрались. Теперь перейдем к «во-вторых». Если вы не поняли, у меня появились абсолютнейшие чемпионы по борьбе с Инферно. И как раз сейчас они временно бездельничают.

— Паладины? — приподняла одну бровь Пандора.

— Бинго! — указал я на неё пальцем. — Так вот, что мы сделаем сейчас. Ты, — я кивнул на Пандору, — идешь сейчас к командору и выдаешь ему всю инфу. Потом возвращаешься обратно… Ты чего ждешь?

— Я? — удивилась Пандора. — Продолжения!

— Продолжение будет позже. Давай бегом к Андрею.

Пандора буркнула что-то нелицеприятное для меня, но всё же удалилась в правильном направлении. Оставшиеся две богини смотрели на меня с интересом.

— А вы сейчас используете все силы для прослушки этих куполов! — указал я пальцем на купол Праха. — Я должен сразу же узнать, когда напряженность силовых линий начнет падать, указывая на то, что купол вот-вот спадет. Немедленно! И сами ничего не делаете самостоятельно! Понятно?

— Ты думаешь, что нам не хватит сил навалять паре-тройке костяшек Скульптора? — презрительно скривилась Темная.

— Случиться может все, что угодно, поэтому ваше дело — сторожить! Это ясно?

— Ясно, — буркнула Темна. — Что-то ты и правда сегодня раскомандовался.

— А мне нравится, — тепло улыбнулась Морана. — Ты когда командуешь — такой душка! Прямо Властный босс!

— Кто, блин? — удивился я, закашлявшись, потому что прямо в этот момент я решил попить водички.

— Ну властный босс! Вот! — Морана выхватила из воздуха книжку с яркой обложкой, на которой был изображен мускулистый бородатый красавец, стоявший рядом с хрупкой девушкой. И да, там в названии было что-то про «Властного босса»…

— Дашь почитать? — тут же оживилась Темная.

— Капец! — я изобразил феспалм. — Женщины… Чего они только не читают! Всё, я ушел.

— Куда? — тут же уточнила Темная.

— Домой, может хоть одна спокойная ночь в доме выдастся. А то жены уже забыли, как я выгляжу…

— А нам, значит, сторожить? — нахмурилась Темная.

— Ну, такая ваша женская доля… Тяжелая… Книжки вон почитайте, не скучайте. Покедова!

И нырнул в тень, Меня ждал дом, вкусный ужин и теплая постель. И героям нужно когда-то отдыхать!

Тридцатая ночь.

Воздух над усадьбой Охотника стоял неподвижно, как вода в чаше: гладкая, тяжелая, звенящая от напряжения. Но вдруг пространство щелкнуло, как тугая струна, — и в этот щелчок, как в игольное ушко, протиснулась тонкая фиолетовая нить. Вспыхнула, разошлась надвое и соткала из себя ступени. Не лестницу — переход. Ведьмовская «Косая Тропа»: запрещённое ведьминское колдовство, путь между мирами, который нельзя увидеть, если ты не вписан в чью-то судьбу.

Дочь величайшей ведьмы Многомерной Вселенной, Каринтия, ступила на первую ступень.

Кость на её шее скрипнула. Ошейник — белый, с внутренними шипами, завязанный не на плоть, на душу — ожил и потянул обратно. Он не пускал в чужие миры. Он любил тюрьмы. Он требовал вернуться к её повелителю — Костяному Скульптору.

— Терпи, девочка моя, — шепнула нить, и в шёпоте угадывался голос. Не мягкий — неизбежный. Голос той, кто однажды сказала миру «Вы все прокляты!», и мир послушался.

Моргана держала тропу. Нет, не пальцами. Нет! А своим правом и волей!

С каждым шагом энергия уходила в кость. Не из вен — из истории, буквально из её души. Ошейник пил её прошлое, чтобы у неё не хватило причины дойти. Но Каринтия шла. Восемнадцать лет — смешной возраст для ведьмы. Нелепый для пленницы Костяного Скульптора. Но достаточный, чтобы упрямо не умирать.

Ступени вывели её туда, где заканчивалась дорога и начинался Рубеж — невидимая линия. Многомерная Вселенная огородила Запретный мир от остальных своих владений. Усадьба Сандра не казалась крепостью, но она ею была. Камни здесь помнили клятвы, они были буквально живыми. Даже деревья казались живыми, трепетно прислушиваясь к ночной тишине. А внутри усадьбы спал странный мохнатый зверек — страж, которому не платят.

Струны реальности дрогнули сами по себе — не звук, а знак. В глубине дома ответил тихий отклик — будто где-то на столе перевернулась на другую страницу чёрная книга. Точнее, его проекция, ведь сам гримуар сейчас был у Морганы.

Тот, через который Моргана контролирует нити судьбы всех существ, которые ей интересны. Сейчас черный гримуар был без привязки, пока что… до первой нужной фразы. Всё зависит от поступка Охотника. Отдаст он свой долг — останется свободным, нет — что ж… Значит, его судьба также станет собственностью Черного гримуара.

Каринтия сделала последний шаг — и сам мир ударил по ней! Сразу всеми слоями. Многомерная Вселенная, раздражённая недавними «корректировками», перехватила чужую тропу, скрутила её и попыталась вышвырнуть незваного человека прочь. Директива была проста: не впускать.

— Поздно, — сказал другой голос, не материнский.

Бездна не пришла — вспомнилась. Достаточно одного намёка, чтобы Вселенная передумала злиться. В следующие двести лет здесь уже не поставить полноценный замок. И этой ночи хватит, чтобы один человек дошёл до двери.

Ошейник почувствовал, что теряет связь со своим господином, будучи отрезанным в Запретном мире, и вступил в последнюю битву. Шипы раскрылись, как ртуть, и впились в горло. Не плоть они рвали — саму душу. Попытайся назвать себя — и получишь боль. Попытайся вспомнить мать — и провалишься в черноту. Попытайся позвать — и голос станет чужим.

Каринтия упёрлась ладонями в воздух — там, где Рубеж прятал себя — и сказала не заклинание. Имя.

— Каринтия.

Шипы ухмыльнулись болью. Но имя прозвучало. Мир, как ни странно, любит тех, кто помнит, как их зовут.

Рубеж заговорил первым. Не голосом, правилом: «Кто идёт — с чем? С чужой волей? С проклятием? С долгом?»

Ответила не она. Ответил долг. Старый, сказанный давно, в тех местах, где охотничьи чаши пахнут травами Морганы, а смех Бездны похож на хрустальные колокольчики. «Пропусти»…

Рубеж посоветовался с домом, дом — с книгой, книга — с тем, кто в ней живёт (и кто пока молчит, как полагается хранителю). И распахнулся, как дверь, которой не существует.

Каринтия почти упала внутрь — но удержалась. Ведьмы не падают на пороге, если могут стоять. Это старое правило сильнее некоторых богов.

Дорога за её спиной захлопнулась. Нить Морганы истаяла, оставив на запястье Каринтии тонкий узор — метку права. Не печать рабства. Печать прохода. Отличают их не сразу.

Мир Сандра почувствовал чужую кость и ответил древним инстинктом — отторжением. По траве покатился сухой холодок. Из-под земли, под яблоней, шевельнулся кто-то, кому давно велели спать, сверкнули красные глаза в ночи, и внутри головы Каринтия почувствовала чужое присутствие. Казалось, сам дом напрягся и выдвинул незримые стены, как доспех. Дом не любил чужаков, но защищал своих. Дом принадлежал человеку, который умеет резать правила.

Ошейник вспыхнул светом мёртвого костра и попытался связаться с тем, кто его ковал. В ответ на границах этого Мира дернулась пустая нитка — Моргана заранее отсекла любой отклик.

— Не зови, — сказала она, не здесь, не вслух. — Каждое твоё «спаси» — моё «вернись». Ты не хочешь этого.

Где-то далеко, на другом конце Многомерной Вселенной, что-то завыло. Возможно — генерал, собранный из пепла, умер ещё один раз. А возможно — сам Костяной Скульптор понял, что один из самых желанных его трофеев ускользает из его рук.

Каринтия вздохнула. Воздух в этом мире был другой — густой, в нём чувствовались железо, полынь и человеческие судьбы. Хороший воздух. Тяжёлый. Живой.

Она подняла руку, коснулась ошейника, но не стала тянуть. Ведьмы не дёргают узлы, которые завязаны высшим. Они переписывают смысл вокруг узла, пока тот сам не забудет, зачем затянут. Это долго. Это больно. Это требует свидетеля.

Свидетель уже шёл.

В доме что-то скрипнуло — не половицы. Согнулась логика расстояний, иногда называемая Тенью, когда Охотник решает, что ему пора быть у порога. Шаг — и он там, где надо. Ещё шаг — и там, где должен.

Каринтия посмотрела на него, не мигая. В глазах у неё стояла такая усталость, что хотелось провалиться в сон на целый год. В горле — кость. На коже — маленькие тени от шипов. На запястье — тонкий фиолетовый след.

— Я пришла, — сказала она просто.

И добавила, как учат в Ковене, когда ступаешь в дом того, кому должна жизнь:

— С правом. И с долгом.

Сандр ничего не ответил. Не потому, что не узнал — наоборот. Он уже всё понял. Колокол внутри головы звякнул: вот она, «очень важный человек», что Моргана произнесла с нескрываемой нежностью в голосе в голосе. Вспомнилась ладонь, что держала чёрную книгу — и пустая страница в ней вздёрнулась словом, которое пока ещё не было написано.

Ошейник почувствовал опасность и рванулся вглубь — туда, где у ведьм хранится имя. Каринтия качнулась. Сандр шагнул ближе — не касаясь, чтобы не сорвать чужую магию, — и дом, как живое существо, накопитель энергии и её оптимизатор, послушно сдвинул правила: боль стала тише. Настолько, чтобы можно было говорить.

— Внутрь, — сказал он. — Здесь тебя никто не тронет.

Это не было бахвальством. Это было право Охотников — обещание, которое мир слышит как закон.

Она переступила порог — и мгновение на границе вытянулось, как тень вечером. Дом проверил её в последний раз: не ведет ли она за собой армии, не прикреплён ли к её шагу Костяной Легион, не спрятана ли в спутанных волосах командная метка Скульптора. Ничего из этого не было. Была только кость, брошенная на душу подростка чужой рукой.

Охотник пригласил, дом пропустил. Дверь закрылась — в тот же миг, как закрываются глаза, когда кто-то гасит свет.

Вокруг повисла тишина.

Где-то во Вселенной тихо, почти неслышно, зашелестели страницы чёрной книги. Гримуар раскрылся на чистом листе, и серый сухой росчерк прожёг первую линию. Не руна — вопрос. Кому положено снять узел, завязанный высшим правом? Тем, кто умеет резать жизнь? Или тем, кто умеет переписывать её?

Ответ будет не сразу. Ведьмы умеют ждать. Охотники — тоже.

— Сядь, — сказал Сандр. — Расскажешь всё, что помнишь. А остальное — ты вспомнишь позже.

Каринтия кивнула. Её взгляд на секунду остекленел — как у тех, кто слишком долго смотрел в смерть. Потом ожил. Нити Морганы — невидимые и цепкие — уже обвивали дом снаружи, превращая порог в временную гавань. Бездна где-то смеялась — не здесь, не сейчас — и смех её, как и положено, ничего не обещал, кроме возможности.

За пределами усадьбы и всего этого Мира, Многомерная ворочалась, как зверь, которому вбили занозу. Но мир принял сделку: одна ведьма проходит. Один дом берёт на себя её боль. Один Охотник вспоминает свой долг.

Тридцатая ночь закончилась там же, где началась — у порога. Только теперь на пороге стояли двое.

А ошейник — чужая кость, чужая воля — впервые за всё время дрогнул. Не от страха. От неизбежности. И этот страх был последним, что услышал его хозяин, который находился далеко-далеко отсюда.

— Проклятие, с-с-сука… — прошелестел странный голос, напоминающий треск костей и Костяной Скульптор на мгновение замер, держа в руках резец и вслушиваясь в глубины Вселенной.