Кодекс дуэлянта. Книга 4

Глава 4

Я остановился как вкопанный. Сердце забилось в груди с ужасающей силой. Я видел эти шары в подземелье! И это не была какая-то ошибка или игра воображения. Я даже протер глаза и тряхнул головой — вдруг и в самом деле привиделось? Но картина существовала на самом деле.

Я подошел ближе, опасливо, словно вор. Вгляделся в изображение. Шары были нарисованы очень реалистично. Казалось, что я могу протянуть руку и потрогать их холодную, гладкую поверхность. Но на картине было кое-что еще. В глубине каждого шара блестело нечто необычное, что-то загадочное и угрожающее.

Там была чья-то жизнь. Не моя. Чужая.

— Что это? — спросил я, не отрывая взгляда от картины.

Ко мне подошел экскурсовод и посмотрел на холст.

— Это работа молодого художника, — ответил он, и я заметил, как его губы слегка сжались. — Он сказал, что видел этот образ в сне. Видимо, богатая фантазия.

Но я знал, что это не просто фантазия. Я видел эти шары в реальности. И я чувствовал, что они связаны с неким силами, с неким древним — злом? добром? чем-то иным, не менее могущественным? — которое я не могу понять.

— Интересно, — сказал я, облизывая сухие губы. — А вы знаете, где можно найти художника?

Экскурсовод посмотрел на меня с непроницаемым взглядом.

— Думаю, мы уже не успеем, — ответил он спокойно. — Он уехал из города еще несколько дней назад.

Я сделал шаг назад, ощущая недоумение. Уехал? Когда выставка в самом разгаре? Нет, тут что-то неладное. Нужно найти этого художника. Сдается мне, он может кое-что рассказал про эти самые шары.

Я пригляделся к картине внимательней. Талант художника ощущался даже мне, не сведущему в искусстве человеку.

Три хрустальных шара, мерцающие всеми цветами радуги. Странное дело, но я чувствовал, будто они действительно светятся.

— Простите, а что это за шары? — спросил я. — Они как-то связаны с магией?

Экскурсовод нервно сглотнул, его лицо исказилось.

— Это просто хрустальные шары, — пробормотал он, быстро перебирая пуговицы жилетки. — Не стоит приписывать им какие-то мистические свойства. Фантазия автора безграничная. Возможно, художник хотел таким образом передать какие-то эмоции. А шары — просто образ такой. Не более.

Я почувствовал, как мои брови нахмурились.

— Но они выглядят так… необычно, — заметил я, глядя на картину. — Похоже, они способны излучать свет.

— Не обращайте внимания, — отмахнулся экскурсовод. — Просто игра света и тени.

Он нервно переминался с ноги на ногу, будто хотел сбежать.

— Вы знаете, что-нибудь еще об этой картине? — спросил я, уже заподозрив неладное.

— К сожалению, нет, — ответил экскурсовод, бросая на меня быстрый, испуганный взгляд. — У нас ограниченное время. Пойдемте дальше.

— А как я могу найти художника. Я бы хотел с ним переговорить насчет…

Я обернулся и увидел, что экскурсовод поспешил уйти к следующей экспозиции, оставив меня с неприятным ощущением, что он что-то скрывает. Я продолжал разглядывать картину. Хрустальные шары казались мне все более и более зловещими.

Я начал думать, как мне узнать об этой картине подробней и вдруг в голову пришла мысль. Ирина Кривощекина! Ведь она весьма неплохо разбиралась в искусстве и могла мне рассказать об этой картине кое-что.

Туалет в картинной галерее был образцом чистоты и официальности. Белоснежные кафельные стены, сияющие от идеальной полировки, отражали холодный свет нескольких ярких ламп. Пол из гладкого мрамора не имел ни одного пятнышка.

Повесь сюда картины — и многие бы приняли его за еще один зал выставки.

Воздух пах свежестью и легким ароматом дезинфицирующего средства. Хромированная арматура кранов и раковины искрилась, будто ее только что отполировали.

Он казался похожим на операционную в лучшей больнице, готовую принять любого визитера в состоянии идеальной чистоты.

Я вошел в туалет. Воровато оглядываясь, юркнул в женскую часть.

— Ира! — шепнул я.

— Александр! Почему ты заставляешь меня ждать?

Только я взялся за дверную ручку туалета, откуда раздавался голос, как она бесшумно открылась изнутри. На пороге стояла Ирина, и на ее лице играла знакомая хитрая улыбка. На ней были только кружевные трусики. Девушка приложила палец к губам, призывая к молчанию, и жестом пригласила меня внутрь.

В туалете висел густой запах ландышей — ее любимые духи. Ирина явно ждала меня, и, судя по блеску в глазах, разговор предстоял не менее странный, чем встреча с нервным экскурсоводом.

— Ирина… — начал я, но не успел договорить — девушка впилась в мои губы своими губами. — Послушай… я спросить хотел…

— Все расспросы потом!

— Но…

— И не подумаю отвечать! — категорично ответила Ирина, стягивая с меня рубашку.

Я понял, что ответ придется заработать.

Ловкие пальцы девушки стянули с меня штаны. В кабинке было тесно, но я сейчас не обращал на это внимания, вдруг поддавшись сиюминутной страсти. Надо отдать должное и самой Ирине — она источала огонь и ласкала меня так, что я уже через секунду был в боевой готовности.

Я старался не шуметь — мы все-таки были в туалете картинной галереи. А вот Ирина не сдерживала себя, получая удовольствие на всю катушку.

Когда ее пышущее жаром тело размякло словно воск, горящие огнем похоти глаза налились масляным блеском, а на лице заиграла глупая, но довольная улыбка, я понял, что пора возвращаться к расспросам.

— Ирина, там, в центральной части галереи висит одна картина. На ней изображены… шары.

— Меня, кроме твоих шаров ничего сейчас не интересует! — выдохнула девушка, опустившись на колени.

— Ира!..

Ее горячий рот начал влажно чмокать, и я понял, что придется задержаться еще.

«Вот ведь ненасытная!» — подумал я, закрывая от удовольствия глаза.

…Еще через полчаса я вновь предпринял попытку расспроса. На этот раз она оказалась удачней.

— Зачем тебе сдалась эта картина? — спросила Ирина, вытирая взмокший лоб.

— Просто… понравилась, — соврал я. — Так ты что-нибудь знаешь о ней и о человеке, который ее написал?

— Художник, который написал эту картину… особенный.

Я вопросительно поднял брови.

— Он гений, — продолжила Ирина, — но его гений граничит с безумием.

Она сделала паузу, словно выбирая слова.

— Говорят, он видит вещи, которые другим не дано увидеть. И после того, как он написал эту картину, он… сломался.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— Что ты имеешь ввиду?

— Его поместили в клинику на окраине области. Санаторий Сосновый Бор' знаешь такой? Правда нифига это не санаторий. Настоящая тюрьма для психов. Там держат настоящих отморозков. Но что еще более странно, так это то, что он сам попросил его туда запереть. Говорят, он до сих пор рисует. И некоторые его картины порой выставляются на выставках.

— А что на них изображено? — осторожно спросил я.

— На самом деле я не такой хороший знаток его творества. Его картины… они странные. Пугающие, но одновременно притягивающие взгляд. Он пишет не просто пейзажи или портреты, а… сны. Или, быть может, кошмары. По крайне мере, мне так кажется.

Она опустила взгляд на свои руки, будто пытаясь отыскать подходящие слова.

— Однажды я видела его картину, где был изображен лес. Но это был не просто лес. В его ветвях таились тени, а на стволах деревьев были вырезаны странные символы, которые будто шептали что-то о ужасной тайне. В каждом уголке этой картины чувствовалась угроза, будто лес вот-вот оживет и поглотит всех, кто осмелится заглянуть в него. Б-р-р-р! Жуткая вещь!

Ирина, заметив, что я впился в нее взглядом, продолжила:

— А на другой его картине… на ней был изображен дом. Старый, с потускневшими окнами и провалившейся крышей. Но не это вызывало страх. Страх вызывал невидимый враг, который таился в пустоте между стенами, который ждал, чтобы вырваться наружу и захватить мир. Он там очень хорошо игру теней показал. Сложно это словами передать, нужно видеть.

Она вздохнула, как будто отгоняя эти жуткие образы.

— А хрустальные шары… — начал я.

— Самая его странная работа. Вроде и ничего нет в ней такого, но все равно каким-то холодком веет от полотна. Тебе тоже так показалось?

Я неопределенно кивнул. Спросил:

— А как зовут художника?

— Абрахам Анисимов.

— Анисимов? — повторил я. — Никогда не слышал такой фамилии.

— Кажется, он не местный — я как ни старалась, так и не нашла про него хоть какой-то информации. Ни про него, ни про его родственников.

Я поблагодарил Ирину и вышел из кабинки туалета.

— Позвони мне! — крикнула вслед Ирина, но я уже вышел наружу.

Нужная информация была получена.

Санаторий «Сосновый Бор» стоял на краю леса, подобно кораблю, затерянному в бурном море древесных стволов. Его стены, изначально белые, были теперь испачканы темнотой времени, и от них веяло холодной опустошенностью. Окна, затянутые пылью и паутиной, были закрыты, словно глаза мертвеца, направленные в пустоту.

Несмотря на то, что у санатория имелось несколько человек обслуживающего персонала, здание все равно каким-то странным и мистическим образом быстро натягивало на себя костюм брошенности — окна зарастали паутиной практически на следующий день, краска лопалась, едва только засыхала, а пыль и вовсе не выдувалась. Сначала персонал старался, а потом плюнул и перестал обращать на это внимание — все равно никому не было до этого дела.

Над крышей больницы вился дым, но не от дымохода, а от костра, который горел где-то в лесу, оставляя пугающий запах горелого дерева и влажной земли. Ветер нес с собой шум сосен, которые стонали и шептались на древнем языке леса, словно предупреждая о неизбежном.

В воздухе висел ощутимый туман, делая очертания больницы нечеткими, призрачными. Он укутывал ее в своей прозрачной пелене, словно попытался скрыть тайны, которые скрывались внутри.

И хоть больница стояла одна, в глубине леса, каждому не частому путнику, кто блуждал в здешних местах, казалось, что за ним кто-то наблюдает. Из леса. Словно бесчисленные глаза сосен смотрели из темноты, следя за всем, что происходило в «Сосновом Бору» и вокруг. И каждое шелестенье листьев, каждый скрип ветвей казался шепотом невидимых существ, предупреждающих о неизбежной опасности.

Ночь, густая и липкая, окутывала «Сосновый Бор» как погребальный саван. Ветер, пробирающий до костей, жалобно стонал в ветвях сосен, окружавших больницу, словно скорбя по ее обитателям.

В свете тусклого фонаря, освещающего главный вход, возник силуэт. Человек в черном, с головы до ног закутанный в плащ, словно черный призрак, возник из пустоты внезапно.

Лицо его скрывало капюшон, но невозможно было не чувствовать тяжелой, холодной ауры, которая исходила от незнакомца. Он бесшумно скользил по земле, его шаги не издавали ни звука. Охрана, два грузных мужчины, стоящих у входа, не заметили его до самого момента нападения. В миг он оказался перед ними, и в темноте прозвучали два глухих удара, как два удара молотком. Мужчины обмякли и упали, не издав ни звука.

Маг вошел в больницу, его черные глаза, сияющие красными огоньками, сканировали каждое помещение. Он шел целенаправленно, не отвлекаясь ни на что. Его цель была где-то поблизости.

Тишина в коридоре была настолько густой, что ее можно было ощутить физически. Она давила на уши, заглушая даже собственное дыхание.

Проходя мимо камер, он видел их обитателей — двери были изготовлены из пластика и решеток, чтобы врач и медбратья могли наблюдать в периоды буйного поведения за своими пациентами. Больные лежали на кроватях, в глубоком сне, их лица были бледными и изможденными. Но как только тень человека в черном падала на их комнаты, они вздрагивали, просыпались и вскакивали. В их глазах зажигался дикий ужас.

Они принимались кричать и биться головой о решетки. Видя это, человек в черном улыбался шире.

Под общий хор безумия человек в черном шел вперед, не останавливался, оставляя за собой след ужаса. «Сосновый Бор» просыпался, но не от рассвета, а от ночного кошмара. И каждый крик пациентов был звуком неизбежного бедствия.

Незваный гость остановился перед последней камерой в коридоре. Она была такой же, как и все остальные — серая, угрюмая, с проржавевшей решеткой на двери. Но от нее веяло некой необычайной тяжестью, как будто за ней скрывалась тайна, которая тянула к себе, словно черная дыра.

Человек в черном поднял руку, и его пальцы, тонкие и длинные, словно когти, испустили бледное свечение. Он провел рукой по воздуху, и дверь камеры с глухим щелчком распахнулась сама по себе.

Внутри камеры было темно. Единственный источник света падал из узкого окна, затянутого решеткой, освещая пыль, висящую в воздухе. На кровати, закутанный в простыню, лежал мужчина. Его лицо было бледным, а глаза закрыты.

Человек в черном вошел внутрь. Некоторое время он рассматривал скудное убранство камеры. Потом приблизился к кровати, и в комнате повеяло холодком, который пробрал до костей.

Пациент, лежащий на кровати, внезапно открыл глаза, повернул голову. Он увидел стоящего над ним человека в черном и побледнел, словно увидел призрака. В его глазах застыл ужас.

Человек в черном улыбнулся. Его улыбка была широкой и холодной, как у смерти.

— Они скоро созреют, верно? — хрипло произнес он, все так же не мигая глядя на лежащего.

Пациент кивнул, его губы дрожали, а голос был едва слышен:

— Да… скоро…

Человек в черном вновь улыбнулся. Он поднял руку, и его пальцы снова засветились бледным светом. Он провел рукой над головой лежащего, и в комнате повеяло холодом.

В глазах пациента появился ужас, но он уже ничего не мог сделать. Больной ощутил острую боль в груди, словно в него впился холодный меч. Он вскрикнул и обмяк, его тело ослабло, и он упал на кровать.

Человек в черном стоял над ним, его улыбка не сходила с лица. Он смотрел на мертвое тело с нескрываемым удовлетворением, словно он только что собрал свой урожай.

— Еще одна душа для моей коллекции, — прошептал он.

Он прикоснулся к груди лежащего. Пациент, хотя и был мертв, вздрогнул, словно от удара тока. Его глаза раскрылись, и в них застыл ужас. Он пытался говорить, но из его рта вырывался только глухой хрип.

В этот момент из его груди вырвался и полетел к руке человека в черном полупрозрачный шар, не больше шара для бильярда. Гость ловко поймал ее, рассмотрел со всех сторон. Удовлетворенно кивнул.

Потом закрыл глаза и вдохнул, впитывая в себя, и в его глазах зажглись нечеловеческие огоньки. В этот же самый момент все кричащие пациенты замолчали — как по команде.

Быстрым шагом человек в черном направился на выход. Он возвращался во мрак, откуда пришел, оставляя «Сосновый Бор» погруженным в тревожный сон.