Книга 5_Слезы на камнях

Глава 24

Шамаш сидел на краю повозки, опершись спиной о деревянный каркас. Полог трепетал от легкого ветерка, наполняя воздух серебряным звоном множества крохотных колокольчиков. Вокруг расстилались бескрайние матово-белые просторы снежной пустыни, по полотну которых вились крошечными змейками веселые и беззаботные воздушные духи. Небеса были удивительно высоки и их глубокая синева пьянила, словно вино.

Повозка двигалась медленно, плавно, словно лодочка по глади озера или колыбель в далеком детстве, которая,покачивалась, успокаивая, усыпляла, хороня от всех бед и невзгод, убеждая в том, что их нет и больше никогда не будет.

Своими мыслями, духом Шамаш был так далеко от каравана, что не заметил, как к нему подошел Атен.

Движения хозяина каравана были скованны. В каждом шаге чувствовались напряжение и нескрываемая тревога. Меньше всего на свете он хотел беспокоить повелителя небес. Все последние дни как страстно караванщик ни желал увидеть господина, убедиться собственными глазами, что с Ним все в порядке, поговорить, он упрямо заставлял себя обходить повозку небожителя стороной, чтобы случайным шагом, вздохом или мыслью не нарушить Его покой.

Но в этот день, он не смог справиться с собой и приблизился, осторожно, затаив дыхание, пошел рядом, глядя на то, как снежинки, поднятые с земли ветром, осторожно садились на меховое одеяло рядом с повелителем небес, превращаясь в переплетении лучей солнца и дыхании божественной силы в множество прекрасных драгоценных камней – белоснежных жемчужин, о которых, спавших в глубине замерзших морей, было придумано множество сказок и песен.

Прошло время, прежде чем Атен решился поднять взгляд и посмотреть Шамашу прямо в лицо.

"Ему плохо, – вглядываясь в Его бледные, заострившиеся черты, думал он. – Лигрен сказал – раны от когтей дракона глубоки, к тому же их края обожжены жаром и холодом. И хотя минуло немало дней, они так до сих пор и не зажили…" С пугавшей ясностью он понимал, что бог солнца еще не выздоровел. Он только очнулся ото сна, но Ему почти не стало лучше. Атен быстро огляделся вокруг. Он боялся, что за ним к повозке бога солнца потянутся остальные, что кто-то не сдержится, заговорит, начнет мучить вопросами или просьбами. Но нет. Держась на почтительном расстоянии, караванщики вели себя так тихо, как только могли.

"Тише снежной мыши… – с одобрением кивнул он. – Даже смазали повозки жиром, чтобы не скрипели… – но уже через миг, он недовольно поморщился, досадуя на самого себя: – Только я вечно лезу куда не следует!" Он уже прибавил шаг, собираясь поскорее обогнать повозку бога солнца, но тут его окликнул тихий, хрипловатый голос:

– Торговец…

– Да? – Атен вздрогнул, в его груди все сжалось – душа от радости, что бог солнца наконец заговорил со Своим спутником, сердце от тягостной боли, когда караванщик хотел, чтобы повелитель небес как следует отдохнул, вместо того, чтобы тратить понапрасну силы на ненужные разговоры с глупым торговцем. И самое обидное – знал же он, что так и будет, стоит ему оказаться поблизости, но нет, полез со своим любопытством!

– Подойди, – Шамаш чуть шевельнул рукой и прекрасные жемчужины как сорвавшиеся с тонкой нити бусины покатились звенящим потоком с края повозки в снег. – Сядь рядом, – видя, что торговец, выполнив первую часть приказа, заметался, замотал головой, не решаясь сделать то, что считал святотатством, чуть слышно добавил: – Мне тяжело громко говорить, – слабая улыбка тронула потрескавшиеся губы, когда он заметил, что последние слова возымели свое действие и смертный, более не возражая и не сопротивляясь осторожно, словно птица на тоненькой ветке молодого деревца, примостился на краю повозки. – Спасибо, – он на миг закрыл глаза, отдыхая.

– Госп… – начал Атен, но прежде, чем бог солнца взглянул на него, даже прежде, чем на Его лице отразилось недовольство, поспешил исправиться. – Прости, Шамаш.

Как Ты? Как Ты себя чувствуешь? – в нем говорила тревога, которая заглушала все остальные чувства.

– Замечательно, – пошептал тот, с наслаждением вдохнул в себя свежий воздух, наполненный волнующим сладковатым ароматом снега.

Атен недоверчиво взглянул на своего повелителя. Он ни на мгновение не сомневался в правдивости Его слов и, все же, не мог поверить… Ведь после того, что произошло, он сам чувствовал бы себя хуже некуда. А бог солнца… Он выглядел измотанным до предела, ослабевшим, бледным, но, все же, при этом – довольным, даже счастливым.

– Впервые за все время, что нахожусь в этом мире, я почувствовал себя дома, – прошептал он.

– Так же плохо? – Атен вспомнил, что в то, самое первое время странствий по тропе каравана рассказывал повелитель небес о земле своего бреда.

– Почему плохо? – Шамаш открыл глаза. Они лучились таким ярким пламенем, что заглянувший в них Атен зажмурился, испугавшись, что еще мгновение – и ослепнет, когда простому смертному не дано долго смотреть даже на солнце, не то что на его повелителя. – Разве я выгляжу несчастным?

– Нет, но… То, что случилось…

– Торговец, неужели ты не понимаешь? Я несказанно рад, что нашел дракона. Он был моим другом всегда, сколько я себя помню.

– Да уж, друг! – Атен понимал, что речь идет о священном животном повелителя небес и, все же, не смог сдержать кривой усмешки, когда после произошедшего на его глазах в сердце смертного поселилась ненависть к напавшему на их божественного спутника. – Он же чуть не убил Тебя!

– Он не понимал, что творит. Он был болен, лишился памяти.

– Как можно забыть своего господина! Как можно не вспомнить Его, увидев?!

– Он и вспомнил, когда увидел меня. Но от этого стало только хуже. Он разозлился на меня за то, что я был далеко в тот миг, когда был ему нужен. Ему показалось, что я бросил его.

– Бросил?! Но разве не он сам принес тебя раненого в снежную пустыню, передал нашим заботам?!

– Да. Но когда я выздоровел…

– Ты… Ты не знал, что он выживет, что он может выжить… И вообще… Мати рассказывала – дракон сам сказал ей тогда, что умирает, что хочет лишь одного – чтобы жил Ты!

– И я должен был пожелать ему того же – жизни. А я смирился. Хотя потом и не было дня, когда я не пожалел бы об этом.

– Ты искал его.

– Весь последний год. Как только узнал, что он жив… Знаешь, я очень благодарен ему, высшим, судьбе за то, что мне было позволено с ним встретиться.

– Наверное, он очень многое для Тебя значит, раз Ты так беспокоился о нем…

– Да.

В какое-то мгновение караванщику захотелось спросить: "А я? Мы, твои спутники?

Все смертные? Мы хотя бы что-нибудь значим для Тебя?" – но сдержался.

Он давно вырос из того возраста, когда губы наивного ребенка спрашивали о подобном у взрослого, не видя разницы между небожителем и простым смертным, и еще не дожил до тех седин, когда достает смелости спросить о подобном бога.

– Почему же Ты не оставил его с Собой, почему отпустил? – да, караванщики вряд ли обрадовались бы такому спутнику, ощущая рядом с ним пронизывавший, всепоглощавший страх. Но, с другой стороны… Это бы было так почетно… И, потом, привыкли же они к золотым волкам. Конечно, маленький щенок и крылатый гигант с половину небес – не одно и то же, но… Если богу солнца этот крылатый исполин так дорог, они научатся почитать дракона.

– Я вовсе не хочу, чтобы он ходил за мной как привязанный, – чуть наклонил голову Шамаш. – Холод снегов чужд привыкшему к теплу. Там же, где он сейчас, ему хорошо… – и он улыбнулся тому, что увидел за бесконечностью пустыни, за ледяными морями, так далеко, что там не ступала нога ни одного жителя этого мира.

– Но как же ты? – Атен не понимал повелителя. Ведь главным была Его воля, а не желание слуги. Но…

"Ведь это же Шамаш, – вдруг подумалось ему, – Тот единственный, кто думает о других больше, чем о себе…" -Что я? – улыбка стала шире, заискрилась к излучинах глаз, уголках губ.

– Ты будешь скучать по нему!

– Совсем нет! Я знаю, что он жив, что если ему понадобится моя помощь – он позовет меня. И сам прилетит, если будет нужен мне.

– Ты действительно выглядишь счастливым.

– Потому что я счастлив.

– Я не понимаю! – караванщик сокрушенно взмахнул руками. Ему так хотелось разобраться в этой загадке, но он был бессилен решить ее! – Как можно быть счастливым, отдав все другому, сделав для него столько… Сделав невозможное. И не получив взамен совсем ничего!

– Торговец, он дал мне куда больше, чем то, на что я мог надеяться. Прощение. Я больше не чувствую себя виноватым в его смерти. Ты и представить себе не можешь, как это тяжело – постоянно носить с собой груз вины, зная, что никогда от нее не избавишься. Теперь его нет. А еще, – его голос стал мягче, звуча как шепот ветра в снегах, – я видел радость в его глазах.

– Ты рад за него… – Атен как-то сразу погрустнел, словно ждал иного, большего – света солнца, а не отраженного блеска луны.

– За него, вместе с ним… Какая разница! К чему измерять степень счастья, искать его причину, вместо того, чтобы просто наслаждаться?

– Быть счастливым, потому что счастлив твой друг… – караванщик задумался, а затем, спустя некоторое время, кивнул. Это ему было понятно. Ведь у него была дочь. Был брат. Были друзья, которые шли с ним вместе по дороге каравана. Он даже не смог сразу вспомнить, сколько лет. Восемнадцать? Да, что-то вроде того…

Быть счастливым за другого – это даже нечто большее, чем за себя.

А затем Атен вдруг вспомнил, как Шамаш слаб. И вновь начал корить себя за то, что не подумал об этом раньше, утомляя Его столь долгим разговором.

– Я… Я пойду? – осторожно спросил караванщик.

– Подожди… – остановил его бог солнца. – У меня тоже есть к тебе несколько вопросов.

– О караване?

– Да. Мой сон был слишком глубок, чтобы я мог следить за происходившим вокруг.

Сколько минуло дней с тех пор, как…

– Как мы покинули город? Десять. Нет, больше… – Атен наморщил лоб, вспоминая, подсчитывая, стремясь ответить как можно точнее, понимая, что значит для бога солнца время. – Четырнадцать. Да, четырнадцать.

– Караванщики?

– Со всеми все в порядке. Все живы, здоровы.

– Малышка?

– Мати? – караванщик как-то неопределенно пожал плечами, словно не зная ответа на Его вопрос, добавил уклончиво-неуверенно: – Хвала богам.

– А Шуллат?

– Ничего…

– Торговец, что ты скрываешь?

– Ничего. Все действительно в порядке. Шамаш, Ты устал. Я уже и так утомил Тебя этим разговором.

С укором взглянув на него, бог солнца качнул головой:

– Нет ничего хуже вопросов без ответа. Они приводят душу в то смятение, на которое не способны никакие слова.

Несколько мгновений караванщик, стянув с рук варежки, глядел на снежинки, которые сперва таяли на его больших мозолистых ладонях, спеша скатиться с них алмазной каплей, а затем, осмелев, стали ложиться, укрывая белым пологом линию жизни, словно она – тропа каравана. Ему хотелось засунуть голову в сугроб, уподобившись снежной крысе, прячась не только от окружавшего его мира, но и от самого себя в нем. Но повелитель его души смотрел на него и ждал объяснений.

Разве мог он промолчать?

Но, все же, прошло довольно много времени, прежде чем караванщик решился, подобрал слова так, чтобы они звучали как можно мягче, спокойнее.

– У Шуллат задняя лапка еще побаливает… Она ее прижимает к животу, почти не ступает… И, конечно, так ей тяжело много бегать, прыгать… Поэтому большую часть времени она сидит в повозке…

– С малышкой?

– Да, с Мати. Дочка заботится о ней.

– Лекарь осмотрел волчицу?

– Тогда, в городе…

– А потом? – глаза бога солнца сощурились, устремленный на караванщика взгляд стал остер и внимателен.

– Нет… – прошептал тот, а затем, вдруг испугавшись сам не зная чего, быстро продолжал, оправдываясь: – Шуллат не подпускала к себе никого. И Мати… Она говорила, что справится со всем сама… Лигрен приносил ей мази, различные настойки, она сама меняла повязки…

– Этого недостаточно, – Шамаш нахмурился.

– Но Ты сам сказал, что у девочки есть право позаботиться о своей подруге! – воскликнул караванщик, а затем, поняв, что этими своими словами в действительности просто перекладывал вину за собственное бездействие на плечи бога солнца, волю которого выполнял, втянул голову в плечи, прошептал, пряча глаза: – Прости, я не хотел… Я не это имел в виду… Дело в том, что… Мати не хотела, чтобы мы вмешивались. Она… – Атен умолк, с силой, до скрипа стиснув зубы. Теперь получалось, что всему виной девочка. Как будто в ее душе и без того недостаточно прегрешений. Караванщик испугался, что чаша терпения повелителя небес переполнится и Он накажет Мати. Но что он мог сказать? Как оправдать ее, не переступая при этом грани между правдой и обманом, столь очевидной для бога истины?

Атен устремил взгляд на Шамаша, со страхом вглядываясь в его черты, боясь увидеть в глубине черных глаз первый отблеск ярости, возвещавший о грядущей кары.

Лицо бога солнца было сосредоточено, черты резки, но не сердиты. Он был озабочен, даже взволнован. Однако при этом устремленный куда-то в сторону взгляд искал не виновных, но путь к спасению.

– Девочка не достаточно сведуща в врачевании, чтобы лечить такие раны, – проговорил Шамаш. – И многого не знает… – он пододвинулся к самому борту повозки, собираясь спустится в снег.

Не ожидавший этого Атен растерялся, застыл на месте, словно ледяная кукла, не в силах ни шевельнуться, ни произнести хотя бы слово, останавливая повелителя небес. Хвала богам, рядом оказались Лис и Лина. Они подскочили к Шамашу, удержали Его:

– Что Ты, что Ты! – встревожено глядя на бога солнца, воскликнула женщина. – Тебе нельзя вставать! Только не сейчас! Раны еще слишком свежи!

– Мне нужно взглянуть на золотую волчицу. Она не здорова.

– Да, но… – муж с женой переглянулись, не зная, что на это сказать. За последние несколько дней Лигрен не единожды повторял всем, что небожителю нужен отдых, что то тело смертного, в котором бог путешествовал по миру, серьезно пострадало и если его не щадить – может не выдержать и умереть, вынуждая Шамаша, покинув мир смертных, вернуться в свой, небесный, закрытый для людей.

Но, с другой стороны, речь шла о священном звере, слуге Его божественной супруги – том, о судьбе которого не мог не беспокоиться и повелитель небес. И караванщики… Разве они не были обязаны, исполняя волю госпожи Айи, помочь Ее волчице всем, чем могли?

Лис и Лина повернулись к Атену. Он был хозяином каравана. Он был отцом Мати, заботам которой была вверена волчица. Если кто из смертных и мог принимать решение, то только он. Но тот, опустив голову, молчал. И Лина вновь перевела взгляд на Шамаша, не зная, что сказать, что предпринять, беззвучно шевельнув губами, подняла руку к лицу.

Она уже готова была отступить, освобождая путь, но тут заговорил Лис:

– Ты уверен, что дело действительно настолько серьезно? – спросил он старого друга.

– Ты знаешь столько же, сколько я… – пробормотал тот, стараясь ни с кем не встретиться взглядом, впервые в жизни боясь принимать на себя всю ответственность решения.

– Мне нужно взглянуть на нее, – брови Шамаша были сведены, глаза настороженно сощурены.

– Тогда…- на мгновение, раздумывая, Лис прикусил губу. Он лихорадочно искал выход. И наконец его осенило! Глаза заблестели: – Я принесу священную волчицу сюда, в Твою повозку. Ты сможешь ей помочь, если она нуждается в помощи, но при этом Тебе не придется никуда идти, тревожа раны. Хорошо? – он был уверен, что нашел выход, который улаживал бы все. Оставалось лишь получить разрешение небожителя на то, чтобы осуществить задуманное.

– Ее будет тяжело поднять… – вместо того, чтобы схватиться за предложение мужа обеими руками, поддерживая целиком и полностью, Лину почему-то стали мучить сомнения.

– Ничего, – воин скользнул по ней осуждающим взглядом. – Пусть я уже не так молод, как полтора десятка лет назад, но с прожитыми годами в моих руках не убавилось силы,-его голос звучал ровно и твердо, в обращенных же на жену глазах был укор:"Что случилось? С чего это вдруг ты стала во мне сомневаться?" Та не знала, что ответить, и лишь продолжала виновато смотреть на супруга.

Меньше всего на свете ей хотелось обидеть Лиса. Но… Она не могла ничего с собой поделать – женщина просто была уверена, что Лису не справиться с той ношей, которую он решился взвалить на свои плечи.

– Шуллат не подпустит тебя, – обдумав слова торговца, качнул головой Шамаш.

– Значит, я пойду с ним, – Атен безоговорочно встал на сторону помощника. – Она знает мой запах. Она привыкла ко мне и даже порой слушается. Во всяком случае, слушает меня. Я объясню ей, что все, чего мы хотим, это помочь.

– С ней сейчас Мати, – Лис качнул головой. Может быть, в чем-то хозяин каравана был прав, но в другом… Нет, он должен был идти один.

– И что же?

– Волчица не станет слушать тебя, когда рядом ее подруга.

– Почему?

– Потому что этого не захочет Мати.

– Ты забываешь – Мати моя дочь!

– Это ты забываешь, что Мати до сих пор дуется на тебя!

Лина какое-то время смотрела то на одного мужчину, то на другого, а затем тихо промолвила:

– Атен, он прав…

Но тот и сам уже это понимал. И недовольно хмурился.

Шамаш чуть наклонил голову:

– Видимо, ты не все мне рассказал, торговец, – проговорил он.

– Это… Это подождет, – Атен сжался под внимательным взглядом бога солнца. Ему не хотелось говорить о дочери. В конце концов, то наваждение, что нашло на нее, было не опасным.

"Девочка просто замкнулась в крохотном мирке своей повозки – только и всего, – думал он. – Все, что ей нужно – это немного прийти в себя".

– Что ж, – ничем не выражая ни своего недовольства, ни хотя бы несогласия, промолвил Шамаш,-раз ты так считаешь…

– Я могу пойти… – стоило богу солнца умолкнуть, осторожно промолвила Лина. – Девочка всегда была расположена ко мне, она…

– А Шуллат поднять ты сможешь?

– Ну…

– Не надо, Лина, – ее муж болезненно поморщился,-оставим этот разговор. Я пойду один. Попытаюсь убедить волчицу… Если же мои доводы на нее не подействуют… – он повернулся к богу солнца. – Я скажу, что такова Твоя воля. Она не ослушается своего хозяина.

Шамаш хотел возразить, однако, взглянув на караванщика, глаза которого умоляли дать ему хотя бы один шанс, кивнул.

– Торговец, – окликнул он ближайшего караванщика, как обычно избегая обращаться к своим спутникам по имени, хотя,разумеется, знал их все, – попроси дозорных, чтобы остановили караван.

– Конечно, – тот, сорвавшись с места, бросился исполнять волю небожителя.

Что же до Лиса, он, не медля ни одного мгновения, побежал к повозке Атена.

Но стоило ему приподнять полог, как по слуху резанул, словно нож, резкий вскрик:

– Уходи!

А мгновение спустя до него донеслось недовольное ворчание волчицы.

В повозке, лишенной хотя бы одного отблеска света, стоял густой мрак. После яркого дневного света, усиленного отражением в зеркале снегов, он казался непроглядным. И Лис с трудом разглядел забившуюся в самый дальний и темный угол волчицу.

Шуллат лежала на куче одеял, соорудив из них что-то вроде гнезда.

– Священный зверь… – почтительно наклонив голову, осторожно начал караванщик.

– Нет! – остановил его нервный голос Мати. – Не слушай его, Шуш!

– Но почему? Я только хочу помочь!

– У нее есть я! И больше ей никто не нужен! Уходи! – зажав уши ладонями, закрыв глаза, прервала его девушка. – Шуллат, прогони его!

Ворчание волчицы сменилось насадным рыком, зубы оскалились в последнем предупреждении, словно говоря: "Еще один шаг, еще один миг, и ты пожалеешь, что пришел сюда, потревожив мой покой и покой моей подруги!" -Священный зверь! – но, что бы там ни было, Лис не собирался сдаваться. Его глаза полнились беспокойством, даже страхом. Но не за себя.

Волчица выглядела не лучшим образом. Ее шерсть свалялась, потеряв блеск и приобретя какой-то сладковатый запах, да и рана на ее лапе так до сих пор и не зажила.

А Мати, словно не замечая ничего этого, продолжала упрямо настраивать свою золотую подругу против тех, кто хотел ей помочь.

– Священный зверь, – не спуская пристального взгляда с волчицы, он начал вновь приближаться к ней, – я здесь чтобы помочь тебе, – его голос звучал ровно и мягко, нашептывая, успокаивая. – Все, что я хочу, это перенести тебя в повозку господина Шамаша.

Услышав имя своего хозяина, волчица, умолкнув, наклонила голову, взглянула на караванщика с вопросом, который Лис, простой смертный, не мог услышать, но, как ему казалось, понял. И продолжал:

– Бог солнца очнулся, Он…

– Уходи! – вновь закричала Мати, заглушив его голос, возвращая внимание снежной охотницы к себе.

"Но хозяин… – в ее глазах было сомнение. – Мне действительно нехорошо. А он…" "Он сказал, что я помогу тебе! Я тебя вылечу! Он признал за мной это право!

Прогони Лиса! Пусть он уйдет! Скорее!" – она боялась: один миг, и у нее отнимут то последнее, что еще оставалось на этом свете – подругу.

Волчица же восприняла ее страх по-своему. Шуллат показалось,что ее подруга испугалась самого караванщика. Словно он пришел наказать ее. И поверила страхам Мати больше, чем своему чутью.

Лис был совсем рядом с волчицей, когда та, дико завыв, бросилась на него, словно разъяренный демон. Караванщик и сам не заметил, как вылетел из повозки, кубарем скатившись в снег.

– Вот те раз… – остановившись в нескольких шагах от нее, он стащил с руки то, что осталось от рукавицы, задрал порванный в клочья рукав полушубка и несколько мгновений растерянно смотрел на прокусанную, как казалось насквозь руку, которая опухала на глазах. Он не ожидал, не верил, что волчица действительно набросится на него, считал, что она лишь пугала. Ведь больше трех лет священные волки шли в караване и за это время не тронули ни одного из тех с кем делили тропу. И вот вдруг, ни с того ни с сего…

За его спиной охнула Лина.

– Лис… – она подошла к мужу коснулась плеча, стремясь забрать себе часть его боли.

– Сейчас, приду немного в себя, и попробую еще раз, – если караванщик и чувствовал что-то, то не боль, а досаду. И уж конечно в его голове не было и мысли о том, чтобы отступать.

– Она не позволит тебе.

– Посмотрим, – процедил Лис сквозь стиснутые зубы. Нет, он не мог не выполнить поручение повелителя небес, особенно то, на которое сам напросился.

– Что же, – к ним подошел Лигрен, до этого мгновения внимательно наблюдавший за всем со стороны. – Хорошо. Лезь к ней в пасть, если хочешь. Но оставь здесь нож.

А то в пылу схватки рука сама потянется к нему.

– Что ты имеешь в виду? – караванщик настороженно глянул на лекаря.

– Если ты жаждешь смерти от клыка священного зверя, стремишься принести себя в жертву волчице – это твое дело, твое право, – не обращая внимание на то, как, вскрикнув в ужасе, Лина закрыла ладонями лицо, он продолжал, заставляя свой голос звучать как можно суровее и безразличнее. – Но не забывай: никто из смертных не должен, не может причинить ей вред!

Сперва караванщик хотел резко возразить ему, сказать, может быть, грубо, но искренне, все, что думал по этому поводу. Но потом, передумав, прижав к груди кровоточившую, замерзшую на морозе и начавшую нестерпимо болеть руку, проговорил лишь:

– Если мы оставим ее там одну, она умрет. Лигрен, да, я воин, а не врачеватель, но, поверь мне, то, что видели мои глаза – это серьезно.

– Ну… – лекарь двинулся к повозке хозяина каравана. – Посмотрим, что можно сделать…

– Ты не добьешься большего, чем я! – крикнул ему вослед Лис, на что тот лишь развел руками, словно говоря: "На все воля богов. Но почему бы не попытаться?" Однако Лигрен не успел даже подойти к повозке, в чреве которой затаилась волчица.

Его остановил голос Того, с кем он не смел спорить.

– Не надо, лекарь.

Шамаш стоял, тяжело опершись о плечо Атена, а позади них, зябко кутаясь в полушубок, не столько от холода, сколько со страху, нерешительно переминалась ноги на ногу Сати.

Резко повернувшись, лекарь бросился к повелителю небес:

– Зачем Ты встал! – его глазах царили боль и отчаяние.

– Со мной все в порядке, – прервал его бог солнца. Он скользнул взглядом по руке Лиса, из рваных ран на которой текла кровь, окрашивая белоснежный снег алым цветом зари: – Займись лучше им.

– Это пустяк…

Но Шамаш не слушал его. Он направился к повозке Мати.

– Давай, приятель, – вернувшийся к караванщику Лигрен коснулся его плеча. – Пойдем со мной. Нужно позаботится о том, чтобы не было заражения.

– Шамаш, – тот, не замечая лекаря, не слыша его, во все глаза смотрел вслед богу солнца, – будь осторожен! Она… она разозлена, словно обезумевший олень! И девочка… Вместо того чтобы помогать, она лишь подливает огненную воду в пламень костра.

"Я пойду вперед", – из-за его спины вынырнул Хан. Рыжие глаза были настороженно прищурены, нос принюхивался к запаху воздуха, словно ища в нем дух беды.

"Нет, дружище, – остановил волка Шамаш. – Держись пока в стороне".

"Позволь мне быть рядом! – тот упрямился, не хотел уходить. – Мне неспокойно. Я не верю, что сестра нападет на Тебя, даже если обезумит, но… Но мало ли что…" "Да. Мало ли что".

"Так ты позволишь?"

"Нет".

"Но…" "На меня она не бросится. Но на тебе может выместить всю свою ярость и боль. И тогда лечить мне придется вас обоих".

"Раз ты так говоришь, – Хан чуть наклонил голову в знак согласия и готовности подчиниться воле хозяина как своей собственной. Но прежде чем уйти, он осторожно ткнулся богу солнца в руку. – Будь осторожен".

"Все будет хорошо, – Шамаш потрепал его за шею. – И не волнуйся за Шуллат. Я вылечу ее, сколь бы тяжела ни была ее рана. А ты пока беги к дозорным".

Проводив золотого волка взглядом, он пошел дальше. Его движения были медленны, рука на плече хозяина каравана тяжела, а в глазах, в которых не осталось и следа от прежней умиротворенной радости, застыла грусть.

– Шамаш, волчица, разумеется, не осмелится броситься на Тебя… – опасливо поглядывая на него, начал Атен. – И, все же… Укусила же она Лиса. А ведь прежде она никогда…

– Шуллат больна и заслуживает понимания и прощения.

– Да, конечно… Я ведь и не говорю, что мы не должны пытаться ей помочь, даже когда она сама не хочет принять помощь, просто… Позволь мне забрать свой нож.

Тот, что я отдал Тебе. Я знаю, Ты всегда носишь его с собой, и…

– Зачем он тебе?

– На всякий случай… На самый крайний случай. Если придется защищать Тебя от нее… – ради бога солнца он был готов даже пожертвовать своей душой, на которой вечным грузом и отметиной ляжет убийство священного зверя. Но Шамаш не оценил его самопожертвования, более того, стоило караванщику произнести эти слова, как бог солнца снял руку с его плеча.

– Останься здесь.

– Но я нужен…

– Все, чего я хочу, это вылечить Шуллат. Что бы там ни было, ее рану нанес дракон.

Которого я мог остановить.

– Как?!

– Убив.

– Великий бог!

– Тогда это был единственный способ. Но он был. Однако я выбрал его жизнь, не ее.

Я думал о старом друге, не заботясь о новом, радовался тому, что было мне возвращено, забыв о том, кого могу потерять. И хвала свышним, что еще не слишком поздно все исправить. Я должен исцелить волчицу. И не могу позволить тебе, раз ты допускаешь мысли о ее смерти, идти со мной.

– Если не будет другого способа!

– Убив ее, ты ей не поможешь. А значит, это не выход. Останься. Но будь рядом. Я позову тебя, когда ты понадобишься… Девочка, – окликнул он через плечо Сати, которая поспешно приблизилась к повелителю небес, замерла рядом, затаив дыхание, с трудом сдерживая трепет в душе. – Идем, – он поманил ее следом.

Когда небожитель приподнял полог, из-за него тотчас раздалось надсадное рычание, полное не просто предупреждения – но угрозы.

Бог солнца лишь качнул головой. Не говоря ни слова, он сел на край повозки.

– Уходи! – закричала Мати. Однако Шамаш даже не повернул к ней головы, словно не видя ее, не слыша. И это было так обидно, так больно, что девушка в единственном желании сделать так, чтобы, раз она страдает, пусть и другим будет больно, налетела на него лишенным очертаний серым вихрем, нанося удары, даже не глядя куда.

Шамаш легко отбросил ее словно царапавшуюся кошку в сторону, на кучу одеял, не желая, чтобы та ушиблась, хотя, наверное, телесная боль заставила бы девушку очнуться, задуматься над тем, что она творит.

Он свел брови, поджал губы, пережидая, пока потревоженные раны затихнут. Но даже в это мгновение он не оторвал взгляда от волчицы, которая занимала все его внимание.

"Тише, милая, тише, – беззвучно шептал он ей, вторя ветру в снегах пустыни. – Я пришел помочь тебе. Но и ты должна мне помочь…" – он откинул полог, зацепил его за крюк, открывая чрево повозки.

Волчица сперва продолжала рычать, однако уже без угрозы, скорее ворча, чем ругаясь. Затем, как-то вдруг сникнув, тяжело вздохнув, она, превратившись вдруг из разъяренного зверя в самое несчастное создание на земле, взглянула на Шамаша, осторожно приблизившись к нему, ткнулась в плечо, извиняясь:

"Прости! Я не должна была так себя вести!" "Все в порядке, – он погладил ее по голове, почесал лоб. – Это ты прости меня.

Мне следовало прийти к тебе раньше".

"Ты не мог. Тебя тоже ранил дракон. Как и меня. Даже сильнее…" "Прости меня".

"Как я могу прощать тебя или нет! Ведь ты мой хозяин!" "Я твой друг, Шуллат. И я виноват перед тобой. Потому что из двух друзей нельзя отдавать предпочтение одному".

"Ты выбрал не его. Ты выбрал жизнь. И для него, и для меня. Ведь ты вылечишь меня?" "Я постараюсь. Но ты мне поможешь?" "Да", – она смотрела на Шамаша с обожанием.

"Умница", – он тепло улыбнулся ей, тронул за шею, затем, сев на край повозки с ней рядом, коснулся раненой лапы волчицы. Та заскулила, показывая – больно.

"Да, милая, я вижу. Потерпи немного. Скоро все пройдет…" – не отводя взгляда от волчицы, он позвал молодую караванщицу, которую привел с собой:

– Асанти, забирайся в повозку.

– Зачем? – в полосе света показалась Мати.

Глаза девушки припухли и покраснели, давно не мытая кожа лица зашелушилась, нос покрылся угрями, а подбородок – уродливыми жирными прыщами, губы потрескались и посерели. Что уж говорить о том, что ее растрепанные волосы торчали во все стороны.

Увидев девушку, Шамаш неодобрительно качнул головой. Он не был сторонником того, чтобы все сверкало, лишенное даже тени-пылинки, но, все же, считал, что чистота – не просто что-то необходимое, особенно когда рядом раненый, она – знак уважения. И к другим, и к себе.

– Малыш, пока я рядом с Шуллат, позаботься о себе.

– Оставь меня в покое! – Мати обиженно поджала губы, приняв обычные слова за укор.

– Мне было некогда! Не могла же я оставить Шуши одну! И вообще! – в ее глазах, устремленных на Сати, зажглось нечто большее, чем ревность. – Зачем ты привел ее?

– Мати и не думала скрывать своих чувств. Нет, ей хотелось, чтобы он знал: хотя ей пришлось смириться с его присутствием, но больше никого она рядом не потерпит!

Пусть Сати убирается прочь! Это ее повозка, ее волчица, только ее!

Злость девушки была так сильна, что она не могла не передаться волчице, которая приглушенно зарычала, заставив Сати в страхе отпрянуть назад.

– Не бойся, она тебя не тронет, – проговорил бог солнца, рука которого коснулась головы священного зверя, успокаивая и удерживая от поступков, творимых не разумом, а чувством, причем даже не ее собственным, а чужим.

Шуллат присмирела, зевнув, потерлась лбом о руку Шамаша, свистнула – шепнула:

"Прости. Конечно, если ты считаешь, что так нужно, я разрешу этой дочери огня подойти ко мне,-и, все же, затем ее глаза, в которых мольба и решимость стоять на своем были каким-то неимоверным образом слиты воедино, устремились на бога солнца. – Но только ей. Ей одной!" "Хорошо, – наконец, кивнул Шамаш. – Я понимаю, тебе сейчас хочется забиться в самый дальний угол и не подпускать к себе никого…" "Да. Но я сдержу себя".

"Умница".

В отличие от волчицы, Мати не собиралась делиться тем, что она считала своим по праву, с кем-то другим. Особенно с Сати, которую она всегда недолюбливала, а сейчас просто ненавидела.

– Почему она должна быть здесь? Зачем? Если Шуши так тяжело больна, что ты сам не можешь ей помочь, позови богиню врачевания!

Мати понимала, что, говоря Шамашу о том, что он, израненный, слишком сам нуждается в помощи, чтобы помогать другим, она ранит его гордость. Она этого и хотела – задеть его, заставить задуматься, взглянуть на все по-другому… и прогнать эту прилипчивую Сати, которой не место ни рядом с ним, ни рядом с ее Шуллат! А хорошо бы, чтобы обида была настолько сильна, что уйдет и он.

Но, казалось, слова Мати совсем не тронули бога солнца. Он спокойно выслушал ее, единственно – глядел не на девушку, а куда-то в сторону. Она решила – Шамаш не хочет ее видеть. Она противна ему. На ее глаза набежали слезы обиды. Мати уже хотела опрометью броситься прочь, но ее остановил голос Шамаша, а ведь она меньше всего ожидала, что он заговорит с ней после всего того, что она только что сказала, сделала.

– Нинтинугга сейчас далеко. Однако если тебе кажется, что ее помощь будет нужна… – он был готов положиться на предчувствие девушки, несмотря на то, что случилось в прошлый раз. Но та восприняла это даже не как осуждение – издевательство.

– Ты! Ты…! – она задохнулась от гнева и, разрыдавшись, вихрем вылетела из повозки.

"Господин… – Шуллат перевела на Шамаша испуганный взгляд несчастных рыжих глаз.

– Что с ней?" "Не знаю, – качнул головой бог солнца. Сейчас его больше беспокоила волчица. – Давай сперва мы вылечим тебя. А потом ты выяснишь, что с малышкой".

"Ей плохо. Очень плохо. Ее тело здорово, но то, что вы называете душой…" – опустив голову, волчица заскулила. Она чувствовала себя такой несчастной!

Шамаш шевельнулся, сдвинулся к краю повозки.

"Ты куда? "-испуганно прижав уши, спросила его Шуллат.

"Пошлю Хана за Нинтинуггой".

"Нет! Прошу тебя, нет!"

"Но почему? Богиня врачевания добра".

"Да. Но Она здесь не нужна!" – волчица так долго была с Мати, что начала думать, говорить так же, как та.

"Шуши… – Шамаш взглянул на нее с укором, качнул головой. – Ну что ты упрямишься? Ведь даже твоя подруга предложила…" "Она – не такая, как я! Она не понимает, что я боюсь Ее прихода! Ведь госпожа Нинтинугга не только богиня врачевания, она еще и воскрешающая мертвых! Снежного охотника ничто не страшит сильнее возвращения в покинутое тело! Если… Если мне суждено умереть, я хочу, чтобы это тело оставалось мертвым, позволив духу переродиться вновь! Я не хочу, чтобы кто-то вернул меня назад, когда я уйду! Я…" – она заскулила-заплакала, совсем как маленький ребенок, которого оставили одного в черной холодной повозке посреди снежной пустыни.

"Ну что ты, что? Успокойся, – его рука легла ей на голову. – Ведь ты жива. И будешь жить".

"Я боюсь воскрешения! Для меня это страшнее, чем смерть для детей огня! Не зови ее, не уходи, пожалуйста! Будь со мной! Все, что мне сейчас нужно, это чтобы рядом был Ты, мой хозяин, – она подняла на Шамаша полные обожания глаза, ткнулась в него носом, затем, решившись, быстро лизнула в щеку. – Для меня это лучшее лекарство!" "Для духа – может быть. Но не для плоти…" -Асанти! – позвал он караванщицу.

– Да? Я здесь! – поспешно отозвалась та, радуясь уже тому, что бог солнца называет ее по имени, выделяя этим среди других, безымянных.

– Мне понадобится твоя помощь.

– Но что я могу… – она растерялась. Кто она такая? Всего лишь простая смертная, караванщица.

– Я знаю, тебе уже приходилось использовать тот дар, которым наделила тебя Нинтинугга.

– Я пробовала лечить оленей, – осторожно проговорила та, боясь переступить черту дозволенного ей, прогневав богов, которые оказывали ей такое доверие. – Но… – ее взгляд упал на волчицу. В глаза вслед за пониманием пришел испуг. – Нет!-в страхе прошептала она. – Священный зверь…Это слишком большая ответственность!

Я не справлюсь! Я не смогу, не сумею! Я… Здесь нужна богиня врачевания!

– Шуллат боится ее. К чему тревожить дух волчицы сейчас, когда можно обойтись без этого?

– Но…

– Я знаю, что нужно делать. Но малышка права – я еще слишком слаб, чтобы исцелить волчицу. Мне нужна твоя сила.

"Шамаш, ты поэтому привел с собой эту дочь огня? Потому что знал, что я не захочу видеть госпожу Нинтинуггу, а у этой твоей спутницу есть Ее дар?" – спросила Шуллат, внимательно следившая за их разговором. В ее глазах читались радость и благодарность богу солнца, который, хотя и не разделял отношения волчицы к воскрешению, однако же пытался понять ее и сделать все так, чтобы выздоровление было для нее как можно легче.

"Да. А теперь спокойно, девочка. Лежи тихо".

"Все, как ты скажешь!" – она легка на бок и замерла.

– Я… – Сати сделала над собой усилие, заставляя собраться, забыть о всех страхах и сомнениях. – Что я должна делать? – и, все же, как она ни старалась, как ни храбрилась, ее голос дрожал, словно отдернутый полог на ветру.

– Забирайся в повозку. И сядь рядом с Шуллат.

– Я… – она с долей испуга взглянула на волчицу. Пусть в этот миг она лежала недвижима, словно погруженная в глубокий сон, но Сати не могла забыть, что всего несколько мгновений назад та покусала Лиса. Однако, вместо того, чтобы говорить о своем страхе, караванщица поспешила исполнить волю бога солнца.

– Не бойся волчицу, – но Шамашу и не нужны были слова, когда он видел все по лицу спутницы, ее глазам. – Она не тронет тебя. Даже если лечение причинит ей боль.

Она сдержит себя.

– Я… Я не боюсь. Потому что Ты рядом.

– Хорошо, – он улыбнулся ей, подбадривая. А затем перевел взгляд на волчицу. "Ты готова?" "Что ты собираешься сделать?" "Исцелить тебя", – одна его ладонь легла на голову волчицы, вторая – на бок у сердца.

– Теперь так, Асанти. Твои руки поверх моих.

– Но… – она медлила. И не только потому, что караванщица не смела прикоснуться к богу солнца, считая себя недостойной. Ведь такой была Его воля. Ради Него она была готова на все! Однако… Кисти Его рук были покрыты повязками, под которыми, как она знала из рассказов Лигрена, были глубокие ожоги.

– Давай, девочка. Думай не обо мне, а о Шуллат.

Та подчинилась. Она была не в силах идти против воли повелителя небес.

– Все хорошо, – он заглянул ей в глаза всего на мгновение, но даже когда бог солнца склонился над волчицей, Сати чувствовала на себе его взгляд, который словно окутывал ее пушистым мехом снежной лисицы. Его голос звучал, не умолкая ни на миг, тихим шепотом ветра. – Снега задумчиво грустны.

Им снятся сказочные сны,

Которым сбыться не дано.

Давным-давно… Давным-давно…

– Ну вот и все, – устало вздохнув, Шамаш откинулся назад. Его руки соскользнули вниз.

– Как все! – глаза Сати расширились от удивления. Ведь прошло только мгновение…

"Спасибо, дочь огня", – зазвучал у нее прямо в голове мягкий, посвистывавший женский голос.

Сати огляделась, решила, что вернулась Мати, но ее нигде не было видно.

"Ты не там ищешь, – ей показалось, что голос смеется. – Это я, Шуллат".

– Ты… Ты говоришь со мной! – пораженная, она глядела на лежавшую с ней рядом волчицу.

"Да".

– Но как такое возможно?!

"Мне захотелось поблагодарить тебя, только и всего. Разве я не могу это сделать?" -Конечно, можешь, просто…-Сати смутилась. Это было так неожиданно. Ведь Шуллат никогда прежде не заговаривала ни с кем из караванщиков, за исключением Мати. И это чудо… Даже не верилось, что все происходило с ней, на самом деле, не во сне. Она чувствовала себя так, словно попала в сказку.

– Я ничего не сделала. Это все бог солнца…

– Ты мне очень помогла, милая, – чуть приоткрыв глаза проговорил Шамаш, глядя на караванщицу из-под ресниц. – Спасибо.

– Что Ты! Я… – ее щеки залила краска, пальцы стали нервно теребить бахрому платка. А потом, чтобы как-то отвести разговор от себя, она спросила: – Уже все? – те же самые слова, получив другой смысл, приобрели совсем другое звучание.

– Да. Отдыхай.

– Я совсем не устала! – потом она взглянула на бога солнца и робко начала: – Может быть… – но так и умолкла, не осмелившись спросить о том, что хотела.

– Что?

– Может быть, я могу как-то помочь… Тебе. Я… Этот дар, которым наделила меня госпожа Нинтинугга…

– Нет, милая, – он ей грустно улыбнулся. – Он не исцелит меня.

– Но почему!

– Не знаю, – Шамаш чуть наклонил голову.

– Ибо бог намного могущественнее магов, да?

– М-м, – он медленно выдохнул. – Маги тоже ведь разные. Одни сильнее, другие – слабее. Но действие силы чувствуют на себе и те, и другие. Тут дело в чем-то другом. Может быть, в моем желании. Мир такой, каким я хочу это видеть… Но, свышние знают, я не хотел, чтобы дракон ранил Шуллат, – он чуть шевельнул рукой в сторону волчицы, которая тотчас пододвинулась к нему, ткнулась носом в плечо:

"Конечно, не хотел! Я знаю! Разве я хотя бы в мыслях когда-нибудь обвиняла тебя в этом? Нет! И, потом, ты мой хозяин! Даже если… Даже если бы Ты сделал что-то подобное, я приняла б все, как твою волю! У Тебя есть право убить меня!" "Ты мой друг, Шуллат. Как и Хан. Друг, а не слуга. Пожалуйста, помни об этом".

"Да, раз ты этого хочешь! Ты… Ты не первый раз говоришь мне об этом… Я могу спросить? Сейчас. Если Ты не очень устал…" "Я устал. Но спрашивай. Незаданный вопрос тяжелее произнесенного".

"Боюсь, я не очень хорошо понимаю, что такое дружба с хозяином. Раньше, в других жизнях, все было понятно: друг – это сородич, а хозяйка – это хозяйка. К одному нельзя относиться как к другой. Потому что… Ну… Потому что так заведено. Я…

Чего Ты ждешь от меня, если не служения? Я должна знать, чтобы быть такой, какой Ты хочешь меня видеть!" "Оставайся собой. Всегда и во всем".

"Так просто?"

"Да".

"А если я захочу сделать что-то… Что будет идти против Твоей воли?" "Я пойму".

"Как наш с Ханом побег в снега?" "Не побег, – он слабо улыбнулся. – Выбор пути".

"Так мы считали…"

"Так оно и было".

"Да…"-она перебрала лапками, затем, положив на них морду, взглянула на хозяина.

"Как ты, Шуллат?" – спросил ее Шамаш.

– Шуллат… Как ты себя чувствуешь? – в тот же самый миг осмелилась спросить золотую волчицу Сати.

Но та не успела ответить.