Книга 5_Слезы на камнях

Глава 10

Впереди уже показался лес. Высокие ели, поднимавшиеся над землей, уходя густыми кудрявыми кронами в самые небеса росли прямо на глазах. И хотя за спиной по-прежнему – неизменна и спокойна – расстилалась снежная пустыня, чей негромкий голос-дыхание шептал на ухо шуршавшие как снега под ногами, ветра над головой слова старой бесконечной песни, но дорога странствий уже пересекла грань оазиса, не оставляя шедшим иного выбора, как сделать то же. Вот только…

Шамаш, который все время пути спешил, летя на крыльях ветра, складывая годы в краткие мгновения, теперь вдруг остановился, замер у черты, отделявшей город от снегов пустыни.

– Пойдем же! – торопила его богиня врачевания, которой не терпелось поскорее вернуться в тот край земли, который она могла назвать своим домом.

Но бог солнца медлил.

– Зачем ты привела меня сюда? – спустя несколько мгновений напряженного молчания спросил он.

– Я же говорила…

– Девочка! – Шамаш осуждающе качнул головой, взглянул на нее полными грусти глазами, от которых, смотревших в самую душу, суть сущего, нельзя было ничего скрыть.

Ему было достаточно одного взгляда на город, чтобы понять: Керхе ничего не угрожает. Во всяком случае, в это мгновение. Небосвод над городом был чист и синева, полнясь золотым блеском яркого солнца, сверкала, словно пригоршня чистой, дурманящей сильнее самого крепкого вина воды. Лежавшая у ног сосен земля дышала ровно и спокойно, сладко позевывая, нежась в лучах полуденного солнца. Не было видно ни знака беды на лике настоящего, ни вестника горя в призакрытых глазах грядущего. Воистину, город был самим олицетворением безмятежного счастья, не знавшего ни сомнений, ни черных предчувствий, ни спасительных в своей лживости надежд.

Нинти тяжело вздохнула, опустила голову на грудь, пряча виноватые глаза: да, она обманывала. И вот этот обман раскрылся.

– Прости, я… Я не хотела, я понимаю, это не честно, но… Для меня, для Ларса, для Лики… Для всех нас было очень важно, чтобы ты пришел, пришел именно сейчас…

Сперва я хотела сказать все, как есть,-она говорила быстро, торопясь все рассказать, боялась, что в какое-то мгновение, воспользовавшись случайной паузой Шамаш может повернуться и уйти, не дослушав ее, не поняв, что именно двигало ею, – но потом решила… Ты ведь не хотел оставлять караван, да? И ты бы не сделал этого, если бы я не позвала тебя, говоря, что нам нужна помощь… А нам нужна не помощь…

– Девочка, я говорил тогда, уходя: если я понадоблюсь – зови. Ты ведь совершила весь этот путь не просто так?

– Конечно! Ну конечно же! Разве бы я оставила свой город хотя бы на мгновение – столь драгоценное в своей неповторимости, если бы это было не так! Ты нужен нам!

Будь с нами, останься…

– Это твой город, не мой, – качнул головой Шамаш. В глазах бога солнца была грусть. Ему было тяжело отказывать, но… – Я не могу здесь остаться.

– Всего лишь на один день! Прошу тебя!

– Зачем? – он устало взглянул на нее.

– Ради тех людей, которые мне очень дороги! Ради этого города, ставшего мне домом, пусть не на вечность, всего на несколько лет, но все же… У Лики вот-вот должен родиться ребенок, второй ребенок – тот наделенный силой сын, которого им с Буром предсказал Намтар. Этот ребенок… Мы все так ждем его. От малыша зависит очень многое… Но когда стал подходить срок, Лика… Все матери нервничают… А она…

Она не трусиха, нет, но такая выдумщица… Чего только не напридумывает, чтобы потом этого бояться… Она непонятно с чего вбила себе в голову, что если она – посвященная Кигаль, то и ее ребенок…

– Глупости!

– Конечно! Но что я ни делала, что ни говорила, кого ни брала себе в помощники, мне не удалось ее разубедить. Она боится, что ее сын родится посвященным богини смерти. А тут еще я рядом… В общем, ей кажется, что он будет следующим Нинтом, что… Что она станет матерью того, кто уничтожит Керху… Нет, я знаю: все это полная ерунда. Но… – она закачала головой, в глазах зажглись слезы. – Я ведь даже уговорила Кигаль прийти к ней, поговорить… Лика не стала ее слушать!

Вернее, конечно, она слышала ее. Все же, с ней говорила ее богиня, но… Она упрямо не хочет расставаться со своими страхами! Она так уверена в предчувствиях, так держится за них со всей силой своей вдруг ослепшей души, что никто не может достучаться до нее… Шамаш, прости, что я обманывала тебя! Я поступила скверно, а, главное, глупо, когда обман не мог не раскрыться. Сейчас я понимаю, что, наверное, правдой бы достигла куда большего. Но тогда… Тогда я думала, что поступаю правильно…

– Я уже раз говорил с ней о том, кто такие посвященные. Если мне не удалось переубедить ее тогда…

– Удалось! Конечно, удалось! Ведь теперь она видит свою вину не в том, что она – посвященная богини смерти, а что…

– Ладно, хватит, – Шамаш помрачнел, огляделся вокруг с какой-то затаенной грустью, кивнул: – Я понял, о чем ты говоришь: теперь она видит источник всех бед в своем не рожденном ребенке…

– Да, – вздохнув, Нинти кивнула, глядя себе под ноги. – Я, – она беспомощно развела руками. – Я не знаю, как справиться с этим наваждением! Я не знаю, почему оно вообще охватило Ликин разум. Ведь она не может не любить свое дите. И мы все так старались переубедить ее… Прости, – она несмело подняла голову, робко взглянув на своего спутника… Под ее взглядом бог солнца, переступив черту, быстрой решительной походкой направился к городу. – Шамаш… – она же продолжала растерянно хлопая глазами, стоять на месте.

– Пойдем же. Нам нужно торопиться.

– Ты… Ты не сердишься на меня за то, что я позвала тебя по такому пустяку, в то самое мгновение когда ты нужен своему каравану?

– Это не пустяк, – бог солнца был хмур, его глаза сощурились в тонкие нити, вырывавшийся из которых черный луч взгляда прорезал пространство и время. – Все, что так или иначе связано с этим ребенком и его родителями, не может быть пустяком, когда это может изменить грядущее. Если не всего мира, то уж вашего города – точно.

– Измениться будущее? Но разве это возможно?

– Ты удивлена? Но почему? Ведь ты была свидетелем подобного.

– Но тогда все было иначе! Тогда грядущее изменял ты, а сейчас… Неужели же этой девочке под силу совершить то, что дано лишь величайшему из нас!

– Чтобы изменить будущее не нужно обладать никакой силой. Ошибку совершить легко.

Достаточно желания.

– А исправить трудно… – начиная понимать, прошептала богиня врачевания.

– Если вообще возможно. Полотно мироздания тонко и хрупко. Нельзя раз за разом резать и перешивать его в одном и том же месте – будет дыра.

– Но она ведь этого не понимает…

– Лика – существо воображения. Лишенной зрения, ей очень долго приходилось сидеть в темноте, выдумывая себе вместо реального мира другой. Фантазия – ее дар. И он же – проклятие. Ты правильно сделала, что позвала меня. Хорошо, что заметила вовремя. Пока еще не поздно.

– Не поздно?

– Нет. Взгляни вокруг. Если было бы иначе, на лик города уже легла б тень перемены.

– Хвала свышним…! Шамаш, – догнав бога солнца, испуганно настороженно, с опаской поглядывая по сторонам, зашептала она. – А что если это все не случайно?

Что если это – именно та месть, которую избрал для нас Губитель – чтобы мы своими собственными руками уничтожили свое счастье?

– Нергал, может быть, и олицетворение зла, но никак не оно само.

– И это говоришь ты?! После всего, что он здесь сотворил?! – пораженная, не веря собственным ушам, воскликнула та.

– После того, что случилось… – повторил Шамаш. Именно память о прошлом позволяла ему сказать подобное.

– Но ты сам сказал, что Губитель найдет способ отомстить нам!

– Тогда я плохо знал его… Может быть, я ошибался в нем. Во всяком случае, так мне кажется теперь, когда я понимаю: он не настолько мстителен, насколько ему хотелось бы казаться… И, потом, он не тот враг, который прячется в тени.

– Мы с тобой говорим об одном и том же Нергале? – не в силах сдержать удивления, спросила она. – О повелителе обмана, который бьет в спину?

– Нинтинугга…

– Шамаш, я не хочу с тобой спорить. Поверь, это последнее, что мне сейчас нужно – злить тебя. Но… Не знаю, что случилось за то время, минувшее с той поры, как мы расстались здесь, в Керхе, что заставило тебя поменять отношение к нему, но…

Шамаш, очнись! Нергал может быть очень милым, заботливым… Я-то знаю. Ведь мы не всегда с ним враждовали… Но… Это все лишь ложь, за которой он прячется, стремясь подойти к своей жертве как можно ближе! И он… Он всегда использует других для достижения своей цели. Таков его стиль…

– Но ведь Лика – посвященная Кигаль.

– Да, – с некоторой неохотой признала его собеседница, когда это несколько меняло дело. – Твоя сестра могущественна и не даст в обиду свою посвященную. Все, что произойдет с ней, случится лишь по ее воле. Однако… Шамаш, она не станет вмешиваться в дела Нергала. Повторится то, что уже было… А я этого не хочу! Я не хочу, чтобы все повторилось! Потому что на этот раз конец может оказаться совсем другим!

– Что бы там ни было, ты выглядишь не на шутку испуганной.

– Потому что это так, Шамаш! Да! Да! Я боюсь!Больше, чем когда бы то ни было.

Потому что теперь мне есть что терять!

Выговорившись, она умолкла. Молчал и бог солнца, которому нечего было сказать.

Конечно, он мог бы попытаться утешить ее, убедить, что все будет в порядке, все обойдется, что он не допустит, чтобы все было иначе. Но какой в этом был смысл?

Ведь рядом с ним была богиня, не смертная. Даже если она и нуждалась в утешении, то могла найти его сама…

Так, в молчании они подошли к городской стене, вступили в пределы города.

На их пути встречались люди, приветствовавшие свою богиню низкими поклонами.

Приглядываясь к Ее спутнику, они не сразу узнавали в нем повелителя небес, но когда это происходило, горожане падали перед ним ниц, еще более поспешно, чем если бы это произошло сразу, стремясь таким образом сгладить свою оплошность и отвратить гнев небожителя, который мог принять их нерасторопность за непочтительность.

Шамаш вновь и вновь взмахами руки приказывал им подняться. И когда люди вставали, они не прятали глаз, наоборот – устремляли свои взоры на бога солнца – в восхищении и благоговейном трепете. Они были готовы исполнить любую волю великого бога. И видя в движении руки небожителя единственное повеление – остаться на месте, заняться своими делами и не путаться под ногами бога, смиренно следовали ему.

Так они подошли к храмовому холму, быстро, не касаясь ногами земли, в полете, не шаге, поднялись наверх.

Стража расступилась, склонилась в низком поклоне, пропуская небожителей внутрь храма.

– Нинти! – увидев вышедшую из-за колонны богиню бросился к ней Ларс. – Где ты была? Я никак не мог тебя найти. Право же, ты заставила меня поволноваться. Не делай так больше никогда, пожалуйста!

– Конечно, – та улыбнулась, делясь своим покоем с другом. – Я не буду. Прости… – она приблизилась к нему, прижалась к груди – не богиня, а обычная смертная – верная жена, которая не могла не поступить так, как поступила, потому что иначе поступить не могла.

– Милая, – вздохнув, маг обнял ее. – Это ты прости меня за упреки. Я не должен был так накидываться на тебя с порога. Я… Я не хочу ничем ограничивать твою свободу, даже своей любовью…

Она коснулась пальцем его губ, заставляя замолчать:

– Любовь – те оковы, которые мечтаешь носить, не снимая, – их губы соединились в поцелуе, в то время как глаза продолжали:- Я готова отдать не только свободу, но даже вечность за мгновение здесь, рядом с тобой, – а затем она осторожно выскользнула из объятий своего возлюбленного, обернулась к богу солнца: – Не осуждай меня!-казалось, Нинтинугга, забывшая на мгновение о нем, ощущала теперь некоторую неловкость от того, что не смогла сдержать своих чувств. Так получилось, что она выставила их напоказ: неосознанно – несомненно, желая того или нет – а вот этого она не знала и сама… Нет, право же, ей хотелось, чтобы он, чтобы все остальные боги через его глаза увидели ее счастье, ее радость.

Шамаш улыбнулся. Он понимал это. Он понимал много больше. Даже, наверное, больше чем она сама. И потому ни в чем не винил. Затем он перевел взгляд на Ларса.

Минуло всего три года, но Хранитель изменился так, словно прошла вечность. Это уже был не юноша, едва переступивший грань испытания, а взрослый мужчина. Его фигура окрепла, раздалась в плечах, черты лица стали более резкими, лишившись свойственной детству округлости, на лбу появилась первая морщинка. Наверное, если бы горожане не брили бороды и усы, отращивая их как караванщики, то это изменило бы его облик настолько, что его было бы невозможно узнать, разве что по глазам – единственному, что осталось таким же, как прежде. Тот же прищур, тот же блеск, тот же взгляд – прямой, открытый, глубокий и задумчивый.

– Господин Шамаш, – Хранитель заметил бога солнца лишь когда Нинти заговорила с Ним.

Его душа затрепетала в груди. Он склонился перед повелителем небес в низком поклоне и уже был готов опуститься перед ним на колени, но небожитель остановил его:

– Не надо, – Шамаш шагнул к нему навстречу, улыбнувшись, чуть наклонил голову на бок, приветствуя, как старого друга. -Рад видеть тебя в добром здравии.

– Я… я счастлив вновь встретиться с Тобой, – горожанин был искренен в своих чувствах. Он не скрывал от небожителя своей радости. Впрочем, как и доли удивления.

Было видно, что он не ждал этой встречи. Конечно, для повелителя небес нет времени и расстояний и не важно, что караван, тропу которого Он избрал для своих странствий по миру людей, ушел на годы от Керхи. Но… Ларсу казалось – если небожитель вернется, то это случится в тот миг, когда горожане больше всего на свете будут нуждаться в его помощи, когда они окажутся на краю бездны, где уже стояли когда-то, и где лишь Его помощь удержит от падения. Все эти годы, вспоминая о встрече с богом солнца и надеясь когда-нибудь вновь предстать перед Его глазами, Хранитель не просто полагал, но чувствовал, даже знал – радость новой встречи будет омрачена горечью.

Свет солнца слишком ярок. Он слепит, когда глядишь на него не через черный полог тревоги. Но если все так, если господин Шамаш вернулся в город для того, чтобы вновь его спасти, значит, Хранитель, не предполагавший даже о близости беды, где-то ошибся, что-то неверно понял, пропустил мимо глаз какой-то, как ему показалось, пустяк, который в действительности был знаком опасности. Непростительная небрежность для того, кто не просто живет своей жизнью, но обязан волей богов, наделивших его волшебным даром, заботиться о жизнях многих других.

Шамаш заметил, как на глазах побледнело лицо горожанина, насторожился взгляд. Он вновь стал таким, каким был когда-то – кинжалом, готовым к бою. И, все же… В городе было что-то не так. Какая-то мелочь, незначительная деталь не позволяло множеству частей сложится в единый узор. Но в чем тут было дело?

Шамаш сжал губы. Он должен был поскорее понять это, найти ответ, когда было бы верхом самонадеянности и глупости начинать вносить правки в картину, не видя ее всю.

"Нинтинугга?" – он повернулся к богине врачевания, ожидая от нее объяснений.

Того, что она сказала в караване и на границе города, было недостаточно.

Та, тяжело вздохнув, втянула голову в плечи, опустила взгляд, а затем и вовсе отвернулась, пряча глаза. Богиня врачевания выглядела виноватой. Она медлила с ответом. Было видно, что ей не хочется говорить того, что она должна была бы сказать, что ей страшно…Но почему?

Когда же она наконец решилась…

– Господин Шамаш! – в залу храма радостным солнечным ветерком ворвалась Лика.

Годы изменили и ее, превратив из юной девушки с грустно-мечтательными глазами, видевшими лишь то, что скрывалось по другую сторону мрака, в молодую женщину, которой не было нужды ничего выдумывать, когда у нее было все, о чем только можно мечтать. И пусть ее лицо покрывала болезненная бледность, глаза выглядели усталыми, а движения были тяжелы и замедлены. Это было не удивительно в ее положении. Ни свободное длинное платье, ни тонкий воздушный плащ, наброшенный поверх него, не могли скрыть от посторонних глаз ее положения, когда близость дня рождения ребенка увеличила живот настолько, что лишь слепой не заметил бы ее беременности.

Однако, несмотря на все то, что наговорила Шамашу богиня врачевания, горожанка не выглядела ни подавленной, ни испуганной. Лежавшая на животе рука делилась с еще не рожденным малышом теплом и заботой, в глазах, за радостью новой встречи с повелителем небес, чье участие в ее судьбе, как полагала женщина, было решающим, виделась задумчивая улыбка – забота о чем-то своем, очень личном.

– Я так рада, что Ты пришел! – ее глаза сияли счастьем. Она не сомневалась, что бог солнца пришел в город не в ожидании беды, а ради нее, ради того, чтобы сделать чудо рождения еще светлее, чтобы благословить ребенка, которому в будущем предстояло стать новым Хранителем города.

– Да будет счастлива мать, носящая под своим сердцем наделенного даром, – прошептал он слова, пришедшие из другого мира. Он уже стал забывать его. Под дымкой лет воспоминания начали блекнуть, отступая все дальше и дальше в минувшее, в отделявшую два мира бесконечность. И вот теперь память всколыхнулась, словно снежная шаль пустыни, с которой ветер сорвал наст покоя. На какое-то мгновение ему даже показалось, что ничего не было, что все, чем он жил последние годы, оказалось лишь сном, и пробуждение вернуло его назад, домой.

В первый миг эта мысль принесла облегчение. С губ, на которые легла улыбка, сорвался вздох, глаза залучились покоем. Он столько времени думал, мечтал об этом – вновь стать тем, кем он был когда-то! Но затем улыбка исчезла, в глаза вошла печаль. Он слишком долго оставался в этом мире, чтобы привыкнуть к нему, к тем людям, которые приняли его в свою семью, разделили с ним свой путь. Теперь, в отличие от первых дней, ему уже было что терять. За возвращение ему бы пришлось заплатить большую плату. Возможно, даже слишком…

– Прости, милая, – беззвучно, одними губами прошептал Шамаш, заставив себя улыбнуться. Менее всего он хотел сейчас омрачать ее счастье своей печалью, вносить смятение в душу сомнениями.

– Видишь, пророчество сбывается! – не замечая его грусти, слишком глубоко погрузившись в собственные переживания – радостные и многоцветные – с жаром продолжала она. – Я так благодарна… – в порыве чувств женщина уже готова была упасть перед богом на колени, но Шамаш удержал ее:

– Что ты, милая! – воистину, он испугался: за нее, за нерожденного ребенка. – Ты должна быть осторожна! Ведь любое неловкое движение может причинить вред тебе или малышу. Сядь лучше сюда, – поддерживая женщину за руку, он отвел ее к невысокому мягкому креслу, усадил.

– Но…-та не смела. Ведь это было бы непочтительно по отношению к богу.

– Садись, милая, – повторил небожитель и горожанке не осталось ничего, как подчиниться. В конце концов, такова была Его воля.

– Конечно, я буду осторожной, – устроившись поудобнее, она нежно обняла живот, на миг закрыла глаза, словно заглядывая внутрь себя, а затем, блаженно улыбнувшись, прошептала: – С ним все в порядке.

– Ты чувствуешь его?

– Разумеется, ведь это мое дитя! Я говорю с ним, рассказываю обо всем, что вижу, чтобы ему было не страшно вступать в мир. И, знаешь, он слышит меня! Он отвечает мне…

– Прости, господин, – к ним подошел Ларс, положил руку на плечо Лике, прося остановиться. – Сестра может говорить о своем нерожденном ребенке часами, только начни. Она не была такой, когда ждала дочь. Собственно, чему удивляться – это ведь сын, да еще наделенный даром.

– Ты не прав, брат! – в ее голосе зазвучала обида. – Я люблю малышку ничуть не меньше! Просто… Просто она у меня уже есть, а он – еще только будет. А того, что нет, ведь хочешь сильнее, – она улыбнулась – весело и по-детски задорно.

– Милая, – Шамаш сел с ней рядом на табурет, – можно я спрошу тебя?

– Конечно, господин! Я с радостью отвечу на все Твои вопросы!

– Ты ведь любишь своего нерожденного ребенка?

– Да! – ее глаза залучились. Она хотела говорить об этом, говорить без конца, чтобы все знали, чтобы все разделили ее счастье. – Больше всего на свете, больше жизни и земли благих душ, ведь он – мое будущее, будущее Ри, наше общее будущее, которое всегда будет единым, в котором ничто никогда не разлучит нас, которое будет продолжаться в их детях, и в их детях, и так будет все то время, что Ты позволишь людям жить на земле!

Шамаш оглянулся назад, поискал глазами Нинти.

Богиня врачевания стояла в стороне, возле колонны, словно прячась за ней от глаз повелителя небес.

Это было так просто – взять и скрыться, чтобы Шамаш не видел и не слышал ее.

Пройдет время. Все успокоиться. Все разрешится. Тогда она вернется. Не будет же Шамаш держать обиду на нее вечно!

Вполуха следя за разговором бога солнца с Ликой, богиня раздумывала над тем, как ей лучше поступить. Конечно, бегство было бы не просто признанием вины, но и свидетельством трусости. Но ведь так оно и было на самом деле – она была виновата и боялась. Не столько наказания, сколько объяснения. Если бы можно было избежать этого последнего, Нинти с радостью приняла бы любую кару. Даже более суровую, чем та, которую она заслуживала…

Небожительница думала, прикидывала, взвешивала то и это, выбирая наилучший путь, и совсем забыла о времени. Поэтому когда Шамаш обратился к ней, это застало ее врасплох.

"Нам надо поговорить".

Богиня врачевания вздрогнула, встрепенулась:

"Нет!" – она готова уже была броситься бежать, но взгляд повелителя небес остановил ее:

"Нинтинугга, я не сержусь на тебя".

"Правда?" – женщина устремила на него взгляд огненных глаз, пронзая насквозь, заглядывая в самую душу.

"Конечно".

"Правда? – она даже растерялась. – И ты… Ты не злишься, что я тебя обманула?

Ты… Ты бог справедливости. Я знаю, как тебе противна ложь… Но… Шамаш, прости меня, – в ее глазах вспыхнули слезы, – прости, но я не могла удержаться!

Я хотела, чтобы ты был здесь при рождении малыша! И не только я. Ларс, Лика, Ри…

Они ничего не говорили мне, ни о чем не просили. Но я ведь богиня. Я понимаю все и без слов… Тогда, когда мы встречались в прошлый раз, здесь… Ну, когда ты пришел спасать своих спутников, а спас всех нас… – она и сама не знала, зачем напоминала об этом, словно ее собеседник мог забыть что-то подобное. Хотя, кто знает? Возможно, в то время, как для нее, для дорогих ей людей, для всех в городе случившееся тогда было главным событием вечности, Шамаш мог воспринять это всего лишь как еще один день на пути добра. Ведь вся его дорога – помощь смертным. – В общем, – проглотив все дальнейшие размышления по этому поводу, вернулась она к главному, – ты говорил тогда… не нам, своим спутникам, об обряде, через который проводили наделенных даром в мире, который тебе приснился.

Я знаю, Лика в тайне мечтает о том, чтобы ее сын стал первым, прошедшим этот обряд в новом мире. Нет, она понимает – уже есть Ларс… Но девочка почему-то вбила себе в голову, что тот обряд был не правильным, что он… не совсем точно повторял настоящий. Не знаю, откуда Лика это все взяла, выдумщица,но… – она вдруг умолкла, вскинула голову, подняла на бога солнца напуганный взгляд широко открытых глаз: – Она так страстно хотела, что я… Шамаш, на этот раз я говорю правду! Понимаю, после того, как я дважды рассказывала тебе совсем не то, что было на самом деле, тебе трудно мне поверить…" "Я верю", – мягко остановил ее бог солнца.

Наконец решившись, Нинти подошла к нему, села рядом на мраморные камни пола, поджав под себя ноги, глядя снизу вверх, словно показывая тем самым свою подчиненность. У нее оставался еще один вопрос, последний. Однако же, не набравшись достаточной смелости, чтобы сразу, в лоб задать его, богиня начала издалека, надеясь, что течение разговора медленно, но верно приведет к той же цели.

"Это действительно правда… Та, единственная, которую я прятала, потому что…

Потому что она звучит так невероятно, что в нее не веришь. И, потом, от нее не исходит никакой угрозы… Шамаш, ведь если бы я сразу рассказала тебе это, ты бы не пошел за мной в Керху?" "Не знаю", – он никогда не любил мысленно возвращаться назад, разгадывая загадку всех этих "бы" и "возможно", в которых, оставленных пылью за спиной, не было ни жизни, ни реальности, лишь сомнения и разочарования.

"Ты был нужен в караване…" – она только теперь стала понимать: а что если она не просто обманула Шамаша, но, уведя его, оставила его спутников без защиты перед лицом беды, что если с ними произойдет несчастье? Тогда бог солнца никогда не простит ее…

Слишком привыкшая к близости беды, она уже начинала верить в то, что именно так и обернутся ее благие порывы.

"Прости", – прошептала она, пряча в глазах слезы, прижавшись к камням пола у ног повелителя небес, надеясь, что еще не поздно, если не изменить все, то хотя бы вымолить прощение.

"Пришла бы ты за мной, или нет, мне пришлось бы покинуть караван. Не навсегда, на время".

Произнесенное Шамашем заставило Нинти поднять голову, с удивлением и непониманием взглянуть на собеседника. Но стоило ей задуматься над ними, как она начала понимать:

"Смертные не могут постоянно делить свой путь с богом, который спасает их от всех бед, оберегает от опасностей. Они начинают терять вкус жизни – терпкую горечь страха…" "Это все слова".

"Да, конечно… Главное – жизнь… Сколько всего должно было произойти с ними из того, чего не случилось?" "Много, – бог солнца пристально смотрел ей в глаза. – Но я думал, что это – не более чем плата за все испытания, через которые им пришлось пройти из-за меня. И которые еще предстоят".

"Однако еще немного этого покоя, и они забудут, что такое настоящая жизнь… – о, она слишком хорошо знала, о чем говорит! Ей уже приходилось пройти через это…

– Ты всегда очень четко чувствовал грань между помощью и вредом…" Шамаш кивнул.

"И, все же, покинув караван, – чуть погодя, добавил он, – я отправился бы не сюда…" "Даже зная, что тебя здесь с нетерпением ждут?" "Ждут… Но для чего?" – он качнул головой.

"Ты уже дал горожанам часть нового обряда. Что же останавливает тебя сейчас?" "Тогда – это была вынужденная мера. Сейчас – все иначе".

"А если нет?" "Не знаю… – он не был уверен. И у него была причина для сомнений. – Странно…" "Что?" "Откуда горожанка узнала про обряд?" "Наверное, Ри рассказал. Ты ведь не говорил, что это – секрет".

"Нет. Он не мог. Потому что сам ничего не знал".

"Но… – Нинти удивленно хлопала глазами. Она не могла поверить, что Шамаш действительно забыл все,что произошло тогда в городе. Но потом богиня вспомнила:

Ри не наделен даром. То, что произошло с ним тогда, было иным – взглядом со стороны, а не самим обрядом. – Значит, это Ларс ей рассказал. Он-то прошел испытание…" "Испытание – для взрослых. Через него не проводят новорожденных".

"Значит, Лика просто не правильно все поняла".

"Прости меня, но если кто-то не верно понял, так это ты. Горожанка говорила о другом обряде – не испытания, а посвящения".

"Еще один обряд? Я не слышала ни о чем подобном! Шамаш, ты придумал их все во сне? Для людей? Чтобы заменить ими прежние, ведущие к смерти, и позволить жить дальше?" "Я не придумал их. Они были там и до меня, – стремление к истине и необходимость отвечать на заданные вопросы заставляли его говорить даже когда более всего хотелось промолчать. Единственное, что он позволил себе – не возражать Нинти, назвавшей иной мир сном. В конце концов, для нее все так и было – не более, чем сон… – Не это главное…" "А что?" "Разумно ли приносить в мир обряд, принадлежавший другому?" Нинти не смогла сдержать улыбку:

"Вряд ли выдуманные тобой боги края сна обидятся за это".

"Опасно нести в мир то, что ему не принадлежит".

"Ну, если бы думали так же, в этом мире вообще бы ничего не было! – хохотнула богиня. – Когда мы пришли сюда, это был всего лишь поросший диким лесом остров посреди бушующего моря".

Шамаш качнул головой. Он не считал, что повелители этого мира поступили правильно. Возможно, сделай они иначе, этот мир стал бы другим. И пусть его путь к процветанию был бы дольше, но и сам расцвет не завершился бы столь стремительно. Хотя, конечно, в этом случае небожители не стали бы повелителями мира, а лишь отшельниками, поселившимися на его задворках.

"Шамаш, право же, это жестоко: знать путь к спасению и не вставать на него только потому, что он не прочерчен по лику этой умирающей, прежде времени постарев, земли! И эгоистично не давать другим надежду, словно стремясь сохранить в своем безраздельном владении", – Нинти знала, что ее упреки несправедливы, но все равно бросала их в лицо богу солнца. Она была готова осознанно ранить и даже оскорбить его. Все, что угодно, лишь бы помочь тем смертным, которые ей были дороги, и которые мечтали только об одном: даже не о счастье, а всего лишь о жизни. Не важно, долгой она будет или краткой, радостной или горькой – лишь бы она была, лишь бы их потомкам было суждено родиться, сохраняя память о минувшем и надежду на грядущее.

"А если этот путь тяжел? Если на нем их ждут такие испытания, которых не было бы, оставь мы все как есть?" "О чем ты говоришь! Ты что, действительно не понимаешь: речь идет не о том, каким будет их грядущее – светлым или черным, а будет ли оно вообще!" "Смерть и забвение может казаться лучше, чем полная страданий жизнь".

"Казаться – но не быть! Да о чем мы с тобой спорим! Вот перед тобой смертные!

Вот!-она чуть отодвинулась в сторону, открывая взгляду Шамаша застывших в почтительном молчании, ожидая, пока боги все обсудят между собой и вернуться к разговору с ними, горожан.-Спроси их! Спроси мать: чего она хочет для своих детей, для детей их детей – чтобы они не родились никогда, оставшись навечно безликими тенями, сомну которых суждено вечно бродить по пустоте, не зная ничего, кроме нее, или чтобы им была дарована жизнь – пусть тяжелая, полная лишений и испытаний, но жизнь, когда они смогут насладиться уже тем, что они есть, что солнце светит над их головами, что небо синее, трава зеленая, снег белый…" "Ты стала говорить как человек", – с некоторым удивлением и, вместе с тем – уважением, проговорил бог солнца.

"Да. Я -одна из них. Пусть это превращение неполное, пусть по сути своей я продолжаю оставаться бессмертной богиней, но… За эти годы я многое поняла. Я поняла, что смертные – совсем не такие несчастные и забитые, что пусть жизнь их всего лишь миг вечности, но за это мгновение они успевают пережить, перечувствовать куда больше счастья, чем мы за всю вечность. И еще. Я поняла, что они достаточно мудры, чтобы самим решать свою судьбу. Ты предоставил это право своим спутникам.

Дай же его и другим!"

"Тут дело не только в людях".

"Конечно. В тебе. Шамаш, я понимаю, почему ты медлишь, – немного переведя дух, продолжала Нинти. – Сейчас и так очень многое зависит от тебя. А сделай ты то, о чем я прошу – будет зависеть еще больше, но… Неужели эти люди не достойны твоей жертвы? Молчишь? Я опять все не так поняла? В чем же тогда дело? В богах?

– Нинти, не спускавшая с повелителя небес пристального взгляда настороженных глаз, заметила, что он чуть наклонил голову: да, на этот раз богиня угадала. – В нас? – она не ожидала этого. В первый миг на ее лице отразилось удивление, затем оно сменилось… не презрением, нет – но его тенью, губы искривились в усмешке:

– Неужели великий бог испугался? Испугался, что другим не понравится, когда их отодвинут в сторону, и они объединятся, чтобы отомстить?" "Я не хочу войны, которая испепелит все, заставив страдать невинных, тех, кто случайно попадется под руку, под огонь рожденной силой стихии…" "Война!…Нет, конечно, раньше, в прежнюю вечность, и уж тем более предшествовавшую ей, так бы оно и было. Но не теперь! Многое изменилось. И не только мир и люди, но и мы. Тебя, наверно, удивляет, – с долей горечи взглянув на собеседника, продолжала она, – как я могу говорить за всех, как я осмеливаюсь на такое, когда прежде не решалась и собственного-то мнения сказать. Дело в том, что я знаю, как думают другие. Случайно встречаясь, мы говорили об этом… – она нервно усмехнулась. – Собственно, это была единственная тема для разговоров.

Слабые предлагали уйти, не дожидаясь конца мира, чтобы не отравить видом его смерти будущую вечность. Однако не решались сделать этого, потому что тут был их дом, какое никакое, пусть временное, но просторное и обжитое жилье, а там – пустота, которую они были не в состоянии ничем наполнить… Что же до сильных…

Отступать не в их духе, а спасти мир они не в силах. И, знаешь, ведь и те, и другие, понимают, что грядут перемены, приход которых не отвратить, можно лишь замедлить или ускорить… Но что значит время перед лицом вечности? Так что, тебе не о чем беспокоиться. Кто был твоим другом, им и останется. Впрочем, как и враги… Что бы ты ни сделал, ничего не измениться".

"Ты уверена в этом?" "Да, а что?" – в ее взгляде был вызов.На тот раз она не врала и ничего не выдумывала. А вопрос Шамаша очень смахивал на сомнение в ее правдивости.

"Ничего. Просто говорить о том, что вряд ли случится. Оказаться же перед лицом перемен в реальности – совсем другое".

"А даже если и так, какая тебе разница? Какая разница, что скажут, как поступят другие боги? Или ты так изменился, что для тебя их мнение стало важнее стремления помочь смертным? А ведь смертные – не один человек, даже не один город, а весь род людской – стоят на грани конца, за которым не будет ничего, кроме придуманных ими снов и надежды, что в конце концов наступит пробуждение. И вообще, не кажется ли тебе, что это всего лишь отговорка, причем очень удобная: не нужно ничего делать, потому что все перемены к худшему? Нинти заглянула ему в глаза. И умолкла, заметив, что собеседник смотрит куда-то в сторону. Казалось, он был за бесконечность от нее. – Ты слушаешь меня?" – раздосадованная, воскликнула она. И пусть этот возглас был на языке мыслей, но он был так громок, что находившиеся рядом смертные, ощутив его удар по разуму, поднесли ладони к вискам, стараясь унять взявшуюся невесть откуда боль, Шамаш же, поморщившись, повернулся к ней. Богиня врачевания чуть не оглушила его. – Ты слышал, что я сказала?" – заметив, что она добилась своего и привлекла его внимание, повторила Нинти свой вопрос.

"Да", – бог солнца склонил голову на грудь.

"И что?"

"Ты права".

"В чем? Что это лишь отговорка?" – она начала нервничать, нетерпеливо теребя в руках вплетенные в кисти накидки бусины. Все было совсем не так, как она ожидала: та часть разговора, которой она боялась, прошла на удивление гладко, но почему-то оказалось, что вторая часть, не предвещавшая никаких проблем, превратился в мучение.

"Что я изменился…" – он опустил голову на грудь и застыл, глядя себе под ноги.

"Со времени нашей последней встречи прошло лишь три кратких земных года!" "С тех пор многое произошло".

Нинти совсем растерялась, беспомощно развела руками, уже готовая сдаться. И, все же, решившись на последнюю попытку, прошептала:

"Пусть все так, но… Но неужели произойдет что-то плохое, если одна единственная душа обретет покой, если обряд будет совершен лишь один раз?" Шамаш несколько мгновений смотрел на нее, читая мольбу в ее глазах и боль в сердце.

"Почему это так важно для тебя?" – спросил он.

"Лика хочет…" "Нет, – прервал ее бог солнца. – Об ее причине я спрошу у нее. Что движет тобой?" "Желание помочь тем, кто мне не безразличен!" "Они не нуждаются в помощи, ибо смогут жить дальше и без того, о чем ты меня просишь".

"Я… От ее ребенка очень многое зависит: будет ли покой в моем городе, будет ли счастлив мой маг, буду ли, в конце концов, счастлива я, или же в отчаянии повторю все уже совершенные раз ошибки…" "Ты опять? " – он с осуждением взглянул на нее. И богиня врачевания поняла: если она хочет добиться своего, ей придется быть с ним совершенно искренней, более не прячась за объяснениями, столь же далекими от истины, как небо от земли.

"Да, Шамаш, наверное, ты прав, – с неохотой признала она, – я говорю, что прошу для них, а на самом деле, все это нужно лишь мне… Лишь смертные живут одним днем. Я же богиня. И я гляжу вперед, ведь мне интересно, каким будет продолжение этой вечности, ее конец и начало следующей… Я… Я не повелительница стихий, а всего лишь маленькая младшая богиня, недалеко ушедшая от людей, мое будущее во многом связано с ними. Ведь если не будет смертных, кому я буду нужна? Что я буду делать, не способная ни создать новый мир, ни хотя бы обжить то, что останется от этого?…Нет, не возражай, не говори, что я сильнее, чем мне кажется.

Кому как не мне знать о границе своей силы? Кому, как не мне понимать: если этого мира не станет… когда его не станет, когда он уснет вечным сном в оковах нескончаемых морозов, я усну вместе с ним, потому что у меня ничего не останется кроме снов и оживающих в них воспоминаний…А я не хочу! Я не хочу засыпать, уходя во владения Лаля, принося ему присягу так же, как когда-то обещала верность Кигаль! Служение Кигаль – возможность многому научиться. С Лалем все иначе! Пусть когда-то мы дружили, пусть он всегда казался мне забавным, милым и трогательным, но… Одно дело подчиняться сильнейшему, и совсем другое… Нет, я не хочу такого будущего! Не хочу следующую вечность провести пленницей того, кто и сам не знает свободы… Даже людям повезло больше: они в свое время хотя бы могли выбрать из двух повелителей сновидений. Нам же, богам, этого выбора не дано – сны Айи лишь для смертных… И для тебя… Я… – грустная улыбка скользнула у нее по губам. – Знаешь, я уже думала над тем, чтобы убить себя. Тем более, что я знаю, как это сделать… Все лучше…" "Смерть имеет смысл, если ведет вперед, дает что-то, чего не способна дать жизнь.

Когда же в ней ищут лишь забвение…" – он качнул головой, показывая, что не одобряет подобные мысли.

И, прервав на этом разговор с богиней, он повернулся к Лике. Горожанка сидела, чуть наклонив голову, и задумчиво глядела куда-то перед собой, улыбаясь своим мыслям.

– Твой сын будет наделен даром… – издалека начал Шамаш.

– Да! – блеск ее глаз стал еще ярче. Он слепил, заслонял собой все, окутывая словно пологом пламенем. – Господин… – она хотела заговорить с Ним об обряде, однако не решилась.

Но он понял ее и без слов.

– Богиня врачевания рассказала мне о твоей просьбе.

Женщина вскинула на него взгляд. С ее губ сорвался вздох облегчения, словно самое трудное было уже позади, в глазах же сохранялся вопрос – "И что же? Ты не откажешь мне, господин?" Однако, так как он не был задан, Шамаш оставил его без ответа. Вместо этого он спросил:

– Скажи мне, пожалуйста, откуда ты узнала об обряде?

– Я… – она пожала плечами, растеряно развела руками. – Не знаю.

– Может быть, слышала во сне? – казалось, он просто помогал ей найти ответ, перебирая самые реальные.

– Нет! – вскрикнула Лика, для которой все было иначе. Она даже вскочила, взволнованная. – Прости, – она смутилась, – я совсем не хотела обидеть Твою божественную супругу… – Лика только теперь вспомнила, что сны для людей придумывает госпожа Айя. Ей стало неловко, и вообще как-то не по себе…

– Все в порядке, милая. Успокойся. Садись.

– Господин, я ведь всего лишь смертная женщина. Не важно, что жена жреца. Мне все эти премудрости… Сколько ни объясняй – все равно не пойму, сколько ни повторяй – навряд ли запомню. А тут… Это не просто пришло ко мне видением, но как-то сразу стало частью меня.

– Расскажи мне о том, что знаешь, что чувствуешь.

– Не понимая…

– Понимание тут не главное. Главное – вера.

– Вера… Да… – она выпрямилась, расправила плечи, словно сняв с них груз тяжелой ноши. Ее глаза залучились радостью и покоем. Если главное – вера, то ей нечего бояться. Она сразу осмелела, забыв совершенно ненужную робость. Ее речь стала легкой и непринужденной. – В первый раз это видение явилось мне, когда я сидела на вершине холма, у врат храма. Была пора заката. Солнце, наполнив весь мир алым светом прощания, спустилось к горизонту… С тех пор, как Ты возвратил мне зрение, я видела множество закатов, любуясь красотой каждого мгновения зари, по-своему неповторимого. После мрака слепоты, которым я была окружена так долго, любой миг стал прекрасен в моих глазах, но этот… Воистину, он был чудесен! Когда я закрываю глаза, то вижу его вновь. Небо не лишилось, как это случалось обычно, синевы, лес и луга сохранили свежесть зелени. А красный цвет… Он не полыхал неугасимым пожаром, а лежал на земле, небесах, – повсюду лепестками алых роз и красных маков. И это не все. Было кое-что еще. На какое-то мгновение я увидела золотую дорожку, вытканную последними лучами солнца на пологе мироздания. И я ступила на нее. Не знаю, было ли это наяву или мне только показалось…Но я шла по ней… И, в то же время, стояла на месте. Я двигалась не по земной тропе, а дороге времени. Каждый шаг был мгновением, которое приближало меня к храму… Он был не похож на этот, совсем не похож – не дом, в котором живут обычной повседневной жизнью, а врата… Сперва мне показалось, что они похожи на зеркало.

Зеркало мира из подземного дворца господина судьбы Намтара, о котором мне рассказывал Бур. Но в моем видении все было особенным. Твердь не каменной, застывшей в своей неподвижности, а тягучей, текучей, вечно изменяющейся. И отражения в ней… Они тоже были разными. На одной стороне врат я видела себя малышкой, на другой – взрослой женщиной, на третьей – старухой. Это было странно, но не страшно. Не больно видеть седину в своих волосах, когда рядом – тонкие детские косички…

– Храм времени… – задумчиво проговорил Шамаш, внимательно слушавший рассказ женщины.

– Да! – та вскинула голову, открывая обрадованное лицо. Лика была счастлива, что бог ее понял. – Это, – она развела руками, словно стремясь заключить в объятия весь окружавший ее мирок священных стен, – храм тепла. И, вместе с тем – храм одного дня. Он прекрасен, ибо он дарит нам жизнь. Он необходим нам, потому что без него мы умрем… Но тот… Господин,-она заглянула в глаза небожителю, – ведь если они живут в одной душе, одном сердце, разуме, значит, они могут быть построены и на одной земле, правда? Они не противны друг другу, да? Ведь врата, о которых я тебе рассказывала – лишь для начала, середины и конца. Они дают не жизнь, а ответы. Там ищут не помощи, а понимания. Все остальное здесь!

– И еще те врата не для всех, – чуть слышно проговорил Шамаш.

– Что? – женщина не поняла его, встрепенулась пичужкой, чей покой оказался нарушен.

– Они только для наделенных даром.

– Хранителей? Но я ведь простая смертная, однако видела их!

– Твои видения начались недавно?

– Да, – она все еще не понимала, к чему вел бог солнца.

– После того, как ты узнала, что ждешь ребенка?

– Да. И срок был не маленький. Малыш начал шевелиться. Но… – в ее глазах забрезжило подозрение, голос дрогнул, к горлу подкатил комок. – Ты имеешь в виду, что дело в ребенке? Что это были его видения, которыми он делился со мной?

– Сейчас вы неразрывно связаны. И каждый из вас переживает и чувствует то, что дано другому.

– Как только малыш родится, эти видения покинут меня?

– Да, женщина.

– Но… – ей стало горько, обидно, хотелось заплакать. Ведь это несправедливо – что она никогда не сможет ступить на путь сына! Однако разве такой не была судьба всех матерей Хранителей: жить ради них, гордиться ими и расставаться с ними навсегда? – Но ведь я сохраню хотя бы память? – когда повелитель небес кивнул, она моля об одном: – Позволь мне быть рядом с ним во время первого из обрядов! Я понимаю: все остальные будут закрыты от моих глаз. Но хотя бы этот…

Пожалуйста!

– Ты мать. Не только этого ребенка, но и обряда. Как я могу позволять или запрещать тебе участвовать в нем, когда без тебя его просто не было бы?

Успокойся. Судьба милостива. Пусть она исполняет не все наши желания и не в полной мере, но самые заветные – всегда… Я понимаю, это тяжело: знать, что одному дано, а другому нет…

– Что Ты, господин, что Ты! Я вовсе не упрекаю Тебя за то,что Ты наградил даром лишь моего ребенка, а не меня саму! У меня не было такого ни в мыслях, ни в душе!

Я безмерно благодарна Тебе за лучшую из судеб, о которой может мечтать мать!

– Но твой сын не будет таким, как ты, как твой муж. Он не будет похож на остальных людей…

– Он будет Хранителем! Как его дядя! Великий бог, о чем мы говорим? Да разве ж это плохо – быть другим? Разве мы не понимаем, что наш мир живет лишь потому, что рождаются они, сохраняющие своей силой жизнь? Так было, так есть и так будет!

– Ты об этом спросила у врат храма?

– Да. Перемены всегда страшат. А что может быть страшнее перемен в вере? Прежде чем просить Тебя, я хотела убедиться, что моя просьба не обернется во вред.

– И какой же ответ был дан на твой вопрос?

– Мир людей всегда будет дорожить магическим даром превыше всего на свете и стремиться к нему сильнее, чем к обретению вечного покоя в крае благих душ.

Великий господин, – теперь ее глаза горели пламенем, который слепил, так много было в нем счастья, – в одном из отражений мне был явлен день в начале другой вечности, когда все, приходящие на землю дети огня будут наделены своим даром – каждый – особенным и неповторимым, все вместе – огромным, несущим счастье. И хотя я знаю, что ни мне, ни моим детям, ни детям их детей, внуков и правнуков не дожить до того времени, я счастлива уже от самой мысли, что рано или поздно оно придет. И первым шагом, первым мгновением его приближения будет мой сын.

Шамаш задумался. Тот обряд, о котором рассказала ему горожанка… Он был похож, и, все же, другим. Врата не пространства, а времени, путешествие не по дороге земли, а пути жизни. Похоже, близко, но иначе. Не уход от мира, а стремление к нему… Воистину, мудрости этой земли, говорившей с ним языком своего нерожденного чада, можно было позавидовать. Умирающая, она не просила ничего для себя, но всего – для своих детей, зная, что без них не проживет и дня, с ними же переживет сотню своих смертей, даже не заметив…

– Ты и сама не подозреваешь, какая в тебе сила, женщина, – Шамаш взглянул на нее с восхищением.

В мире одного дня и одного поколения столь бесконечная вера и беззаветное служение бесконечно далекому будущему были достойны того, чтобы ими восхищаться.

На миг ему даже стало стыдно за то, что он сомневался в силе и мудрости этих людей, в их способности выдержать испытание, не поддаться искушению, не потеряться перед лицом страха, на милость которого сдались лишенные дара его родного мира. Там, чтобы дети их детей не чувствовали себя обделенными, стремились уничтожить все, несшее в себе силу, отличавшую одних от других. Здесь же люди мечтали чтобы и их потомки получили дар…

Конечно, он знал об этом стремлении и прежде. Слышал слова, проскальзывавшие в разговорах. Но не обращал внимания, думая, что причина этого – в окружающем мире, который не оставляет иной возможности выжить, кроме как рядом с наделенным даром.

Но сейчас, заглянув в глаза горожанки, он понял, что все много сложнее. Все переплетается, уходя из одной крайности в другую и понять мир можно лишь взглянув на него целиком: и снега пустыни, и оазисы, и торговцы, и горожане, – все во всем. Жизнь одним днем – и мысли о далеком будущем, испытание здесь, чтобы быть счастливыми там. Отчаянное бесстрашие перед лицом своей смерти – и панический страх, ужас при одной мысли о смерти всех.

– Когда придет время, ваш мир, – он сказал – "ваш", чтобы подчеркнуть, что под словом "мир" имеет в виду не землю – кусочек полотна мироздания – а живущих на ней людей, – обретет то будущее, о котором вы мечтаете.

– Да будет так, – донесся до него голос богини врачевания.

– Господин, Ты ведь поможешь? Проведешь мир через бездну, которая ждет в конце этой вечности? Не позволишь исчезнуть всему? Оставишь засыпающим надежду на то, что им будет где проснуться?

– Я сделаю все, что в моих силах.

– Слово бога, – сказав это, Нинти перешла на язык мыслей. – "Ты ведь сдержишь его, что бы ни случилось?" "Да." "И позволишь нам, другим богам, мечтающим о таком же будущем для земли людей, помочь тебе?" "Захочешь ли ты вспоминать об этом стремлении в конце вечности? Во время перемен многое изменяется…" "Но враги остаются врагами, а друзья – друзьями".

Бог солнца качнул головой:

"Не скажи. Всякое бывает".

"Да. Бывает. Ладно, я не стану говорить за других. Но в себе я уверена. Шамаш, конечно, ты – повелитель небес, а я всего лишь младшая богиня. Конечно, я способна не на многое. Но кое-что мне дано…" "Нинтинугга, я ведь и не отказываюсь от твоей помощи. Жизнь многому меня научила.

Я понял, что бывают моменты, когда можно принять даже руку врага, если он протягивает ее тебе, чтобы помочь".

"Это все, о чем я прошу".

Несколько мгновений Шамаш задумчиво смотрел на нее, затем повернулся к Лике, которая все так же сидела на кресле, ожидая продолжения разговора. Оставался еще один вопрос, который он должен ей задать. Возможно, сейчас было и не лучшее время для этого вопроса, но…но потом вообще может не оказаться времени. А он должен был знать. – Почему тебя так взволновал мой вопрос о сне?

– Я не хотела оскорбить госпожу Айю… – вновь начала оправдываться та, наверное, решив, что, все же, обидела бога солнца неуважением и даже более того – пренебрежением к стихии Его супруги.

– Конечно, – он остановил ее, заглянул в глаза, успокаивая звучанием голоса, теплом, исходившим от глаз. – Что во сне не так?

– Ну… – небожитель дважды повторил вопрос и горожанка уже не могла на него не ответить. Тем более что раз Тот давал понять, что не рассердится на ее слова, какими бы они ни были, она не видела причины, почему бы не поделиться с Ним своими переживаниями и сомнениями. Может быть, Он, выслушав все, одним своим словом развеет то, что мучило ее не одну ночь. – Мне кажется, – осторожно, боясь, несмотря на явное расположение бога солнца, переступить грань дозволенного, начала она, – что сон не надо слушать… Если бы этот обряд привиделся мне во сне, я бы ни за что не стала просить Тебя совершить его наяву.

– Почему? Чтобы не разбить грань между миром сна и реальностью?

– Нет, об этом-то я как раз не думала, – да и какое вообще было дело ей, городской женщине, до тех премудростей, которые ведомы лишь служителям да Хранителю? Ее заботы, взгляды и мысли не могли распространяться дальше дома и семьи, когда более ни на что иное у нее не оставалось времени, даже при всей ее относительной незагруженности и свободе. – Просто… Ты говорил… Дело в вере, не в знании, верно? У меня нет веры в то, что во сне.

– Разве не считается, что во сне с людьми говорят боги?

– Да… Может быть… – у нее появилось робкое предположение, которым она поспешила поделиться со своим божественным собеседником. – Может быть, дело в том, что раньше с нами говорили боги истины, а теперь – обмана.

– Обмана… – повторил Шамаш. Его лицо помрачнело, брови сошлись на переносице, глаза сощурились.

Заметив это, женщина вновь вскочила со своего места:

– Прости меня, господин, если я сказала что-то не так, – в ее движениях чувствовалось волнение, словах – страх, – я всего лишь смертная, которой свойственно ошибаться, и…

– Не волнуйся ни о чем, милая, – он вытянул вперед руку, взял ее кисть, задержал на мгновение в своей ладони, – думай лишь о светлом. О своем ребенке, который скоро придет в этот мир.

– Ты останешься в городе, пока…?

Он кивнул: – Для того, чтобы я мог провести твоего сына через обряд наречения, он ведь должен родиться.

– Значит, Ты согласен! – она не могла поверить в свое счастье. Самые радужные и, как казалось, несбыточные мечты были готовы исполниться. А она ведь и не верила в возможность подобного, просто мечтала – как о чем-то недосягаемо высоком и безгранично желанном.

– Да.

– Спасибо, – она упала бы перед небожителем ниц, если б тот не остановил ее. – Я…

Я пойду к дочери, – Лика засуетилась, запоздало вспомнив о другом своем ребенке и испытав долю вины перед малышкой за то, что не занимается ею в той мере, в которой должна мать. – С ней сейчас Ри… – ей нужно было оправдаться перед самой собой, поэтому она и продолжала. – Он – прекрасный отец. И Нина очень любит его… Однако я порою, как сейчас, злоупотребляю его отцовскими чувствами и семейными привязанностями. Думаю, он уже узнал, что Ты здесь, и ему не терпится поговорить с Тобой… Если Ты, конечно, не будешь против… Ведь он жрец, и… Прости меня, я пойду.

И, склонившись перед повелителем небес в поклоне, столь низком, на какой только она была способна в ее теперешнем положении, Лика торопливо засеменила прочь из зала.

Проводив ее взглядом, Шамаш оглядел тех, кто остался с ним. Ларс стоял чуть в стороне, в почтительном молчании. Ему хотелось о многом спросить повелителя небес, но среди этого множества вопросов не было ни одного, который стоил того, чтобы его задать первым, не получив разрешения, нарушая тем самым каноны общения человека с небожителем и грозя вызвать гнев бога на свою голову чрезмерной дерзостью и непочтительностью.

– Шамаш, – Нинти приблизилась к нему, заглянула в глаза, – прости меня, но я не понимаю тебя! Сегодня – один из величайших дней нынешней вечности, день, из которого берет начало грядущее. Мы должны радоваться, праздновать, отмечая день обретения новой вечности. Ты же по-прежнему грустен и хмур. Что тебя тревожит? – ей-то казалось, что все уже разрешилось. И, к ее немалой радости – именно так, как она и хотела.

– Ты говорила, что была дружна с Лалем…

– Да, – ее бровь удивленно приподнялась. Сколько она ни рассматривала эту мысль с разных сторон, не находила причины для беспокойства. Хотя, конечно, ей самой было не очень приятно вспоминать о боге сновидений в свете возможности навсегда оказаться в его мире, но… Но дело ведь должно было быть в другом, верно? Иначе Шамаш заговорил бы об этом не сейчас, а еще тогда, когда она, разоткровенничавшись, снежным комом обрушила на него все свои страхи и переживания.

– Ты давно его видела?

– В прежнюю вечность…

– А в эту?

– В эту? – она глядела на него широко открытыми глазами. – Шамаш, ты, должно быть, забыл об этом, но ведь Лаль стараниями Айи стал вечным пленником в своих землях и не может покинуть их, чтобы пробраться сюда. Что же до меня, я не тороплюсь оказаться в его владениях.

– Значит, нет, – и, все же, он нисколько не успокоился, глаза продолжали оставаться напряженно сощуренными.

– Прости, но ты чего-то недоговариваешь, -сперва она хотела сказать – "скрываешь", но уже начав фразу, заменила слово, которое могло показаться слишком резким.

– Да… Все это время мне казалось, что недосказанное мною касается лишь меня, ибо оно о том, чего в этом мире нет, что произошло за его гранью, за складкой пространства и времени… Но теперь я начинаю сомневаться, так ли оно на самом деле. Слишком большое влияние оказывает не произошедшее на происходящее… Ладно, я пойду, поброжу по городу. Мне нужно успеть многое обдумать и подготовить.

– Ты не хочешь мне объяснить… – начала Нинти, но умолкла, поняв, что он ее не слушает. – Видимо, нет, – пробормотала она себе под нос.

– Нинти… – к ней шагнул Ларс, взял под руку, поддерживая.

– Да нет, я не осуждаю его, я и так сегодня превзошла себя. И врала, и говорила безудержно. И вообще… Поразительный день! Всего один день, а вобрал в себя столько всего! И воспоминание, и предвидение. Горечь и радость.Вот только…

Почему-то мне кажется, что это еще не все, что самое важное осталось недосказанным…

– Что?

– Не знаю… Как я ни стараюсь, мне не удается понять его последние слова… А ты понимаешь? – она взглянула на своего мага.

Ларс качнул головой: – Я понимаю одно: что-то Его очень беспокоит…

– Может быть, его беспокоит этот обряд, ради которого я привела его сюда. Конечно, делать что-то впервые очень трудно. И опасно.

– Нет, дело не в нем.

– Тогда в чем же? В будущем?

– Не знаю… Может быть, я ошибаюсь…

– Говори же наконец! Сколько можно тянуть демона за хвост, строя при этом из себя невинную тень нерожденного!

– Я думаю, что дело в прошлом. В том, что случилось.

– Во сне? В том бреду, в котором Шамаш провел целую вечность?

– Во сне. Но не в том… Из того, что я слышал… Мне показалось, что Он пытается предостеречь нас от слепой веры всему, что происходит во сне.

– Но не может сказать прямо,-торопливо прервала его Нинти, спеша самой закончить фразу, представив все так, как было ей понятнее, – потому что сон – стихия его жены.

– Я где-то читал… Или Бур мне рассказывал, уж не помню… Не важно. Я слышал, что у сна есть и другой повелитель…

– Он заботится о смертных, – богиня врачевания не слышала его, продолжая о своем, – но при этом, что бы ни случилось, не пойдет против Айи…

– Нинти… – маг попытался вернуть ее к своему видению происходящего, однако это было то же самое, что пытаться остановить ветер.

– Может быть, она решила поторопить приход дня своего господства, полной власти над землей… Может быть, ей понравилось править, а тут она почувствовала, что вообще может оказаться не у дел… Ну не знаю, чужая душа – потемки, тем более – душа повелительницы снов…

Ларс лишь качнул головой. Он-то говорил совсем о другом. Но… Маг не собирался спорить со своей богиней. Если Она считала, что горожанам следует опасаться госпожи Айи, что же, тем проще – не нужно будет гадать, чей сон они смотрят, одинаково не доверяя обеим… обоим… В общем, и той, и другому повелителю сновидений. А осторожности смертным было не занимать.