Книга 5_Слезы на камнях

Глава 14

Город скрывал туман, делавший его похожим на большого спавшего глубоким сном зверя, наделенного гребнем дракона и его чешуйчатой кожей, но лишенного крыльев.

Бабочка, превращенная в гусеницу – несчастнейшее на свете создание, которое, рожденное для того, чтобы летать, никогда больше не поднимется в небо, обреченное умереть в бесцветной серости земли…

Над горизонтом проснулись первые зарницы. Однако в небесах не было радости близкого восхода солнца. Бледно-розорые, полные нездорового лихорадочного блеска, небеса казались заплаканным лицом молодой матери, только что потерявшей своего первенца.

Никем не остановленный, не окликнутый, Шамаш покинул храм. Он шел… Не важно куда – лишь бы подальше от того места, уже начавшего наполняться сладковатым духом смерти, от которого кружилась голова и подкашивались ноги.

"То, что случилось, должно было произойти…" Все так.

Только почему-то осознание этого не успокаивало, скорее наоборот – злило.

Ему незачем было дольше оставаться в городе, в который однажды он принес жизнь, а теперь – смерть… А ведь он еще тогда знал, что так и будет. Единственно, что было скрыто от него – кто станет жертвой, как все произойдет. И еще. Тогда он был почти уверен, что сможет изменить судьбу. Как ему это удавалось уже не раз.

Но оказалось, что он не всемогущ…

"Я – тот, кто я есть. Но, видимо, этого недостаточно…" Недостаточно для мира, и для его самого. А ведь это только начало… Нет, Шамаш мотнул головой. Ему не хотелось думать о будущем, вообще ни о чем. Лучше уж просто идти куда-то в серой дымке тумана, ничего не видя, ничего не вспоминая.

Путь, который у обычного человека занял бы половину дня, бог солнца сократился до нескольких мгновений: пара шагов – и позади осталась золотая нива, окружавшая город со всех сторон, еще шаг – и вот уж на смену огородам и душистым фруктовым садам пришел лес, полный летней жизни…

Он остановился лишь оказавшись в приграничье – мире, которому оставалось не так много тепла, чтобы он смог расцвести в полную силу, но достаточно, чтобы не быть мертвым, спавшим вечным сном под покровом снегов. Небо подпирали высокие сосны.

Земля была черна, что особо подчеркивалось сохранившимся на ней редкими островками снегом – грязным, серым, совсем не похожим на тот, что царил в пустыне. С этим снегом, как ни в чем не бывало, соседствовала зеленая трава – пусть робкая, болезненно слабая, невысокая, но такая же зеленая, как и во двориках города, знаменуя собой торжество жизни над вечным сном снежной пустыни.

Этот край соединял в себе черты обеих концов дороги: и того, что было впереди, и того, что осталось позади. В то же время, он разделял оба эти мира непреодолимой преградой. Магическая сила, которая в центре оазиса согревала воздух, возрождая землю к жизни, здесь, изменяя свою природу, вставала незримой стеной, призванной сделать все, чтобы ни один, пусть даже самый слабый луч тепла не проник в расстилавшуюся за гранью оазиса пустыню, и, в то же время, чтобы морозный ветер не нес в город мороз.

Горожане считали край пролеска своего рода стражем договора, заключенного Хранителем города и слугами госпожи Айи, договора о том, что сила ни одного из них не выйдет за пределы своих владений, договора, которого на самом деле не было и не могло быть, ведь судьба смертного – служить богам, власть же небожителя не может быть ограничена волей человека. Что же до размера оазиса, то он определялся силой его Хранителя: могущественный мог расширить свои владения, слабый – сузить их, не расходуя понапрасну силы. Когда же город лишался Хранителя – в него приходили снега.

И, все же, это пограничье было необходимым, чтобы не допустить резкого перехода от холода к теплу, рождавшего бури, чтобы не началось таяние снегов, способное обернуться наводнением, которое затопило бы весь оазис. Хранители пришли к пониманию этого многие века назад, еще во время первых городов, чередой проб и ошибок, которые стоили множества жизней, но, обретя ответ, сохранили то, что тогда было куда важнее настоящего – грядущее.

Шамаш остановился возле высокой сосны, прислонившись к ее шершавому стволу спиной, и, откинув голову назад, закрыл глаза. Пахло смолой, молодой хвоей, кисловатой травой. До слуха доносились трели тех птиц, которые выбрали приграничье, предпочтя им жаркие и шумные просторы сердца оазиса. Эти птицы не отличались красотой своих более теплолюбивых соседей, но зато последним и не снился такой чистый и прекрасный голос, способный развеять любую грусть, подарив несколько мгновений забытья.

"Хозяин", – окликнул его тихий посвист волка.

Хан лежал чуть в стороне, на клочке зеленой травы, поднявшейся на открытом солнечным лучам островке земли, вытянув вперед лапы и не спуская с Шамаша немного грустного взгляда рыжих глаз.

"Я не заметил, как ты появился… Ты давно здесь?" – бог солнца, медленно открыв глаза, огляделся вокруг, затем, отстранившись от ствола сосны, сделал несколько шагов по направлению к зверю, остановился, не выходя на солнце из тени деревьев.

"Давно", – зевнул тот.

"Что ж окликнул меня только теперь?" "Мне показалось, что ты хотел побыть один".

"Один…" – задумчиво повторил небожитель, опустив голову на грудь.

"Только когда ты один, тебе не приходится ни о ком заботиться, ни о ком беспокоиться…" "Это так. Если рядом кто-то есть, всегда возникают сложности… – он горько усмехнулся, вспомнив минувший день. – И не важно, ждешь их или нет…" – он медленно двинулся вперед, но, казалось, не направляясь к какой-то цели, а просто гуляя. Может быть, ему нужно было это движение затем,чтобы уйти от проблем, которые начали настигать его, но к которым он еще не был готов вернуться.

Волк, поспешно поднявшись, устремился вслед за ним, догнал. Несколько мгновений он бежать рядом с Шамашем, а затем, обогнав его – чуть впереди, выбирая безопасную дорогу, и, в то же время, постоянно оглядываясь назад, вновь и вновь убеждаясь, идет ли следом бог солнца.

Видя мрачное, измученное лицо хозяина, его напряженный блеклый взгляд, чувствуя его грусть, Хан чуть слышно скульнул. Он не хотел ни о чем его расспрашивать, но он не смог справиться с любопытством, которое только еще сильнее подхлестывало отрешенное, задумчивое молчание бога солнца, прежде ничего не скрывавшего от своего лохматого друга.

Снежный охотник поднял морду вверх, принюхался к порыву ветра, затем завыл, оплакивая умершего – не близкого, дорогого, а далекого, малознакомого – которого жаль, но не более того.

– Не надо, друг, – прервал его хозяин.

"Та дочь огня, ради которой ты вернулся в город госпожи Нинтинугги…" "Она умерла".