Книга 5_Слезы на камнях

Глава 13

– Там было так чудесно! Замечательно! Восхитительно! – прошло уже некоторое время с тех пор, как они, покинув преддверие неведомого грядущего, вернулись в Керху, а Лика никак не могла успокоиться, вновь и вновь взахлеб рассказывая о том, что видела. Порой эмоции захлестывали ее и тогда ей не хватало слов, так что женщина переходила на вздохи, возгласы, разные охи и ахи.-Тот мир просто прекрасен!

– Мы представляем… – с долей зависти поглядывая на сестру, вздохнул Ларс.

– Ничего вы не представляете! – взмахнув руками, воскликнула. – То, что видно по эту сторону врат – всего только тень, отражение чуда в зеркале реальности. Здесь все не настоящее, словно картинка на стене. А там – живое! Теплый ветерок, полный нежных, манящих запахов касается поцелуем щеки, заплетает в косы локоны волос…

– Ну, мать, – хмыкнул Бур, – ты даешь. Я и не знал, что в тебе пропадает творец заклинаний!

– Ты многое чего не знаешь, – разозленная, что муж прерывает ее усмешкой, начала Лика, но уже через мгновение, возвращенная воспоминаниями назад, в край своей мечты, вздохнула с долей грусти: – И я тоже не знала. А теперь знаю. Бур, я… Я, наконец, чувствую себя завершенной, мои душа, дух и плоть едины! Все мечты исполнились, цель жизни достигнута, – улыбка коснулась ее губ. – И жить уже больше незачем.

– А как же дети? – нахмурился Ларс, которому совсем не понравились последние слова сестры.

– Дети? – сперва показалось, что она не поняла, о ком идет речь. – А, да, дети… – она вновь улыбнулась – опять с той же грустной отстраненностью, как будто речь шла не об ее малышах, а о ком-то другом – чужом и далеком. – Они уже взрослые.

– Лика… – и брат, и муж смотрели на нее с испугом.

– Нет, не думайте – со мной все в порядке. Я знаю, что сейчас они малыши. Но я видела их взрослыми… – задумчиво мечтательно продолжала она, улыбаясь сама себе, своим мыслям и воспоминаниям. – И счастливыми… Такими счастливыми, что они даже поделились со мной своим счастьем…

– Сколько же ты была там… – начал Шамаш, мрачнея.

– Не долго! Совсем не так долго, как мне бы хотелось! – воскликнула Лика, повернувшись к богу солнца. Ее глаза сверкали, а лицо было таким умильным, несчастным, словно у провинившегося щенка, который просит: "Я все знаю! Все понимаю! Я виновата. И заслуживаю наказания. Но не сейчас! Потом! Пусть этот чудесный миг, миг воспоминаний не омрачается ничем! Хорошо?" Шамаш качнул головой, однако ничего не сказал, не продолжая расспросов. Зачем?

Ведь все равно никакие слова ничего не изменят. То, что произошло – уже случилось.

– Я… – тем временем чуть слышно начала Лика. -Если бы я уснула вечным сном в мире храма вечности, то была бы самой счастливой из умерших!

– Милая, давай не будем говорить о смерти, – поморщился, словно от резкой боли, Бур. – Лучше скажи, какое имя было дано нашему сыну?

Действительно, это могло показаться странным: Лика, говоря без умолку о чем угодно, так до сих пор и не сказала главного.

– А, имя! – в отличие от брата и мужа, она не придавала ему особого значения. Что оно – звук и не более того. Главное, что малыш стал частью… нет, не частью – истоком грядущего. И, все же, муж спрашивал ее и она ответила: – Первоцвет.

– И это – имя? – горожане глядели на нее пораженные, удивленные до глубины души и даже растерянные. Они и представить себе не могли ничего подобного.

Ведь имя – самое священное, самое тайное, что есть у человека. Полное имя хранится в секрете, произносимое лишь перед лицом богов, понятное лишь небожителям. А это… В нем не было никакой загадки. Первоцвет – первый цветок, встреченный на пути из снежной пустыни к теплу оазиса, предвестник… Да, конечно, именно так и следовало бы назвать ребенка, которому уготована судьба стать звездой, зовущей к будущему, пусть бесконечно далекому, но от этого лишь еще более прекрасному. Но…

– Господин… – Бур прикусил губу. Он смотрел в сторону, боясь, что бог солнца прочтет в его глазах сомнение, которое было так просто принять за разочарование, даже недовольство тем чудом, которое было совершено для них. А жрец совсем не хотел расстраивать бога солнца. Тем более – выглядеть неблагодарным в его глазах.

Ведь все было иначе…

– Бур! – воспользовавшись тем, что муж замолчал, подбирая слова, стараясь так передать свои мысли, чтобы не обидеть небожителя, вскричала Лика, глядя на супруга с настороженностью и одновременно – предупреждением. – Не говори ничего!

Все так, как должно быть!

– Я знаю, Лика, только…

– Никаких "только"! – женщина готова была вспыхнуть огненной водой. – Не нужно ничего портить! Особенно когда все так замечательно! У нашего сына – самое чудесное имя, имя, данное ему одному, которое никто до него никогда не носил!

– Да, это так, однако… Господин, – он вновь повернулся к богу солнца. – Госпожа, – продолжал он, переведя взгляд на покровительницу города, – я… Я несказанно благодарен Вам за то, что Вы для меня… для всех нас сделали… Вы совершили для нас чудо, которого не видела эта земля, позволили не просто поверить в то, что на смену холоду и вечному сну придет пробуждение тепла и жизни, но убедиться в том, что так оно и будет, когда вера всегда хранит в себе долю сомнения, а знание – нет… Простите, что вместо того, чтобы в знак признательности и почтения пасть перед Вами ниц, вновь обращаюсь с просьбой…Это… Это потому, что, к своей беде, смертному в его природе свойственно желать всегда больше того, что он имеет… Покарайте меня, если сочтете, что я заслуживаю наказания… – он вновь умолк, не зная, как перейти от благодарностей и извинений предисловия к тому главному, ради чего начал этот разговор.

– Все дело в имени, которое было дано твоему сыну, – пришел ему на помощь бог солнца, – оно непривычно твоему слуху и кажется чужим этому миру?

– Да, – признавшись, он опустил голову на грудь, тяжело вздохнул, смущенный и расстроенный. Жрец и сам не понимал, что толкало его против воли небожителей, но сопротивляться этому было выше его сил. – Нет ли в Вашем священном языке слова, которое обозначало бы то же, что и Первоцвет, но было… было непонятным для слуха простого смертного.

– Зачем тебе это?

– Незачем! – вместо мужа ответила на вопрос бога солнца горожанка. – Совсем незачем! – повторила она, а потом набросилась на Бура с упреками: – Ну что ты делаешь? Ты же только все испортишь!…

– Вот что, – когда Нинтинугге надоело слушать их спор, переводя взгляд с одного собеседника на другую, властно проговорила она, – давайте-ка вы сперва решите между собой, чего хотите, а уже потом скажете нам! Мы подождем.

– Да, госпожа. Позволь нам… – Бур, взяв жену за локоть, отвел чуть в сторону.

– Лика…

– Милый, – она приблизилась к нему, заглянула в глаза, зашептала проникновенно и нежно, – хозяин моего сердца, я – твоя раба навек! Я готова во всем подчиняться тебе беспрекословно! Во всем остальном. Но в этом… В последний раз в этот великий день, день моего непослушания, право на которое дало мне рождение сына, исполни мою просьбу!

– Но, дорогая, это имя…

– Оно – символ нового мира, того, что еще не родился, того, что прорастает в нем!

– Да, все так… Но в нынешнем, в том, где нашему сыну предстоит прожить всю свою жизнь, от начала до конца, оно будет чужим! Лика, ты ведь не хочешь для нашего сына судьбы…

– Изгоя? Но он никогда не будет изгоем! Он – наделенный даром, будущий Хранитель этого города, отец следующего Хранителя. И дед. И прадед…

– Но откуда ты зна…

– Знаю! Я видела! Мы с тобой основали новый, великий род. Гордись!

– Любимая моя… – он сразу поверил ей и теперь не знал, что сказать.

Жрец просто заключил жену в объятья, впитывая в себя ее светлую веру и счастливый покой.

– Не говори, – она коснулась пальцем его губ. – Ничего не говори. Только сделай так, как я прошу! И будущее, это прекрасное, светлое будущее пробуждения наших душ обретет первый шаг к своей реальности. Ну, прошу тебя!

– Но имя…

– Оно – знак! Пожалуйста! – на ее глаза набежали слезы.

– Ну, успокойся, успокойся, родная, – он был не в силах видеть ее такой. Еще мгновение, и он заплакал бы вместе с ней, забыв о том, что слезы – оружие для женщины, но позор для мужчины. – Больше всего на свете я хочу, чтобы ты была счастлива. Если для тебя так важно…

– Да! – вскрикнула та.

– Хорошо, пусть все будет по-твоему, – собственно, ему было совсем нетрудно изменить свое мнение, согласившись с женой. Ведь тем самым он принимал и волю богов – то, что был должен, просто обязан сделать жрец… Да что жрец, любой смертный. – Первоцвет – красивое имя…

– Красивое, – прижавшаяся к груди мужа женщина улыбнулась.

– Нам только останется придумать домашнее имя. Не можем же мы называть его полным…

– Хитрец! – Лика рассмеялась.

– А что? Что плохого? У всех два имени. И у него будет тоже. Чем наш сын хуже других?

– И как мы будем называть его, муж мой?

Бур покосился на стоявших в стороне, терпеливо ожидая решения смертных, небожителей.

– Н-е-т! – перехватила его взгляд Лика. – Они уже дали малышу имя. Выбрать семейное – наше право! Как мы назовем его, мой супруг?

– Ну… я не знаю… Его истинное имя такое трудное…

– Но ведь открытое совсем не обязательно должно брать свое начало от тайного.

– Ты права – правила нет. Но, однако же, почти всегда бывает именно так.

– Давай будем звать его Цветом! – неожиданно предложила женщина.

Бур несколько мгновений глядел на нее, пораженный, не зная, что сказать. Его брови удивленно приподнялись. В глазах застыло выражение растерянности.

– Цвет… – повторил отец, пробуя имя на вкус, проверяя, как оно будет звучать, произнесенное им самим. – Но, милая, это ведь, в сущности, то же самое…-он имел в виду – что домашнее имя было таким же простым и понятным, как и полное, не неся в себе ни доли тайны. – Может быть, лучше Цит? Послушай, милая, Цит – звучит так похоже, так славно…

– Но это не совсем то… – с долей разочарования проговорила Лика.

– Я отнесу малыша к нянькам, – видя, что спор взрослых затягивается, проговорила богиня врачевания. – Ему давно пора баиньки… – улыбнувшись ребенку, она закивала ему.

Небожительнице куда больше хотелось повозиться с ребенком, чем слушать разговор, никакого смысла в котором она не видела.

– Госпожа… – Лика заметила, что покровительница города собирается уходить с ее сыном, лишь когда та уже почти подошла к дверям.

– Не беспокойся, мать, – обернувшись на ее голос, проговорила небожительница. – Я позабочусь о ребенке, пока вы тут обсуждаете…

– Но малыш…

– Он уже получил свое имя. И вместе с ним – нечто большее, куда большее, – говоря это она подняла взгляд на Шамаша, спеша подтвердить свое предположение.

– Будущее… – прошептала Лика.

– Магический дар, – сразу вдруг все поняв, сказал Ларс.

– Да. И все ваши споры о том и сем не имеют никакого значения. Не бойся, – читая по мыслям Лики ее страхи, продолжала Нинти, – я не оставлю его одного. Я посижу рядом с ним.

– Но…

"Смертная, – Лика вздрогнула, услышав не ухом, а самим разумом голос богини, губы которой были неподвижны, – неужели ты откажешь мне в моей просьбе? Или я прошу столь о многом? Я всего лишь хочу насладиться несколькими мгновениями материнства – того чувства, которого мне, младшей из богинь, не было суждено узнать. Я не украду у тебя ребенка. Он всегда, что бы ни случилось, будет твоим.

Твоим сыном. Я же хочу стать для него только теткой. Любимой им тетушкой. Если ты, конечно, позволишь".

"Госпожа, разве я могу запретить Тебе…" "Конечно, милая. Здесь, во всем властна ты, не я… Так ты позволишь мне унести малышка и позаботиться о нем те несколько мгновений, что тебя с ним не будет?" "Да, конечно… Спасибо тебе…" "Сестра. Я хочу, чтобы ты называла, считала меня своей сестрой".

"Я не смею…" "Последние несколько лет мы были подругами… Во всяком случае, мне очень хочется верить, что ты считала меня своей подругой…" "Да! Это…" – она хотела сказать, что это было такой честью для нее…

"Однако теперь мне мало и этого. Я хочу, чтобы мы стали сестрами. Теперь и навеки".

"Теперь и навеки…" – повторила Лика. Она еще не верила, не сознавала в полной мере того, что ей предлагала покровительница города. Однако, главным было то, что она, наконец, успокоилась.

– Милая? – Бур смотрел на нее, не понимая, почему вдруг та замолчала.

– Нинти говорила со мной на языке мыслей, – тихо, едва слышно промолвила женщина, все еще продолжая глядеть на то место, где еще мгновение назад стояла богиня.

– Не ревнуй к Ней малыша, – осторожно, боясь вспугнуть жену, сбросить ее с мостка покоя в поток отчаяния, говорил с ней, словно вел вперед муж. – Ведь Она – богиня…

– И покровительница нашего города… Нет, Бур, конечно, я не ревную… Может, только немного. Вот как сейчас, когда она, а не я, держит на руках малыша… – она всхлипнула, повернулась к мужу, положила голову ему на грудь. – Она сказала, что хочет быть маленькому доброй тетушкой. Слышишь, супруг мой, не покровительницей, а тетей…

– Ты расстроена этим?

– Нет, что ты! Это… Это так замечательно! Даже лучше, чем я могла себе представить…

– Ты счастлива?

– Да! Как никогда! Все мои самые заветные, казавшиеся такими нереальными мечты исполнились. Мне никогда не было так хорошо, так легко и беззаботно, как сейчас.

Я чувствую себя облаком, которое плывет по бескрайнему небу – голубому, полному света и тепла, такому, которое расстилалось бескрайним простором в мире по другую сторону врат… Я гляжу вниз, на землю… Она вся – от края до края лежит перед моим взглядом… Ветер заплетает мои белоснежные волосы в косу, наполняя груд радостью прекрасных запахов. И мне кажется, что я руками касаюсь верхушек деревьев, приподнимая туман, заглядываю на дно оврагов, ища в их сумраке загадочные огоньки, посыпаю алмазами рос зеленые листья и остроконечную густую-прегустую траву…

Она вдруг замолчала, начала обмякать в объятиях мужа.

– Что с тобой? – подхватив ее, готовую упасть, на руки, вскрикнул Бур.

– Голова вдруг закружилась, – слабым, едва слышным голосом прошептала женщина.

Заглянув в глаза супруга и прочтя в них нескрываемый страх, даже ужас, готовый перерасти в панику, она поспешила успокоить его: -Ничего, это только на мгновение. Все уже прошло… – но ее тело становилось все мягче и безвольнее, взгляд казался каким-то отрешенным и далеким, словно он уже глядел по другую сторону земли.

– Лика!

К застывшему на коленях возле жены жрецу быстро подошел Шамаш, склонился над горожанкой.

Женщина неподвижно лежала на зеркальном мраморе пола. Ее глаза были открыты. Они сохранили способность видеть. Но совсем не то, что окружало ее. В них не было огня узнавания, словно все вдруг стали для нее одинаково родными и вместе с тем – совершенно чужими.

Волосы расплелись и лежали, обрамляя белое, совершенно бескровное лицо. Весь их цвет словно ушел в камни. В первый миг показалось, что локоны стали золотыми, но уже совсем скоро огненность сменилась холодом белых снегов пустыни.

– Что с ней? – напряженно вглядываясь в черты лица сестры, все меньше и меньше узнавая ее, спросил Ларс. – Что с ней такое происходит? Она стареет на глазах!

Действительно, та, которая еще совсем недавно была молодой, полной жизненных сил и энергии женщиной, теперь выглядела дряхлой старухой с сухой, истонченной кожей, покрытой коричневатыми пятнами, чем-то напоминавшими веснушки, заостренными чертами испещренного глубокими морщинами лица…

– Может быть, это чары? – и хозяин города, и жрец были так заворожены страшным, непонятным зрелищем, что не могли оторвать взглядов от Лики, продолжая смотреть на нее, даже обращаясь к богу солнца. – Господин, это Губителя решил таким образом отомстить нам…?

– Нет, – качнул головой Шамаш.-Ее поразили не чары.

– Что же тогда?

– Старость.

– Как старость! Да она же младше меня! Она еще очень молода. И вообще, старость ведь не приходит вот так внезапно, вдруг! Почему же на этот раз все иначе?

– Не знаю. Возможно, она была слишком долго за вратами храма времени.

– Ослушавшись Тебя! – Ларс не мог поверить, что Лика осмелилась на подобное. Ведь повелитель небес не просто говорил – просил об этом! Но затем его глаза медленно опустились вниз. Он вдруг вспомнил весь минувший день. И понял – все возможно.

Ведь Лика только и делала, что спорила с небожителем.

Хозяин города бросил быстрый взгляд на жреца, замершего в оцепенении, не в силах не то что шевельнуться, но даже лишний раз вздохнуть. Его широко открытые глаза не мигая смотрели на жену, чуть приоткрытые губы что-то беззвучно шептали.

– Лика, – маг склонился над сестрой, взял ее голову, заглянул в лицо, пробуя докричаться, достучаться до сестры. – Лика, очнись! Взгляни на меня! Послушай меня!…

Но та продолжала молчать, отрешенно глядя куда-то в сторону…

И тогда хозяин города крикнул:

– Нинти! – зовя свою божественную подругу.

Та явилась тотчас, возникнув как из под земли. Возглас Ларса напугал ее больше всяких слов. Богиня бросилась Лике, осмотрела ее…

И тут вдруг слезы зажглись у нее на глазах.

– Как же так… – прошептала она. Нинтинугга опустила руки. Она выглядела потерянной, вынужденная признать свое поражение даже прежде, чем вступить в бой, смиряясь с потерей и начиная оплакивать ту, которая была еще жива.

Но Ларс не мог просто взять и похоронить сестру. Он был готов сражаться с кем угодно, даже подземными богинями, лишь бы спасти Лику.

– Нинти, помоги!

– Я… Я не могу!

– Но ты же богиня врачевания!

– Она не больна. Она просто умирает, и…

– Так, – Ларс на мгновение зажмурил глаза, собирая всю свою волю воедино. – Так, – он заставил себя, отбросив эмоции, думать трезво.-Ты – Оживляющая мертвых…

– Да, так меня звали когда-то.

– Так оживи ее!

– Вернуть к жизни можно только того, кто лишился ее!

– Ты что, предлагаешь сидеть и ждать, пока она умрет?!- разумом Ларс понимал, что, может статься, это единственно возможный путь, но душой, сердцем, он не мог согласиться с подобным.

– Она не может умереть… Что-то не дает ей…

– Да! – вскричал, очнувшись от оцепенения, Бур. – Она не может умереть! Потому что нужна здесь, нам всем! – в его глазах вспыхнула надежда, которая в то же мгновение угасла в душе Ларса.

– Но если так… – он смотрел на небожительницу, не зная, о чем просить, чего еще ждать. Не мог же он, право же, призвать на помощь госпожу Кигаль!

– Это не поможет, – прочтя его мысли, качнула головой Нинти. Ее плечи безнадежно поникли, руки опустились. – Даже если Кигаль позволит ей умереть, а я вновь ее оживлю… Ну и что? Она умрет вновь…

– Но почему?!!

– Потому что ее время истекло! Его больше не осталось! Неужели ты сам не видишь!

Она старше самой дряхлой столетней старухи! – богиня врачевания шептала ему на ухо, не желая, чтобы названная сестра услышала хотя бы одно из произносимых ей слов.

– Так верни ей молодость!

– Как!

– Ты ведь богиня!

– Но не всемогущая! Если бы… Если бы она была молода, даже тогда все, что мне было бы дано, это растянуть молодость до мига смерти! Но не дольше! Потому что…

Если бы я только могла наделять тех, кто мне дорог бессмертием! Тогда я давно сделала бы это, защищая свою душу от неминуемых потерь!

Они смотрели друг на друга, не мигая, остановившись на мгновение посреди бушующей стихии, окаменев… Пока он не вздрогнул, словно по его телу прошла судорога, качнул головой, отгоняя от себя те мысли, то понимание происходившего, которое он не был готов принять.

– Ларс… – казалось, богиня, прочитавшая его мысли, хотела что-то объяснить, развеять его сомнения, но умолкла, так ничего и не сказав. В ее глазах читалось сочувствие. – Оставь все, как есть… – чуть слышно промолвила она.

Резко вскинувшись, хозяин города взглянул на покровительницу города. Он не ожидал от Нее – доброй, заботливой, светлой – такого… Однако, Она была его богиней. И он не мог упрекать ее ни в чем.

Эти последние слова, призванные усыпить, разбудили жреца.

Он вскинул голову, встрепенулся, вскочил на ноги…

– Оставить все как есть? Позволить ей мучиться, умирая, не в силах умереть? И это говоришь Ты, только что назвавшаяся ее сестрой?! Почему Ты поступаешь с ней так? …Может быть, – подозрение заставило вспыхнуть его глаза красными огоньками, – все дело в ребенке, которого Ты так хочешь заполучить, что…

– Бур! – хозяин города качнул головой. Конечно, ему хотелось бы поддержать друга, настоять на своем. Но он не мог. Даже ради сестры… – Ты все-таки служитель.

– Оставь, – небрежно махнул рукой тот, – при чем здесь это? Сейчас я – муж…

– Ты не можешь быть просто мужем. И даже просто человеком. Ты принес клятву служить богам. И должен следовать клятве.

– Что ты такое говоришь! Разве об этом нужно сейчас думать? Да пусть меня изгонят, казнят, проклянут в вечности! Главное – другое! Главное чтобы Лика жила! Ведь она достойна жизни!

Нинти смотрела на него с нескрываемым сочувствием, не обвиняя ни в чем, не осуждая…

– Бур, она умирает потому, что ей больше незачем жить, – попыталась объяснить ему повелительница врачевания.

– Незачем?! – возмутился тот, не скрывая своих чувств.

– Она исполнила все, ради чего была рождена.

– Неправда!

– Мне очень хотелось бы сейчас соврать, – вздохнув, прошептала Нинти. – Но я не могу…

– Ну конечно! И Ты думаешь, что я поверю Тебе? Ты просто не хочешь помогать!

Подземная богиня, признайся: людская смерть всегда была Тебе милей, чем жизнь?

– Остановись, горожанин…

– Не надо, Шамаш, – прервала бога солнца Нинти. – Я заслужила эти упреки. Потому что слишком многое обещала. А на поверку оказалась неспособна дать даже такую малость, как… – не договорив, глотая катившиеся из глаз слезы, она качнула головой.

– И, все же, может быть, стоит попытаться…

– Шамаш, ты-то хоть помолчи! Ты же видишь, не можешь не видеть, что все! Больше ничего сделать нельзя! У этого ее настоящего просто нет будущего!

– Я не понимаю! – Бур был в отчаянии! Он не хотел, не мог смириться с тем, что теряет жену! Ведь рядом были боги! Неужели ж они не могли ей помочь? Или не хотели? – его глаза подозрительно сощурились, беспомощно опущенные руки были готовы сжаться в кулаки от ярости.

– У меня нет будущего, потому что все оно уже в прошлом. А прошлое – в будущем… – слабый, охрипший голос, переходивший в сип, заставил горожан вздрогнуть, забыв о богах, повернуться к Лике.

Горожане, забыв обо всем остальном, о небожителях, упали рядом с ней на колени, обняли с двух сторон, помогая сесть, замерли рядом, поддерживая.

– Лика, Лика, милая, дорогая, как ты? Как ты себя чувствуешь? – одновременно заговорили они, стараясь не показать собеседнице своего страха и тревоги.

– Прости меня, муж мой. Прости и ты, брат. Я очень виновата…

– Любимая, как нам помочь тебе? – разве Бур или Ларс в чем-то обвиняли ее? Разве им хотя бы в мысли могло прийти что-то подобное? Все, что их заботило – поиски выхода, возможности изменить то, что даже сами небожители считали неизбежным.

Может быть…

У них была надежда на то, что Лика поможет им найти путь. Ведь она была в будущем и должна была знать, что случится потом… Но горожанка почему-то молчала.

Слезившиеся глаза старухи близоруко сощурились, нашли среди бывших рядом с ней повелителя небес.

– Господин моей души. Прости меня! Я ослушалась Твоей воли, но… Но, оказавшись там, в этом самом светлом на свете месте, я просто и помыслить не могла вернуться в снега пустыни. Несмотря на то, что здесь – мои муж, брат, дети, моя семья, мой мир и мои боги. Я… Я забыла обо всем!

Он кивнул. Бог солнца не осуждал ее, ни в чем не упрекал. Единственное, о чем он спросил, было:

– Ты не брала с собой сына?

– Нет! Конечно, нет! Меня предупредили… не знаю кто… голоса – о том, что я не должна этого делать! Они сказали, что мне следует оставить его у врат… По ту сторону врат… Что они позаботятся о нем, пока меня не будет. Что я могу не беспокоиться о нем… Я поверила им, господин! Сама не знаю, что убедило меня…

Может быть, меня просто слишком сильно тянуло вперед… А я была не в силах сделать и шага до тех пор, пока малыш был у меня в руках… Словно кто-то не позволял мне…

– Но почему! – взмолился Бур. – Почему Они, останавливая тебя тогда, не остановили потом!

– Господин… – она слышала, слушала лишь одного бога солнца, словно все остальные просто перестали для нее существовать в тот самый миг, как она извинилась перед ними.С небожителем все было не так. Она нуждалась в Его понимании и прощении. Причем только это единственное было теперь для нее теперь действительно важным. – Я… Я знаю, что могла… Я должна была прожить свою жизнь здесь, но прожила ее там… Я так виновата перед Тобой!

– Это твоя жизнь. Твое право. Ты и только ты можешь осудить себя или помиловать.

– Я сужу, господин! Со всей беспощадностью, на которую только способна моя душа.

Наверное, вернись время назад, я поступила бы совсем иначе…

– Ты хочешь этого?

Горожане и их покровительница с удивлением глядели на бога солнца.

– Вернуться? – женщина задумалась. Прошло несколько мгновений тягостного молчания, в тишине которого лишь неровно стучали сердца да с обветренных губ срывалось тяжелое свистящее дыхание. А потом она качнула головой: – Нет. Нет, – повторила она. – Это здесь, сейчас легко говорить: все было бы иначе. А очутись я вновь там… Наверное, я поступила бы так же. Просто не выдержала бы искушения.

– Но Лика… – зашептал ей на ухо Ларс, с мольбой поглядывая на повелителя небес, прося Его обождать, не принимать ответ смертной, дать ей возможность передумать.

– Ты могла бы попытаться! Хотя бы попытаться! – он надеялся, что у нее получится.

Ведь это был единственный для нее, для всех них шанс.

Та посмотрела на брата, затем перевела полный боли и сожаления взгляд на супруга, который глядел на нее молча, ничего не говоря, не подталкивая ни к какому решению, позволяя все решить самой, чтобы потом не обвинять в совершенной ошибке других.

Лика вздохнула, качнула головой, глядя куда-то в сторону, негромко спросила: – А это действительно возможно?

– Я не стал бы давать тебе и твоим близким несбыточную надежду, которая лишь терзает, не лечит.

– Да, конечно, просто… – она умолкла, не закончив фразу. – Прости, что я медлю…

Должно быть, это выглядит странным со стороны, но…

Ей не дал договорить муж. Он, только в это мгновение поняв, что боги, все же, нашли для них с Ликой надежду, уцепился за нее обеими руками, боясь, упустив мгновение, потерять навсегда.

– Милая, не нужно сомнений! Воспользуйся этим шансом! Ради меня! Ради наших детей!

Ты нужна здесь, сейчас!…Лика, согласись вернуться назад! И сохрани свою память, чтобы не повторить ошибки. Ведь то, что случилось, не хранило в себе боли и разочарования?

– Нет! Я была счастлива!

– Тогда тебе не будет в тягость все пережить вновь…

– Я мечтала бы об этом! Но только… – она взглянула на него с сомнением, не понимая, зачем ему это? Или, несмотря на все сказанное, супруг надеялся, что она поступит иначе? Ради данного ему обета? Ради детей?

– Милая… – да, он верил в это.

– Я… – она готова была согласиться, только… – Если я сохраню память, то в ней останется и имя моего ребенка. И он получит его прежде, чем совершится обряд! От меня, не от богов!

– Но ты-то узнала его от…

– Нет! – она уже не говорила – кричала. – Это все испортит! Нет!

– Ладно, ладно, успокойся… – пытались успокоить ее горожане, в то время, как Нинти повернулась к богу солнца:

– Неужели тебе действительно по силам такое – обратить время вспять, заставив вернуться назад? – в ее глазах было недоверие и, вместе с тем – восхищение.

– Да, – обронил Шамаш, который, хмурый и бледный, с лихорадочно блестевшими глазами, смотрел в сторону. Он уже раз поступал так и ему меньше всего на свете хотелось повторять все вновь, когда ткань времен и так была повреждена. Но раз другого пути нет… – В чем-то он был прав… – сорвалось с бесцветных, обветренных губ.

– Кто?

– Нергал.

– Что?! – услышав имя Губителя, Нинти, пораженная, открыла рот, не зная, что и сказать.

– Не обращай внимание… – качнул головой Шамаш. – Это так… Мысли… Будет лучше, если на этот раз я войду в храм вместе с ней.

– Сразу надо было так поступить, – одобрительно кивнула богиня врачевания. – А не потакать взбалмошной девчонке, готовой шею свернуть, лишь бы все сделать по-своему!

– Нет! – и только Лика никак не унималась, продолжая, даже за шаг до смерти, спорить с небожителями за свое право выбирать судьбу. – Шаг бога солнца слишком тяжел для призрачного мира будущего, которое еще даже не родилось, которое, если сейчас сделать что-то не так, не родится никогда!

– Лика, но сможешь ли ты, лишившись воспоминаний, устоять против соблазна?

– Не смогу, – она была совершенно уверена, что не сможет ничего исправить, а вот ошибиться, заблудившись в повторениях – сколько угодно. А раз так – лучше и не пытаться что-либо изменить.

– Да о чем ты думаешь, смертная?! – прервав Бура, не дав Ларсу сказать ни слова, вскричала Нинти. – О каком таком неведомом будущем?! Все твое будущее в детях!

Ты – мать! И потому больше не принадлежишь себе – только им одним! Или не ты совсем недавно убеждала нас, что для тебя теперь главное – твой ребенок? Что же ты забыла о нем сейчас?

– Я помню! Я только о них и думаю!

– Но если ты упустишь шанс… У тебя не будет еще одного! И тогда…

– Ты позаботишься о моих малышах.

– Я!

– Да, Ты, сестра. Ты любишь их так же сильно, как люблю я. Ты будешь им не только воспитательницей, но и хранительницей, покровительницей.Ты дашь им больше, чем могла бы дать я.

– Больше?! Больше чем ты, дать невозможно! Ведь ты подарила им жизнь!

– Родить мало. Нужно еще вырастить…

– Да. И это твой долг!

– Сестра, – она протянула к ней сухую дрожащую руку, – пойми меня, прошу Тебя! Не суди! Помоги!

– Ты уже все решила и убеждать тебя передумать нет никакого смысла… – поняла богиня.

"Шамаш?" – она повернула голову к повелителю небес.

"Что бы там ни было, это ее жизнь".

"Не жизнь – смерть!" "А разве смерть – не другая ипостась жизни, не ее продолжение? Разве она не то, что дает жизни смысл?" "Вот мы с тобой бессмертны. Значит, наши жизни бессмысленны?" "До тех пор, пока мы считаем себя бессмертными".

"Ладно, забудем о нас! Сейчас это не важно! Ты только что был готов повернуть ход времен, оправиться с Ликой в прошлое, сделать все, чтобы спасти ее, и вдруг – отходишь в тень. Почему? Почему ты меняешь решение? И так легко, будто…

Будто это не важно! Даже смертные тверже в своих поступках!" "Нельзя спасать человека против его воли".

"Очень даже можно!"

"Не для меня".

"Забудь о себе! Думай о ней! Помоги…"

"Такая помощь не спасет".

"Хотя бы попытайся!"

"Нет".

Нинти замотала головой:

– Я… Это немыслимо! Еще более жестоко, чем просто оставить все так, как есть!

Нужно или помогать на самом деле, или не делать вообще ничего! Я… Я… Я тебя ненавижу! – выпалила богиня и резко отвернулась от него, сосредоточила все свое внимание на подруге. Нет – сестре. В ее глазах было сочувствие – искреннее, глубокое, и, все же – несколько неполное, несовершенное, что ли. Так горюют о смерти котенка или птенца – плача, и при этом – убеждая себя: ведь с самого начала, было ясно, что переживешь их на целую вечность. Пройдет несколько дней – мгновений, и боль утихнет, потеря забудется. И все придет на круги свои – туман, заполнивший овраг, рассеется, исчезнет, росинки слез высохнут в лучах солнца…

И, все же… Очень жалко…

– Нет! – бросилась на защиту бога солнца горожанка. – Не осуждай Его! Он ни в чем не виноват! Скорее наоборот! Он… самый понимающий и великодушный из сущих!

– Он бессердечный… Трус! Все это… Несправедливо! Жестоко! – Нинти окончательно потеряла контроль над своими чувствами, ослепла, оглохла во власти ярости.

– Как раз наоборот! Справедливо! И правильно!

– Сестрица… – из глаз богини текли слезы. – А как же мы? Как же я? Я больше не нужна тебе? Ты бросаешь меня?

– Прости меня, – Лика тоже плакала, – конечно, я – эгоистка, думающая лишь о себе, но…

– Ладно, раз ты так решила… Хорошо, – ей ничего не оставалось, как смириться, тем более, что Нинти поняла: спорить с Шамашем бесполезно. Если его не тронули слезы, оставили равнодушными обвинения, далеко перешагнувшие за грань правды, превратившись в клевещущие оскорбления…

Лика подняла на богиню мутный взгляд бесцветно-серых слезившихся глаз, обрамленных покрасневшими морщинистыми веками. Она так устала!

Медленно, словно слезинки по щекам, текли мгновения. Одно, другое, третье…

Женщина, не моргая, скользила взглядом по лицам брата и мужа, останавливаясь подолгу, словно стремясь намертво запечатлеть в своей памяти каждую черту, морщинку, черточку..

– Господин, – прошло время, прежде чем она, отвернувшись от них, просившись навсегда, вновь повернулась к богу солнца, заговорила с Ним: – Могу ли я попросить Тебя?

Шамаш кивнул.

– Повелитель моей души, даже уходя, я не умираю, лишь распадаюсь на части, бледнею, теряя очертания. Но я не хочу! Не хочу вечной тенью скитаться по миру, навеки разлучившись со всеми, кто был мне дорог! Мне есть что терять! И поэтому я прошу тебя, господин, – ее полные мольбы глаза обратились на бога солнца, – замолви за меня слово перед своей сестрой, госпожой Кигаль. Пусть Она простит меня!

– Тебе не надо просить меня об этом, девочка, – богиня смерти возникла из ниоткуда так быстро, словно все время была где-то рядом, лишь до поры не спеша показаться на глаза. – Ведь ты – моя посвященная, – медленно плывя над отполированными до блеска камнями пола она приблизилась к Лике, склонилась над ней, – успокойся, милая, забудь о горечи и грусти, не оттеняй ими последний миг.

Лучше вспомни о будущем, том, которого пока нет, но которое непременно придет.

Благодаря тебе. Пусть твой сон будет счастлив… – она занесла руку над головой смертной, глаза которой начали смыкаться во власти вечного сна, ложившегося безмятежным покоем на черты начавшего вновь молодежь во власти последнего мгновения жизни…