Капитали$т. Часть 5. 1991

Глава 8

— Как случилось? — спросил я, сдерживая волнение.

— Мне только что приятель позвонил, — сказал Серега. — Говорит, Немца и еще одного, который с ним был, из «калашей» расстреляли. Прямо у входа! Больше ничего не знаю! Сейчас там менты. Моего знакомого тоже опрашивали, а что он знает? Ничего не знает, даже стрельбы не слышал, там музыка громко… А трупы видел, кровищи, говорит, лужа!

— Зашибись! — сказал я. — Спасибо за хорошие новости, че!

— Всегда пожалуйста! — отозвался Серега. — Я тут чего подумал… За тобой и Валериком завтра пацанов пришлю.

— Охрану?

— Ага… — Серега немного помолчал. — Может это «чехи»? Из-за того случая… Как считаешь?

— Хрен его знает, — сказал я с сомнением. — У Немца такие дела были, что кто угодно пострелять мог. Может по их линии, жуликов, портфели не поделили. А может на какого-то коммерсанта серьезного наехали… Но может и «чехи», почерк похож — шумно, нагло, открыто. Жулики постарались бы прирезать по тихой…

— Ладно, — сказал Серега. — Чего мы на кофейной гуще гадаем? Узнай у своих друзей, чего и как. А пока лучше перестраховаться.

— Узнаю, — пообещал я. — Все, спать пора, хватит на сегодня новостей.

Серега попрощался и повесил трубку. Было, конечно, не до сна. Убийство Немца полностью меняло все расклады. В первую очередь, ущерб несет Николай Николаевич, мой милицейский «партнер». Немец был его человеком, об этом знало несколько посвященных, в число которых входил и я. Удастся ли Николаю Николаевичу быстро и без проблем поставить на место Немца другого главшпана? Большой вопрос. Следовательно, Николай Николаевич серьезно теряет во влиянии. Вполне возможно, что сейчас соратники Немца начнут взаимную грызню за то, кому быть лидером. Для нас это плохо. Жизнь становится менее предсказуемой, но более интересной. Было бы неплохо двинуть Матвея на первые позиции, подумал я. Но навряд ли получится. Ни разу не судимый спортсмен и комсомолец Матвей никогда не будет авторитетом для рецидивистов. И еще вопрос — присутствует ли действительно в этом всем чеченский фактор? Если присутствует, то войны не избежать… Обуреваемый невеселыми мыслями, я уснул…

Наутро меня ждали у подъезда две машины — «Ауди» с Борей и «девятка» с тремя парнями из нашей службы безопасности. У Бори газовый пистолет, у парней из «девятки» имеется «ТТшник» в тайнике. Если гости с юга действительно захотят меня грохнуть, доблестные охранники навряд ли успеют этот «ТТшник» вытащить. Так что, толку от всей этой охраны…

Охранник Боря по дороге в офис поведал мне некоторые подробности случившегося — слухи об убийстве Немца уже обошли весь город.

— Немец с кем-то из своих к машине шел, у них там «восьмерка» возле «Софии» стояла. Несколько шагов не дошли, эти из подворотни выскочили и начали шмалять! Из «калашей»! Никогда у нас еще из «калашей» не убивали! — возбужденно рассказывал Боря. — Все в решето! У Немца, говорят, с десяток пулевых, сразу помер! Несколько пуль даже в «Софию» прилетело, хорошо, что кабак уже закрывался, никого не зацепило… Такого у нас еще не было, верно, Алексей Владимирович?

— Такого — не было, — подтвердил я.

— Неужели это из-за того «чеха», которого на базаре отлупили? — спросил Боря, переходя на серьезный тон.

— Разберемся, — сказал я решительно. — Ты, Боря, вот чего… сейчас возьми с собой кого-нибудь и дуй на базар к Ване Цыгану. Поспрашивай, появлялись ли еще эти абреки? Может, вопросы какие задавали? Понял?

— Понял, сделаю, — сказал Боря.

— Кстати, — спросил я. — В случае чего, стволы у нас в офисе имеются? Или из рогатки отстреливаться будем?

— Имеются, — важно сказал Боря. — Есть два газовых.

Я поморщился.

— Еще «ТТшник», «Макаров»… — Боря заговорщицки понизил голос. — Но если найдут, сами понимаете… Неприятности могут быть.

— Неприятности будут, когда башку придут отстреливать, — сказал я недовольно. — Это все?

— Еще охотничье ружье есть! — торжественно объявил Боря. — С разрешением! Ну и у Сергея еще что-то было, по-моему… Он мне не докладывает.

— Ладно, — сказал я. — На первое время хватит.

— Пусть только появятся! — кровожадно сказал Боря.

Новый рабочий день начался…

Похороны криминального авторитета это всегда событие, значимое не только в криминальном мире, но и вообще в городской жизни. Это всегда множество людей, машин, венков и пламенных речей — не забудем, не простим… Интересно, что процентов восемьдесят посетителей такого рода похорон либо вовсе не знают покойного, либо знают шапочно. Но, несмотря на это, они приходят для того, чтобы потом сказать в своем кругу — у самого такого-то на похоронах был! А еще, похороны это официальный повод для соратников покойного собраться и обсудить текущее положение вещей, о чем-то договориться, а то и поделить без шума и пыли «наследство». Ну и, конечно, похороны авторитета это всегда милицейское внимание — кто пришел, кто не пришел (это может быть даже важнее), кто с кем общался и тому подобное.

Похороны Немца не стали исключением. Собрался весь бомонд — криминальный мир, теневой бизнес и множество случайных людей, большинство из которых, похоже, пришли выпить и закусить на халяву. Впрочем, этот день ресторан «София» работал в непрерывном режиме поминок, зайти выпить и закусить мог любой желающий.

От нашей организации на похоронах Немца присутствовали мы с Матвеем, который на всякий пожарный случай, прихватил с собой двух ребят («кандидаты в мастера спорта!») Во время церемонии он находился не в своей тарелке, постоянно ощущая косые взгляды окружающих — у «спортсменов» сохранялись натянутые отношения с традиционным криминальным миром. И во многом благодаря покойному Немцу эти натянутые отношения не переходили в стадию открытой войны.

— Волком смотрят, — громким шепотом говорил мне в ухо Матвей. — В натуре, что ли, считают, что это мы его грохнули? Зря мы пришли, Леха! Не нужно было!

— Все нормально, — успокаивал я раздосадованного Матвея.

— Да кой хрен нормально! Вот этого рыжего видишь? Мои пацаны его отлупили недавно! Глянь, как смотрит! Как Ленин на буржуазию!

— За что? — с улыбкой поинтересовался я.

— Да в кабаке нажрался и стал к девчонкам лезть! — с досадой объяснил Матвей. — Ему один раз сказали, чтобы вел себя прилично! Другой раз сказали! Он в драку! Ну, пацаны его вырубили.

— Молодцы! — похвалил я. — За девушек заступиться — святое! Но я думаю, тут половина таких, с которыми вы закусывались.

— Больше, — вздохнул Матвей. — Они бы и меня с удовольствием прикопали прямо здесь! А вот этот, который речь произносит! Оратор хренов!

— А с ним-то чего? — спросил я, с недоумением глядя на произносящего похоронную речь солидного мужчину джентльменской наружности.

— Хотел у нашего барыги тачку бесплатно забрать! Где-то года полтора тому назад. Явился с какими-то малолетками к «Автозапчастям»…

— А вы чего?

— Отметелили, конечно, — мрачно сказал Матвей. — Там «Волга» была почти новая, прикинь?

— Нормально, — кивнул я.

— А вот этот че на нас смотрит? — продолжил жаловаться Матвей. — Посмотри! Нет, правее, правее! Знакомая рожа какая-то… Но его, вроде бы, не били… Не помню! — сказал Матвей с сомнением.

— Я сейчас! — быстро сказал я, рассмотрев мужчину, на которого указал Матвей. — Стойте тут, никуда не уходите, делайте грустные лица, не забывайте, что мы на кладбище!

Матвей насупился, изображая то ли скорбь, то ли недовольство, а я подошел к мужчине в черном пальто. Это был Андрей Магадан, один из друзей покойного Саши Щербатого, с которым мы познакомились еще в самом начале наших спекулянтских дел. Какое-то время Андрей держал «бригаду» наперсточников, а чем занимался сейчас — было мне не известно.

— Привет, — поздоровался со мной Магадан. — Че, пришли почтить память покойного?

Я кивнул.

— Мы общались. С самого начала, как Немец освободился.

— Слыхал, вы теперь большого полета птицы, — улыбнулся Магадан. — Ну пошли в сторонку отойдем, покалякаем…

Мы выбрались из толпы пришедших проститься с Немцем и расположились у какой-то оградки.

— Да… — сказал Магадан задумчиво. — С Сашей Щербатым, покойным, никого из этих не сравнить… Вот человек был! — Магадан сокрушенно покачал головой.

— Что у вас говорят? — осторожно спросил я. — Подозревают, кто это сделал?

— У нас не говорят, — ухмыльнулся Магадан. — У нас поют. — И он внезапно пропел в полголоса: — «В Валиховском переулке — там убитого нашли. Он был в кожаной тужурке, восемь ран на груди… На столе лежит покойник, ярко свечи горят. Это был убит налетчик, за него отомстят…»

— Мстить собираются? — поинтересовался я. — Кому же это?

Магадан с горечью махнул рукой.

— Куда там мстить, парень! Ты чего⁈ Сейчас будут власть делить. Распорядителя похорон видел? Кузнец кличут.

— Видел, — сказал я, вспоминая мужчину в белоснежном плаще, стоящего у гроба.

— Ну вот тебе один претендент, — сказал Магадан. — А второй — Зима кликуха, — даже на похороны не остался, в Москву полетел.

— В Москву? — улыбнулся я. — В правительстве свою кандидатуру согласовывать будет?

— Тип того, — кивнул он. — У Зимы шесть ходок, он на северах с ворами близко общался. Вот и погнал к ним в Москву за бумагой. Привезет бумагу и будет здесь московские порядки устанавливать. Общак и тому подобное.

— Разве до этого общака не было? — удивился я.

— Был, чего ж не было, — согласился Магадан. — Только в тот общак мы скидывались, а в этот — вы будете. Понял, нет?

— Чего ж непонятного? Пусть попробуют, — в свою очередь согласился я. — Значит, между Кузнецом и Зимой конфликт назревает?

— Конфликт? — переспросил Магадан. — Ну че, можно и так сказать. Если Кузнец Зиму по-быстрому не замочит, то Зима ему жизни в городе не даст! Его же положенцем воровским назначат, наверное. — Магадан презрительно усмехнулся. — Напридумывали «пиковые» всякой херни — смотрящие, положенцы… У нас такого никогда не было, не наше это.

— Я вижу, что вы не очень хорошо к обоим претендентам на престол относитесь? — сочувственно спросил я.

— Потому что они коммерсанты по жизни, а лезут в жулики, — строго ответил Магадан. — Бабки, бабки, одни бабки на уме! Вот помяни мое слово, сейчас польется кровушка.

— Понимаю, — кивнул я.

— Вот и молоток! А я уезжать думаю. Надоело все… А Немца жаль, — вдруг заметил он. — Весной помирать плохо. Весной жить нужно.

Я согласно кивнул. Умирать в апреле, когда вся природа проснулась и ожила, когда птицы вернулись, когда трава, и лисья, и солнце греет — что-то в этом есть неправильное, противоестественное…

— Удачи! — искренне пожелал я Магадану.

— И вам не хворать! — весело отозвался он. — А я пойду, наверное… Не люблю, когда людей в землю. Нервы, понимаешь… Стольких уже закопали и стольких еще придется. Я смотрю на это всегда и думаю — может я следующий на очереди? Это же такая очередь, в которой никто не хочет быть первым… — грустно пошутил Магадан.

Мы попрощались, Магадан медленно пошел по направлению к выходу, а я снова присоединился к Матвею.

— Это ты с кем говорил? — настороженно спросил меня Матвей.

— Старый знакомый, — ответил я. — Потом расскажу.

— Короче, нужно двигать отсюда, — сказал Матвей нервно. — Немца, сам видишь, закапывают. А на нас смотрят… Совсем недобро! Пойдем, а?

— Пойдем, — согласился я. — Что нужно, мы уже увидели…

На обратном пути, выслушав мой рассказ о том, что преступный мир, скорее всего, в ближайшее время займется внутренними разборками, Матвей воодушевился.

— Вот это дело! — довольно сказал он. — Тут мы можем красиво сыграть!

— В ближайшие дни к вам, судя по всему, придут, — сказал я. — От Зимы или от Кузнеца. Предложат дружить. И к нам придут. Предложат бабками поделиться.

— Слушай! — сказал Матвей. — Я сейчас толпу народа могу собрать. И не алкашей засиженных, а хороших парней, подготовленных! Да мы кого хочешь раздолбаем! А постановка у нас будет такая — в наши дела не лезть, а кто полезет, тому кирдык.

— Хорошая постановка, — одобрил я. — Правильная, нам годится!

Между тем, дела с сахарным заводом потихоньку двигались. Прежде всего, было проведено собрание трудового коллектива, на котором было принято решение — в духе последних постановлений партии и правительства, перевести завод из собственности государственной в собственность коллективную с последующим акционированием. Собрание проводил директор, с которым предварительно поговорили наши партнеры из «Красного мака» — Славик и Миша Афганец. Я не знаю, какие методы убеждения они использовали, но директор был задумчив и бледен, читал по бумажке, запинаясь на каждом предложении. На собрании присутствовала городская пресса и представители городского совета — наша фракция в полном составе во главе с Борисом Борисовичем.

Борис Борисович долго и проникновенно говорил о светлом капиталистическом будущем, о том, как каждый из присутствующих станет собственником предприятия, на котором они так долго и так успешно работали, об акциях, которые принесут золотые горы, о сахаре, которым мы завалим не только нашу и соседние области, но еще и отправим на экспорт за твердую валюту! При упоминании твердой валюты, весь трудовой коллектив разразился продолжительными аплодисментами, переходящими в овацию. Окончив пламенную речь, Борис Борисович обтер вспотевший лоб и вполне удовлетворенный занял место в президиуме. Очевидно, он считал, что полностью отработал выданные двадцать пять тысяч рублей.

За резолюцию — вывести сахарный завод из государственной собственности, проголосовали единогласно, что и было отмечено в протоколе. Когда собрание закончилось, трудовой коллектив имел гордый вид, считая себя без пяти минут собственником родного завода.

После собрания началась оживленная переписка руководства завода (а вернее — Миши Афганца и Славика) с различными государственными структурами. В целом, государственные структуры были не против отпустить сахарный завод на вольные хлеба. Госплан СССР буквально перед самым собранием прекратил свое существование — был распущен правительством. Его функции взяло на себя Министерство экономики и прогнозирования СССР, которое, как и все правительство, находилось в состоянии реформаторского ража. Так что, в министерстве на нашу инициативу отреагировали вполне благосклонно. Впрочем, напомнили, что государственный план никуда не денется и определенное количество продукции придется сдавать по фиксированной государственной цене. Это было вполне ожиданно.

Министерство сельского хозяйства и продовольствия к народному желанию срочно стать собственниками тоже отнеслось с пониманием. Но возник один нюанс. Ответственные товарищи из министерства заявили следующее: раз вы, дорогой коллектив сахарного завода, решили быть самостоятельными, то будьте. Только предварительно потрудитесь внести в государственную казну стоимость основных фондов, а после этого — так и быть, катитесь колбаской. Оценивать стоимость фондов — всего имеющегося на заводе имущества, должна специальная комиссия из Москвы.

По этому поводу мы встретились со Славиком и Мишей Афганцем в «Парусах».

— А как обстоят дела у завода с финансами? — поинтересовался я.

— С финансами обстоят дела хреново, — сказал Славик. — Счета пустые. Да о чем речь, ты этого директора видел? Как только акционируем, поставим другого директора.

— Тебя? — спросил я с улыбкой.

— Кого ж еще? — развел руками Славик. — Я в директора, а зам пусть будет от вас. Нормально же?

— Нормально, — сказал я. — А старый директор согласится?

— Согласится, — уверенно сказал Миша Афганец. — куда он денется…