Бывают годы скучные — они тянутся и тянутся, без событий и происшествий, они надоедают, о них потом нечего вспомнить — сплошная рутина. А бывает иначе — события сыплются как из дырявого мешка, каждый день — эпохальные перемены. Девяносто первый был как раз из этого разряда.
Политикой я интересовался преимущественно в контексте экономики. Так, бессменный на протяжении всей перестройки глава Кабинета министров СССР, дорогой товарищ Николай Иванович Рыжков в самом начале года подал в отставку. С персональной пенсией аж в одну тысячу двести советских рублей — от души, как говорится… Впрочем, ходили темные слухи, что Николай Иванович имел отношение к деятельности некоторых кооперативов, занимавшихся делами в высшей степени серьезными — валютой, оружием и тому подобным. В частности, назывался кооператив «АНТ», скандально прославившийся на всю страну. Слухи слухами, а Николай Иванович за годы плодотворной деятельности сумел завоевать всенародную нелюбовь. Да и было за что, экономический развал набирал обороты, ошалевшее население не успевало дух перевести от коленцев, которые выкидывало родное правительство.
На место Николая Ивановича пришел новый человек — Валентин Сергеевич Павлов. Молодой и энергичный, с короткой стрижкой под ежик, чем-то похожий на западного банкира-капиталиста, как их изображали в журнале «Крокодил»… Всенародную ненависть он сумел завоевать не за годы, как предшественник, а в считанные недели…
Конечно, в финансовом секторе был бардак. Оборотные средства государственных предприятий через кооперативы, созданные на базе этих предприятий, просто выводились, обналичивались и попадали в «потребительскую» экономику. Кооператоры, получившие большие деньги из госсектора, занимались тем, чтобы эти деньги как-то пристроить — скупали все, до чего могли дотянуться, по государственной цене и для последующей перепродажи. Так, мясо из гастронома (а то и непосредственно с мясокомбината) с хорошей наценкой шло не в розничную сеть, а на рынок или в рестораны, шашлычные и чебуречные, где прибыль достигала уже сотен процентов.
Родное государство к девяносто первому году сообразило — с этим нужно чего-то делать, потому что ситуация принимает серьезный оборот. И начали делать. Было принято потрясающее по своей зашкаливающей мудрости решение — а давайте мы проведем денежную реформу, да в режиме спецоперации! Объявим, что денежной реформы ни в коем случае не будет, а на следующий день возьмем и проведем! За три дня! И пусть воротилы теневой экономики хоть вешаются! Но шила в мешке утаить не удалось…
К нам в офис рубли стекались ежедневно и в приличном количестве — от ста до ста пятидесяти тысяч в день. Хотя, не так уж и много, если разобраться. Всего-навсего пять тысяч долларов в день — курс неизменно рос, за один «вечнозеленый» на черном рынке приходилось отваливать аж тридцать «деревянных». И процентов на семьдесят приходившие к нам суммы состояли из этих самых полтинников и стольников. Конечно, и речи не было о том, чтобы покупать пять тысяч долларов каждый день. В лучшие дни удавалось перевести в валюту половину выручки, что уже считалось неплохо.
Как только на экономическом горизонте замаячил «ежик» товарища Павлова, я напрягся. Стольники и полтинники нужно было спасать. Для этого мы использовали «помойку» — фиктивный кооператив, зарегистрированный с помощью нашего доброго знакомого Паши Немца на одного из его уголовных товарищей. Уголовный товарищ, получив невиданные ранее пять тысяч рублей, был совершенно счастлив, а на счета свежезарегестрированной лавки устремились потоки наличности.
В это же время я провел производственное совещание, на котором посвятил всех сотрудников в страшную тайну грядущего. Впрочем, слухи о реформе уже ползли, так что больших секретов я не раскрыл.
— Откуда знаешь? — прищурился на меня Валерик, после совещания.
— Сорока на хвосте принесла! — грубо ответил я. — А что? Полный чулок стольников насобирал? Это зря. Избавляйся!
— Разберусь! — шмыгнул носом Валерик.
Немец, с которым мы время от времени встречались, к полученной информации отнесся более чем серьезно.
— Точно известно? — спросил он меня без обычной своей улыбки.
— Железно, — заверил я.
— Вот же суки… — сказал Немец задумчиво и испытующе посмотрел на меня: — Поможешь бумагу пристроить?
— Тащите свою бумагу, — сказал я обреченно.
Несколько сотен тысяч рублей общака в дополнение к нашим деньгам отправились на «помойный» счет.
Немец не прогадал. Реформа в какой-то степени ударила по криминальному миру, особенно по тем его представителям, которые находились в местах лишения. Немец рассказывал, что у многих «сгорели» заначки, спрятанные на воле, не говоря уже о тюремных и зоновских общаках, обменять которые не было никакой возможности. «Даже вешались люди» — мрачно заметил он.
После трех сумасшедших дней обмена денег мы просто вывели с «помойки» накопившиеся суммы. Наши коллеги-кооператоры в массе своей тоже не очень пострадали от павловских козней. Кто-то использовал связи в госбанке и все благополучно поменял, кто-то дал деньги в долг, кто-то вложился в товар… Пострадал, как водится, простой советский человек, хранящий купюры не в сберегательной кассе, к чему настойчиво призывала реклама, и — упаси боже! — не в «Менатепе», стремительно набирающем обороты, а просто под матрасом или в чулке. Стратегические накопления на новую «стенку» и автомобиль пошли прахом. Народ яростно материл всех вождей вместе взятых, а вечерами вместе с милицией были замечены и армейские патрули.
Мой приятель Матвей здорово изменился за последнее время. Из благодушного неторопливого и вальяжного здоровяка-штангиста он превратился в напряженного и уставшего дельца, даже заметно похудел и осунулся. Под его контролем теперь находилось три рынка — автомобильный, вещевой и колхозный, причем на колхозном он даже занимал должность заместителя директора.
Землю «под организацию розничной торговли» нам милостиво выделил городской исполком, а Матвей со своей бандой следил там за порядком и за получением вполне легальной арендной платы. Исключением был авторынок — кроме официальной платы перекупщикам приходилось вносить еще и неофициальную.
— Я раньше бы свободный человек, — сказал мне Матвей, со вздохом располагаясь в кресле. — На барахолку приезжал когда хотел. Я не знал, что такое пожарный инспектор, что такое санстанция… Веришь, меня на комиссию в исполком вызывают! Не поеду, ну их к чертовой матери! Был уже я на этих комиссиях, сидят, языками чешут — полчаса пробазарили, что решили, до чего договорились — хрен пойми…
— Надо, — сказал я твердо. — Это легальность, дорогой товарищ! Раньше ты был полууголовный элемент, а сейчас — уважаемый в городе человек. Замдиректора рынка! Колхозного! Тебе же цены нет, ты еду под контролем держишь!
— Да какую еду к хренам⁈ — возмущенно вскричал Матвей. — Сам с утра не жравши, мотаюсь по городу как собака бездомная! Маковой росины во рту не было!
Я саркастически улыбнулся.
— И нечего так кричать. Если хочешь, сейчас бутерброды организую. — Я нажал кнопку на телефоне. — Люся! Тут у нас человек от голода помирает. Есть чего-нибудь, его к жизни вернуть? Колбаса есть?
— Докторская, — гордо ответила Люся, — Даже в обкомовском буфете нету, а у нас есть!
— Тащи! — распорядился я. — Бутерброды, чай, все, что найдется.
— Минутку, — сказала Люся и отключилась.
— Слыхал? — повернулся я к Матвею. — Сейчас тебя накормим! А ты пока рассказывай, какие новости.
— Новости… — вздохнул Матвей. — Как всегда новости. Пацаны ропщут в последнее время.
— Недовольны, значит? — уточнил я. — Ну давай разбираться, чем конкретно пацаны недовольны?
Матвей шмыгнул носом.
— Говорят, все на нас держится, мы рискуем, а получаем всего двадцать пять процентов. Маловато, говорят.
Раздражение накатило внезапно, хоть я и пытался сдержаться. Ну почему людям всегда мало⁈
— А ты им напомни известную поговорку, — дружелюбно посоветовал я Матвею. — Знаешь, как в народе говорят? Мало? Прокурор добавит.
— Да я-то че? — пожал плечами Матвей. — По мне так и все в порядке, больше не нужно. Просто, ты же знаешь, штат пришлось расширять, набирать народ — пришли все голодные… Видят, что мы, кто из старого состава, все на тачках, в шмотках фирменных…
— Рыжья на себя по килограмму навесили, — кивнул я на громадную цепь Матвея. — Во какая цепура! Любой папуас обзавидуется!
— Подарок! — виновато развел руками Матвей.
— Детский сад! — отрезал я. — И в банде твоей детский сад. А недовольным передай — если кого не устраивают условия, то можем посодействовать — на завод в разнорабочие. А че? Стабильная зарплата, опять же — отпуск каждый год, больничные…
— Ладно, — сказал покрасневший Матвей. — Разберусь, че.
Вошла Люся с подносом, на котором красовалась гора бутербродов и стаканы с чаем. Матвей издал восторженный вопль и моментально придвинул к себе тарелку.
— И вообще, — продолжил я, — время сейчас для вас тихое, войны ни с кем нет. Чем твои орлы там заняты? Две драки погасили за полгода. Бабки собирают, шашлыки и чебуреки жрут, да продавщиц трахают, которые помоложе. Вот и всей их работы…
— Не скажи… — покачал головой Матвей. — Недавно одного нашего парня порезали. Перекупщик продал «Пятерку», все чин-чином, бабки пересчитал, спрятал, по рукам ударили, а потом пакет с бабками разворачивает, а там «кукла»!
— Нашли? — спросил я.
— Нашли этих фокусников, гастролеры оказались. Ну мы к ним — человек наш, верните по-хорошему. Они ни в какую — мы работали, с хрена ли кому-то что-то возвращать. Пришлось их поучить малость, так один за ножик схватился нашего парня порезал.
— Бабки-то забрали?
— Забрали, — подтвердил Матвей. — Теперь лежат в соседней палате с нашим парнем. У нашего проникающее брюшной полости, у этих — переломы.
— Перекупщику — наука, — сказал я. — Не маленький, должен знать, что последним сам должен бабки в руках держать… А этих чего ментам не сдали?
— А зачем? — мотнул головой Матвей. — Бабки все равно вернули.
— Ну, дело ваше… — развел руками я. — Что еще интересного?
— Торгаши просят еще товар, — сказал Матвей. — Что, совсем нет возможности поставки увеличить?
Полученную на заводе водку мы перестали сдавать оптом, большую часть реализовывали через рынки, и этим вопросом занимался как раз Матвей.
— Нет возможности, — сказал я с сожалением. — Водочный в три смены пашет, а госторговлю никак не урежешь, народ восстанет!
— На нет и суда нет… — Матвей поднялся с кресла. — Ладно, рад был повидаться…
— Погоди, — сказал я настойчиво. — У нас точно все в порядке?
— Да нормально все, — Матвей вздохнул. — Только вот какое-то предчувствие у меня, Леха… Хрен его знает! Ничего подобного не было раньше.
— Устал, — сказал я. — Отдохнуть бы, конечно, не мешало. Все устали, что поделаешь… Время такое.
— Время… — сказал Матвей как-то неопределенно. — Поеду я, короче. Дел еще вагон!
— Не бери дурного в голову! — посоветовал я.
Вообще, у нас все хорошо. Со всеми мир и сотрудничество. В горсовете работает небольшая фракция — нам с Борисом Борисовичем удалось провести всех, кого хотели. Борис Борисович Пантелеев стал секретарем горсовета. Мы получили землю под три рынка, которые оборудовали за свой счет и с которых идет постоянная прибыль. Еще мы, нагло пользуясь административным ресурсом, взяли в аренду два этажа крупнейшего городского универмага «Родина». И моментально сдали в субаренду многочисленным торговцам. И теперь в «Родине» народа — не протолкнуться, а на полках хоть и дорогие, но товары, а не привычная пустота.
С преступным миром у нас нейтралитет, а иногда даже сотрудничество. Паша Немец крепко держит власть над криминалом, хотя, время от времени, находятся отчаянные люди, которые пытаются оспорить его первенство. Пока еще ни у кого не вышло, за каждым находятся какие-то страшные с точки зрения любого уголовника грехи…
Мы все так же помогаем тем, кто к нам обращается за помощью. Правда, не всем, направо и налево. Поток просителей зашкаливает, идут организации и частные лица — у всех горе, всем нелегко живется, время тяжелое…
С «органами» у нас тоже все в порядке. Правда, этот порядок стоит нам астрономических сумм. Половину всего заработанного мы отдаем «старшим товарищам» — нашему давнему другу Николаю Николаевичу и городскому прокурору. Впрочем, оно того стоит, отсутствие внимания со стороны правоохранителей — мечта многих коммерсантов.
Но что-то было не так… Какая-то заноза сидела и не давала расслабиться… Или просто едет крыша? Вполне возможно, несколько лет сплошного экстрима, организм привык и адаптировался, а когда все стало спокойно вдруг взбунтовался… Ладно, подумал я. Проскочим все великие перемены, а там… А там будет видно.
— Алексей Владимирович, посетитель! — раздался голос Люси из аппарата. — По поводу фирмы «Красный мак».
«Красный мак»? Я на секунду напряг память. Что-то знакомое… и такое… не с очень хорошей стороны знакомое.
— Пригласи, пожалуйста, — сказал я.
Посетителем оказался мужчина лет тридцати пяти. Какой-то прилизанный и приторный. Смазанная какой-то блестящей дрянью прическа. Черный костюм, явно импортный и подогнанный по фигуре. Галстук кричащий и аляповатый. Остроносые лакированные туфли — последний писк моды. Громадный перстень с бриллиантом. Человек, судя по всему, получил большие деньги, но получил совсем недавно,
— Здравствуйте, располагайтесь, пожалуйста, — я указал на кресло у другого конца стола. — Чем обязан визиту?
— Очень рад! — жизнерадостно заявил мне визитер. — Садовников моя фамилия, мы с вами не знакомы, Алексей Петрович, очень рад, что все же познакомились!
— Взаимно, — кивнул я. — И все же, чем могу?
— Я, знаете ли, юрист, — начал свой рассказ Садовников, — и сейчас веду дела одной фирмы. «Красный мак». Полагаю, что название вам известно.
— Что-то слышал, — согласился я. — Но не очень хорошо помню, прошу меня простить.
На лице юриста Садовникова мелькнуло изумление.
— Как же! Вы говорите, что не помните, а между тем, ваша организация судится с фирмой, которой я оказываю услуги!
— Так это не ко мне, — сказал я безразлично. — Это к юристу. Мало ли с кем мы судимся… Всех помнить, что ли? Впрочем, напомните мне, в чем там суть дела…
— Мои клиенты не выполнили контракт по поставке вашей структуре сахара, — со вздохом сказал Садовников. — Там совершенно несерьезная сумма, что-то в районе ста пятидесяти тысяч, если я не ошибаюсь.
Я улыбнулся.
— А давно для вас, товарищ Садовников, сто пятьдесят штук стали несерьезными бабками? — спросил я. — Если несерьезная, так внесите и разойдемся, как в море корабли. Кстати, ваш клиент тогда с сахаром нас здорово подставил. Мы могли бы выставить и дополнительные претензии. Но не выставляем, пусть вернет, что должен и идет с миром.
— Он не отказывается! — радостно воскликнул Садовников. — Мой клиент уполномочил меня сказать, что готов полностью рассчитаться. Он понимает, что просрочил платеж и создал для вас неловкую ситуацию! Он готов полностью возместить любой ущерб!
— Так пусть возмещает, — пожал плечами я. — Наш расчетный счет у него имеется. В чем проблема?
— Он хочет лично! — чарующе улыбнулся Садовников. — И просит о личной встрече. Кроме возмещения этой суммы он предлагает сотрудничество… Деловое сотрудничество!
Я поморщился. Во-первых, слишком много загадок. Во-вторых, мне не нравился этот Садовников. И, в-третьих, что за интерес иметь дело с тем, кто уже однажды подвел?