Голова начала болеть с самого утра. С водочного позвонили, возникли серьезные проблемы с бутылками, стеклотарный завод не отгрузил, водку разливать не во что. Спросили, можем ли мы помочь. Я отправил Серегу на стеклотарный завод со строгим указанием — угрозами, насилием, чем угодно, но чтобы стеклотара на завод пошла! Недовольный Серега поехал, бормоча угрозы и обещая всех там раздолбать.
Я погрузился в чтение срочных бумаг, но заявился Валерик и спросил:
— Слыхал новость? Грузины объявили о выходе из Союза и создании своего государства!
— Не мешай, — сказал я раздраженно. — Я думал, у тебя важное что-то…
— Страна гибнет! — пафосно сказал Валерик.
Я строго посмотрел на Валерика.
— Тебе заняться больше нечем?
Валерик встал в позу древнеримского оратора и собрался произнести речь, но ему помешали. В дверях появилась Люся.
— Алексей Владимирович, к вам из общества инвалидов!
— Пригласите! — распорядился я и показал Валерику кулак. Тот скроил недовольную физиономию, но кабинет покинул.
С обществом инвалидов мы работали, можно сказать, на взаимовыгодной основе. Формально трудоустроив некоторое количество инвалидов, нам удалось пробить серьезные налоговые льготы. При этом, формально устроенные получали очень даже реальные деньги, которые явно не были для них лишними. Кроме этого, мы регулярно подкидывали обществу всякую помощь.
Одним из руководителей общества инвалидов был Игорь — полный мужчина лет сорока, всегда очень веселый и жизнерадостный.
— Благодарность вам, Алексей Владимирович! — изрек он торжественно. — От всего нашего общества! Наши просто на ушах стоят от радости, вы себе не представляете!
За одну из партий водки с нами рассчитались инвалидными колясками. Серега с Валериком сначала оскорбились и хотели устроить разборки, но я отговорил. Конечно, все в нашей прекрасной стране делалось во благо человека, но вот города наши для неходячих граждан были категорически не приспособлены. А промышленность, конечно же, никак не могла удовлетворить спрос на коляски, на них записывались и ждали какое-то немыслимое количество времени… Так, у нас оказалось десять фирменных немецких колясок, которые мы и презентовали обществу инвалидов… Если доход одного дня может сделать хоть немного легче жизнь десяти людей, то почему нет?
— Торжественное вручение — послезавтра! — заявил Игорь. — Ждем вас! У нас в шесть вечера!
— Постараюсь, но не обещаю! — развел руками я. — Дела-а…
Улыбка Игоря слегка померкла, и он тяжело вздохнул. Пикнул телефон, и я нажал на кнопку.
— Алексей Владимирович, от Бориса Борисовича человек прибыл, — сказала Люся.
— Минутку, — ответил я, и повернулся к Игорю:
— Прошу меня простить, очень много работы…
— Понимаю, понимаю! — кивнул он. — Но завтра вас ждем! Очень ждем!
Руководитель общества инвалидов вышел, разминувшись с помощником Бориса Борисовича — неприметным человеком среднего роста, всегда в одном и том же сером костюме, всегда тихим и немногословным. Как его звали я все время забывал, а переспрашивать было как-то неудобно, поэтому для себя я его нарек просто Помощник.
— Это вам, — Помощник подал мне конверт. Я распечатал его и извлек послание, которое гласило: «Алексей! Я согласовал все вопросы по сахару. С нашей стороны все будет в порядке. Требуется 25 т. руб. Срочно».
Я вздохнул. Борзеет Борисыч, шлет курьеров как в банк… И вообще, на кой хрен, спрашивается, мы купили себе фракцию в городском совете? Чтобы платить за каждое нужное решение? Впрочем, недорого… шестьсот с небольшим долларов, если считать по последнему курсу. В мое время за такие деньги уважающий себя гаишник пьяного не отпустит…
Из ящика стола я вытащил пять пачек — ровно «25 т. руб.» и передал их помощнику. Тот спрятал деньги в портфель и раскланялся.
— Алексей Владимирович! — в кабинет влетел взмыленный, но торжествующий начальник отдела продаж. — Есть покупатель на бензин! Заберет весь, цена просто прекрасная!
— Какой еще покупатель? — изумился я. — Ведь договорились бензин не трогать! Вы чего, ребята⁈ Бензина на заправках — кто наплакал, это наш неприкосновенный запас! Ездить на чем будем?
— Понял, — погрустнел начальник отдела продаж.
Сумасшедший дом, подумал я и снова погрузился в бумаги.
А потом позвонил Николай Николаевич и сказал тоном, не терпящим возражений:
— Заедь-ка сегодня вечерком…
— Заеду, — пообещал я.
Настроение, и без того не сильно хорошее, испортилось окончательно. Чего гражданину начальнику нужно, спрашивается? Их долю я совсем недавно внес, деньги немалые… и начальник милиции, и городской прокурор при желании могли бы ежемесячно покупать новую иномарку.
Я нервно отбросил бумаги и открыл газету. О! В газете было много прекрасного. Величайший из всех премьер-министров, когда-либо живших, Валентин Павлов, искрится новыми инициативами! Так, государственным предприятиям строго-настрого приказано: «Экспортируйте!» Хотя бы и за счет сокращения поставок на внутренний рынок, который и так тихонько загибается. Бонусом идет льготное налогообложение на валютную выручку — всего двенадцать процентов! Это может быть интересно, лениво думаю я. Может загнать на экспорт часть водки за твердую валюту?.. А на валюту купить всякого электронного ширпотреба и продать… А потом конвертировать.
Вот, пишут, что в Хабаровске американцы завезли джинсы «Levi Strauss» по полторы тысячи рублей, и кроссовки «Nike» по тысяче. Я не могу сдержать улыбку. Еще недавно джинсовая «фирма» обходилась примерно в зарплату простого советского человека. Теперь — пять зарплат и ничего, торговцы настроены вполне оптимистически, если судить по газетной статье, смотрят в будущее! На вырученные деньги собираются закупать сырье. Ну это само собой разумеется… А вот про валютные аукционы… Клиенты «Внешэкономбанка» могут купить валюту с аукциона, цивилизованно… И хрен с ними, с клиентами, думаю я мрачно. Мы хоть все время под восемьдесят восьмой статьей ходим, за незаконные валютные, но зато подальше от государства, которое дурит, беснуется и впадает в маразм одновременно…
Дом городского прокурора был своего рода символом успеха, как его понимали в начале девяностых. Просторные комнаты, ковры, мебель явно не заводская, но выполненная на заказ, громадный телевизор «Панасоник», стоивший астрономических денег, в комплекте с видеомагнитофоном, а еще — иконы, картины, бронза, какие-то канделябры… Как ценитель антиквариата, я отметил про себя, что большая часть всей этой «старины» — дешевка. Впрочем, чаще всего людям все равно, что там висит на стене…
«Прокурор Леня», как мы его называли между собой, и Николай Николаевич как всегда сидели за столом, который ломился от дефицита. Они уже порядочно приняли, судя по почти пустой бутылки коньяка, и имели вид довольный и благодушный. Вот уж кому впрок пошли перестройка и кооперативный бум, подумал я, сдерживая улыбку.
Меня встретили радушно, пригласили к столу и традиционно предложили выпить. Я традиционно отказался, потому что сам за рулем.
— Это правильно, — похвалил прокурор, — алкоголь в молодые годы пить вредно! Яд натуральный! — Вздохнув, он поднял полную рюмку коньяка, и лихо ее проглотил. — Все равно помирать скоро, — философски заметил он, закусив какой-то копченостью.
— Рассказывай, — сказал Николай Николаевич, — как дела, что нового происходит?
Интересно, что они разнюхали, подумал я, и осторожно ответил:
— Все в порядке, дела идут неплохо…
— В порядке, говоришь… Что там у вас с чеченами произошло? — мрачно спросил Николай Николаевич.
— Подрались немного на рынке, — пожал я плечами. — Ничего особенного. Одного особо ретивого мы отвезли нашему общему знакомому…
— Аккуратнее с этим делом, — назидательно сказал прокурор. — Город и так пороховая бочка! Искру поднеси — рванет! Еще межнационального конфликта нам не хватало!
— Леня дело говорит, — кивнул Николай Николаевич. — Или ты, Алексей, на милицию рассчитываешь, в случае чего?
Я удивленно посмотрел на Николая Николаевича.
— А чего ты смотришь? — усмехнулся он. — У меня стабильно в месяц по личному составу один покойник и два-три резаных-стреляных. Ты думаешь, что за тебя кто-то под пули полезет за двести пятьдесят рублей в месяц? И не думай, не полезут и правы будут! Так что… аккуратнее!
— Сами отобьемся, — сказал я. — Не в первый раз.
— Ну-ну… — кивнул прокурор. — Пока у нас все нормально, все хорошо, дела идут, прибыль капает… хоть и небольшая! — Прокурор подмигнул мне.
— Кстати, поводу дел, — сказал я, понимая, что разговор нужно направить в безопасное русло, — у нас проблемы с заводом стеклотары. Не дают бутылки. Скоро водку не во что разливать будет.
— Бутылки не дают? — поднял брови прокурор. — Так придумайте чего-то! Заливайте в автоматы газводы, например! А⁈ Как идея⁈
— Не пойдет, — сказал я, улыбаясь. — За день все автоматы разнесут!
— Ладно, — сказал прокурор, переходя на деловой тон, — Я распоряжусь, отправлю проверку на этот завод стеклотары… Намекнем им, что и как. Но вообще, директор должен такие вопросы решать. А если не решает, то гнать его к чертовой матери!
— Директор делает все, что в его силах, — сказал я.
Мне не нравился этот разговор. И отношение «старших товарищей» тоже. Оно было не партнерское. Скорее, начальственное. Меня вызвали, дают указания и песочат, как полагается песочить подчиненного. Ничего, граждане начальники, мстительно думал я. Посмотрим, кто где окажется в конце этого развеселого года!
— Это все пустяки, — сказал Николай Николаевич. — Ты, Алексей, вот что скажи… Что там за движение вокруг сахарного завода? Слухи ходят…
Я многоэтажно выругался про себя. И это разнюхали.
— Есть люди, — сказал я, — которые заинтересованы перевести этот завод из государственной собственности. Например, в коллективную. А что? Завод загибается, директор там никакой, вопросы не решает. Они пришли ко мне и попросили посодействовать. Я чем могу — помогаю, от этого польза большая может быть. И государству, кстати, тоже.
Услышав про пользу для государства, прокурор и начальник милиции весело улыбнулись.
— Мы, Алексей, всю жизнь государству пользу приносим, — снисходительно сказал прокурор. — Преступников ловим, расхитителей сажаем, надзор, контроль… а государство нам за это оклад в три сотни. Работали, работали, детей и жен не видели… Хоть на старости лет о своем интересе задумались, верно, Николай?
Николай Николаевич солидно кивнул.
— И ты нас о таких крупных делах, пожалуйста, информируй, — продолжил прокурор. — А чего? Может и мы чем пригодимся!
— Пока еще не о чем информировать, — сказал я. — Все в процессе. И даже если получится так, как задумали, прибыль там нескоро будет. И огромные деньги нужны для инвестиций, сырье закупить, в уставной фонд внести. Миллионы.
— И с этим поможем в случае чего, — хищно улыбнулся прокурор. — Акционировать думаете?
— Думаем, — ответил я.
— Дело хорошее, — кивнул Николай Николаевич. — Уже решили, как бабки будете делить?
— Пока делить нечего, — сказал я уклончиво. — Не факт вообще, что что-то выгорит. Так что, делить шкуру неубитого медведя…
— Поделим и неубитого, — махнул рукой прокурор. — Действуйте! Если какие-то помехи и препоны, сразу мне говори. По этому сахарному заводу уже одно дело раскрутили, всегда можно на доследование отправить, понимаешь?
— Понимаю, — сказал я.
— Кто там у тебя партнер? — спросил Николай Николаевич.
— Фирма «Красный мак». Саша Афганец и Славик — директор фирмы.
Николай Николаевич поморщился.
— Чего-то знакомое… — сказал он задумчиво. — Где-то я слышал про таких. А и хрен с ним! — объявил он с внезапной решительностью. — Пусть пока так, а там видно будет!
— И не забывай… — Прокурор наградил меня тяжелым взглядом. — Мы работаем вместе. Как говорится, одна шайка! Верно, Коля⁈
— Да ну тебя, — скривился Николай Николаевич. — Опьянел, что ли, Леня? А ты иди, Алексей. Если что, обращайся! Всегда поможем!
— Поможем! — подтвердил изрядно захмелевший прокурор.
Я попрощался с покровителями и покинул гостеприимный прокурорский дом в задумчивости. А уже в машине вытащил из внутреннего кармана пиджака миниатюрный импортный диктофон, стоивший хороших денег в твердой валюте, естественно. Кассет на «покровителей» у меня уже собралась целая коллекция. Наверняка и у них на меня есть материал. Одним словом — доверительные и партнерские отношения. Ну и распрекрасно, подумал я. Если «покровители» совсем обнаглеют, приведем к порядку!
Кстати, если получится с сахарным заводом, то можно будет такую штуку провести и с водочным… Такая себе приватизация без приватизации, коллективная собственность, акционерное общество…
Умнее, конечно, было бы полностью обанкротить завод, повесить на него кредиты, долги по налогам и прочее, а через полтора-два года выкупить его за копейки. Тем более, что через год вся Россия будет залита копеечным спиртом «Роял», а еще через год подпольные осетинские спиртзаводы начнут производство кустарной водки в промышленных масштабах. Если бы на моем месте был бы прожженный делец, он бы так и сделал. Не спасать, а загонять в долги, банкротить и уничтожать. Тоже хороший бизнес, если разобраться. Но мне не нравится. Я же не премьер Валентин Павлов. Как-то жаль этих людей, которые всю жизнь вставали рано утром, шли на смену и возвращались вечером.
А со спиртовой мафией мы сможем пободаться, подумал я с внезапным воодушевлением. Победить мы их, ясен пень, не сможем, но защитить свою территорию… Почему нет? Опять же, нормальный делец, которого интересует прибыль и только прибыль, постарался бы возглавить этот процесс, а не бороться с ним. Как там у классиков? Капитал не остановится ни перед чем, если ему светит пятьсот процентов прибыли? Убивает, захватывает и банкротит не капитал. Это делают люди — жадные, жестокие и напрочь лишенные эмпатии. Идейные, потому что деньги — это в первую очередь идея. Мечта. Но даже эти люди захватывают и банкротят только на определенном этапе своего пути. Потом они внезапно начинают строить церкви, жертвовать на монастыри и коллекционировать церковные награды. Или покупают какие-то дурацкие картины за баснословные деньги. Или жертвуют миллионы голодающим детишкам Африки… Короче, усиленно копят духовные ценности, как до этого копили материальные. Так сказать, конвертируют бабло в духовность, потому что сколько не виться веревочке, а впереди маячит конец — таблетки бессмертия нет ни за какие деньги и ни у кого, даже у Ротшильдов и Дюпонов. И что там в конце — неизвестно, может попы и не наврали…
Поглощенный странными мыслями о суетности всего земного, я медленно ехал по вечернему городу мимо раздолбанных остановок, убогих магазинов, телефонных будок с выбитыми стеклами, стаек подростков которые то бренчали что-то на гитаре, выпуская облака табачного дыма, то лениво били друг другу лица… Город готовился ко сну, он смотрел телевизор и читал газеты, пытаясь хоть немного разобраться в стремительно меняющейся реальности. Город пил горькую и занимался сексом, чтобы как-то скрасить свое серое существование весной года тысяча девятьсот девяносто первого, чтобы жизнь была хоть как-то похожа на жизнь…
Дома я собрался под вискарь (двести пятьдесят рублей бутылка) посмотреть «Славных парней» на кассете, но запиликал телефон, и я, чертыхаясь, поднял трубку.
— Слушаю, — недовольно сказал я.
— Спишь? — бодро спросил меня Серега. — Ничего, сейчас проснешься!
Я бессильно опустился в кресло.
— Что еще случилось?
— Немца только что замочили. Возле «Софии». Наглухо.
Вот так, пронеслась в голове непрошенная мысль. Так проходит земная слава… gloria mundi, мать ее!