Каменный клинок

Глава 53 Беата

Мелкий, суетливый до безобразия, но отчего-то здорово уверенный в себе заморыш, нарисовавшись рядом с моим Вовкой, сразу начал качать права. Точного смысла сказанных им фраз я не понимала, но суть улавливала: по его мнению, играть в его (или контролируемом им) заведении на деньги можно было только с его личного разрешения. На что получил вполне логичный ответ, в котором в тех же выражениях, сопровождаемых красочными описаниями разного рода сексуальных извращений с непременным участием задохлика, описывалось место, куда должна была отправляться личность, пытающаяся запретить такому выдающемуся игроку, как Вовка, делать все, что захотела его левая нога. То, с какой легкостью мой супруг набирался местных аналогов отглагольных прилагательных сексуального характера, меня восхитило: лично я бы так не смогла. Не хватило бы мозгов. А Щепкин, заливаясь соловьем, продолжал крутить свои крышечки, «обувая очередного лошару»!

Хозяин (или чем он там приходился этому заведению, я точно не поняла), выслушав речь моего мужа, на несколько мгновений выпал в осадок. Или у него заклинило думалку — сформулировать следующее предложение у него получилось где-то минуты через полторы. И оно ощутимо попахивало насилием: — … — процитировать это его предложение я бы не смогла даже через пару секунд после его окончания, так как не поняла ни одного слова. А мой муж не только понял, но и сообразил, как на него ответить!

Выслушав его отповедь, онемевший от злости автор монолога, не долго думая, схватил со стола местную помесь бокала и кружки, в которой плескалось что-то слабоалкогольное, и попробовал опустить ее на голову Вовки.

Жест «я сам» относился как и ко мне, так и к Ольгерду с Эриком, поэтому я, слегка сдвинувшись в сторону, чтобы освободить мужу пространство для маневра, умудрилась заставить себя стоять и не дергаться. А вот друзья местного босса такого гуманизма не проявили, и, увидев, что их товарищ кого-то метелит, тут же рванули на помощь.

В принципе, учитывая общую заморенность противников, их абсолютное неумение нормально передвигаться и бить, а так же выбранную им линию ведения поединка, Вовка ничем не рисковал. Ну, зачем им было использовать выхваченные сначала кастеты, если их противник и так пропускал два удара из трех? Поэтому они убрали оружие и принялись обрабатывать Щепкина руками и ногами. Правда, то, что пробить его мышечный корсет ни один из них так и не смог, они понять не смогли — были здорово поддаты, или просто не понимали, что он с ними играет…

Минут десять в помещении царил жуткий бардак — «бестолково» отмахивающийся от аборигенов Вовка то и дело сбивал с ног зрителей, переворачивал столы, лавки, но упорно не желал сдаваться или терять сознание. Его обидчики даже стали уставать — их кулаки мелькали в воздухе все медленнее и медленнее, а сбитое с непривычки дыхание стало таким хриплым, будто они с детства болели астмой. Все чаще промахиваясь, они периодически задевали не успевающих среагировать зрителей, но те, как ни странно, участвовать в общей веселухе отказывались — видимо, здесь не было традиций вечернего мордобоя в кабаках и тавернах. Что меня здорово удивило.

Минут через двадцать после начала боя происходящее в комнате начало напоминать комедию — еле переводящие дух бойцы практически ползали по полу, пытаясь все-таки добить упрямо сопротивляющегося Вовку, и, наконец, поняли, что не в состоянии.

Поэтому, покачиваясь на отказывающихся слушаться ногах и вдыхая воздух широко открытыми ртами, они даже не могли выдавить из себя сколько-нибудь длинных предложений. И ограничивались односложными угрозами. Каждая из которых несла в себе один и тот же смысл: «Вот сейчас отдышусь и убью»…

Мой благоверный, изображающий приблизительно такое же состояние, мало чем отличался от агрессоров ругался под стать им — хрипя и отплевываясь, коротко матерился и обещая противникам жуткие кары на их выдающиеся назад достопримечательности. Видимо, подставляться под их удары ему здорово надоело.

Глядя на его потрепанную физиономию, я слегка взгрустнула: за последние года два видеть его лицо после тренировочных боев в таком расквашенном состоянии мне, пожалуй, не приходилось.

Временное перемирие закончилось довольно неожиданно: вместо того, чтобы продолжить увлекательное мероприятие, вся честная компания вдруг начала дико ржать!!!

Ошалело глядя на бьющихся в приступе дикого хохота мужчин, я не сразу поняла, что их так развеселило — пришлось даже вспоминать последовательность событий чуть ли не посекундно. Как оказалось, задумавшись о цели затеянной мужем драки, я упустила момент, когда он, заглянув в висящее на одном гвозде зеркало, «увидел» свое обезображенное побоями лицо. И сравнил его с лицом ближайшего к себе обидчика. А потом другого. И захихикал! Ближний к нему боец, недоуменно посмотрев на веселящуюся жертву, тоже воспользовался витриной, располагающейся неподалеку, чтобы полюбоваться на себя, и тоже хохотнул. Потом показал друзьям на абсолютно одинаковые синяки у себя, своего оппонента и остальных бойцов, и покатился со смеху!

Действительно, если забыть про то, что тут только что творилось, то можно было подумать, что все четыре лица разрисовывал один и тот же автор: синяки под обоими глазами, косая ссадина на лбу, потек крови из обеих ноздрей и правого уголка губ. Плюс общая припухлость последних, свидетельствующая о том, что их внутренняя поверхность разбита о зубы. Разорванные от шеи и до пупа балахоны и еще несколько мелких нюансов делали их похожими друг на друга, как слепки с одного оригинала — то есть, получалось, что весь этот внешне бестолковый бой Щепкин пытался добиться именно такой реакции! Подставляясь и нанося не сильные, но до предела выверенные удары оппонентам…

Постепенно к ржанию присоединялись и зрители — кто-то осторожно, чтобы не разозлить хозяев жизни, кто-то во весь голос — видимо, находясь в состоянии алкогольного или наркотического опьянения, и вскоре хохотало все заведение, включая и его хозяина.

— Эй, мрызр, а ты квачий кустак! — с трудом выпрямившись и подойдя к Вовке вплотную, хмыкнул один из аборигенов, и, обхватив Щепкина за плечи, поволок его в направлении своего столика. — Эй, хозяин! А ну, шиляй сюда, обомзик!

Дальнейшее не трудно было предсказать: печень и желудок моего благоверного подверглись совершенно беспощадному удару со стороны местных аналогов элионского и земного алкоголя. Провожая взглядом каждую опрокидываемую им емкость, я с ужасом представляла себе его завтрашнее состояние — на мой взгляд, Вовку надо было немедленно вытаскивать из этого гнусного кабака, промывать кишечник, тащить к Мымрику и цеплять на поясницу как минимум два автомеда. В противном случае шансы потерять единственного и несравненного росли с каждой минутой.

Однако мои панические жесты о помощи натыкались на суровые взгляды брата — он, глядя на Щепкина с совершенно непередаваемым выражением лица, отрицательно покачивал головой на любой мой жест, обозначающий «может, хватит?». А минут через сорок после начала попойки побратавшиеся враги вспомнили и про меня…

…Кто бы знал, как я радовалась местным обычаям, продирая глаза поутру! Ведь, будь тут было равноправие полов, я бы просто умерла — то, что пили уроженцы этого мира, у нас точно посчитали бы ядом. По крайней мере, двух стаканов (или кружек?), которые влили в меня, дали по мозгам так, что я напрочь перестала соображать. И глупо прохихикала всю ночь, не в силах ни встать, ни вырубиться, ни что-нибудь произнести…

Последние два пункта радовали больше всего — я точно помню, что меня в какой-то момент потянуло на подвиги, и, будь я в состоянии шевелиться, наша легенда могла накрыться медным тазом. Или чем-нибудь повместительнее и пообъемистее. А хихиканье глупой пьяной бабы воспринималось собутыльниками вполне нормально…

Зато Вовка в процессе попойки чувствовал себя относительно нормально — в те недолгие мгновения, когда я была способна хоть что-то соображать, я слышала, как он толкает выдумываемую на ходу историю про какой-то сектор двенадцатого яруса, в котором Омелы (так местные называли пришельцев) устроили генетическую лабораторию. И про то, как мы оттуда свалили:

— Вы слышали про взрывы, обрушивший перекрытия с четвертого по двенадцатый? — мешая правду с дикой ложью, гнал он… — не знаю, что там произошло, но они оказались весьма кстати. Когда нас тряхнуло в первый раз, мы аж попадали на пол от удара. А после второго провалилась целая секция пола между нашими ячейками…

В общем, в нее мы и ушли…

Аборигены, ахая и охая, с удивлением слушали весь этот бред, и, в итоге, когда Щепкин посетовал на то, что на поиски ценного генетического материала наверняка отправлены неслабые силы правопорядка, начали стучать себя пятками в грудь, обещая всяческую помощь и содействие. Правда, для того, чтобы они поверили во всю эту белиберду, Вовке пришлось уединиться с одним из них в каком-то кабинете для вип-персон. Как оказалось потом, для того, чтобы продемонстрировать живот и спину. На которых не было ни одного шрама от операций по изъятию внутренних органов.

В общем, кое-как оклемавшись от дикого похмелья, я даже вспомнила о том, что, уходя из оказавшегося таким гостеприимным заведения со своими новыми друзьями, мы забыли там Ольгерда и Эрика. Но ни потребовать вернуться за ребятами, ни выпытать из мужа все подробности вчерашних переговоров мне не удалось — в самый неподходящий момент скрипнула дверь, и в комнату без предупреждения или стука ввалились двое из троих наших новых друзей:

— Мы переговорили с Менгом. Он ждет. Идем…

Кто такой этот самый Менг, я не знала, но вовремя сообразила, что интересоваться его личностью у Щепкина в присутствии наших гостей не стоит: как ни странно, роль бессловесного довеска к Мужчине почти не вызывала у меня неприятия…