Сопротивляться было бесполезно: при самом удачном раскладе справиться с таким количеством солдат у смены телохранителей не было ни одного шанса, и, жестом приказав Косте убрать оружие, он хмуро посмотрел на замершего на пороге офицера:
— Что можно взять с собой?
— Все, что вам может пригодиться, вам выдадут на месте. Вы и ваша супруга должны спуститься к машине. Немедленно. Кстати, звонить куда-либо бесполезно — связь заблокирована. Однако в Париже мы вернем вам ваш телефон и снимем всякое ограничение на звонки…
— Супруга? Вы ничего о ней не говорили? — вскинулся Михаил Вениаминович.
— А что это меняет? — зло ощерился офицер. — Что, у вас есть сомнения в моей принадлежности к спецслужбам Франции? Или вы попробуете убедить меня в том, что ваш особняк находится за пределами нашей юрисдикции?
— Пожалуй, не буду. Все равно не будет никакого толку… — пожал плечами Кириллов. — Ладно, мы сейчас спустимся…
— Я иду с вами… — не дожидаясь его согласия, офицер сдвинул в сторону мрачно уставившегося на него Костю, и, кивнув стоящим по обе стороны от порога солдатам, первым двинулся на второй этаж.
…Без истерики не обошлось: сначала Лариса напрочь отказалась куда-либо ехать, требуя присутствия российского консула и адвоката. Потом, поняв, что слушать ее никто не собирается, попробовала расцарапать лицо ухмыляющегося офицера, а чуть позже, оказавшись в наручниках, начала горько рыдать и клясть свою судьбу, «пославшего ей в мужья такого недотепу». Как ни странно, Михаила Вениаминовича не задели ни вопли супруги, ни грубость солдат, выволакивающих ее на лестницу, ни злорадная ухмылка офицера: вместо того, чтобы начать возмущаться произволом или встать на защиту жены, Кириллов задумчиво смотрел в окно и вспоминал последний разговор с Шарлем…
…Как ни странно, в этот раз старый знакомый выглядел не аристократом, заглянувшим на светский раут, а обычным, смертельно уставшим от навалившихся проблем, человеком. И начал разговор так, как будто продолжал внутренний монолог с самим собой:
— …Я боюсь. Вы были совершенно правы: Олег Коренев и его люди — не такие, как все. Я видел съемки с места попытки их захвата — они прорвались сквозь жандармов, как раскаленный нож — сквозь масло! И ушли без потерь, хотя на их поиски были брошены сотрудники силовых подразделений доброй половины Евросоюза! Как — не понимает никто! Но не это самое страшное. Знаете, я нашел в себе силы осознать, что это кусок пирога — не по мне. И решил отступить… Но ведь я — еще не вся Система. И это очень плохо…
Молчите! Дайте мне выговориться! Кроме инсценировки покушения на президента я придумал и спланировал еще одну возможность влияния на вашего друга — собрал в одном месте нескольких близких ему людей. И его друзей. С вашей стороны — мать вашей супруги госпожи Ларисы.
Однако, поняв, чем может закончиться их захват, своих людей отозвал… Увы, эту возможность реализовали мои… коллеги. И решили, что такие карты побить невозможно… Операция получилась… «грязной» — один из друзей Олега, некий господин Соломин, чуть было не ушел. При этом он умудрился голыми руками положить несколько офицеров, участвовавших в захвате. Да, я понимаю, что остальные, озлобленные гибелью друзей и в Ишгле, и на борту этой яхты, как говорите вы, русские, сорвались с катушек и застрелили и Соломина, и пытавшегося бежать вместе с ним его пятнадцатилетнего воспитанника. Но понимаю, что ничем хорошим это теперь не закончится… Зачем я приехал? Трудно сказать. Наверное, чтобы попытаться принести свои извинения. Или, может быть, успокоить совесть?
Дьявол! Я — солдат, и не раз поступал так, как требовал от меня долг, но сейчас я в первый раз в жизни понял, что совершил глупость… Нет, за себя я не боюсь — я знаю, что такое смерть, и давно перестал ее страшиться. Но то, что своими действиями я подставил под удар первых лиц государства, здорово действует мне на нервы. Вы улыбаетесь? Поймите, я давал присягу, и то, что в ней говорилось, для меня — не пустые слова… Первый раз в жизни я не знаю, что делать! Понимаете, вся охрана первых лиц государства, какой бы продуманной она не была, защищает от ВТОРОГО выстрела. Или второго действия. А эффективность ПЕРВОГО зависит только от уровня подготовки самого террориста…
Увы, людей уровня Коренева не остановит ни одна из существующих служб… Не надо смеяться — да, я помню, что вы меня предупреждали! Но я привык, что то, что не проверено фактами — только слова… Да, теперь знаю… Что с вашими близкими сейчас? Трудно сказать… Меня отстранили… И что планируется дальше — тоже не знаю. Уверен лишь в одном — информацию о проекте «Суперсолдат» сохранить в тайне не удалось. Да, теперь Коренева ищут не только наши. Кто? Австрийцы, швейцарцы, итальянцы… Чего хочу?
Пожалуй, ответить за гибель ваших близких. Жизнью. Это — всецело моя вина. Те, кого я охраняю — ни причем. Да, сделка не очень равноценна — одна жизнь за две, но… у меня больше нет. Передайте, пожалуйста, Олегу, что я в любой момент готов… ко всему… И… мои глубочайшие извинения… Там, на столе — мой адрес и телефон. Я жду его приговора… Это не ловушка, слово чести… Простите и вы…
Прощайте…
…В отличие от Шарля, офицер, сопровождавший Кирилловых к месту их нового проживания, особого пиетета по отношению к Кореневу не испытывал. Наоборот, судя по его словам, он никак не мог дождаться того момента, когда «этот чертовый русский ублюдок» окажется в его руках — по его мнению, будь в Ишгле он, этого «ненормального мясника» давно бы превратили в кровавый фарш, а уже потом разобрали бы на атомы.
— Ума не приложу, как можно было умудриться отпустить такую толпу! — возмущался он, с превосходством в глазах поглядывая на сидящего напротив Кириллова. — Там же была куча баб!
Однако поддерживать разговор у Михаила Вениаминовича не было никакого желания, и часа через полтора театр одного актера прекратил свое существование: видимо выполнив все инструкции по попытке разговорить заложника, офицер решил немного помолчать. Зато завелась Лариса: доперев, что причиной их «ареста» стали не темные делишки мужа, а желание жандармерии Франции пообщаться с его «друзьями», она устроила такую истерику, что Кириллову захотелось ее задушить. Закрыв глаза, он пытался вспомнить хоть одну положительную черту своей супруги, кроме симпатичного лица и великолепной фигуры, и с ужасом понимал, что их уже нет!
Доброта, скромность, умение внимательно слушать и восторгаться умом собеседника пропали в неизвестном направлении буквально через полгода после свадьбы. Зато на смену им пришли жадность, меркантильность, раздражительность, снобизм и еще десятка полтора не особенно красящих женщину качеств.
— Зато она мне верна! — попробовав мысленно защитить жену, Кириллов понял, что выдает желаемое за действительное. Ведь если бы не преданная лично ему охрана, сопровождающая Ларису практически постоянно, и не жизнь в стране, выучить язык которой она так и не удосужилась, неизвестно, чем бы заканчивались их постоянные ссоры и ее поездки по магазинам.
— Но ведь не было же? — снова подумал он, и, вздохнув, согласился: — Не было. Но, даже пойди она налево, что бы это принципиально изменило? Что, она стала бы ко мне нежнее? Или перестала бы устраивать мне сцены? Или чаще вспоминала бы про супружеский долг? Что держит ее рядом — я знаю. Мои деньги. А вот что от нее надо мне? Иллюзия наличия семьи? Женщину в доме и постели? Что именно? — …а ты стоял и смотрел!!! Мои бедные руки! У меня вывихнулись плечи!!! Эти железки стерли все запястья!!! Посмотри, там, наверное, уже началась гангрена!
Мне больно!!! Что молчишь, скотина?!
— Да вот думаю, зачем ты мне нужна? — неожиданно для себя выдал Михаил Вениаминович.
— Как это? — покрылась пятнами Лариса. — Я…
— Что «ты»? — перебил ее Кириллов. — Что ты можешь и делаешь такого, что не в силах сделать любая другая?
— Я… это… твоя жена вроде… — начала, было, супруга, но ничего связного в ее голову не приходило.
— Вот именно, что вроде… Решено — после всего этого я подаю на развод. И закрой, пожалуйста, рот — я хочу поспать…
— Мама будет в шоке… — у Ларисы неприятно задергался подбородок, и Кириллов понял, что продолжения истерики не избежать. — Она всегда говорила, что ты — неблагодарная скотина…
— Спорить с ней я не буду. Хочу сказать одно — у тебя скоро будет отличная возможность пообщаться с ней лично: насколько я понимаю, твоя мамулечка сейчас пользуется гостеприимством вот этих хамоватых господ. Так что можешь мысленно подготовиться к встрече…
— Откуда вы это знаете? — подскочив на месте, вмешался в разговор офицер.
— А вам не все равно? — усмехнулся Михаил Вениаминович. — Разве это не так?
— И все-таки… — в его голосе послышалась угроза.
— Знаете, я, пожалуй, промолчу… На сегодня я полностью исчерпал все желание говорить. И не надо так на меня смотреть — в жизни я видел вещи и пострашнее ваших нахмуренных бровей… Если вам скучно — развлекайте мою супругу. А я все-таки посплю…