Источник пустого мира

Глава 1. Самое обычное гадание

Таинственный голос просочился то ли из стены, то ли прямо из потолка, а скорее уж — из-за ширмы во второй части комнаты. Точно, секретарь говорила, что «она идет на личный контакт только в крайних случаях». Голос помирал:

Завихрения энергетических потоков вашей ауры показывают тоску и усталость. Ваше будущее темно, вы тяготитесь своими отношениями с окружающими, вы пришли задать мне вопрос, на который могут дать ответы мои медиумы…

Как раз в этот момент мне надоела вонь коричных палочек в полутемной и душной комнате, и я надумалась оглушительно чихнуть. Из-за ширмы меня мягко попросили «не нарушать вибрации силы в этой комнате».

Я дала голосу еще немного порассуждать о моих якобы проблемах, а дальше развалилась на стуле и очень громко попросила пространство:

— Литка, заканчивай дурью маяться. Выходи, дело есть.

Голос поперхнулся и замер. Потом из-за ширмы поинтересовались:

— Олька, ты?

И на тусклый свет появилась сама зрящая: лет на пять постарше меня, цыганского вида, с деловыми цепкими глазами, в джинсах и красном пуловере.

— Своих не узнаёшь? А говорила — у меня какая-то там усталость в ауре.

— Стану я ауру каждого клиента смотреть! — зрящая смачно чмокнула меня в щеку и уселась напротив. — Так, заготовочка… секретарша сообщает: вид усталый — я потом озвучиваю. Чего ж тратиться!

Тратиться и вообще работать Иполлита недолюбливала всегда, несмотря на достаточно сильный дар прорицателя. Поэтому и ушла из Канцелярии Стихий, не закончив обучение. На вольные хлеба — но врожденного таланта хватало, чтобы как следует зарабатывать на жизнь.

— Смотрю, обустроилась, — я кивнула на дверь в приемную. — Не злоупотребляешь?

— Проверяют раз в неделю, — неохотно буркнула Лита. — Попеременно, из вашего Отдела, потом из нашего. Разве что нейтралы не заходят. Но точно шныряют где-то поблизости. А ты, кстати, не…

— Нет, ты что, — доводилось и мне побывать в роли контролера за теми, кто ушел на заработки, но сейчас дел и без этого хватает. Иполлита, сама не зная, с самого начала сказала правду: усталость. Тоска и усталость…

— Ты обучение-то закончила?

— Как раз в этом году. Сейчас готовлюсь к защите на подмастерье. Попутно уже в штате — целителем.

Энтузиазма в голосе не получилось. Получилось произнести это так, будто я попутно жевала меловую тряпку, и Ипполита среагировала тут же:

— Дай-ка руку.

И зацокала языком, как только сняла контактным способом мое общее состояние.

— Да ты что ж с собой делаешь, скажи на милость?!

А то и делаю. Подготовка с утра до обеда, после обеда и до вечера — целительство, и как посмотришь — сколько больных у нас в Отделах, просто залюбуешься! И все почему-то ко мне, а ведь целение отнимает изрядно сил, так что иногда после рабочего дня не хватает на тренировки, а тренировки идут по двум линиям — на защиту и на целение. Да еще прочитать кучу всяких медицинских атласов, чтобы уточнить процессы работы с разными видами тканей…

Словом, утром я не замораживаю свой будильник только по одной причине: на удар заморозки сил с утра нет.

— Ты что, даже отпуск себе нормальный не выбила? После третьего-то раза?

Я попыталась изобразить на лице стыдливое «нет, ну, понимаешь…». Удивляться тому, что Ипполита знает о моем тройном призыве в Равновесную Дружину, не приходилось: об этом были наслышаны уже все стихийники в мире, кто имел контакт с Канцелярией. Ну, кроме особенных отшельников. Да ещё, мой случай вошел в учебники, так что я теперь сверхпопулярна. Образец для изучения, обучения, возможно — написания диссертаций, всякое такое.

А правда в том, что после третьего возвращения через Арку я по некоторым причинам личного свойства почувствовала себя настолько гнусно, что тут же зарылась в работу, не представляя себе, к каким последствиям это может привести.

Последствия были такими, что я теперь наблюдала Ипполиту в весьма странном антураже. Та колыхалась и расплывалась передо мной, а очертания ее комнаты сюрреалистически менялись с каждой секундой. Ничего. В последнее время так со мной постоянно.

— Све-етлая… — протянула Ипполита, отдергивая свою руку. Прозвучало как «клиника». — Ну, ладно, что там с тобой, делись. Стресс? Порч… в смысле, закляли чем-нибудь? Кошмары по ночам?

Я уставилась в столешницу, где маячил непременный для подобных заведений хрустальный шар.

Сегодня ночью мне приснилась Арка. Так до боли реалистично, что защемило в груди, когда я во сне ощутила тепло на лице, увидела Знак на потолке. И продолжает вот щемить весь день, через сонную муть пылает перед глазами. Наверное, без этого сна я бы не решилась сюда прийти…

Но дело даже не в сновидениях.

— Мне нужно узнать об одном человеке.

У Ипполиты округлились глаза, и в глазах был шок.

— Личное, а?

Каюсь, в ответ я состроила настолько страдальческую физиономию, что зрящая позабыла и о темной своей сущности. Тут же вызвала секретаршу, сказала, что пока никого не принимает, потом уселась опять, уже с напряженным вниманием на лице, и поинтересовалась, стараясь, чтобы из глаз не так рвался хищный блеск:

— И что ты хочешь узнать о нем… а-а-а! Любит-не любит? Женится-не женится?

— Первое, — сказала я, улыбаясь вяло. Ответ на второй вопрос я знала превосходно.

Иполлита подхватилась на ноги и щелкнула короткими пальцами с накладными черными ногтями. Один из ногтей рывка не выдержал и вернулся по воздуху обратно на столик.

— Черт! Ну, ладно, есть у меня тут штучка в самый раз под твой вопрос, только надо бы хоть фото твоего любезного… или вещь какую-нибудь.

— Листок из блокнота подойдет?

Зрящая была уже за ширмой, звякала какими-то банками и чем-то шуршала.

— Листок? — переспросила немного погодя, — сейчас глянем, готовь свой листок… Гых.

И появилась, распространяя флюиды торжества и держа в зубах — какую-то невнятную таблицу, а в руках — хрустальную салатницу, до половины наполненную довольно мерзкой с виду серой вязкой бурдой.

«Похоже на рыбный салат по рецепту моей мамы», — в панике прикинула я и выпалила, забыв даже про усталость:

— Я это есть не буду!

Лита, убитая таким кощунством, чуть не расплескала салатницу, но справилась и водрузила ее на столик по соседству с шаром.

— Кто ж те дасть?! — возопила она, вырывая из зубов таблицу и приобретая непонятный то ли белорусский, то ли украинский акцент. — Это ж тебе последняя новинка в нашем деле — самый найпервейший эликсир для таких случаев, мне контрабандой из Европы привезли…

— Алхимией балуешься? — я недоверчиво сощурила глаза на вязкую массу. Ипполита захлебнулась от обиды и заговорила уже нормально, но как-то очень обрывочно:

— Между прочим, тут доработок столько… и вообще, оно еще ни разу не ошибалось… стопроцентный результат… какое балуешься…

Я пожала плечами, показывая, что не собираюсь спорить. Я и не собиралась. Во-первых, уже очень давно мне помогли сделать вывод, что эликсиры алхимиков могут если не всё, то почти что всё. А во-вторых — я просто дико устала.

Еще надутая Ипполита протянула руку, и я отдала ей вырванный из блокнота исписанный листок, который нашла, когда разбирала рюкзак после возвращения из Арки в третий раз. Как листок могло занести туда — я так и не поняла, хотя раз триста перечитала написанные прыгающим почерком строки:

Коль шестерых ужасен вид —

Неверье выход породит.

— Поэт, что ли, — мельком отметила Ипполита, бросая листок в салатницу и размешивая все деревянной столовой ложкой. Ложку она выдернула из кармана джинсов, и теперь приобрела вид мирной домашней хозяйки. — Ну, не говори, если не хочешь. Имени тоже можешь не говорить, а рассказать кое-что придется… о, работает!

Довольно сомнительное утверждение. Эликсир всего лишь стал темно-серым из просто серого.

Но упорно оставался все таким же мерзким.

— Надо бы его разогреть, — под нос себе заметила Лита и нагнулась вперед с видом профессионалки: — Значит, сначала задавать вопросы буду я. Ты отвечаешь, эликсир тоже будет отвечать — давать цветовые реакции. Когда эликсир начнет менять цвета, не дожидаясь твоих ответов — спрашивать будешь сама. Поняла?

Что за вопрос, нет, разумеется. Не знаю, поняла бы я этот процесс, будучи даже в нормальном состоянии, то есть если бы мои в моих мечтах не плавала по кругу аппетитная подушка. Но на всякий случай я кивнула и только уточнила:

— А какие вопросы ты будешь задавать?

— Да про любезного твоего, — ухмыльнулась зрящая, демонстрируя беленькие остренькие зубки и нехорошую свою натуру. — Ну, так… он красив?

Я замялась. Наверное, положение требовало честного ответа, а не рассуждений на тему: «Если мы любим человека — он будет для нас красивым в любом случае». Я вообразила себе худое лицо с странно изогнутыми губами, черные, вечно тревожные глаза (почему-то левый даже в моем воображении дергался в тике), составила общее впечатление и медленно, виноватым тоном выдавила:

— Я думаю… не совсем.

Эликсир поменял свой цвет на грязно-зеленый. Зрящая заглянула в таблицу, вскинула брови и кивнула:

— М-да, тут ты права… ну-с… богат?

Опять заминка. Чем измерить богатство — в «Мерседесах», или в том, что человеку попросту деньги не нужны? Хотя, если вопрос подразумевает наличие банковских счетов и пачек долларов…

— Не думаю.

Эликсир, который стал было опять серым, вернулся к болотному оттенку.

— Ыгы, — глубокомысленно изрекла Лита, которая постепенно становилась озадаченной. По-видимому, она срочно вспоминала все возможные достоинства любой среднестатистической мужской особи. — Квартиру в городе имеет?

Хибару, которая как только не развалится. В глуши Смоленских лесов.

— Нет.

Эликсир почему-то стал травянисто-зеленым. Ипполита сверилась с таблицей и напряглась.

— Э-э, хорошую работу?

Я стала почти такой же озадаченной, как она. Хорошую, спрашивается, для кого?!

— Интересную, — наконец решилась я, но произнесла это таким деревянным голосом, что зелье решило пойти вразрез с моим мнением. Ехидно выдало привычный болотный цвет.

— Он стихийник?

Ну, и когда оно там начнет отвечать раньше меня? Я бы с радостью уступила этот вопрос, ибо ответить на него не смог бы даже тот, о ком мы тут разговариваем.

— Н-не совсем.

Оранжевое. Понятия не имею, что это значит, а по лицу Литы — не разберешь, но, наверное, это согласие, поскольку она с очень-очень удивленным видом задает уточняющий вопрос:

— Он светлый?

И тут мы с эликсиром среагировали одновременно: я выпалила свое «нет» категорически, а зелье даже булькнуло два раза, и настойчиво засемафорило палитрой зеленого. Брови зрящей, которые и так уже начали процесс подъема, поползли вверх еще активнее.

— Никогда не видела, чтобы оно так себя вело, — прошептала она. — Ну, у него хотя бы нормальный харак…

Тут эликсир сработал, не дожидаясь не то, что моего ответа — а окончания вопроса. Вязкая жидкость пошла ядовито-зелеными пузырями и вскипела. Сравнялась с краями салатницы и потекла на стол едкой пеной, прожигая столешницу. Я замахала на салатницу руками, не зная, что делать (в затуманенной голове крутилась только фраза «горшочек, не вари!»), Ипполита вскочила на ноги, завопила, но не «на помощь» или что-то подобное, а буквально следующее:

— И за что, скажи, ты его любишь?!

Я высоко подняла брови и задумчиво почесала нос. Подсказки не было ни в хрустальном шаре, ни в эликсире, при взгляде на который почему-то утихло щемящее ощущение в груди, ни на ширме… Да что там — я не была уверена, но, скорее всего, подсказки не было даже во мне самой.

— Может быть заклятие или зелье… — начала осторожно Лита, но я только головой покачала.

— Ни один приворот так не действует. И… он бы не стал.

— Ты-то почем знаешь?

Я пожала плечами. Зачем? Ипполита смотрела на меня так, будто я решила податься в некроманты, а то и в некрофилы, чего доброго, да еще приглашала ее на оргию на местное кладбище. Потом вздохнула пару раз, успокоилась, присела опять и предложила:

— Спрашивай теперь ты. Видишь, разогрелось оно, ага…

И красноречиво скосила цыганские глаза на прожженную столешницу. Я посмотрела на эликсир, который опять стал темно-серым, и выдохнула вопрос, который истязал меня два последних месяца:

— Я его увижу еще? Мы с ним когда-нибудь еще встретимся?

Эликсир булькнул, но цвет почему-то менять не стал. Ипполита поискала в таблице и скосилась на меня опасливо.

— Что такое?

— Не отвечает, — сообщила мне очевидное Лита, — в общем, ты не пугайся, но это значит, что есть два варианта ответа. Тут вот, в примечании написано, что по вопросам времени оно работает от двенадцати часов до бесконечности…

— То есть…

— Ну, то есть или ты увидишь своего любезного раньше, чем через двенадцать часов, или… ну…

— Никогда.

Обидно, что не было даже комка в горле. Как будто я знала это с последнего нашего разговора под дождем, с расставания у здания Канцелярии. Мне придется жить дальше.

Это ничего. Я за эти два месяца столько всего передумала, я точно знала, что подумать, если мне дадут именно такой ответ. Никогда — это не смертельно, это обозначает, что я рано или поздно забуду, выйду замуж за другого — в смысле, любимого, ко мне сейчас чуть ли не все Отделы в женихи ломятся, вчера вот Андрий на свидание приглашал, может, я его полюблю, а потом и…

И следующий вопрос я задала уже на автомате, продолжая вслух собственные мысли:

— У меня в жизни будет еще кто-нибудь? Кто-то другой?

Оно опять вскипело ядовито-зеленым. Иполлита глянула в таблицу одним глазком, просто машинально, тут же стала бледной и смотрела на меня сочувственно, как будто мне только что поставили диагноз смертельной болезни.

К тому же мучительной. Ну, я себя и чувствовала примерно так же, и поэтому следующий вопрос она задала уже за меня — почему-то очень агрессивным тоном:

— А у него?

Такое ощущение, что эликсир просто заклинило на этом ядовито-зеленом оттенке.

— То есть, это он ее так любит?

В ответ эликсир нагло свернулся, приобрел прежний серый цвет и улегся в салатнице отдыхать.

— Они будут вместе?

Никакого, даже самого маленького булька. Лита удивленно заглянула в салатницу.

— Что это с ним…

Потом с гораздо большим удивлением она посмотрела на мою улыбку.

— Он больше не будет отвечать, — пояснила я.

— Почему?

— Да так… характер у него отвратный.

Как у того, кто его создал когда-то.

И кто это наврал Лите про контрабанду из Европы?

Впервые за почти два месяца я возвращалась домой с улыбкой. Январь, которому положено было как раз показывать крещенские морозы, а он решил поиграть в март, перестал раздражать. Запоздавшие елки в витринах показались почти милыми. Прохожие, уныло хлюпавшие по смеси грязи и снега, перестали сливаться в единую серую массу, откуда-то взялись лица.

Он сам придумал этот эликсир? Или это был чужой рецепт? Нет, непохоже, Веслав работал с тем, что называл хомоалхимией, а всевозможные индикаторы — его конек. Вспомнилось вдруг, как однажды он предложил мне попробовать индикатор на совместимость: капнул в ёмкость свою кровь и мою и дождался кроваво-красной реакции. И солгал, когда я попросила сказать, что она обозначает. И мне многие пытались объяснить красный цвет в алхимии, но я до сих пор не поняла, почему так вытянулось его лицо в тот день, что обозначала эта реакция для него.

Может, он увидел это? Что мы никогда не встретимся? Ну что же, сегодня я получила этому и подтверждение, и прощальный привет из его собственных рук, и…

— Вересьева! Как тебя-то сюда занесло?!

— Ой, мамочки, — отозвалась я, останавливаясь и оглядываясь: — А где я?!

Совершенно невнятная окраина, на которой я никогда не бывала. Посреди улицы, на которой нет никакого движения — я с открытым ртом. Рядом — двое, судя по голосам — знакомые стихийники. Нейтралы.

— Национальное достояние! — фыркнул один. — Вызвоните Степу, пусть подбросит трижды дружинницу. Светлые перед защитой все совсем спятили, не говоря уже о делах душевных.

Ментальники. И на блок у меня нет сил. Ну, хоть объяснять не надо, что творится.

— А вы-то здесь зачем?

Один, кажется, печально знакомый мне Олеандр, молча ткнул пальцем в небо. Атмосферные чары. Ну, конечно. Каждая аномалия погоды заставляет весь «Сектор Паранойи» в панике искать в Питере и окрестностях сильного мага воды или воздуха. Враждебно настроенного.

Некоторые даже предполагают, что, судя по питерской погоде — в окрестностях орудует какой-то злонамеренный древний орден.

Залезая в подъехавшую машину и пытаясь не удивляться такой щедрости, я уловила голос второго:

— До сих пор видеть Арку в снах — это звездная болезнь?

— Это стресс, — буркнул Олеандр, которому выпала сомнительная честь просвечивать меня ментально после третьего возвращения. Ментальник обзавелся головной болью и образом Чумы Миров, который я ему все время старалась подсунуть. Кажется, теперь он побаивается пиявок.

Ладно, спасибо хоть, смотрели мои мысли поверху. Если бы они наткнулись на сенсацию, вроде любви к Повелителю Тени…

Шофер растолкал меня у подъезда, уверяя, что по ступеням его минивэн точно не полезет. Потом еще — нейтрал! — пытался уговорить меня на внеочередной сеанс целения радикулита. Как плату за провоз.

— С удовольствием, — заплетающимся языком согласилась я. — Но если у вас после моего сеанса появятся грыжа, саркома и геморрой…

Обиженный нейтрал посмотрел на мое помятое лицо и уехал, не попрощавшись и буркнув что-то вроде «Защита!».

У себя я стащила только пальто и сапоги — и сладко обнялась с подушкой на пару часов. Жаль, что только на пару: так-то я намеревалась проспать часов как минимум десять, но меня все-таки разбудили. Не пушки, не крики и не рычание чудовищных тварей, которые пришли истребить город — все это гарантированно не заставило бы меня открыть глаза.

Что-то заскреблось в мою дверь. Звук был такой, будто в замочной скважине ковыряли чем-то длинным и острым.

Я отлипла ухом от подушки, поклявшись дополнить интерьер нашего подъезда шикарными ледяными статуями тех, кто решил поживиться моими вещами среди ночи.

Как-то раз, давно, ко мне уже залезли воры, по несчастной (для них) случайности. Спутали подъезды и очень удивились, когда хозяйка оказалась не в отъезде.

Что хозяйкой квартиры окажется раздраженный первой сессией стихийник воды — они тоже не ожидали. Я тогда была зеленой студенткой, призывающей стихию вербально, да и перенервничала, так что незваных гостей буквально смыло из квартиры, а ментальники из отдела нейтралов долго зачищали память свидетелям.

А сейчас я вроде как профессионал, который вскоре готовится получить «корочки» подмастерья. И ничего, что со сна и от усталости у меня двоится в глазах. Уж как-нибудь разберусь, в какую дверь бить заморозкой.

Осторожно, на цыпочках я подкралась к собственной двери, в которую уже больше ничего не скреблось. Вот так, занять «позу холода», все будет сделано тихо. Несчастных воров закует в лед не насмерть, но вполне прилично, чтобы я успела вызвать кого-нибудь из дежурных ментальников-нейтралов.

Итак, стоя в собственном коридоре, я протерла глаза в последний раз, сфокусировала их на своей входной двери, подняла руки, становясь в привычную позу…

И остолбенела.

Из-за двери слышались голоса.

Голоса, которых сейчас никак не могло быть в Питере.

— Послушай, так же нельзя, мы же ее побеспокоим…

— А ты знаешь, что может сделать побеспокоенная женщина? Нет, вот ты знаешь? Посмотри на мое левое ухо, оно больше правого…

— Да заткнись ты! — это прошипела девушка, и сразу вслед за шипением раздался лязг железа. — Будем стучать?

— Еще как. Башкой нашего придурка, он и так полдома перебудил, да не толпитесь вы!

Ну, вот этот голос мне уже точно приснился. Стресс, нервная работа, да еще этот сеанс… Я на всякий случай ущипнула себя за руку.

Наверное, это очень-очень реалистичный сон.

— Ну… всё, — раздраженно выдали тем временем в коридоре, — сейчас… я… постучу.

И моя тяжеленная дверь распахнулась внутрь, как будто в нее ударили тараном. Кажется, даже искры высекла о вешалку для пальто. А из темного коридора до меня донеслось выразительное шипение:

— Заболела или по жизни такая? Не видела Знака?

В дверном проеме стоял тот, на кого я вчера гадала с Ипполитой.