Искривление

8

СОВЕТ СЕМИ приготовился ускорить рассмотрение этого вопроса. Но прежде чем позволить им втянуть себя во что-либо, Дэвид подождал, пока пятьсот тысяч фунтов золотом будут переведены на его имя. Через десять дней после телефонного звонка в Париж ему сообщили из банка, что сумма поступила.

Он немедленно порвал с кинокомпанией, не обращая внимания на то, что они потратили в общей сложности сто двадцать пять тысяч фунтов на очередную картину, которая была закончена только наполовину. Они ничего не могли сделать, чтобы удержать его. В своих условиях он оговорил, что не будет никакого контракта, и его связь с компанией может быть прекращена по его усмотрению. Он оставил их с открытыми от изумления ртами и в ту же ночь помчался самолетом в Париж.

Там все были готовы и ждали его.

– Сначала вы совершите кругосветное путешествие на специальном реактивном самолете, который только что изготовили для нас. В нем можно пересечь Атлантику за три часа. Вы будете выступать перед каждым из множества подразделений организации. В каждом городе, который вы соберетесь посетить, мероприятие будет широко освещаться. Вероятно, залы будут ломиться от желающих. Но организация позаботится о проведении заседаний в самых больших помещениях.

– Но как быть с речами? – спросил Дэвид. – Я могу говорить только на английском, французском, немецком, испанском и итальянском.

– Остальные будут переведены для вас. Вы сможете прочитать их для аудитории.

Затем последовали волнующие, беспокойные дни постоянных переездов из одной страны в другую. Дэвид выступал – говоря просто, но с пламенным чувством – перед аудиторией в каждой стране мира. Через два месяца он обогнул свет, иногда выступал по три-четыре раза за ночь, и сразу же после окончания речи его забирал реактивный самолет, чтобы доставить к следующему пункту. В каждом городе он оставлял назначенного предводителя, чтобы тот отвечал за любые его распоряжения.

Достойна памяти его речь в Париже – первая, которую он произнес, прежде чем отправиться покорять остальной мир. Хотя он знал, что каждый человек в зале видел его фотографии множество раз и знал все подробности его личной жизни, которые его пресс-агент счел нужным обнародовать, он представился с подобающей скромностью. В течение нескольких минут он говорил о тревожном состоянии, в котором находится мир: угроза войны… промышленный спад… финансовый крах…

Он легко завоевал внимание аудитории. Его слушатели представляли собой самую невероятную смесь: художники, ремесленники, крестьяне, рабочие, буржуа, владельцы большого бизнеса. И все они легко поддавались влиянию – отчасти из-за неопровержимой логики его речи, отчасти из собственных страхов, но главным образом из-за его огромного личного и физического обаяния.

Затем, подобно раскату грома, сдерживаемому только сверхчеловеческой волей, он обрушил на публику свой план спасения мира. Он говорил, и лица людей озарялись светом, как озарялись лица очевидцев, когда великие пророки провозглашали свои огненные слова и победители вели восторженных людей к их счастливой смерти.

Он закончил.

Люди стояли на своих стульях и кричали о преданности безумной идее: богачи и их оборванные работники, художники и презираемые ими обыватели. Они стояли и кричали, пока не ворвались жандармы и не попытались разогнать собрание и арестовать революционера.

Но мирные люди, жаждущие умереть за своего нового вождя, ломали стулья о головы полицейских, вырывали из их рук дубинки и жестоко избивали жандармов. Пытаться разогнать собрание и арестовать публику было верхом глупости. Полиция отказалась от этой попытки. Подобно блаженным мученикам, толпа скандировала о неповиновении и своей готовности к смерти.

Куда бы он ни направился, эффект был один и тот же. Через два месяца, когда он наконец вернулся в Главный Штаб в Париже, чтобы вновь встретиться с Советом Семи, мир был готов к войне.

Единственное, что мешало открытой борьбе, это незамысловатый вопрос – они не знали с кем бороться. Нации представляли собой пороховую бочку. Группировки Партии угрожали свержением правительств, и так как в них участвовали наиболее видные люди, то ничего нельзя было сделать, чтобы остановить рост революционного движения. Беспомощно, люди ждали катастрофы. Наступило короткое затишье перед бурей.