Искривление

Золото

СОЛОМОН НЕСС громко хлопнул дверью. Двое мужчин, сидящих за столом в задней комнате ломбарда, вздрогнули. Злорадно усмехаясь, Несс бросил на грубый стол из сосновых досок замшевый мешочек.

– Опять! – торжествующе объявил Несс. – Две унции и шесть пеннивейтов[2]. Уже две недели каждый день он приносит одно и то же количество.

Каин хрипло откашлялся.

– Именно за этим ты позвал нас?

– Разумеется.

Несс придвинул стул.

– Этого парня зовут Ллойд Уолш. Приблизительно тридцать лет, довольно высокий, можно сказать, мускулистый. Правда, внешне ничего особенного, больше похож на студента или на продавца…

– Хватит описаний! – рявкнул Хардинг.

Несс перевел взгляд с одного на другого. Испытывая жадное нетерпение, но видя перед собой решительные, жесткие лица, он покорно замолчал, не желая вызвать их гнев. У них были деньги. У Несса тоже имелись деньжата, но он грезил о совсем других масштабах, и эти двое могли осуществить его мечту.

– Так вот, он каждый день приносит мне слиток золота в две унции и шесть пеннивейтов. Я плачу ему шестьдесят долларов. После чего он уходит, не говоря ни слова.

Каин плотно сжал губы. Он посмотрел на Хардинга, затем на замшевый мешочек.

– И что, хорошее золото? – процедил он.

– А вы как думаете? – Несс был оскорблен.

Неловкими пальцами он развязал узел и перевернул мешочек. Блестящий, прекрасный кубик желтого металла упал на стол. Несс вытащил связку тонких пластинок из черного сланца, нанизанных на кольцо, словно отмычки, и потер тремя из них. На поверхностях разной зернистости появились желтые отчетливые следы.

– Тест на чистоту золота, если не знаете, – сказал Несс. – Чем более чистый металл, тем более четкий след он оставляет. Золото в двадцать четыре карата мажет как сливочное масло. Это – двадцать четыре карата[3].

Он взял последнюю сланцевую пластинку и слегка потер.

– Смотрите, – сказал он, показывая оставшийся след.

Получилась жирная полоса. Хардинг и Каин нервно заерзали на стульях, губы обоих сжались еще плотнее.

Яркая полоска будто обжигала их. Все трое испытывали неудержимую страсть к деньгам в любом виде, но больше всего – к золоту. Золото было больше, чем просто деньгами – оно обладало властью, его роскошный блеск притягивал к себе. Золото казалось сконцентрированным воплощением красоты, какую человек только мог держать в руках и ласкать своим прикосновением.

– Оно абсолютно чистое, – с придыханием, более подходящим для какой-нибудь молитвы, прошептал Несс. – Никаких примесей.

С еще большим почтением они теперь ласкали слиток глазами.

– И где он его берет? – спросил Каин.

Широко разведя над столом свои пухлые ладони, Несс прибавил к этому жесту движение плечами, выражая свою полную неосведомленность.

– Ну, хотя бы, где он мог взять его? – нетерпеливо потребовал Хардинг.

Несс, выудив сигарету и спички из своего мятого залоснившегося жакета из черной шерсти альпака, насмешливо прищурился, глядя на обоих, словно на два мешка с деньгами.

– Я наблюдал за ним три дня, – выдержав паузу, сказал он. – Он снимает третий этаж фабрики на 4-й Авеню, неподалеку от 23-й Стрит. Там он и живет. Под чердаком все забито машинами, чуть не целая электростанция. Мы проверяли его почту. Никаких пакетов, посылок, даже конвертов. Если уж он выходит из дома, то сразу идет в техническую библиотеку. Никаких друзей в городе. Едва ли он куда-то выбирается, разве только в свою библиотеку или ко мне, чтобы принести свои две унции и шесть пеннивейтов золота.

Каин забарабанил пальцами по столу.

– Но где он берет его? – не унимался он.

– Это я знаю не лучше вашего, – Несс неопределенно махнул рукой.

Хардинг несколько озадаченно посмотрел на слиток чистого золота. Он поднял брови и пожал плечами.

– Я не ученый, и не математик, – сказал Каин. – Но я могу сложить два и два, и вижу только один вариант.

Предвкушая получить ответ, оба уставились на него с надеждой.

– Он делает его! – заявил Каин.

Несс и Хардинг разочарованно фыркнули. Разозлившись, Каин вскочил и грохнул по столу своей толстой белой рукой.

– Смейтесь, вы, идиоты! – крикнул он. – Я говорю вам, он делает его!

Страстная настойчивость Каина заставила Несса прекратить смех.

– Почему ты так уверен?

– А разве это не понятно? Он приходит сюда с двумя унциями настоящего, чистого золота, в то время как не получает никаких посылок. У него целый этаж здания забит аппаратурой. Он знает химию, физику и все такое прочее. Что может помешать тому, чтобы он делал золото?

Ошеломленные логикой Каина, его собеседники не произнесли ни слова. Хардинг склонил свою огромную лысую голову и глубокомысленно изучал небольшой брусок совершенно чистого золота. Его мучительно сжатые губы приняли багровый оттенок.

– Ладно, допустим, – осторожно сказал он Нессу. – Мы легко сможем узнать это.

БЕТОННЫЕ ПОЛЫ слишком тверды. «Банальность, – думал Ллойд Уолш, – и совершенно излишняя…» Однако бетон и в самом деле был весьма недружелюбен к его ногам, в этом он вынужден согласиться с собой, учитывая, что ему приходилось бегать от одной машины к другой.

Он буквально заставлял себя двигаться между механизмами, зная, что слишком устал и едва ли выдержит нужный темп, чтобы добиться успеха. Но, хотя ноги его ныли от изнеможения, руки дрожали от нервного истощения, а глаза почти не видели от напряжения, он подгонял себя вперед и вперед.

Его легкие с хрипом перекачивали озон, растворенный в воздухе, его глаза слезились, ноздри был раздражены постоянным контактом с едким газом. Его колени подгибались, и он постоянно ударялся ими о машины, даже не замечая этого. Словно на автомате он подлил масло в канавки и желоба, открыл и замкнул контуры гидроприводов, отрегулировал шкалы манометров, продолжая наращивать мощность.

Давление и температура уже достигли невероятных величин.

Но он слишком устал… Слишком!..

Его нервы требовали отдыха, и все же он продолжал двигаться, пока в глазах не потемнело, но даже тогда он скользил зигзагами от машины к машине, подливая масло и открывая, закрывая контуры.

Два часа прошли – показались вечностью – прежде чем он разрешил себе стравить давление в камере и, напрягая зрение, уставиться во мрак, отыскивая взглядом кубик раскаленного добела металла. Почти нежно он взял пылающий брусок длинными щипцами и кинул в емкость с ледяной водой. Вода немедленно закипела, неистово бурля.

Лишившись последних сил, Уолш рухнул в кресло. Он не мог заставить себя даже пошевелиться, чтобы оценить результат героического труда. Ослепленный, одурманенный озоном, он сидел и не двигался, удовлетворенный тем, что хотя бы может дышать.

Он устало обхватил голову трясущимися руками.

«Это не может так продолжаться, – подумал он. – Я не в силах трудиться по пятнадцать часов в день, выполнять работу трех человек, только потому, что боюсь потерять все из-за своей глупой мнительности. Так не может продолжаться. Я больше не могу. Я убиваю себя! Если бы я только мог довериться кому-нибудь…»

Он уснул в жестком кресле с твердой спинкой, а утром обнаружил себя лежащим на холодном полу, в неудобной позе, испытывая боль в каждом суставе.

Весь день он провел сидя: не ел, не двигался, не думал – только сидел, словно оцепенев.

Было около шести вечера, как ему показалось, когда он заставил себя сойти с кресла и исследовать куб холодного металла. Но в ведре он не обнаружил ничего, кроме комочков из тусклого металла, лежащих на дне и хорошо видных сквозь чистую воду.

Ллойд Уолш признал свое поражение. Достигнута некая предельная точка, как бы ни хотелось этого отрицать. Его оцепенелый мозг болезненно пульсировал.

Поражение – предел усталости – а ведь казалось, что он так близко!

Он снова упал в кресло и закрыл лицо уставшими руками. Возможно, он уснул или потерял сознание – последнее казалось вполне возможным, – а в следующий за пробуждением момент увидел застенчивого молодого человека, в неуверенности стоящего перед ним. Уолш встрепенулся и вскочил на ноги.

– Я… я звонил, – торопливо произнес незнакомец. – Мне никто не ответил, и я хотел постучать, а дверь оказалась открытой. И я вошел.

– Что вы здесь делаете? – резко спросил Уолш.

Незнакомец смущенно переминался с ноги на ногу.

– Я рассчитывал найти работу. Я слышал, что у вас здесь много механизмов, а я техник… электромеханик, – пробормотал он.

Глаза Уолша подозрительно сузились.

– С чего вы взяли, что у меня здесь механизмы?

– Я обходил здания, – начал объяснять молодой человек, придя в еще большее смущение. – Я искал работу, и люди внизу, сказали мне, что слышали, как у вас тут работают машины. Поэтому я и решил зайти, узнать, не пригожусь ли вам чем-нибудь.

Появление молодого механика казалось Уолшу чудесным, но подозрительность напомнила о себе.

– Как вас зовут и где вы работали прежде? – спросил он.

– Герберт Бентон. Я… ну, я имел место на неполный рабочий день в Нью-Джерси Пауэр Компани. Это была обычная работа… Э-э, я согласен, что это выглядит глупо, но мне хотелось бы делать нечто большее, заниматься какими-нибудь экспериментами и все такое. Поэтому я уволился и стал наводить справки о других местах, где была бы возможность использовать собственную голову, вместо того, чтобы бездумно выполнять чужие приказы.

– И какой работой вы хотели бы заняться?

Бентон сосредоточенно наклонился вперед.

– Я всегда хотел сделать топливный аккумулятор, но даже не мечтал когда-нибудь подступить к этому из-за нехватки времени. Или улучшить механическую передачу, чтобы переносить большие грузы с помощью тонких кабелей, или создать передатчик узконаправленного луча, который мог бы посылать большое количество энергии.

Уолш подскочил к Бентону и схватил его за руку.

– Вы… вы действительно хотели всем этим заниматься? – он был поражен величием той работы, которую этот юноша готов был взвалить на себя.

Бентон робко кивнул.

– Откуда у вас такой интерес к этим идеям? – не унимался Уолш. – Со школы? Вы хоть как-то пытались над ними работать?

ПОЛЬЩЕННЫЙ интересом Уолша, Бентон ничего не скрывал.

– Я ознакомился с большинством идей в школе, – признался он. – Именно в то время когда мы изучали электропроводность, у меня родились первые замыслы. Разумеется, вы знаете, что в силовом кабеле заряженные частицы сталкиваются с молекулами проводника и передают свой положительный заряд; когда молекулы меди сталкиваются с другими заряженными частицами, те отдают свои положительные заряды электрическим частицам.

Тогда, если бы я мог создать плотный луч – узконаправленный радио-луч – чтобы передавать энергию на далекие расстояния, я мог бы ионизировать воздух, в котором электрические заряды передавались бы от одной молекулы к другой точно так же, как это происходит в электрокабеле. Таким образом, отпала бы необходимость в дорогостоящих проводах.

Уолш сидел молча, переваривая идею.

– Но испарение электронов из ионизированного пучка воздуха приведет к значительной потере энергии, особенно при нагреве.

– Да, это правда в какой-то степени, но с другой стороны, высоковольтный кабель тоже греется из-за сопротивления меди и под нагрузкой, – возразил Бентон. Он, казалось, хорошо разбирался в предмете. – В этом случае провод не справляется с потоком отрицательно заряженных электронов и нагревается, чем больше нагрузка, тем больше поток, а повышение температуры еще более его увеличивает, как вы сказали. Таким образом, мощность, которую вы хотите передать, довольно ограничена, если вам, конечно, не захочется тянуть чрезвычайно толстые кабели по всему городу, а вы прекрасно знаете, что это очень дорого. Мой же направленный луч можно расширить или сузить, превратить его в тонкий или толстый пучок ионизированного воздуха, в зависимости от того, какая у вас нагрузка.

– Право! – взволнованно воскликнул Уолш. – И это фактически покончит с законом Ома. Поток электронов через ионизированный воздух практически не будет встречать сопротивления, таким образом, даже если отбросить потерю энергии от рассеивания электронов, мы получим нечто вроде высоковольтного кабеля, но при этом исключим потери из-за его сопротивления. А это может быть порядка двадцати пяти процентов от значения передаваемой энергии.

Бентон присел на край стула и с довольным смущением заерзал на нем. Он едва сдерживал себя.

– Моя мать не понимает моих идей, – поделился он, – но она прилагает все усилия, чтобы помочь мне, даже покупает детали для машин. Естественно, все это стоит намного дороже, чем она может себе позволить, да и я не в состоянии проделать такую огромную работу в одиночку. Но и это – больше, чем я могу делать, работая на электростанции, – поспешил добавить он.

– Да, я понимаю, – сочувственно ответил Уолш. – У меня были те же самые трудности, пока я не открыл, как сделать… – Он внезапно замолчал. – Вряд ли вы могли многого добиться с той зарплатой, которую получали?

Бентон покачал головой.

– Нам приходится экономить каждый пенс.

– Послушайте, – Уолш нетерпеливо подался вперед. – Я готов взять вас в помощники, но не обещаю платить много. Тем не менее, я вам дам оборудование и техническую помощь, в которой вы нуждаетесь. Вы можете поселиться здесь со мной, или продолжать жить дома с вашей матерью. Если выберете второй вариант, то домой вам придется возвращаться очень поздно, потому что мой рабочий день обычно составляет десять, а то и пятнадцать часов. Бывает и дольше.

– Я… конечно, я хотел бы остаться здесь, у вас.

– Хорошо! Я объясню вам, что нужно делать, как только вы будете готовы.

– Черт возьми, спасибо! Я… Я даже не знаю, как благодарить вас. – Бентон казался совсем растерянным. – Могу… Могу я позвонить своей матери и рассказать ей?

Уолш молча указал на свои крошечные апартаменты в самом конце лофта. Сгорая от счастья, Бентон устремился к телефону.

Уолш проводил его взглядом.

Он обернулся, чтобы рассмотреть огромное помещение, заставленное самодельными машинами. Теперь все было в порядке: ему не придется больше убивать себя работой.

Тем временем, Бентон осторожно притворив за собой дверь, посмотрел в узкую щель и убедился, что Уолш не двинулся с места. Торопливо он схватил трубку телефона и, дрожа от волнения, набрал номер.

– Алло, Нэсс? – заговорил он тихо и быстро, плотно прижимая к губам микрофон. – Послушайте… Вы дадите мне сказать?.. Я вошел в контакт с Уолшем… Нет, он ничего не подозревает… Вы замолчите, наконец? Дайте же договорить. Он допустил ошибку, когда рассказывал о себе. Он делает золото. О, в этом нет никаких сомнений. Он чуть не проболтался… Что мне делать? Узнать как можно больше и втереться в доверие, пока мы не сможем удостовериться? Хорошо.

БЕНТОН делал определенные успехи в течение следующей недели, и в своей работе, и в отношениях с Уолшем, который восхищался его рвением и готовностью взвалить на себя самые рутинные дела. Никакие важные предложения от него не поступали, но с другой стороны Уолш и не ждал, что тот сразу начнет во всем разбираться.

Поначалу Бентону разрешалось касаться только определенных машин и изучить почти весь процесс, кроме заключительного шага. Не то, чтобы Уолш не доверял ему – это была элементарная предосторожность, проявлявшаяся всегда, когда на кону стояло изобретение. С другой стороны он открылся настолько, что Бентон знал о процессе больше, чем кто-либо, за исключением самого Уолша. Однако требовалось время, прежде чем позволить своему ученику узнать секрет до конца. Он наблюдал за ничего не подозревающим пареньком с потаенной надеждой.

Когда наступала необходимость сбрасывать давление, он отсылал юношу с разными поручениями, или отправлял за чем-нибудь ненужным в ту комнату, к которой они жили; он был уверен, что эти предлоги были бы очевидны всем, кроме этого парня не от мира сего. Как только Бентон уходил из зала, Уолш выключал свет, оставляя только маленькую лампу возле камеры давления, где его скрывал от всего остального помещения массивный остов машины.

Теперь все было в порядке: кусок серого металла Уолша, помещенный в камеру за три часа до этого, всегда становился кубом чистейшего желтого золота. Более того, освободившись с появлением напарника от изнурительного труда, он получил возможность сократить время производства золота ради денег для расходов по меньшей мере до трех часов в день и посвящать все утро и большую часть дня его важному эксперименту.

Беспрекословность Бентона часто заставляла Уолша испытывать угрызения совести. Он обещал разрешить ему работать над его собственными экспериментами с передачей электроэнергии, но на деле оказалось, что слишком часто злоупотребляет его готовностью помогать. Что было еще хуже – он платил ему слишком мало, едва ли компенсируя тот по-настоящему огромный объем тяжелой работы, которую тот делал.

Он понимал, что не может платить Бентону больше, и что не может дать ему достаточно времени на эксперименты с передатчиком. Но что он мог сделать, чтобы хоть как-то отблагодарить его? – спрашивал себя Уолш. Был только один ответ – посвятить его в свой секрет. Рано или поздно это все равно придется сделать. В действительности он не мог найти ни одной реальной причины для своей мнительности и незаслуженной скрытности от паренька. А в ближайшее время ему предстояла работа, которую не выполнить без посторонней помощи. Так что выбора не оставалось.

– Бентон! – позвал он.

Механизмы затихли. Его помощник не замедлил подойти.

– Я решил открыть вам свой секрет, Бентон, – отдавшись порыву, произнес Уолш. – Я думаю, вы уже подозреваете, что я в состоянии сделать золото?

Бентон колебался. Он не знал, как отреагировать: притвориться удивленным или сказать правду?

– Я что-то подобное подозревал, – уклончиво ответил он.

Теперь настала очередь Уолша засомневаться. Но, как бы там ни было, слишком поздно отступать: тайна, или часть ее, уже открыта, и не оставалось ничего, кроме как рассказать и все остальное. В нервном возбуждении прислонившись к гладкой нагретой поверхности нагнетателя, в сердце которого скрывалась барокамера, он пробормотал, подбирая нужные слова:

– Золото – это не все…

Нет, не с того надо было начать.

– Мы работаем на человечество, а не ради выгоды…

Слишком самодовольно, и все это вокруг да около, вместо того, чтобы сразу перейти к сути.

– Послушайте, Бентон, – Уолш схватил его крепкое плечо, – я оказался в такой ситуации, когда не смогу больше работать один, и мне требуется помощь. Человек, который отлично понимает, что я делаю. Я сказал вам, что делаю золото, и это правда. Но еще важнее то, что мы делаем это золото только ради денег на расходы – чтобы осуществить по-настоящему важную работу. Оно нужно вовсе не для того, чтобы сделать нас богатыми. Это не удовлетворило бы меня, и я надеюсь, что и вас тоже. Вы еще не знаете, как это тяжко и трудно, лелеять мечты, которые вы тайно носите в себе долгие годы.

Уолш почувствовал легкое головокружение и, отпустив плечо Бентона, сел.

– Вы понимаете, что такое деньги? О, вы вероятно вспомнили известное экономическое определение – средство обмена. Это верно, но для чего? Когда-то любые продукты обмена производились сами собой, не требуя особого внимания от владельца. У вас были овцы, у меня были коровы. Мне надоела говядина и захотелось баранины, а вам как раз нужна была говядина, таким образом, мы менялись. Если мы хотели овощи, их нам мог дать кто-то другой, кому повезло вырастить их на своей земле. Мы имели каждый свое натуральное хозяйство и обменивались меж собой. Но потребности росли, появлялись новые предметы роскоши, такие как луки и стрелы, острые металлические ножи и так далее. Совершенно очевидно, что мы не могли таскать наши натуральные запасы от одного места к другому. Возникли различные обменные средства – пластинки железа, меди, ожерелья из раковин, бусы из красивых камней, золото и серебро.

Тысячи поколений мы покупали все, от продовольствия до обстановки для зданий, нами же построенных, и все это постепенно развивалось. Пока, наконец, не были изобретены машины. Потребности начали увеличиваться стремительно. Но я могу делать только что-то одно, а остальное должен приобретать у других, и все из нас находятся в таком положении. На каждую вещь необходимо потратить не меньше энергии, чем требуется для того, чтобы вырастить целое поле пшеницы. Множество энергии для того, чтобы сделать одежду, сделать то, это, осветить и согреть квартиру, в которой я живу, ну, а кому-то нужно согреть целый дом – но ведь еще приходится на кого-то работать.

Все представляет собой энергию, и эту энергию покупают за золото, за деньги. Если бы я мог произвести достаточно золота, мы могли бы зажить припеваючи. Только представьте – как короли! С нашей-то возможностью производить этот ресурс – золото, на которое можно купить все, что хочешь. Но когда золота становится больше, чем той энергии, которую мы могли бы приобрести, золото начнет обесцениваться. Вероятно, его можно будет заменить другим драгоценным металлом, еще более редким, и все так или иначе вернется к прежнему, и мы снова будем обеспечены не более, чем прежде, за исключением того факта, что все золотые сбережения будут обесценены.

– Так вот, – тяжело вздохнул он, пристально смотря в пытливые глаза Бентона. – Предположим, что я смог бы сделать доступным такое количество энергии, что она будет стоить невероятно дешево. И что тогда будет? Истинное решение экономической проблемы. Если огромное количество энергии станет доступным всем людям, а не только избранным, вы сможете производить и делать все что угодно, и настолько дешево, что на всей земле не найдется ни одной вещи, за которую пришлось бы платить больше ее действительной стоимости.

БЕНТОН сидел спокойно, погрузившись в мысли и поглаживая поверхность машины, с которой можно было бы осмелиться решить мировую проблему.

– Вы сделали бы энергию средством обмена? – спросил он.

– Нет, нет. К черту средства обмена. Покончить с золотом, с капиталом, с покупательской способностью. Я сделал бы продукцию настолько дешевой, что ничего не потребуется, чтобы платить за нее. Ничего не потребуется, кроме того, чтобы раздавать товары всем и каждому, а для этого не нужно даже правительства.

– Коммунизм! – выпалил Бентон.

– Вы можете называть это коммунизмом, если вам так хочется. Или можете назвать это торжеством демократии, единственной совершенной демократии, которую знал когда-либо мир. Каждый человек, обладающий правом на такое огромное количество энергии, как и его сосед, и каждый может использовать ее по собственному желанию, в любых количествах, вместо того, чтобы всю жизнь положить только за то, чтобы получить лишь жалкую часть от того количества, на которое он имеет право.

Он ткнул пальцем в грудь Бентона.

– Почему вы хотели изобрести более дешевый способ передачи энергии? – спросил он. – Вы желали разбогатеть? Да, частично и это, но за этим стоит неосознанное желание помочь человечеству. И наш совместный труд – мой, для того, чтобы сделать энергию самым дешевым продуктом из всех, и ваш, чтобы передавать ее практически без потерь, – может не только радикально изменить мир, но и в корне решить все его проблемы.

Только подумайте: вы хотите экспериментировать, но вместо этого вынуждены работать для выживания, ведь вам необходимо себя накормить, одеть, обеспечить кров. Удовольствия жизни – более тонкие удовольствия, требующие еще больше расходов, ресурсов и тому подобного – не для вас. С одной стороны, вы и не желаете их особенно, но все-таки вы и не можете себе их позволить, даже если бы захотели. Все, что вы желаете – получить возможность трудиться над своими экспериментами, но наше общественное устройство понуждает вас к той работе, которую вы не хотите делать, не позволяя вам осуществить свои желания.

Ну, а если все изменится? Трудясь, возможно, час в день, выполняя какую-то рутинную работу скорее ради потребности совершать какой-либо труд, вы сможете всю свою энергию и жизненные силы посвятить любому виду исследовательской деятельности или искусству.

Детали для машин – все, в чем вы нуждаетесь – в полном вашем распоряжении, так как стоят они настолько дешево, что один час труда в день на общественное благо с лихвой покроет все, что от вас требуется, и оставшиеся двадцать три часа – полностью ваши: время, которое вы сможете посвятить выбранной задаче.

Неограниченные, ничего не стоящие энергоресурсы – в избытке. Любое обучение, включая высшее образование – бесплатно. Культура – для вашего собственного досуга. Развлечения – без каких-либо ограничений в затрачиваемой на это энергии. Всего за один час – целый день, чтобы приобщаться к наукам, искусству. И еще одно, что мы всегда искали – безопасность.

Прежняя борьба за выживание отпадет за ненадобностью. Некоторые думают, что это единственная вещь, которая придает нашей жизни смысл. Но мир наш был бы гораздо более осмысленным, если бы мы занимались по-настоящему важными делами, а не поисками еды, убежища, спокойной старости в кресле-качалке, с трубкой во рту или вязальными спицами.

Бентон подошел к окну и посмотрел вниз, на толпы людей, высыпавших на улицу, – наступил обеденный час.

– Вы правы, – произнес он, после некоторого раздумья. – Автомобили, самолеты, пароходы, еда, одежда, кров, тепло… Все это – энергия. Сама жизнь – энергетическое понятие. И только за золото можно купить все эти вещи.

Он резко обернулся.

– Но энергия должна служить жизни, вместо того, чтобы жизнь обслуживала энергию. Уничтожьте золото – символ энергии – и вы уничтожите зло.

– Это так, – к Уолшу вернулось спокойствие. – Только вы беретесь за решение проблемы не с того конца. Начните поставки энергии без ограничения, и золото само станет ничего не стоящим материалом. Пригодным разве что для украшений. Никто не будет ничего красть, потому что все доступно, и ваш сосед будет в состоянии обеспечить себя всем тем же, чем и вы. Кроме того, нет никакого смысла загромождать дом вещами, копя их для старости. Вы сможете получить их в любое время, в какое захотите.

БЕНТОН зашагал взад-вперед, засунув руки в карманы. Невероятная идея захватила его.

– Но как вы сможете произвести такое количество энергии?

– Прямо в точку, – признал Уолш. – Я, может быть, и могу произвести ее, но пока не вижу способа, как ею управлять. Возможно, мы вдвоем сумеем решить эту проблему. Солнце, как вы знаете, каждую минуту выделяет мощность, эквивалентную сжиганию ста миллионов тонн угля, и, тем не менее, не сгорает. Объяснение простое: атомный вес водорода 1,008, а у гелия – 4. Теория гласит, что четыре атома водорода формируют один атом гелия, при этом высвобождается энергия, эквивалентная разнице в 0,032 единицы атомной массы.

Однако, для того, чтобы создать из четырех атомов водорода один атом гелия и выпустить эту лишнюю энергию, требуется колоссальное давление, температура и электрическое напряжение более чем в пятьсот миллионов вольт, а это намного больше, чем я могу достигнуть. Но, предположим, что я разрушу сто двадцать пять атомов гелия, что должно произвести тысячу атомов водорода.

И что же получится. Восемь тысячных единиц на каждый сформированный атом водорода будут высвобождены в качестве чистой энергии.

Вот как я думаю об этом, и намерен осуществить производство атомной энергии именно этим способом. Я кладу куб свинца в камеру давления, которая в состоянии обеспечить силу сжатия до ста тысяч фунтов на квадратный дюйм и одновременно нагреваю его до трех тысяч градусов по Цельсию. Затем, со всех шести сторон этого куба я бомбардирую свинец альфа-частицами, выделяемыми радием, их концентрированным и сфокусированным потоком, отделяя от излучения бета-лучи и гамма-лучи – именно этот нюанс до сих пор останавливал высвобождение атомной энергии. Но это только половина секрета.

Итак, альфа-частицы – положительно заряженные ядра атома гелия, движущиеся со скоростью примерно 10000 миль в секунду. Когда они сталкиваются с другим атомом, отрицательно заряженным, высвобождается огромное количество энергии. Альфа-частицы врезаются в свинец. Они сбивают электроны и протоны с атомов свинца до тех пор, пока тот не превращается в золото.

Бентон присвистнул в знак восхищения.

– И как вы определяете этот момент?

– Что ж, – Ллойд Уолш махнул рукой, указывая на установку, – есть единственный способ, по которому я могу судить. Понимаете, – он нетерпеливо наклонился вперед, – все это, конечно, более-менее относительно. Электроны, а тем более, атомы – настолько мелкие частицы, что успешный результат требует чрезвычайного терпения, но, если вы бомбардируете свинец достаточно долго – обычно около трех часов, если поток альфа-частиц достаточно сильный и сконцентрирован так, чтобы покрыть все стороны свинцового куба – вы можете быть вполне уверены в том, что поразите большинство из атомов, а те, которые окажутся не задетыми, будут бомбардированы другими электронами, выбитыми и соскочившими со своих орбит. Атомный вес свинца 207,2, а золота 197,2. Выбейте десять электронов с их орбит, и у вас получится золото…

– Но как вы достигаете нужного давления и температуры? – прервал его Бентон. – Да и зачем вам это нужно?

Уолш зашагал вокруг машины, сопровождаемый своим помощником.

– Внутренняя часть моей машины заполнена водой, окружающей барокамеру. Давление передается жидкостью и распределяется одинаково и равномерно на весь объем. Используя пружины, передающие усилие через рычаги, всего их тысяча, каждая передает давление сто фунтов на квадратный дюйм, в итоге я получаю свои сто тысяч фунтов на квадратный дюйм. Наблюдайте за машиной.

Бентон рассмотрел ее подробно. Это была огромная сфера, подвешенная на высоте трех футов от пола, и окруженная невероятным сплетением коротких мощных пружин и рычагов, которые могли выпрямляться с высокой чувствительностью, и все упирались в массивный буфер, чем-то напоминающий аналогичное устройство в вагоне метро.

Уолш встал в узком проходе, где между первыми рядами пружин находилась дверь барокамеры и замкнул рубильник. С поражающей быстротой и чудовищным скрипом пружины дрогнули и вошли наполовину в корпус машины.

– Это дает мгновенный прирост давления до пятидесяти тысяч фунтов на квадратный дюйм, – прокричал Уолш сквозь рев двигателей и динамо. – Если бы я задействовал сразу все рычаги, машину бы разорвало на части от деформации. Но я медленно, в течение получаса, увеличиваю давление, и добавляю рычаги постепенно. Внутри находится электронагреватель, прямо в оболочке. Это не такой уж подвиг – получить три тысячи градусов по Цельсию. Любой зубной техник может проделать это со своей печью. Сочетание перегрева и давления со всех сторон уплотняет металл так, что межатомные силы становятся более чем в четыре тысячи раз выше обычного. Так становится невозможным выбивание электронов с их орбит.

– И какая высвобождается энергия? – крикнул Бентон.

– Стакан воды перенес бы пароход через Атлантику.

БЕНТОН нашел предлог для того, чтобы покинуть лофт. Его совесть, которая всегда была сильна, но до сих пор убаюкана необходимостью, теперь создавала большую проблему. Отыскав на углу автомат, он лихорадочно набрал телефон Несса. Номер не отвечал.

Всю дорогу до ломбарда, он нервно ерзал на заднем сидении такси. Лавка оказалась запертой. Он пришел в бешенство, осознав, что Несс, Хардинг и Каин потеряли терпение и решили взять дело в свои руки, наплевав на то, насколько успешно он проник в тайну Уолша.

Будущее… «прогресс человечества…». «Золото, ничего не стоящее, только как средство для получения энергии…»

И они могли начать производить эту энергию по такой цене, что не нашлось бы ничего, что могло бы стоить еще дешевле!

БЫЛО девять утра. Он – возможно, это был сам Бентон – съел приготовленный и поданный автоматом завтрак и покинул общественный корпус: алебастрово-белый дом, одно из многих красивых зданий, ряды которых величественно тянутся к небу. Воздух пьянит, возможно, это просто весна, но, бесспорно одно – сама жизнь стоит того, чтобы жить.

И понятно, почему. Только задумайся, сказал он себе – полчаса осталось до начала одного короткого часа рутинной работы, которая представляла собой весь его рабочий день, а он даже пришел на двадцать минут раньше, чем необходимо. И пока мог праздно ехать на самодвижущейся улице, вдыхая чистейшие ароматы весны, совершенно не испорченные никакими выхлопами.

Чистые улицы и фильтрованный воздух, никакой спешки и суматохи, хотя иногда по небу быстро пролетали самолеты; другие люди по соседству так же неторопливо направлялись к местам их назначения. Конечно, каждому необходимо выполнить сои задачи, но и досуг стал настолько драгоценной вещью, что не походил на безумный поиск пустых удовольствий.

Здания гармонировали в форме и цветах друг с другом, даже снизу они выглядели впечатляющими, невольно залюбуешься – их изящные цветные узоры были невыразимо прекрасны. Здесь располагались удивительные дворцы всевозможных развлечений, спортивные арены – даже просто ради одного только участия; гонки не пользовались особым интересом, но иногда кто-то жаждал приключений и сильных острых ощущений, если его вдруг одолевала скука. Дворцы развлечений и знаний, они сосуществовали вместе, и это было хорошо, поскольку одно без другого было бесполезным или невыносимо однообразным.

Все для комфорта и удовлетворения запросов человека и все доступно: еда, одежда, кров, тепло, знания, культура, досуг, удовольствия и даже гонки.

А выше всех зданий тянулись энергетические лучи, изобретенные в двадцатом веке Гербертом Бентоном.

Лучшим из всех было ощущение безопасности и независимости: каждый мог приходить на работу и уходить, когда ему это нужно, после выполнения его пустяковой задачи, на которую требуется всего один час в день. Ровно столько, сколько он был обязан обществу, но не больше, чем общество было обязано ему.

Теперь он покидал пригород и входил в город. Здесь здания не обладали той прекрасной изящностью, как в жилых поселениях, а, напротив, демонстрировали силу и мощь, которая соответствовала развитию цивилизации.

Увидев механический цех, он направился к более медленным дорожкам, которые должны были привести его в свою собственную лабораторию. По мере того как он менял их, все приближаясь, его все больше наполняло счастье. Он никогда не испытывал одиночества, поскольку у него были сотни друзей; никогда не скучал, хотя иногда уставал после успешного завершения очередного эксперимента, когда его разум был нацелен на поиск следующих идей, к тому же существовали многочисленные способы уменьшить физическое истощение. И он мог трудиться или отдыхать, как ему хотелось, и сама жизнь не требовала от него зарабатывать хлеб насущный в поте по двенадцать часов в день.

Все это, и даже сверх того, могло бы быть…

ТКНУВШИСЬ в окно, когда такси слишком резко завернуло за угол, Бентон очнулся и заметил Нэсса, Хардинга и Каина. Троица уверенно направлялась к зданию. Вид их был угрожающим. Бентона затрясло от ощущения надвигающейся беды.

Мгновение было потеряно на то, чтобы расплатиться с водителем, затем на то, чтобы дождаться лифта. Между тем как трое уже наверняка наверху. Когда они найдут Уолша, случится страшное. Бентон с безумной поспешностью ринулся через коридор к черному ходу. Возможно, еще оставалось время.

Открыв дверь лифта, он присел на корточки и осторожно проник внутрь. Корпус машины, как он надеялся, должен был скрыть его.

– Бентон надул нас! – услышал он резкий голос Нэсса. – Но это не важно, у нас оружие и мы пустим его в ход, если вы не согласитесь рассказать нам, как вы делаете золото.

Бентон выглянул из-за машины, чтобы оценить обстановку.

Все трое застыли в угрожающих позах, держа в руках револьверы, направленные на Уолша, который стоял перед ними – хладнокровный, спокойный…

Бентон сдержал себя, хотя кулаки его тряслись от ярости и злости. Он приподнялся, встав рядом с подвешенным на кране устройством, похожим на фотоаппарат, открытый раструб которого был направлен на барокамеру. Он медленно развернул его. После этого выпрямился во весь рост.

– В сторону, Уолш! – крикнул он.

Уолш незамедлительно отпрыгнул.

– Так вы сговорились, да? – проревел Хардинг.

– Что это, черт возьми? – воскликнул Каин, с ухмылкой уставившись на предмет перед собой. Он напоминал прожектор.

– Сконцентрированные альфа-частицы. Бросайте оружие, или я разнесу вас на части по всему городу.

Вместо ответа лишь презрительно усмехнувшись, все трое нацелили свои револьверы на устройство и двинулись вперед.

– Включайте! – закричал Уолш.

То, что случилось дальше, не сложно себе представить:

Впервые в истории, альфа-частицы, сконцентрированным и мощным потоком высвободились и вступили во взаимодействие с атомами водорода в человеческом теле, больше чем половина которого состоит из воды. Атомы водорода были сбиты с цепей, соединявших их с атомами кислорода, и в первый момент все трое стали похожи на высушенные, увядшие яблоки, всего на секунду. Раздавшийся в следующее мгновение взрыв, потрясший все здание, разнес их на мелкие части. Освободившаяся энергия составила, по меньшей мере, два миллиона эргов.