Искатель боли

Глава 16

Разубеждать шахирца я ни в чем не стал. Если он хочет верить в подобное, пусть оно так и остается. Мне это даже на руку. Сам-то я совсем не уверен, что тело Данмара пережило смерть. Скорее всего это было состояние тяжелого летаргического сна или даже комы, которую прошедшие сквозь многочасовую битву воины не отличили от гибели. Ведь Дьявол далеко не всесилен, и я не думаю, что даже он может возвращать на этот свет мертвецов.

— Если тебе от этого станет легче, то я выслушаю тебя, Кавим, — пообещал я своему спутнику, едва ли не физически ощущая, как крошится и рушится возведенная южанином незримая стена. Похоже, что я его все-таки дожал…

Я сложил руки и приготовился внимательно выслушать историю жизни этого молодого воина. Историю, которой он стыдился и скрывал ото всех, не решаясь явить себя настоящего. Рассказ о тех событиях, которые вынудили его долгие годы скрываться под личиной того, кем он никогда не являлся. И в этом мы с ним были даже немного похожи.

Из исповеди шахирца я узнал, что он действительно оказался беглым аристократом из султаната. Об этом я понял сразу же, когда он назвал мне свое полное имя. Кавим Эль Муджах, где сама приставка «Эль» означала принадлежность к высшему сословию. А потом он и вовсе заявил, что был старшим сыном действующего главы не самого последнего в Зинате рода.

Причина, по которой воин оказался так далеко от родины и палящего солнца, оказалась до безобразия банальна — борьба за власть. Только сам Кавим, похоже, этого не понимал. Он считал все произошедшее ошибкой высших сил, либо гневом Нальмунаши, который тот обрушил на его голову. Но обо всем по порядку…

Когда наследнику Муджах исполнилось всего восемнадцать весен, он уже стал Владеющим воды. Отец очень гордился успехами сына и грезил о том дне, когда сможет уступить ему главенство в роду. В их семье вот уже которое поколение все шло достаточно гладко, и они ни в чем не знали нужды, поскольку имели всего вдосталь. Золота, молодых и здоровых женщин, доблестных воинов и даже личного расположения амира. Но этой исповеди бы не было, не случись нечто из ряда вон выходящее. И первым предвестником этого стала грянувшая война, причиной которой послужило отравление младшего брата Кавима на каком-то крупном празднике. Я, честно говоря, в традициях султаната очень плохо разбираюсь, и никогда изучать их не пытался, поэтому мог упустить некоторые детали. Однако, смею надеяться, суть я уловил точно.

Обвинение в гибели юноши, что не удивительно, выдвинули устроителям этого торжества — роду Гази. Ведь даже если они и сами не были непричастны к убийству, то их вина заключалась, как минимум в том, что аристократы не сумели обеспечить безопасность собственных гостей. И тогда в столице Шахирского султаната началась настоящая резня. Скрытая, разумеется, потому что амир бы никого не похвалил за то, что превратили его город в поле битвы.

Отравленные кинжалы, смоченные ядом иглы в рукавах, схватки без свидетелей в безлюдных переулках и много иных прелестей восточного высшего общества. Все это длилось целый год, пока пылающие праведным гневом члены рода Муджах не задумали нанести своим кровным врагам решающий и сокрушительный удар. Ради этого под покровом ночи, обвязав подошвы тряпками и покрасив черной краской клинки, к чужому имению выдвинулись чуть ли не все воины дома. Владеющие, Магистры и даже два Грандмастера, одним из которых был младший брат отца Кавима — Имисаль Эль Муджах. Он, кстати, уже не первый десяток лет носил звание родового мушира, то есть командующего всеми без исключения бойцами семейства. Даже военнообязанные родственники были обязаны подчиняться его приказам, когда речь заходила о войне.

Организованному многочисленному отряду не составило труда прорвать первые рубежи обороны и попасть в дом Гази. Не подготовленные к такой внезапной атаке защитники пали, как колосья под лезвие заточенного серпа, и с этого момента участь рода предполагаемых отравителей была предрешена. Именно тогда дядя отвел молодого Владеющего в сторонку и приказал отправиться в женское крыло. Туда, где спали женщины и дети, чтобы никто из них уже никогда не смог проснуться.

Свою речь он подкрепил аргументами о том, что между их семьями идет война на уничтожение. Если не убить всех прямо сейчас, то сегодняшние дети завтра вырастут и обратят свои клинки против потомков Муджах. А додавил племянника Градмастер тем, что никто другой не возьмет на себя такое тяжкое бремя. А он, Кавим, как наследник, должен в первую очередь заботиться о своих будущих людях, и принимать на свою совесть то неизбежное зло, которое необходимо порой совершать.

Молодой и в меру наивный Владеющий, подстегнутый адреналином и скоротечной схваткой, заглотил эту наживку по самые жабры. Преисполнившись осознанием важности этого шага, он, стиснув зубы, отправился исполнять приказание дядюшки и в ту ночь из покоев действительно не сбежал ни один человек…

Аристократ не щадил никого. Он обагрил свои клинки кровью каждого встречного, невзирая на пол и возраст. Малочисленная охрана, оставленная в той части имения, ничего не смогла противопоставить умелому оберукому воину. Все защитники Гази пали, тщетно пытаясь своими жизнями выторговать хотя бы немного времени для остальных домочадцев. Но Кавим оставался все так же неумолим и тверд. Может, каким-нибудь редким счастливчикам и удалось избежать встречи с его сталью, но таких было до смешного мало, в отличие от поверженных.

В итоге, под самый конец расправы, когда молодой южанин уже отправил в иной мир всех, кто не нашел себе укромного места, в заваленные детскими и женскими телами покои ворвались воины Муджах во главе с самим Имисалем. И вот то, что произошло потом, ввергло Кавима в настоящее смятение. Его дядя, увидев густо залитую кровью мозаику пола, принялся заламывать руки и кричать: «Что же ты натворил, мой мальчик?! Мы не воюем с детьми!» А потом сразу же приказал схватить якобы потерявшего рассудок племянника.

Обескураженного такой резкой переменой Владеющего без труда обезоружили воины-джунды его же рода и препроводили к отцу прямиком с места массовой казни. Тот долго не мог поверить в происходящее, считая это все какой-то глупой ошибкой. Но надежды рухнули, когда Имисаль поведал свою версию произошедшего. По его словам, весьма убедительным, стоит заметить, выходило, что он не приказывал племяннику никого убивать. Он всего лишь просил его проверить, не скрываются ли в той половине дома вооруженные враги. А когда наследник не вернулся, мушир обеспокоился и лично поспешил тому на помощь. И то, что залитого кровью Кавима обнаружили посредь множества женских и детских тел, не отрицал никто, даже он сам.

И вот с этого мгновения жизнь Владеющего перевернулась с ног на голову. Он в одночасье стал презираемым изгоем, даже среди своей родни. И это, по сути, предрешало его участь. За подобную низость наказание могло быть только одно — смерть. Вариации проявлялись лишь в том, какая именно она бы была — тихо и без свидетелей самим, выдать детоубийцу выжившим членам Гази, а то и вовсе отдать правосудие в руки амира?

Тем не менее, каким-то неведомым чудом Кавим все же сумел достучаться до сердца отца, и тот в какой-то момент готов был поверить старшему сыну, что на подобное низкое преступление его толкнул Имисаль. Однако одних слов здесь было мало, а потому глава Муджах вызвал своего брата и поделился своими сомнениями в его честности. Дядя, разумеется, на такое обвинение громко и выразительно возмутился: «Если ты, брат мой, ставишь под сомнения мои слова», — оскорбленно молвил мушир, — «то я готов поручиться перед Нальмунаши!»

Грубо говоря, этим он предложил поединок, который должен был стать последней хоть и эфемерной надеждой наследника доказать свою правоту. И чтобы уровнять шансы двух бойцов, один из которых был аж Грандмастером, решено было биться до первой крови без применения Искры, как в Поединке Чести в Исхиросе.

Кавим за эту возможность ухватился обеими руками и согласился сойтись с дядей хоть здесь, в кабинете своего родителя. Возражений не последовало ни от одной из сторон. И тогда Имисаль выдал покрывшему себя позором воину свой собственный клинок с замысловатой рукоятью в форме головы пустынной кобры. И едва только Владеющий принял его, сделал пару пробных замахов, проверяя баланс оружия, как вскрикнул от неожиданности и посмотрел на свою ладонь. Оказалось, что он укололся об торчащий острый змеиный зуб, который неизвестный мастер так неудобно поместил на эфес, и по его руке заструилась тоненькая струйка крови.

Это был конец. Даже создатель засвидетельствовал поражение Кавима, не дав ему ни единого раза скрестить сталь с человеком, подставившим его. Все решилось в тот же момент, и глава Муджах принял непростое для себя решение — казнить сына на рассвете. Чтобы их бог мог своими глазами увидеть торжество справедливости. Однако, по-видимому, любовь отца оказалась слишком сильна, и он не смог исполнить свое обещание.

Ночью в узилище Кавима кто-то подбросил мешочек с самоцветами, стоимость каждого из которых измерялась десятками, а может и сотнями золотых. Подобрав его, Владеющий с удивлением обнаружил, что дверь его камеры открыта, а тюремщики спят мертвенным сном, будто их опоили.

Колебался южанин недолго и вскоре сбежал, проклиная себя последними словами за трусость. За то, что у него не хватило духа принять наказание за свой мерзкий поступок, пусть и совершенный по чужому наущению. Он бежал, не взяв даже засапожного ножа, ведь Владеющий воды сам по себе оставался грозным оружием, а обшаривать охрану ему не позволяли остатки запятнанной совести. В таком виде он и покинул султанат, принявшись скитаться по миру, пока с подачи Астала не осел в Махи несколько лет назад.

Закончив рассказ, мужчина спрятал лицо в ладонях, ожидая моего вердикта. Он словно опять оказался пред очами своего родителя, готовящегося объявить ему приговор. Старые раны вновь разболелись, а едва заросшие рубцы на сердце снова засочились кровью. Он в самом деле страдал и ненавидел себя за содеянное. Но прошлого это, увы, изменить не могло. Как и не могло вернуть к жизни тех, кто после встречи с острой сталью Владеющего навсегда остался ребенком.

— Ты ждешь, что я стану тебя судить, Кавим? — Серьезно спросил я, глядя на убитого своих грехом спутника.

— Я… я не знаю, — пробормотал он. — Я ждал, что мне станет легче, но оказалось все не так…

— Единственный человек, которого нужно за это судить, это твой дядя Имисаль.

— Что? Почему?!

Владеющий впервые с начала своего рассказа посмотрел мне в глаза. Именно этот взгляд дал мне подсказку, что мужчина хочет от меня услышать. Не обвинения, но утешения. И я собирался дать ему то, что ему нужно.

— Посуди сам, мой друг, — начал загибать я пальцы, — отравление одного твоего брата, тщательно спланированная акция по устранению тебя, подставной поединок… все это звенья одной цепи, которая ведет к чему?

— К чему? — Не понял моей логики мужчина.

— К смене власти в семье Муджах! — Пылко воскликнул я, изображая негодование недогадливостью собеседника.

— Нет-нет! Не может этого быть! — Кавим замахал руками, будто отгонял от себя комаров, а потом снова спрятался в ладонях. — Дядя не такой человек… он доблестный воин, который десятилетиями безупречной службы дому доказал свою преданность! Он заинтересовал в процветании рода Муджах не меньше, чем отец!

— Посмотри фактам в лицо, — жестко сказал я. А когда Владеющий ничего мне не ответил, то подошел и с силой развел его руки в стороны, заставляя смотреть на меня. Сейчас я стану олицетворением всех его невысказанных сомнений.

— Попытайся вспомнить, мой наивный друг, кто сидел с твоим младшим братом на празднике? Уж не дядя ли Имисаль?

— Я не помню! — Выкрикнул Кавим, высвобождая свои запястья. — Прошло уже столько лет!

— И все-таки? — Продолжил настаивать я. — Не было ли у него возможности подсыпать своему племяннику что-либо в еду и питье? А кто больше других обострял ситуацию с родом Гази, требуя кровной мести? Наверняка ведь это тоже был он! Вспомни хоть один военный совет, ты же наверняка был там. А это значит, что уже тогда он продумал этот план, чтобы убрать тебя с доски.

Южанин ничего не ответил, но по тому, как напряжение сковало любые мимические проявления на его лице, я понял, что попал в десятку.

— Но детей ведь я убивал вот этими своими руками, Данмар! Ты хоть представляешь, каково это?!

Его слова воскресили в моей памяти события тех бессчетных и бессмысленных схваток, в которых я побывал, будучи грешником в доминионе безымянного демона. Сколько раз я рвал голыми руками души тех, кого воспринимал своими детьми, братьями или сестрами? Боюсь, что сосчитать это не под силу никому. Тяжело ли это было? Да. Каждый чертов раз, как в первый. Так что я получше Кавима сейчас знаю, что он ощущает, и что ему на самом деле хочется ощутить.

— Верно, — неожиданно для него, я легко согласился. — Но это была война, а твой дядя мушир дома Муджах, которому ты, как воин, обязан подчиняться в бою, отдал тебе такой приказ. Он же нарочно отвел тебя в сторону, чтоб никто не смог своим свидетельством опровергнуть его версию событий. Разве нет?

— Да… ты говоришь верно…

— В таком случае, кто больше виноват в убийстве? Нож, разящий чужое сердце, или тот, кто его держит?

— Но меня признал виновным даже божественный суд! — В сердцах выпалил шахирец, незаметно для себя взвалив на свои плечи роль обвинителя. — Нальмунаши отдал победу дяде, не позволив мне даже нанести и удара! Разве это не очередное доказательство того, что я виновен?!

— К сожалению, Кавим, нельзя полагаться на божий суд там, где в дело вступает людская подлость и хитрость.

— О чем ты?!

— Разве ты не понял? Я о том клинке, что вручил тебе Имисаль. Подумай, ну кто будет размещать на эфесе такой элемент, который способен поранить самого владельца оружия?

— Но… это ведь была сабля дяди! — Продолжал упорствовать южанин. — Я неоднократно видел ее в его руках!

— Это доказывает лишь то, что он прекрасно знал, для чего его приглашает твой отец, и готовился к этому. Посуди сам, разве не он предложил тебе поединок?

— Но… я… почему же… как…

— Понимаю, что тебя сбивает с толку, — мягко кивнул я. — Проклятый зуб, которого ты не заметил, потому что в тот момент, когда ты принял от Имисаля саблю, его там не было.

На лице Владеющего непонимание было написано такими огромными буквами, что я не стал выдерживать паузу, а выдал свое предположение сразу.

— Это наверняка было простейшее приспособление, укрытое к рукояти. Обычная пружина и спусковой механизм, который выталкивает клык кобры при неосторожном замахе. Ну или ты не заметил какую-нибудь небольшую кнопку, приводящую его в действие, а может он имел самостоятельный завод и выстреливал по прошествии некоторого времени. Вариантов масса, и все они достаточно просты в реализации.

— Но… для чего?

— Я же сказал. Власть. Имисаль хотел занять место твоего отца. Сначала он избавился от младшего наследника. Потом от тебя. Сейчас, по прошествии стольких лет, наверняка случилось что-то и с последним твоим братом. А если у действующего главы рода нет преемника, к кому переходит пост?

— Известно к кому… — задумчиво отозвался Владеющий, уже начавший прозревать, какую картину я ему рисую, — к ближайшему родственнику по мужской линии…

— Которым и является твой дядя, так?

Замерев, словно пораженный громом, Кавим немигающим взглядом смотрел на свои ладони. Половину жизни он провел в терзаниях и ненависти к себе, когда нужно было ненавидеть своего дядю.

— Мой отец… он ведь понял это, так? — Упавшим голосом спросил шахирец, пытаясь сдержать рвущиеся наружу слезы.

— Выходит, что так, — подтвердил я. — В противном случае, твой побег бы и не состоялся.

Грозно рыкнув от нестерпимой злобы и досады, мой спутник кинулся громить обстановку нашей крохотной каюты, а я лишь молча наблюдал за ним и не мешал. Боль и напряжение минувших лет требовало выхода, так пусть он выпустит пар.

Когда в тесной комнатушке не осталось ни единого целого предмета, включая пару дощатых шконок, которые Владеющий сломал ударами голых кулаков, в нашу дверь затарабанили члены экипажа, пытаясь выяснить, что за погром тут происходит. Этот стук стал сигналом, сдернувшим багряную пелену с разума Кавима и вернувшего его в реальный мир. Мужчина обессиленно опустился на пол, обхватывая колени, и зарыдал. Зарыдал в голос, как маленький ребенок, которого только что разлучили с матерью. Горько, жалобно, надсадно.

Я осторожно вышел, плотно прикрыв за собой дверь и несколькими словами объяснился с хмурым матросом, который потребовал с меня объяснений. Стоит отдать должное, он не сильно удивился тому тотальному погрому, который успел разглядеть в щель между косяком и закрывающейся дверью. Видимо, это на его памяти был уже не первый случай, когда воины, вывезенные из пекла Дикого материка, устраивали подобные дебоши. Так что он быстро удалился, сообщив, что вопрос причиненного ущерба нам предстоит урегулировать лично с капитаном.

Вернувшись, я застал Кавима ровно в той же позе, что и оставил его. Мужчина сидел на полу, но плакал уже почти бесшумно. Плечи его вздрагивали, и он ничего не замечал вокруг себя, будто мир перестал для него существовать.

Подойдя к нему вплотную, я присел рядом и без всякого неприятия положил руку на его локоть.

— Я… я жил с этим… годы… — прохрипел Владеющий, не глядя на меня. — Я винил себя, убеждал, что и в самом деле мог неправильно понять приказ дяди. Что мой разум сам надумал за меня то, чего он не говорил… а ты… ты, Данмар, понял все по одному моему пересказу. Какой же я глупец…

— Не кори себя, друг мой, — тихо посоветовал я. — Я уже говорил тебе, и повторю вновь. Пришло время забыть то, кем ты был, но помнить, кем ты стал.

Сломленный своим горем Кавим поднял голову и посмотрел на меня раскрасневшимися глазами.

— Я корю себя за то, что так долго игнорировал шанс, посланный мне богом, — убитым голосом поведал он. — Мы встретились два года назад, и я мог снять часть груза со своей совести уже тогда…

— Не мог. Ты не был к этому готов.

— Пожалуй, ты прав… но это не умаляет твоей заслуги. Ты облегчил мои терзания, Данмар… ты дал мне то, что не мог дать ни один смертный на этой земле…

— А знаешь, что я еще могу тебе дать, Кавим?

— Что же?

— Месть.

По загоревшемуся во взгляде мужчины кровожадному огоньку, я понял, что на некоторое время мои слова сумели разжечь в нем волю двигаться вперед. И какие бы невзгоды ни выпали на его долю, этот путь он будет проделывать подле меня. До того момента, когда дядя Имисаль падет, сраженный его рукой, могут пройти годы. И быть может, он даже поймет, что смывать старую кровь кровью горячей — очень дурная затея. Но я постараюсь сделать так, чтоб это осознание не погубило его. Ведь мне нужны преданные люди…