Имперский повар 3

Глава 24

Ослеплённая сладкой, как она думала, победой, Фатима решила не ждать ни минуты. Зачем позволять слухам расползаться самим? Это долго и неинтересно. Удар должен быть как молния — быстрым, сокрушительным и публичным. Ей хотелось не победить, она жаждала его унизить, втоптать в грязь на глазах у всего города.

В тот же вечер она лично отправилась в редакцию самой грязной и продажной газетёнки в Зареченске. Редактор, скользкий тип с бегающими глазками и вечно потной лысиной, был готов написать, что император на самом деле говорящий осёл, если это поднимет тираж. И если за это еще и заплатят.

— Завтра. На первой полосе, — прошипела она, наклонившись к нему через стол так, что он почувствовал её тяжёлый парфюмерный запах. — У меня для тебя эксклюзив. Новость, которая взорвёт этот городишко. Заголовок будет такой: «Народный герой Игорь Белославов — трус и предатель». Ты напишешь, что он, испугавшись «очень серьёзных людей», кидает свой город. Кидает своих фермеров, всех этих дураков, которые ему поверили. Ты напишешь, что он в панике ищет покупателя на свой «Очаг» и собирается бежать, поджав хвост. Ты меня понял?

Редактор заискивающе закивал, не в силах оторвать взгляд от телефона, на экране которого высветилось существенное пополнение его баланса.

— Всё будет в самом лучшем виде, уважаемая госпожа Алиева! Народ узнает правду о самозванце!

На следующее утро на центральном рынке было шумно. Я как раз стоял у прилавка Коли-Грома, и вместе с ним и дедом Матвеем, прикидывал, сколько нам понадобится моркови на банкеты в выходные. Настроение было прекрасное. Наша маленькая «Зелёная Гильдия» потихоньку набирала обороты. Мужики, впервые за долгое время почувствовав уверенность в завтрашнем дне, работали с таким энтузиазмом, что любо-дорого было смотреть.

И вдруг в нашу мирную компанию, как пушечное ядро, влетел запыхавшийся Вовчик.

— Игорь! Шеф! Там… там такое! — выпалил он, протягивая мне газету дрожащей рукой.

Прежде чем я успел отреагировать, Коля-Гром своей ручищей выхватил у него листок. Его широкое, обычно добродушное лицо по мере чтения становилось всё мрачнее и мрачнее. Вокруг нас тут же начали собираться другие фермеры и торговцы. В воздухе повисло что-то тяжёлое, неприятное. Разговоры стихли.

— Игорь… — пробасил Коля, и в его голосе зазвенела сталь. Он поднял на меня тяжёлый взгляд. — Это что ещё за дела? Тут пишут… это правда, что ли? Ты нас… кинуть решил?

Я молча взял у него газету. Огромный, жирный заголовок на первой полосе орал дурным голосом: «ГЕРОЙ-САМОЗВАНЕЦ! БЕЛЫЙ ФАРТУК, ЧЁРНАЯ ДУША! ПОЧЕМУ ПОВАР БЕЛОСЛАВОВ БЕЖИТ ИЗ ГОРОДА⁈» Я пробежал глазами по лживым, сочащимся ядом строчкам. Про то, как я «испугался», как «цинично предал доверие простых людей» и как «в панике ищу покупателя на свой бизнес, чтобы сбежать с деньгами».

И я не выдержал. Я громко, от всей души, расхохотался.

Мой смех был таким неожиданным, таким искренним и громким, что все вокруг озадаченно замолчали. Нахмуренные, суровые лица фермеров вытянулись. Они смотрели на меня, как на полного идиота.

— Кинуть? — отсмеявшись, спросил я, поворачиваясь ко всем сразу. Я специально повысил голос, чтобы меня слышали все, кто успел собраться вокруг нашего маленького кружка. — Мужики, вы чего? Какие «кинуть»? Мы же с вами только-только начинаем! Вы с ума сошли? У меня ещё встреча с Максимилианом Додой. Знаете зачем? Будем утверждать окончательный план постройки большого центрального склада для нашей «Гильдии»! Чтобы вы могли хранить овощи в нормальных условиях! А через пару недель я вообще уезжаю в губернскую столицу, в Стрежнев. Угадайте зачем? Запускать там съёмки нового сезона своего кулинарного шоу на весь регион! Бежать и Зареченска? Да мне присесть некогда, не то что бежать!

Я демонстративно, с явным наслаждением, скомкал вонючий газетный листок, разорвал его на мелкие-мелкие клочки и подбросил их в воздух, как конфетти.

— А вот это… — я махнул рукой на порхающие в воздухе обрывки. — Это просто агония. Знаете, когда люди начинают вот так нагло и тупо врать? Когда у них больше не остаётся никаких аргументов. Алиева думает, что вы стадо баранов. Что вам можно скормить любую чушь, и вы поверите. Она думает, что может дёргать вами за ниточки, как куклами. Но она забыла главное, что вы свободные люди, а не её рабы! И своей дешёвой ложью она только что доказала всему городу, чего на самом деле стоят её слова. Ничего! Пустой звук!

Вечером того же дня на кухне «Очага» было тихо и спокойно. Даша протирала ножи, Настя пересчитывала кассу, а я стоял у окна, смотрел на огни вечернего города и спокойно разговаривал по телефону. На другом конце провода была Светлана Бодко. Мы обсуждали детали её визита в Стрежнев и подготовку к съёмкам шоу. Я был абсолютно спокоен, как будто утреннего цирка на рынке и не было вовсе.

Спасибо за бесплатную рекламу, Фатима, — мысленно усмехнулся я, наблюдая за прохожими. — Ты только что на весь город во всеуслышание заявила, что ты — это прошлое. Глупое, злое прошлое, которое цепляется за власть с помощью откровенной лжи. А я — будущее. Давай, продолжай в том же духе. Каждая твоя ошибка — это ещё одна ступенька для меня. Ты сама строишь мне лестницу наверх, старая карга.

— Да, Света, всё по плану, не переживай, — сказал я в трубку. — А что пишут в газетах… Да не обращай внимания. Местная пресса меня очень любит. Настолько, что скоро, кажется, автографы на улице придётся раздавать.

— Шеф? — ко мне подошёл Вовчик. — Мне кажется, я понял твой план.

— Ого, да ты гений дедукции, — хмыкнул я в ответ. — Просветишь меня?

— Статья-то заказная, и только дурак не поймёт, кем именно.

— Допустим, продолжай.

— Ты специально всё это закрутил, верно? Чтобы Фатима повелась и сорвалась. И по факту получается, что статья фейк — но для нас всех, это хорошая реклама.

— И?

— И теперь нам придётся работать в пять раз больше, потому что люди будут идти в закусочную, думая, что она закроется. Но ведь это не так.

— Уф, — я тяжело выдохнул. — Прости, приятель, но всё не так просто, как ты думаешь. Да, в целом, ты прав, чёрный пиар работает. Но… боюсь, что меня вскоре одолеют последствия.

— И что тогда? — Вовчик заметно напрягся.

— Боюсь, что на этот вопрос я не смогу ответить…

Я стоял за стойкой, методично протирая стаканы. Это успокаивало. А ещё это давало прекрасную возможность наблюдать за залом. Мой взгляд с усмешкой зацепился за Вовчика. Мой самый верный и неуклюжий боец, чей фиолетовый синяк под глазом стал уже чем-то вроде боевой награды, буквально порхал между столиками. Он протирал их с таким усердием и одновременно с упоением пересказывал паре утренних посетителей вчерашний триумф на рынке. В его версии событий я из простого повара превратился в какого-то мифического героя.

— … а шеф как возьмёт эту газетёнку поганую! — вещал он, понизив голос до драматического шёпота, который, впрочем, был слышен в каждом углу. — Как глянет на них на всех! Глаза так и сверкают! И как засмеётся! Не хихикнул, а знаете, так, по-настоящему, громко! А потом говорит, прямо в лицо им: «Врать — не мешки ворочать, господа!» И как порвёт эту бумажку! Вот так, в мелкие-мелкие клочья! А они все стоят, рты пооткрывали! Поняли, что нашего шефа голыми руками не возьмёшь! Он за правду!

Посетители, двое мужиков в выцветших рабочих спецовках, слушали его, отложив ложки, и уважительно кивали, будто сами там были. Один даже добавил:

— Точно! Я слыхал, Алиевская-то, старая карга, после этого три часа в себя прийти не могла, корвалол вёдрами пила!

Я хмыкнул в тряпку. Вот так и рождаются легенды.

На кухне, за стеклянной перегородкой, Даша работала с такой бешеной энергией, будто внутри у неё спрятали вечный двигатель на паровой тяге.

Я же, в отличие от них, эйфории не испытывал. Сохранял внешнее спокойствие, но внутри шёл холодный расчёт. Да, почва под ногами, ещё вчера казавшаяся болотной трясиной, начала твердеть.

Сарафанное радио — самый мощный инструмент в мире. А старая ведьма Фатима сама, по своей несусветной глупости, зарядила его на полную мощность в мою пользу. Теперь каждый работяга, каждый фермер видит: старая власть лжива и слаба. А новая — говорит правду и побеждает.

Но радоваться рано. Это всё эмоции. Красивый фасад. А любой дом, даже самый расписной, рухнет без фундамента. Сейчас у меня есть признание толпы. Но признанием этим семью не накормишь и от бандитов не защитишь. Пора заливать бетон.

Днём, когда основной поток посетителей схлынул и в «Очаге» воцарилась приятная полуденная тишина, на пороге появился Максимилиан Дода. Он приехал на чёрном блестящем кроссовере. Вошёл не как гость, а как хозяин положения. В его глазах не было и тени желания тратить время на светские беседы о погоде. Он молча кивнул мне, окинул цепким взглядом зал и без лишних слов прошёл прямиком на кухню, где его уже поджидал я.

— Твой ход с газетой был блестящим, мальчик, — сказал он, едва я закрыл за нами дверь. Он не делал комплиментов, это была сухая констатация факта, как будто он оценивал ход в шахматной партии. — Ты превратил их яд в своё лекарство. Я впечатлён. Но вся эта эйфория от победы быстро пройдёт. Теперь нужны реальные дела. «Зелёная Гильдия» — это пока всего лишь красивое название и кучка восторженных фермеров. Где логистика? Где хранение? Где, чёрт возьми, безопасность? Ты хоть представляешь, сколько продуктов пропадёт, пока ты их до города довезёшь?

Он был похож на зверя, который проверяет, не слишком ли слаб его новый партнёр. Я молча подошёл к стене, на которой висела большая, подробная карта губернии, купленная мной пару недель назад на почте. И спокойно ткнул пальцем в точку чуть севернее города.

— Здесь. Заброшенные склады купца Рябушкина. Лет десять стоят, разваливаются, никому не нужные. Управа может отдать их под «нужды города» за символическую арендную плату. Особенно если две очень уважаемые дамы, как Вера Земитская и Наталья Ташенко, «попросят» об этом градоначальника. Мы превратим их в наш центральный склад. Сортировочный узел. Упаковочный цех. Дорога там приличная. А Фёдор, наш кузнец, уже согласился спроектировать и собрать для нас первые холодильные камеры. Простые, но надёжные.

Дода несколько секунд молча смотрел на старую карту, потом медленно перевёл взгляд на меня. В его глазах я впервые увидел неподдельное удивление, смешанное с уважением.

— Продумано, — наконец кивнул он. — Хорошо. Я выделю средства на закупку первого оборудования и оплачу ремонт. На это моих связей хватит. И ещё. — Он сделал паузу, глядя мне прямо в глаза. — Я найму для тебя службу охраны. Не местную шпану, а бывших военных. Серьёзных ребят, которые знают, с какой стороны за автомат держаться. Чтобы у твоих фермеров больше не возникало… недопониманий с непрошеными гостями.

Мы сели за мой крохотный стол, заваленный бумагами. Он достал из дорогого портфеля ручку с золотым пером, я подвинул ему оборотную сторону какого-то старого меню. И за полчаса мы набросали на нём полноценный бизнес-план. Я сыпал цифрами, расчётами, идеями по упаковке, транспортировке, контролю качества. И видел, как меняется взгляд этого матёрого хищника. Он пришёл поговорить с талантливым поваром, которого взяла под крыло его племянница. А увидел перед собой строителя. Архитектора новой системы, которая рождалась прямо здесь, на засаленном клочке картона.

Вечером, когда на город опустились сумерки, я решил, что пора нанести ещё один визит. Купив для прикрытия букет полевых цветов, я под предлогом покупки очередной порции «лекарственных трав» отправился в аптеку Вероники Зефировой.

Внутри было тихо и пусто. Пахло десятками сушёных трав. Вероника стояла за массивным прилавком и перебирала какие-то тёмные, узловатые корешки. Увидев меня, она улыбнулась своей обычной кокетливой улыбкой. Но глаза её сегодня не смеялись. В них застыла настороженность.

Я подошёл прямо к прилавку, положил на него цветы и, не тратя времени на пустые разговоры, посмотрев ей прямо в глаза, заговорил:

— Мой усатый друг передавал вам привет, — тихо сказал я. — Говорит, у вас в подвале в последнее время появилось слишком много «интересного».

Её улыбка стала чуть шире, но в глубине зрачков мелькнул холодный, острый огонёк. Она поняла.

— «Сквозняки», назовём их так, и это опасная штука, господин Белославов, — так же тихо ответила она, откладывая корешки в сторону. — Особенно когда в старом, заколоченном доме вдруг распахивают все окна настежь. Вы слишком много окон открыли. Вы нарушили… баланс.

— Я просто решил убрать грязь с подоконника, — парировал я.

— Эта «грязь», как вы изволите выражаться, была частью местной экосистемы, — её голос стал ещё тише, почти превратившись в шёпот, от которого по спине пробежал холодок. — Уродливой, дурно пахнущей, но стабильной. Фатима и ей подобные были предсказуемы. Теперь, когда вы их счистили, из щелей под полом может полезть то, что гораздо хуже старой плесени. То, что мирно спало в лесу, пока его изредка подкармливали отходами старой, примитивной магии. Вы разбудили не только аппетит у людей, Игорь. Вы разбудили голод и у других существ.

Она сделала паузу, и от её прямого, тяжёлого взгляда у меня по спине пробежали настоящие мурашки. Это был не флирт и не игра.

— Будьте осторожны, Игорь Белославов. Очень осторожны. Особенно с теми, кто приходит из столицы с вежливыми улыбками и холодными глазами. Барон Свечин — это только первая ласточка. Иногда старая грязь на подоконнике защищает от ледяного ветра с улицы куда лучше, чем настежь открытое окно.

Она молча собрала нужные мне травы, сложила их в бумажный пакет и протянула мне.

Я вышел из аптеки в холодную ночную мглу. Городские фонари казались тусклыми и далёкими. В руках у меня был пакет с ромашкой и чабрецом, а в голове — гул от её слов. Это было недвусмысленное, чёткое предупреждение. Вероника не была моим врагом. Но и союзником она не стала. Она была наблюдателем. Хранителем какого-то хрупкого, страшного равновесия, которое я, сам того не желая, только что разрушил до основания. И что теперь вылезет из этих развалин — не знал никто.

Четверг начался не с восходом солнца, а с оглушительного виброзвонка в четыре часа утра. Мой дешёвый смартфон зажужжал на тумбочке так яростно, будто пытался просверлить в ней дыру. Я спросонья даже не сразу понял, что это. Первая мысль — будильник. Вторая — что в комнату вломился гигантский шмель.

Я нашарил телефон и, щурясь от яркого экрана, провёл пальцем по зелёной иконке.

— Игорь! Беда, Игорь! Помоги! Горим!

Голос в динамике ревел так, что, казалось, я оглохну. Я сел на кровати. Голос был знакомый, зычный. Коля-Гром. Самый жизнерадостный и громкий из всех фермеров, с которыми я работал. Но сейчас в его голосе не было и следа обычной весёлости. Только чистый, животный страх.

— Коля, спокойно! Что горит? Кто? — я пытался говорить чётко, но язык заплетался. В голове всё ещё был туман.

— Сарай! У Павла! Горит, как новогодняя ёлка! Ярко горит! Приезжай скорее, Игорь, тут ужас что творится!

Павел. Тихий, вечно напуганный мужичок, который боялся заговорить с незнакомцем. Самый слабый. Самый беззащитный. Чёрт. Они ударили по самому уязвимому.

Через пятнадцать минут я уже мчался по тёмному шоссе на старой, дребезжащей «Ладе». Педаль газа была вдавлена в пол. Это была война. Грязная, подлая, настоящая война, в которой начали страдать обычные люди. Люди, которые поверили мне и пошли за мной.

Когда я свернул с трассы к деревне Павла, я понял, что Коля не преувеличивал. Небо на горизонте было не чёрным, а зловеще-багровым. Издалека казалось, что там начался какой-то жуткий, неправильный рассвет. Сарай пылал. Огромное строение превратилось в гигантский костёр, из которого с треском вылетали искры и летели в тёмное небо. Мужики, выбежавшие в чём были, с вёдрами бегали к единственной на улице колонке и обратно, но их усилия были похожи на попытку затушить лесной пожар из пипетки. Вокруг стоял отчаянный женский плач, мычали перепуганные коровы, которых успели выгнать из хлева.

Сам Павел сидел прямо на холодной земле, обхватив голову руками. Он просто раскачивался из стороны в сторону, как маятник, и смотрел в одну точку — на огонь, пожирающий дело всей его жизни. Его жена, худенькая Анна, стояла рядом, прижимая к себе двух маленьких детей в пижамках. Она не кричала, не выла. Просто стояла, и слёзы беззвучно катились по её щекам.

Сарай сгорел полностью. До самого основания. Вместе со всем сеном, которое было заготовлено на зиму. Для Павла, для его семьи и его скотины — это был смертный приговор. Зима в этих краях долгая и холодная.

Пока я пытался хоть как-то расшевелить несчастного мужика, который, кажется, вообще перестал что-либо понимать, мой мобильный снова зазвонил. Неизвестный номер. Я ответил. Голос на том конце был тихим, испуганным и сдавленным, будто человек говорил из шкафа.

— Игорь… это я, Михалыч… — прошептал он. — У меня тоже беда. Ночью кто-то пробрался на склад… Все мешки с зерном ножами вспороли. Все до единого.

Пять тонн отборной пшеницы, которую он собирался утром везти на мельницу. Всё это теперь было просто перемешано с грязью, опилками и крысиным помётом. Просто мусор.

Я стоял посреди этого пепелища, вдыхая вонь гари, слушал в трубке сдавленные рыдания взрослого, сильного мужика, и чувствовал, как внутри закипает что-то холодное и тёмное. Старая ведьма Фатима проиграла открытую войну и перешла к партизанщине. К террору. Она начала бить по моим людям. Это был её ответ. Подлый, жестокий удар исподтишка. И это была цена, которую эти простые люди платили за то, что поверили мне.

Чёрт… если б днём раньше Дода предложил свои услуги по наёму людей, возможно, ничего бы этого не было. Но… мы не успели…

Утром в «Очаге» было тихо, как в морге. Никто не шутил, не смеялся. Настя ходила бледная, с красными глазами. Даша молча, с какой-то злой сосредоточенностью чистила картофель. Я собрал экстренный «военный совет». За моим столом в зале сидел Степан, мрачный, как грозовая туча. Рядом с ним — его жена Наталья, и сержант Петров. Усталый, он выглядел так, будто не спал неделю и лично таскал те вёдра с водой.

— Я найду этих ублюдков, — первым не выдержал Степан. Он так грохнул своим огромным кулаком по столу, что подпрыгнули чашки. — Клянусь, я им кишки на забор намотаю! Лично!

— Успокойся, Степан, — устало вздохнул Петров. Он достал пачку сигарет, но, вспомнив, где находится, с досадой убрал её обратно в карман. — Никого я не могу арестовать, Игорь. Понимаешь? Нет никаких улик. Ни одного свидетеля. По бумагам это будет «самовозгорание из-за неисправной проводки» и «хулиганство неизвестных лиц». Всё. Это профессионалы. Я могу, конечно, выставить патрули в деревнях. Но у меня три калеки на весь район, и те по ночам спят в служебной машине.

— Силой тут не поможешь, — вмешалась Наталья. Её голос был холодным, острым и трезвым. Он мгновенно отрезвил и разъярённого Степана, и впавшего в отчаяние Петрова. — Это террор. Его цель не просто нанести убытки. Его цель — посеять страх. Заставить фермеров подумать, что ты, Игорь, не можешь их защитить. Чтобы они сами от тебя отвернулись. И если мы ответим просто силой, мы проиграем. Нужно действовать хитрее. Мы должны показать, что Гильдия — это не только ты, Игорь. Это все мы.

В её голове план, похоже, созрел мгновенно.

— Так, слушайте сюда. Первое. Я сегодня же иду в Управу. И продавливаю создание «фонда помощи фермерам, пострадавшим от стихийных бедствий». Пусть выделяют деньги из городского бюджета. Это будет наш официальный канал. Второе, — она посмотрела на мужа. — Стёпа. Ты и Фёдя. Соберите самых крепких мужиков. Тех, кто за тебя в огонь и в воду. И организуйте добровольную дружину. Ночные патрули по деревням. Чтобы мышь не проскочила.

— Это незаконно, — пробурчал Петров.

— А вы, Иван Сергеевич, это официально «одобрите» как «помощь гражданского населения органам правопорядка», — отрезала Наталья. — И даже выдадите им утверждённые маршруты патрулирования. Чтобы всё было по закону.

Она посмотрела на меня. Теперь был мой ход.

— А я соберу всех фермеров, — твёрдо сказал я, подхватывая её мысль. — Сегодня же вечером. И объявлю, что «Зелёная Гильдия» немедленно и полностью покрывает все убытки Павла. Из наших общих денег. И что десять процентов от всей прибыли «Очага» теперь будут уходить в этот самый «фонд помощи». Чтобы каждый знал: мы своих в беде не бросаем. Никогда.

В комнате повисла тишина. План был дерзкий, но единственно верный. Мы отвечали на террор не ответным террором, а сплочённостью и поддержкой.

Несмотря на весь этот кошмар, поездку в Стрежнев, губернскую столицу, отменять было нельзя. Там меня ждали съёмки для губернского канала, контракты, новые возможности. Если бы я сейчас всё отменил и забился в нору, это было бы равносильно тому, чтобы поднять белый флаг. Я показал бы свою слабость. А этого я позволить себе не мог.

Фатима, получив доклады о ночных поджогах и об отчаянии фермеров, была на седьмом небе от счастья. Она сидела в своём шёлковом халате в гостиной, пила дорогое вино и упивалась собственной гениальностью. Она представляла, как эти мужланы-фермеры, эти предатели, скоро приползут к ней на коленях, умоляя о прощении. Она снова чувствовала себя всемогущей хозяйкой города.

Лейла наблюдала за этим праздником со стороны. Она видела, как вчера бабушка отдавала приказы каким-то страшным, неместным мужикам с каменными лицами. Слышала, как она со смехом говорила по телефону о «фейерверке в деревне». И что-то в ней, в этой избалованной, вечно скучающей кукле, окончательно сломалось. Или, наоборот, родилось.

Дождавшись, пока Фатима, размякшая от вина и самодовольства, уйдёт отдыхать, Лейла начала действовать. Тихо, как кошка, она пробралась в кабинет бабушки — святая святых, куда даже её отцу вход был заказан. Она знала, где Фатима хранит ключ от сейфа — в старой фарфоровой шкатулке на каминной полке.

Сейф открылся с тихим щелчком. Внутри лежали пачки денег, драгоценности. Лейла брезгливо сгребла наличные в свою модную сумку. Но она пришла не за этим. Её цель была другой. В самом дальнем углу сейфа лежала она. Толстая, потрёпанная бухгалтерская книга в тёмно-коричневом кожаном переплёте. Главное сокровище и главная тайна семьи Алиевых. В ней на протяжении десятилетий каллиграфическим почерком деда, а потом и самой Фатимы, записывались все их тёмные дела. Взятки чиновникам, фамилии продажных судей, схемы контрабанды, шантаж, отжатые бизнесы, нераскрытые преступления. Вся подноготная их гнилой империи.

Лейла с хитрой улыбкой положила книгу в сумку поверх пачек с деньгами.

Через десять минут, захватив лишь маленький саквояж с самыми необходимыми вещами, она выскользнула из дома через чёрный ход. Она вызвала такси через приложение на смартфоне. Ночной автобус до Стрежнева отправлялся через полчаса.

С этого момента пути назад для неё уже не было. Она исчезла из города, унося с собой оружие, способное уничтожить её семью