Имперский повар 3

Глава 10

Первым, что я услышал, был писк прибора. Ровный, монотонный, безразличный. Пик… пик… пик… Слишком уж уверенный для человека, который отчётливо помнил, как ему в живот по самую рукоятку всадили нож.

Я ждал боли. Но вместо неё в животе, прямо там, где было ранение, растекалось странное, почти приятное тепло. Будто кто-то приложил не лёд, а тёплую грелку. Я мысленно прислушался к себе. Ничего. Ни паники, ни боли. Только это спокойное тепло и дикая усталость во всём теле. Я осторожно пошевелил пальцами. Слушаются. Уже хорошо.

С огромным трудом я разлепил веки. Белый потолок с трещинами, похожими на карту какой-то неизвестной страны. Я медленно, боясь, что голова отвалится, повернул её. В неудобном казённом кресле, свернувшись калачиком, спала Настя. Её волосы растрепались, под огромными серыми глазами залегли тёмные круги, а пижама с дурацкими совами, в которой она, видимо, выбежала из дома, смотрелась здесь до слёз трогательно. Даже во сне она мёртвой хваткой вцепилась в край моей кровати, словно боялась, что я уплыву, растворюсь в этом больничном запахе.

Я попробовал кашлянуть, чтобы её позвать, но из горла вырвался только слабый, похожий на кошачий хрип. Но этого хватило.

Настя дёрнулась, её голова резко вскинулась. Сонные глаза сфокусировались на мне. Секунду она просто смотрела, не веря. А потом её лицо скривилось, и из груди вырвался какой-то странный звук — полувсхлип, полустон облегчения.

— Игорь! Ты очнулся! Игорёша!

Она подлетела к кровати, но замерла в паре сантиметров, боясь дотронуться. Слёзы просто хлынули из её глаз, она даже не пыталась их вытирать.

— Я так боялась… Господи, я так боялась… — шептала она, захлёбываясь словами. — Его поймали! Сразу же! Представляешь? Камера… та самая, которую ты на кухне поставил, она всё записала! Как он ворвался, как… как…

Она не смогла договорить, снова всхлипнула, зажав рот ладошкой. Я молча смотрел на неё, давая выплеснуть всё, что накопилось. В моей башке уже вовсю крутились мысли, анализируя информацию. Камера. Это козырной туз.

— А врачи… — Настя сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. — Они ничего не понимают! Они в шоке! Говорят, это просто чудо! Что с такими ранами и потерей крови… ты должен был… ну… ты понимаешь. Но ты жив! И у тебя всё заживает, как на собаке, нет, ещё быстрее! Они утром делали перевязку, так там… — она понизила голос до шёпота, — там почти ничего нет! Швы на месте, конечно, но под ними всё почти затянулось! Говорят, регенерация какая-то звериная! Словно ты не человек, а… злыдень какой-то.

Она произнесла это со смесью суеверного ужаса и восхищения.

Я криво усмехнулся. Чудо. Регенерация. Ну да, для них — чудо. А для меня — вполне конкретное воспоминание. Я помнил, как перед тем, как отключиться, во тьме блестели глаза Рата. Но это был магический изумрудный блеск. А в лапках он сжимал тот самый листик, что подарила мне лесная чаровница. Рат сунул этот листик мне в рот. Я помнил его горьковато-пряный вкус и волну того самого тепла, что до сих пор грело меня изнутри. Я выжил не только благодаря местной медицине (не будем отрицать того, что их помощь тоже бесценна). Но также благодаря лесной магии, о которой здесь, похоже, мало кто догадывался. Странно, мир-то магический…

Легенда, которую можно и нужно использовать, — отстранённо подумал я. — Повар, которого хранят высшие силы. Звучит неплохо. Гораздо лучше, чем просто везучий дурак.

Я медленно поднял руку — она двигалась, хоть и лениво — и коснулся Настиной щеки, смахивая слезу.

— Тише, Настюш. Всё хорошо, — мой голос был хриплым, но ровным. — Я же тебе говорил, что мы прорвёмся.

Рассказывать ей про лесных духов я не собирался. Зачем? Это моя тайна. Моё новое, неожиданное оружие в этом странном мире. Пусть для всех, включая сестру, это останется чудом. Так даже лучше. Люди любят чудеса. И немного боятся тех, с кем они происходят.

— Мурат… что с ним? — спросил я, переводя тему.

— Сидит, — зло выплюнула Настя, и в её серых глазах на миг сверкнула сталь. — Сержант Петров лично его оформлял. Говорит, запись с камеры — это стопроцентное дело. Покушение на убийство. Ему теперь долго небо в клеточку разглядывать. Весь город гудит! Все на нашей стороне, Игорь! Все!

Я кивнул, закрывая глаза. Город на нашей стороне. Алиев в клетке. А я сам — живой, почти невредимый и с новой, пугающей способностью к заживлению (или это разовая акция?). Ситуация из полной задницы превратилась в… интересную. Очень интересную.

— Хорошо, — прошептал я. — Это очень хорошо. А теперь дай мне поспать, сестрёнка. Мне нужно набраться сил. У нас впереди много работы.

Настя, всё ещё всхлипывая, но уже от счастья, кивнула и снова опустилась в кресло, не выпуская моей руки. Она смотрела на моё умиротворённое лицо и видела чудо.

А я, проваливаясь в целительный сон, уже набрасывал в уме план. Арест Мурата — это не конец войны. Это лишь выигранное сражение. И теперь, когда в моём арсенале появилось не только знание о специях, но и маленькая, пахнущая лесом тайна, игра выходила на совершенно новый уровень.

Только я начал проваливаться в дремоту, и Настя, кажется, тоже задремала в кресле под монотонный писк больничного аппарата, как нашу тишину просто разнесло в клочья.

Дверь распахнулась с таким грохотом, будто её вышибли ногой. Она со всей дури впечаталась в стену, и на пороге застыли две фигуры. Тяжело дыша, раскрасневшиеся, словно бежали кросс от самой рыночной площади, стояли Даша и Вовчик. Вид у них был такой, будто на их глазах злыдень сожрал градоначальника.

— Шеф!

Первым опомнился Вовчик. Он метнулся к моей кровати, но замер в шаге, боясь подойти.

— Мы как только услышали… — начал он, с трудом ловя ртом воздух.

— … сразу сюда! — тут же перебила его Даша. Она бесцеремонно отпихнула Вовчика плечом и встала у изголовья. Её зелёные глаза горели почти безумным огнём. — Игорь, как ты? Врачи сказали…

— … что это просто чудо! — снова влез Вовчик, протискиваясь обратно. — Рана жуткая, а ты уже… уже почти как новенький!

— А ему сильно больно?.. — пискнул он, теперь уже глядя на Настю, которая спросонья испуганно моргала.

— Вова, не мели ерунды! — шикнула на него Даша, но беззлобно, скорее от переизбытка чувств. — Конечно, больно! Игорь, тебе принести чего-нибудь? Может, бульон? Я сама сварю, настоящий, куриный! Не эту их больничную баланду! Я мигом, честное слово!

— И я! Я помогу! — поддакнул Вовчик.

Они тараторили без остановки, перебивая друг друга и размахивая руками. Вокруг них закрутился такой маленький ураган, что мне показалось, будто кардиомонитор сейчас запищит быстрее просто из солидарности. Их беспокойство было таким неподдельным, таким искренним и по-детски трогательным, что я невольно улыбнулся. Поймал взгляд Насти — в её глазах тоже плясали смешинки.

— Тише, — мой голос прозвучал слабо, но в нём, видимо, сохранились привычные командирские нотки. Оба тут же замолчали и вытянулись, будто на плацу. — Оба. Дышите.

Они синхронно и шумно втянули в себя воздух. Выглядело это до смешного нелепо.

— Всё под контролем, — продолжил я, чуть приподняв руку. — Как видите, не помер. Спасибо, что прибежали. Я это ценю.

В голове, уже ясной и почти не болевшей, проскочила мысль. Это ведь какая-то запредельная, стопроцентная преданность. Эти двое, кажется, были готовы ворваться в операционную и лично штопать меня суровой ниткой.

— Игорь, мы так испугались… — тихо сказала Даша, и весь её боевой запал куда-то пропал, оставив растерянную девчонку. — Когда нам сказали… мы думали, всё.

— Никакого «всё», — ответил я твёрдо, насколько мог. — Я говорил, что мы только начинаем. А я слов на ветер не бросаю. Так что заканчивайте панику. Скоро буду в строю, работы у нас по горло.

Моё спокойствие, кажется, передалось и им. Вовчик перестал хлюпать носом, а Даша решительно кивнула, и в её глазах снова зажглись знакомые мне боевые огоньки.

— Мы всё подготовим к твоему возвращению! — выпалила она. — Кухню выдраим так, что блестеть будет! Продукты закажем!

— И пончики для сержанта Петрова сделаем! — добавил Вовчик. — Чтобы он этого гада Алиева подольше за решёткой мариновал!

Я снова усмехнулся.

Мариновать? Думаю, Алиева и без пончиков ещё долго не отпустят.

— Вот это уже конструктивный диалог. А теперь марш отсюда. Отдыхайте. И никакой самодеятельности, ясно? Ждите моих распоряжений.

Получив чёткий приказ, они заметно успокоились. Ещё раз окинули меня тревожными взглядами, в которых теперь плескалась надежда, попрощались с Настей и так же стремительно выскочили из палаты.

— Твоя личная гвардия, — с улыбкой прошептала Настя, устраиваясь в кресле поудобнее.

— Моя, — согласился я, прикрывая глаза. — И что мне теперь с ними делать?

После того как мой взвод юных паникёров наконец-то испарился, в палате стало тихо. Даже слишком. Настя тоже ушла, я не собирался держать её. Она и без того натерпелась за сегодня. Я лежал, уставившись в потолок и слушал, как за окном шумит город. Скука была почти осязаемой.

Но долго скучать мне не дали. Не прошло и получаса, как в дверь постучали. Так, знаете, вежливо, но настойчиво. Мол, мы знаем, что ты там, и всё равно войдём. Ручка двери плавно опустилась, и она бесшумно открылась.

Если утренний визит моих ребят напоминал налёт стаи перепуганных воробьёв, то сейчас в палату вплыли два боевых фрегата. Наталья Ташенко и Вера Земитская.

Наталья, как всегда, была похожа на ожившую статую — строгий брючный костюм сидел на ней идеально, ни единой складочки. Волосы убраны в такой тугой узел, что казалось, даже ураган не выбьет из него ни прядки. Рядом с ней Вера выглядела совсем иначе. Лёгкое шёлковое платье, которое при ходьбе шуршало, как осенние листья, искусно уложенные локоны и улыбка.

— Игорь, как ты себя чувствуешь? — первой спросила Наталья. Её голос был ровным, без лишних эмоций.

— Жить буду, — я попытался улыбнуться, но получилось, наверное, кривовато. — Спасибо, что зашли.

— Мы не могли не зайти, — подхватила Вера, ставя на тумбочку плетёную корзинку с фруктами. Корзинка была просто произведением искусства, каждый фрукт лежал на своём месте, блестящий и идеальный. — Весь город только о тебе и говорит. Ты снова местная знаменитость. Герой.

Я хмыкнул. Герой с дыркой в пузе. Отличная карьера, ничего не скажешь.

Женщины переглянулись. Всё, формальности закончились, можно переходить к делу. Я это понял ещё до того, как Наталья придвинула к моей кровати единственный стул и села, положив на колени свою сумочку.

— Игорь, мы пришли не только о здоровье твоём узнать, — начала она прямо, без всяких предисловий. — Ситуация в городе меняется. И тебе нужно это знать.

Я молча кивнул. Слушаю.

— Фатима Алиева сегодня утром устроила настоящее шоу, — с ледяной усмешкой продолжила Наталья. — Явилась в Городскую управу. Прямо на заседание. И там, со слезами на глазах, публично отреклась от сына. Представляешь? Заявила, что вырастила чудовище, что ей нет прощения, и что она готова понести любую кару.

Она сделала паузу, давая мне переварить информацию.

— А после этого… — Наталья чуть наклонилась вперёд, — пожертвовала огромную сумму на нужды этой больницы. И отдельно подчеркнула, что часть денег пойдёт на ремонт и новое оборудование для таких случаев, как… с тобой.

Я слушал, и в моей голове всё мгновенно встало на свои места. Красивый ход. Очень умный. Она не пытается вытащить сыночка-идиота. Она отрезает его, как гангренозную ногу, чтобы спасти всё остальное тело — свою бизнес-империю. Она превращает позор семьи в акт благотворительности и выставляет себя жертвой.

— Разыгрывает роль несчастной матери, — подытожила Наталья. — И знаешь, что самое противное? Город почти поверил. Теперь она не мать бандита, а бедная женщина, раздавленная горем. Фатима — змея, Игорь. Она только что сбросила старую кожу и теперь пытается выглядеть белой и пушистой. Не верь ей ни на секунду.

— А что с Муратом? — задал я вопрос.

Тут в разговор с явным удовольствием вступила Вера. Она обожала такие истории.

— А вот с Муратом всё ещё интереснее, — её глаза заблестели азартным огоньком. — Нашёлся продажный полицейский, который открыл ему дверь камеры.

— И? — я аж напрягся. Не хватало ещё, чтобы этот урод разгуливал на свободе.

— И его тут же снова поймали! — радостно сообщила она. — Алиев думал, что самый умный, и все в городе будут плясать под его дудку, но нет. Он действовал топорно, даже слишком. Успел только к тебе доехать и… — она на мгновение замолчала. — Прости. В общем, Мурат сделал один шаг на свободу и тут же оказался в новых наручниках. А предатель уже сидит в соседней камере и поёт соловьём, сдавая всех с потрохами.

Значит, мой план с камерой сработал даже лучше, чем я ожидал. Сперва продажный инспектор, теперь вот Алиев, которому теперь никак не отвертеться. Хорошо, что я дал Насте доступ к видеозаписям.

— Но есть один маленький нюанс, — добавила Вера, понизив голос до заговорщицкого шёпота. — Сержант Петров теперь под угрозой увольнения. Как ни крути, побег из-под его носа. Его спасает только одно: ты до сих пор не подал официальное заявление о нападении. Понимаешь?

Она посмотрела на меня своим проницательным взглядом, в котором плясали черти.

— Сержант рвёт и мечет. Чувствует себя виноватым и обязанным тебе по гроб жизни. Это можно использовать. Конечно, если тебе это нужно.

Вот оно. Вот ради чего они пришли. Доставить на блюдечке новую информацию и новые рычаги давления. Честный коп, который теперь мой должник. Это покруче любых денег будет.

— Спасибо, — сказал я искренне. — Спасибо вам обеим. Эта информация… очень важна.

Наталья удовлетворенно кивнула. Её миссия выполнена.

— Мы на твоей стороне, Игорь. Твой успех — это и наш успех. Весь город ждёт, когда ты вернёшься. И когда снова откроется твоя кухня.

Они поднялись, такие же элегантные и собранные.

— Выздоравливай, — мягко сказала Вера и озорно мне подмигнула. — Шоу должно продолжаться.

Дверь за ними закрылась так же тихо, как и открылась. Я снова остался один. Но теперь тишина не была скучной. Она была наполнена мыслями и планами.

Вечер подкрался к городу как-то по-воровски, без предупреждения. Уставшее за день солнце просто взяло и соскользнуло за крыши, оставив после себя на небе мутные, грязновато-розовые разводы.

Дверь в палату скрипнула и открылась без стука.

Первым в проёме нарисовался Степан Ташенко. Огромный, молчаливый, как скала. Он даже не поздоровался. Просто шагнул внутрь, обвёл палату тяжёлым взглядом, будто искал, где тут притаились враги, и замер у стены. Скрестил на груди ручищи размером с мою голову. Живой телохранитель, которого я не просил. Но от которого точно не отказался бы.

Следом за ним, как-то бочком, в палату протиснулся сержант Петров. Форменный китель висел на нём, как на вешалке, знаменитые усы поникли, а лицо стало серым и осунувшимся. Он снял фуражку, вцепился в неё обеими руками и уставился в пол.

В комнате стало так тихо, что я слышал, как гудит кровь в ушах. Только ровный писк кардиомонитора нарушал эту могильную тишину. Пик… пик… пик… Степан молчал, Петров молчал, и я не торопился. Это была его исповедь. Он должен был начать сам.

Наконец сержант с шумом выдохнул, будто из него выпустили воздух.

— Белославов… — голос у него был до того хриплый. Он всё так же буравил взглядом свои стоптанные ботинки. — Я… виноват…