Имперский повар 3

Глава 14

Вторник начался с того, что меня засунули в консервную банку и хорошенько потрясли. По крайней мере, именно так я себя чувствовал за рулём старенькой «копейки», которую мне великодушно одолжил Степан. Каждая яма на дороге, которую тут, видимо, в последний раз ровняли ещё при старой Империи, отдавалась в моём боку тупым, злым тычком. Доктор Вишневский со своим «не делать резких движений» сейчас бы, наверное, упал в обморок. Но что поделать, война не спрашивает, зажили у тебя швы или нет.

На соседнем сиденье лежал мой навигатор. Кусок картона, на котором Рат нацарапал карту. Вместо названий улиц там были пометки вроде «сарай, где воняет дохлятиной» и «злая псина, гавкает, но не кусает, проверено». Гениально. Но, как ни странно, эта крысиная схема работала. Я уже проехал и мимо вонючего сарая, и мимо дома со злобной шавкой, которая чуть не удавилась на цепи, пытаясь достать мою ржавую развалюху. Я ехал в самую глушь, туда, где, по словам моего хвостатого разведчика, ещё можно было найти настоящую еду. Туда, где росли корни того, что я собирался построить.

Первая точка на карте была обведена жирным кругом и подписана просто: «Дед».

Дом деда оказался крепким, как и он сам. Старый сруб, потемневший от дождей и времени, но ни капельки не покосившийся. Вокруг был такой порядок, что хоть на выставку отправляй. Грядки ровные, как по линейке, двор чисто выметен, а дрова у стены сложены в идеальную поленницу. Сразу было видно, что хозяин тут халтуры не терпит.

На крыльце, щурясь на солнце, сидел и он сам. Сухой, жилистый старик с седой бородой, похожей на старую мочалку. Он молча смотрел, как я, кряхтя и стараясь не морщиться, вылезаю из машины. В его светлых, выцветших глазах не было ни грамма гостеприимства. Только холодное любопытство, как у волка, который смотрит на забредшую в его лес овцу.

— Чего надо, городской? — голос у него был скрипучий.

— Добрый день, — я подошёл ближе, чувствуя, как тянет шов. — Меня Игорь Белославов зовут. Я повар. Говорят, у вас картофель лучший во всей округе.

Дед хмыкнул, даже не шевельнувшись.

— Говорят. Кур доят. Езжай, откуда приехал, повар. Не продаю я ничего городским жуликам.

Ну, такого приёма я и ждал. Этих людей слишком часто обманывали, чтобы они верили первому встречному.

— Я не жулик, — спокойно ответил я. — Я приехал договориться. Напрямую.

— Договариваться? — он наконец оторвал спину и вперился в меня взглядом. — Это как? Пообещаешь три копейки, а потом твои дружки приедут и скажут, что картошка мелкая, кривая, да и вообще год плохой? Проходили мы это.

Он говорил про людей Алиевых, я это понял без слов. Эта старая змея пыталась подмять под себя всё, от рынка до самых корней, выжимая из фермеров последнее.

— Можно я огород ваш посмотрю? — я кивнул в сторону грядок.

Дед пожал плечами. Мол, смотри, раз уж притащился.

Я пошёл вдоль рядов. Ботва стояла зелёная, крепкая. Сразу видно, что за ней ухаживали с любовью. Но меня интересовало не это. Что-то внутри меня, какое-то новое чувство, которое появилось после той лесной истории, работало, как компас. Я чувствовал землю. Не видел, а именно чувствовал, как в ней пульсирует жизнь. Наверное, поэтому прикусил язык, когда хотел заметить, что некоторые уже давно собрали урожай. В конце концов, есть сорта, что убирают и позже, а есть… хм, на тот момент я и сам не совсем понимал, что именно я откопал. Точнее, нашёл, и вполне возможно, вскоре откопаю. Я прошёл мимо основного поля и остановился у небольшого, почти заброшенного участка в самом углу.

— А тут что растёт? — спросил я.

— Да так, остатки, — махнул рукой дед, который плёлся за мной. — Сорт старый, ещё мой дед сажал. Урожая почти не даёт, и мелкая вся. Никто такую не берёт. Я для себя оставил, по привычке.

Я присел на корточки, стараясь не обращать внимания на протестующий стон в животе. Запустил пальцы в тёплую, сухую землю. Она была другой на ощупь. Более рыхлой, какой-то… живой. Я осторожно выкопал один маленький, неказистый клубень. Отряхнул его от земли, поднёс к лицу и вдохнул. Пахло солнцем, летним дождём и чем-то ореховым. Вот оно. Настоящее сокровище.

— Вот эту я и буду брать, — сказал я, медленно поднимаясь. — Всю, до последней.

Дед Матвей уставился на меня, как на идиота.

— Ты в своём уме, парень? Она же мелкая, кривая. Тебя на рынке с такой засмеют.

— На рынке, может, и засмеют. А в тарелке она будет королевой, — я посмотрел ему прямо в глаза. — Земля здесь другая. В ней сила есть. И солнце сюда после обеда по-особенному светит.

Старик опешил. Он смотрел то на меня, то на неказистую картофелину в моей руке. Недоверие в его глазах сменилось чистым изумлением.

— Откуда… откуда ты про солнце-то знаешь? — пробормотал он.

— Я повар, — просто ответил я. — Я не торгуюсь. Плачу честно. И забираю всё, что вырастет. Деньги за первый месяц — прямо сейчас. Мои люди будут сами приезжать и забирать. Вам ничего делать не придётся.

Это было раза в полтора больше, чем ему платили алиевские перекупы за отборный, крупный картофель. Но он того стоил. И ведь я даже не забирал то, на что он уже с ними договорился, так что… Дед Матвей молчал, теребя свою бороду. Он смотрел на меня уже не как на городского выскочку, а как на человека, который понимает. Который уважает его труд и его землю.

— Идёт, — наконец коротко бросил он. — Чай будешь?

Следующая точка на карте Рата была помечена как «Молодые, боятся». Их дом я нашёл на самом краю деревни. Участок был поменьше, и порядок на нём был не такой идеальный. Чувствовалось, что у людей просто опустились руки. Меня встретил молодой парень с уставшим лицом и потухшим взглядом. За его спиной, в дверях, пряталась худенькая девушка, прижимая к себе маленького ребёнка.

Они действительно боялись. Когда я представился, парень, которого звали Павел, весь сжался, как будто ждал удара.

— Мы ничего не продаём, — торопливо сказал он. — У нас уже всё куплено.

— Людьми Алиевой? — мягко спросил я.

Он вздрогнул и отвёл взгляд.

— Я не хочу проблем, господин. Пожалуйста, уезжайте.

— Я тоже не хочу, — я постарался улыбнуться как можно дружелюбнее. — Я пришёл не проблемы создавать, а решать их. Можно стакан воды? В горле пересохло.

Они растерянно переглянулись. Девушка, Анна (опять же, он представил заранее), кивнула и скрылась в доме. Павел неловко переминался с ноги на ногу, не зная, что делать.

— Куры у вас хорошие, — сказал я, глядя на птиц, которые свободно бродили по двору. — Наверное, и яйца несут с желтком, жёлтым, как солнце.

— Да откуда вы… — он осёкся, не договорив.

Анна вынесла мне кружку с чистой водой. Я сделал большой глоток.

— Спасибо. Слушайте, — я перешёл к делу, глядя на них обоих. На их уставшие, но честные лица. — Я знаю, что вас обманывают. Заставляют продавать за копейки, задерживают деньги. Я предлагаю другое.

Они молчали, но в их глазах появился интерес.

— Вы будете растить. Я — готовить. Мы будем работать вместе, а не друг на друге, — я повторил ту самую фразу, которая пришла мне в голову ещё в больнице. И она сработала. Я видел, как в их глазах что-то дрогнуло. — Я предлагаю вам контракт на год. На всё, что вы вырастите: куры, яйца, овощи. По честной цене, которая в полтора раза выше той, что вам платят сейчас. Оплата — каждую неделю, без задержек. И моя машина будет сама всё забирать.

Павел смотрел на меня, не веря своим ушам.

— Но… почему? В чём подвох?

— Никакого подвоха, — я пожал плечами. — Мне нужны лучшие продукты в городе. А вам нужна уверенность, что вас не кинут. Всё просто. Я строю своё дело на честности. И мне нужны такие же честные партнёры.

Они молчали, просто глядя на меня. В их глазах страх медленно таял, уступая место чему-то другому. Надежде. Той самой, о которой я говорил своей команде.

— Мы… мы согласны, — тихо сказала Анна, и её муж решительно кивнул, словно с его плеч только что сняли тяжёлый мешок.

Когда я уезжал из деревни, солнце уже стояло высоко. Бок всё так же ныл, старая машинка всё так же дребезжала на ухабах. Но я улыбался. Я вёз в город с собой доверие людей. Тех самых, простых и честных, на которых и держится вся эта земля.

Третья точка на карте моего крысиного навигатора была помечена размашисто и весело: «Коля-Гром». Чёрт, как крыс вообще научился писать?

Судя по названию, меня ждал кто-то совершенно не похожий на молчаливого деда Матвея или запуганного Павла с женой. И чутьё меня не подвело.

Уже на подъезде к ферме я понял, что здесь живут по-другому. Забор был свежевыкрашен в какой-то немыслимо-весёлый зелёный цвет, во дворе, радостно хрюкая, носились не только куры, но и пара поросят, а из открытого окна дома доносилась бодрая музыка и чей-то звонкий женский смех. Сам дом выглядел крепким, ухоженным, а на крыльце в горшках цвели герани. Здесь жили. Насколько это было возможно в их мире.

Из-за сарая, весело насвистывая, вышел и сам хозяин. Огромный мужик с красным, обветренным лицом, ручищами-лопатами и такой широкой улыбкой, что, казалось, она сейчас треснет по швам. Он был похож не на фермера, а на какого-то сказочного богатыря, который по недоразумению вместо меча взял в руки вилы.

— А вот и он! Герой нашего времени! — пророкотал он таким басом, что у моей старой «копейки», кажется, задрожали стёкла. — Я уж думал, не доедешь по нашим-то дорогам! Николай я! А ты, я так понимаю, тот самый Игорь Белославов, который вчера по телевизору всех жуликов уму-разуму учил!

Он подошёл и без лишних церемоний протянул мне руку. Я пожал её, чувствуя, как мои кости жалобно хрустнули.

— Он самый, — я постарался улыбнуться, хотя боль от тряски по просёлочной дороге снова начала напоминать о себе. — Приехал поговорить о сотрудничестве.

— А чего тут говорить-то? — грохнул он, хлопнув меня по плечу с такой силой, что я чуть не сложился пополам. В глазах на миг потемнело. — Я твою передачу смотрел! Про честность, про настоящий вкус! Красиво сказал, чёрт побери! Прямо за душу взял! Я этим перекупам Алиевским давно говорил, что их порошки — отрава чистой воды, а они только ухмыляются! Так что я — за! Обеими руками! Твои условия меня устраивают, слухи по городу уже дошли. По рукам?

Он снова протянул свою лапищу. Я, уже наученный горьким опытом, пожал её чуть осторожнее. Вот так просто. Никаких уговоров, никакого недоверия. Иногда всё решается вот так — один честный разговор по телевизору стоит сотни коммерческих предложений.

— Тогда по рукам, — кивнул я.

— Отлично! — взревел он. — Такое дело надо обмыть! Пойдём в дом, жена как раз пироги с капустой испекла! Не откажешься же?

Отказаться было бы верхом глупости. И невежливости. И, наверное, одной сломанной рукой.

Я поплёлся за ним, чувствуя себя маленьким буксиром рядом с огромным ледоколом.

В доме было чисто, уютно и пахло просто сногсшибательно — свежей выпечкой, сушёными травами и домашним уютом. За большим деревянным столом сидела девушка. Симпатичная, светловолосая, с большими голубыми глазами. Увидев меня, она тут же густо покраснела и потупила взгляд, принявшись теребить край скатерти.

— А это Катюша моя, дочка! — с гордостью представил её Николай. — Давай, дочка, наливай нашему гостю чаю! Да пирогов ему побольше клади, вон он какой худой, ветром сдует!

Катя, заливаясь краской ещё сильнее, молча кивнула и принялась суетиться у самовара. Да, да, он у них имелся, и от этого мне даже как-то неловко стало. Даже не знаю почему. В таком агрегате всегда чувствовалось нечто громоздкое, почётное… Я сел за стол, чувствуя себя немного неловко. Атмосфера была слишком уж… семейной.

Николай плюхнулся напротив, налил себе и мне в большие кружки дымящийся чай и тут же снова хлопнул меня по плечу. Я стиснул зубы.

— Ну, рассказывай, как ты этого гада Мурата уделал? А то по телевизору всё красиво, а в жизни-то, небось, страшно было?

Я вкратце пересказал ему официальную версию событий, стараясь не вдаваться в детали. Он слушал, то хмурясь, то одобрительно кивая. Катя поставила передо мной тарелку с огромным куском пирога и чашку чая, стараясь не смотреть мне в глаза.

— Молодец! Мужик! — вынес вердикт Николай, дослушав мой рассказ. А потом его взгляд хитро блеснул. Он посмотрел на меня, потом на свою смущённую дочь, и его лицо расплылось в довольной улыбке. — А ты, Игорь, это… женатый?

Я аж чаем поперхнулся. Вот этого поворота я точно не ожидал.

— Нет, — откашлявшись, ответил я.

— Вот! — Николай ударил кулаком по столу так, что чашки подпрыгнули. — Я так и знал! Судьба! Смотри, какой жених! И повар, и бизнесмен, и герой! А у меня, глянь, какая дочка-красавица! И хозяйка, и умница! А пироги печёт — пальчики оближешь!

Катя, кажется, перестала дышать. Её лицо приобрело цвет спелого помидора, и я видел, что она готова провалиться не то что сквозь землю, а прямиком в центр земного шара.

— Па-ап… — прошептала она так тихо, что её едва было слышно.

В моей голове пронеслась целая буря.

Отлично, Игорь. Только очередного сватовства тебе для полного счастья и не хватало.

Я посмотрел на несчастную девушку, которой сейчас было откровенно стыдно за своего громкого, но, очевидно, любящего отца. Нужно было срочно спасать ситуацию. Причём так, чтобы никого не обидеть.

Я поставил чашку, посмотрел на Николая с самой тёплой и искренней улыбкой, на какую только был способен.

— Николай Петрович, — сказал я мягко, но так, чтобы слышали оба. Конечно же, я заранее узнал, с кем должен встречаться и знал имена и фамилии каждого из них. Или что, думали я просто так на рожон полез? — У вас и дочка, и овощи — на вес золота. Настоящее сокровище. Но боюсь, с одним сокровищем я, может, и справлюсь, а на два меня пока не хватит. Давайте пока на овощах остановимся, а?

На секунду в комнате повисла тишина. Николай смотрел на меня, переваривая сказанное. А потом его лицо снова треснуло по швам от оглушительного хохота.

— Ай, молодца! — ревел он, вытирая выступившие слёзы. — Вот это ответ! Уважил! И старика не обидел, и девку не засмущал! Ну, повар, голова у тебя варит не хуже, чем котлы на плите!

Напряжение спало. Катя подняла на меня глаза, и в них плескалась откровенная благодарность. Она робко, но уже смело улыбнулась. И улыбка у неё была очень красивая.

Я допил чай, съел ещё кусок пирога (который и вправду был божественным) и, подписав все бумаги, откланялся.

Когда я снова трясся в своей дребезжащей «копейке», уезжая от гостеприимной фермы, на душе было легко. Я нашёл трёх союзников. Угрюмого старика, который ценит уважение. Запуганную семью, которой я подарил надежду. И весёлого богатыря, с которым мы теперь были почти «родственниками». В кавычках, конечно же.

Я посмотрел на папку с договорами, лежавшую на сиденье. Это было начало. Фундамент моей маленькой империи. И у неё должно было быть имя. Простое, честное, как люди, с которыми я сегодня говорил.

Чистый продукт, — решил я про себя. Шикарное название. Это было обещание. И начало большой работы.

В кабинете Фатимы было темно и душно. Тяжёлые бархатные шторы на окнах не пропускали ни одного солнечного луча, и в комнате царил вечный полумрак. Свет падал только на огромный полированный стол, заваленный бумагами. Воздух здесь был густым и тяжёлым, дышать им было трудно, словно ты опустился на дно глубокого, заросшего тиной пруда.

Сама Фатима сидела за столом, огромная, неподвижная. Она была похожа на большую злую черепаху, которая втянула голову в панцирь из дорогих шёлковых одежд. Её лицо, обычно спокойное и властное, сейчас было перекошено от ярости. Перед ней лежал тонкий листок бумаги — отчёт от её людей. Она смотрела на него так, будто это была дохлая крыса, которую ей подбросили на подушку. А потом её рука, вся в золотых перстнях, сжалась в тяжёлый кулак и с глухим стуком обрушилась на стол.

— Провалились!

Голос у неё был низкий, но сейчас он сорвался на злобное шипение. Она схватила отчёт, скомкала его в тугой шарик и швырнула в угол.

— Эти деревенские мужланы! Скоты неблагодарные! Они отказались! Все трое!

Она тяжело дышала, её необъятная грудь ходила ходуном. Маленькие злые глазки забегали по комнате, словно искали, на ком бы сорвать злость. И, конечно же, нашли.

— Всё из-за него! Из-за твоего никчёмного отца! — прорычала она. — Его идиотская выходка! Его слабость! Он унизился перед этим поваром, и теперь весь город смеётся над именем Алиевых! Он лишил нас главного — нашего авторитета! Страха! Теперь любой деревенщина думает, что может нам отказывать!

В дверях, словно тень, появилась тонкая фигурка. Лейла. Она стояла в проёме, бледная, испуганная. За последние дни она сильно изменилась. Куда-то пропала её обычная скука и надменность, с которой она смотрела на мир, как на надоевшую игрушку. Теперь она была тихой и сдержанной, а в глубине её красивых миндалевидных глаз застыл холодный, внимательный блеск. Она молча смотрела на разъярённую бабушку.

Фатима заметила её и тут же обрушила на неё свой гнев.

— Что уставилась? Любуешься на то, что натворил твой папаша? Из-за него мы теперь посмешище! Этот выскочка Белославов не просто готовит свою баланду, он строит свою империю на наших костях! Он забирает наших поставщиков! Наших!

Лейла молча слушала. Каждое слово бабушки било, как пощёчина, но она даже не шелохнулась. А внутри, в душе, где раньше были только капризы и скука, зарождалось что-то новое. Холодное и тёмное. Ненависть. Она смотрела на эту огромную, властную женщину и впервые в жизни поняла, почему её отец вырос таким. Безвольным, истеричным, жалким. Его просто раздавили. С самого детства. Эта женщина не воспитывала, она лепила из него то, что было удобно ей. И сломала.

— Бабушка… — голос Лейлы прозвучал тихо, но на удивление твёрдо. — Я… я всё исправлю.

Фатима презрительно хмыкнула, даже не посмотрев на неё.

— Ты? Исправишь? А что ты можешь, кукла? Платья менять да ресницами хлопать? Иди в свою комнату. Не мешай мне думать.

Лейла молча кивнула. Не сказав больше ни слова, она повернулась и вышла, тихо прикрыв за собой тяжёлую дубовую дверь.

Оставшись одна в своей комнате, утопающей в шёлке и кружевах, она почувствовала, как её затрясло. Ярость, которую она так долго сдерживала, подступила к горлу. Рука сама потянулась к изящной фарфоровой вазе на туалетном столике. Ещё мгновение — и она бы с криком швырнула её в стену. Так сделал бы её отец. Закатил бы истерику, разбил бы что-нибудь, а потом плакал бы от бессилия.

Но её рука замерла в воздухе.

«Нет».

Мысль была острой и холодной, как осколок стекла.

«Истерики — это для слабых. Для таких, как отец. Для проигравших».

Она медленно опустила руку и поставила вазу на место. Подошла к зеркалу и посмотрела на своё отражение. На красивую испуганную девушку с тёмными кругами под глазами. А потом заставила себя улыбнуться. Улыбка получилась хищной и злой.

Она больше не будет просто подчиняться. Она должна понять. Понять свою бабушку, её методы, её яд. Изучить его, разобрать на части. А потом… потом создать свой собственный. Более сильный. Более хитрый. Она превзойдёт её. И тогда никто и никогда больше не посмеет назвать её куклой.

А в это время в своём кабинете Фатима Алиева тоже пришла к выводу. Обычная война проиграна. По крайней мере, этот раунд. Давить на фермеров силой теперь бесполезно — за них вступится весь город. Этот повар оказался умнее, чем она думала. Он играл не по их правилам. Он создал свои.

Значит, пришло время перестать играть вообще.

Она медленно поднялась, подошла к огромному книжному шкафу и нажала на неприметный резной узор. Секция бесшумно отъехала в сторону, открыв тёмную пасть стального сейфа. Поворот ручки, щелчок. Фатима запустила руку вглубь и достала оттуда небольшую, отделанную перламутром шкатулку. Она не открывала её много-много лет.

Вернувшись за стол, она положила шкатулку перед собой и медленно подняла крышку. Внутри, на чёрном бархате, лежали несколько странных предметов: пучок высохшей, почти чёрной травы, которая пахла болотом, маленький флакон с тёмной, маслянистой жидкостью и сморщенный, похожий на птичью лапку, корень какого-то растения. Это было оружие другого рода. Последнее средство.

Фатима хмуро посмотрела на содержимое, словно взвешивая все за и против. Её лицо стало жёстким, как камень. Решение было принято. Она захлопнула шкатулку, взяла в руки телефон и набрала номер, которого не было в её записной книжке. Она помнила его наизусть.

На том конце ответили не сразу.

— Слушаю.

— Это я, — голос Фатимы был тихим и холодным, как могильная плита. — Мне нужна твоя помощь. Есть работа. Грязная.