Имперский маг или приказываю лечить

Глава 5

Ольфария поправила белый халат и взглянула на пациента — молодого купца с рваной раной на предплечье. За её спиной Крид наблюдал молча, скрестив руки на груди.

— Начинай, — коротко сказал он.

Она активировала Око Познания, и мир наполнился дополнительными красками. Рана светилась тускло-красным — обычное повреждение без магических осложнений. Кровеносные сосуды проступили зелёными нитями, мышечные волокна — янтарными переплетениями.

— Обычное зелье исцеления подойдёт? — спросила она, доставая флакон с переливающейся жидкостью.

Крид кивнул. Ольфария нанесла зелье на рану и наложила руки, призывая целительную магию. Теплота потекла по её венам, и ткани начали срастаться под её пальцами.

— Слишком медленно, — констатировал Крид. — Ты экономишь силы, словно они закончатся. У тебя предбожественный уровень, используй его.

Купец застонал от боли, и Ольфария усилила поток магии. Рана затянулась за секунды, оставив лишь розовый шрам.

— Лучше. Следующий.

Неделя практики пролетела как один день. Крид постепенно доверял ей всё более сложные случаи, но его холодные замечания не прекращались. А потом однажды утром вместо учителя в лечебной палате её встретил... почти идеальный человек.

Автоматон был высок, безупречно сложён, с правильными чертами лица модели и копной тёмных волос. Только небесно-голубые глаза выдавали его природу — в них не было ничего живого, лишь спокойная пустота.

— Доброе утро, Ольфария, — произнёс он голосом, удивительно похожим на человеческий. — Мастер Крид отправился по неотложным делам. Я буду наблюдать за вашей практикой.

Первый пациент — девочка с магическим ожогом от неудачного опыта с огненной магией. Ольфария принялась за работу, но что-то шло не так. Ожог сопротивлялся исцелению, словно в нём заключена была чужая воля.

— Проклятое пламя, — пробормотала она, вытирая пот со лба.

Автоматон стоял у стены, не двигаясь и не комментируя. Его безучастный взгляд скользил по палате, останавливаясь на ней лишь изредка.

— У вас есть совет? — наконец спросила Ольфария, когда очередная попытка провалилась.

— Конечно, — мгновенно откликнулся автоматон, подходя ближе. — Проклятое пламя питается магической энергией целителя. Чем больше вы тратите сил, тем сильнее оно становится. Попробуйте ледяную магию — заморозьте проклятие, а затем раздробите его физически.

Ольфария последовала совету. Холод потёк по её пальцам, кристаллики льда проступили на коже девочки. Проклятие замерло, потеряв подвижность, и она осторожно разрушила его, словно хрупкую корочку.

— Благодарю, — сказала она, но автоматон уже вернулся к стене.

День за днём она привыкала к его присутствию. Он никогда не вмешивался без просьбы, никогда не хвалил и не критиковал. Просто наблюдал теми пустыми небесными глазами и безошибочно давал нужные советы, когда она спрашивала.

— Почему вы не исправляете мои ошибки сразу? — спросила она как-то, закончив лечение торговца с отравлением.

Автоматон повернул голову с механической плавностью.

— Мастер Крид запрограммировал меня давать знания только по запросу. Самостоятельные ошибки — лучший учитель. Вмешательство без необходимости лишает ученика возможности научиться.

— А что, если пациент умрёт из-за моей ошибки?

— Тогда я вмешаюсь. Мастер Крид не терпит потери пациентов в своей клинике.

Холодная логика, лишённая эмоций. Ольфария поёжилась и принялась за подготовку к следующему больному.

Крид вернулся через три дня. Автоматон доложил ему результаты её работы с машинной точностью, называя цифры и проценты успешности. Ольфария стояла рядом, чувствуя себя экспериментальной крысой.

— Неплохо, — сказал Крид, просмотрев записи. — Завтра переходишь к самостоятельному приёму. Автоматон будет помогать первую неделю.

Она кивнула, не зная, радоваться ли доверию или бояться ответственности. А автоматон смотрел на неё теми же пустыми глазами, в которых никогда не отражалось ни одобрение, ни разочарование — только вечное, безмятежное равнодушие.

Утренний свет едва проникал сквозь магические светильники клиники, когда Ольфария уже стояла у входа в лечебную палату. Автоматон занял своё обычное место у стены, сложив руки за спиной.

— Сегодня большой поток, — сообщил он безучастным тоном. — Авария на алхимическом заводе. Тридцать семь пострадавших разной степени тяжести.

Сердце Ольфарии ёкнуло, но она лишь кивнула и активировала Око Познания. Первого пациента уже вносили на носилках.

Рабочий завода корчился от боли — кислотные ожоги покрывали половину тела, а в лёгких клокотало что-то ядовитое. Ольфария не стала медлить. Руки сами потянулись к ранам, целительная магия хлынула мощным потоком. Ожоги затягивались на глазах, кожа обновлялась, лёгкие очищались от химических паров.

— Следующий!

Женщина с переломанными рёбрами и внутренним кровотечением. Ольфария вложила ладони на грудную клетку, чувствуя, как кости встают на место под её прикосновением. Кровь остановилась, повреждённые органы восстановились.

— Следующий!

Молодой парень без сознания, отравленный парами неизвестного зелья. Его тело отторгало любую магию исцеления. Ольфария прищурилась, вглядываясь в структуру яда через Око Познания. Сложное проклятие, вплетённое в алхимическую формулу.

— Вы знаете противоядие? — быстро спросила она автоматона.

— Экстракт корня белой мандрагоры, настоянный на слезах единорога. Но его нет в наличии.

Ольфария стиснула зубы и призвала ледяную магию. Холод прошёлся по венам парня, замораживая яд на клеточном уровне. Затем она раздробила его мельчайшими ледяными кристаллами и вымыла из организма потоком целительной силы.

Парень открыл глаза и судорожно вдохнул.

— Следующий!

Время потеряло всякий смысл. Ольфария работала как заведённая, переходя от одного пациента к другому. Её руки светились то зелёным светом исцеления, то голубым холодом ледяной магии. Переломы, ожоги, отравления, проклятия — она лечила всё подряд, не останавливаясь ни на секунду.

К полудню очередь не уменьшилась. Ольфария чувствовала, как магическая энергия течёт сквозь неё рекой, но предбожественный уровень позволял не думать об истощении. Она была в потоке, в том состоянии, когда врач и магия становятся единым целым.

Старик с почерневшей от гангрены ногой — ампутация не нужна, гангрена исчезла под натиском целительной силы. Девушка с магическим ожогом на лице — кожа восстановилась, не оставив ни малейшего шрама. Ребёнок с проклятием немоты — Ольфария буквально вырвала чужеродную магию из его горла.

— Мама! — закричал мальчик, и его мать расплакалась от счастья.

Но Ольфария уже поворачивалась к следующему пациенту.

К вечеру она обработала всех тридцать семь пострадавших. Последний пациент — мужчина средних лет с множественными внутренними травмами — поднялся с кровати совершенно здоровым. Лечебная палата наконец опустела.

Ольфария опустилась в кресло, впервые за день позволив себе передохнуть. Халат был забрызган кровью, руки дрожали от напряжения, но глаза горели торжеством.

— Все живы, — прошептала она.

Автоматон подошёл ближе, его небесно-голубые глаза скользнули по опустевшим койкам.

— Тридцать семь пациентов за десять часов. Процент выздоровления — сто процентов. Среднее время лечения — шестнадцать минут на человека, — доложил он машинно. — Мастер Крид будет доволен результатом.

Ольфария закрыла глаза и улыбнулась. Да, она была врачом. И не важно, в каком мире — спасать людей оставалось её призванием.

За окном садилось солнце, окрашивая небо в багровые тона. Где-то там, в городе, тридцать семь семей радовались возвращению своих близких. И это стоило всей усталости мира.

Ольфария вошла в операционную и сразу почувствовала запах смерти. На столе лежал мужчина лет сорока, его грудь едва поднималась. Кожа приобрела восковой оттенок, губы посинели. Рядом стоял автоматон в стерильном халате, его небесные глаза бесстрастно изучали показания магических приборов.

— Что с ним? — коротко спросила Ольфария, подходя к столу.

— Аневризма аорты с разрывом. Внутреннее кровотечение. Магическое истощение от попытки самолечения. Пульс нитевидный, давление критически низкое. — Автоматон перечислял симптомы монотонно, словно читал список покупок. — Вероятность выживания без операции — ноль процентов. С операцией — двенадцать процентов.

Ольфария активировала Око Познания и вглядела в тело пациента. То, что она увидела, заставило её побледнеть. Главная артерия была разорвана в нескольких местах, кровь заполняла брюшную полость, а сердце работало на пределе, пытаясь прокачать то немногое, что осталось.

— Сколько времени? — спросила она, натягивая перчатки.

— При текущей скорости кровопотери — максимум двадцать минут.

— Приготовьте кровезаменяющие зелья. Самые сильные. И зелье временной стабилизации жизненных функций.

Автоматон молча подал ей флаконы. Ольфария влила содержимое первого прямо в рот пациенту, второе ввела через магический катетер прямо в сердце. Мужчина дёрнулся, его дыхание стало чуть ровнее.

— Скальпель.

Она вскрыла брюшную полость одним уверенным движением. Кровь хлынула наружу, и Ольфария мгновенно заморозила её потоки ледяной магией, создавая временные пробки в разрывах.

— Расширители. Держите аорту.

Автоматон без колебаний погрузил руки в рану, его пальцы нашли повреждённый сосуд и зафиксировали его. Ольфария работала с ювелирной точностью — целительная магия текла через её руки, сшивая разорванные стенки артерии изнутри. Но повреждения были слишком обширными.

— Время? — спросила она, не отрывая взгляда от работы.

— Пять минут до критической отметки. Сердце начинает отказывать.

На мониторах пульс стал ещё более неровным. Ольфария чувствовала, как жизнь уходит из тела под её руками. Обычной магии было недостаточно.

— Приготовьтесь поддерживать сердце механически, — приказала она и позволила своей силе развернуться на полную мощность.

Предбожественное целительство обрушилось на пациента белым сиянием. Ольфария чувствовала, как её магия проникает в каждую клетку, восстанавливая повреждения на молекулярном уровне. Стенки аорты срастались, словно их никогда и не было разорвано. Кровеносные сосуды восстанавливались, сердечная мышца укреплялась.

Но цена была огромной. Ольфария чувствовала, как собственные силы утекают в умирающее тело. Видение затуманилось, в ушах зазвенело. Она пошатнулась, но автоматон подхватил её локоть своей свободной рукой.

— Стабилизируйтесь, — сказал он спокойно. — Пациент идёт на поправку.

Действительно, показания приборов начали улучшаться. Пульс стал сильнее, давление поднялось, кровотечение остановилось. Ольфария ещё несколько минут работала над внутренними органами, восстанавливая то, что пострадало от кровопотери.

Наконец она отстранилась от стола, тяжело дыша. Автоматон уже накладывал швы с механической точностью, его руки не дрожали от усталости.

— Прогноз? — хрипло спросила Ольфария.

— Полное восстановление в течение недели. Никаких осложнений. — Он закончил последний шов и взглянул на неё. — Превосходная работа. Мастер Крид сохранил запись всей операции для обучающих целей.

Ольфария кивнула и поплелась к выходу. За спиной она слышала ровное дыхание пациента — живого пациента, которого ещё час назад считали обречённым. В коридоре её ноги подкосились, и она опустилась на скамейку.

Автоматон появился рядом через несколько минут, неся поднос с чаем и зельем восстановления.

— Выпейте, — сказал он, протягивая чашку. — У вас магическое истощение второй степени.

Ольфария послушно выпила горькое зелье. Силы начали возвращаться, но усталость оставалась.

— Он выживет? — спросила она.

— Несомненно. Вы спасли ему жизнь.

Простые слова, произнесённые без всякой эмоции. Но для Ольфарии они значили больше, чем любая похвала. Ещё одна жизнь вырвана у смерти. Ещё одна семья не будет горевать. И это стоило любых мучений.

Ольфария работала уже третий час подряд, когда в палату принесли ребёнка. Девочке было не больше пяти лет, её крошечное тело содрогалось в лихорадке от магического проклятия. Мать плакала рядом, умоляя спасти дочь.

— Проклятие медленной смерти, — констатировал автоматон, сканируя ребёнка взглядом. — Седьмой уровень сложности. Сплетено с жизненной силой носителя.

Ольфария наклонилась над девочкой, активируя Око Познания. Чёрные нити проклятия опутывали маленькое сердце, медленно высасывая жизнь. Обычными методами его не снять — слишком глубоко въелось в душу.

— Есть способ? — спросила она, не отрывая рук от пациентки.

— Теоретически возможно использовать ледяную магию для заморозки проклятия с последующим извлечением, — ответил автоматон. — Но риск повреждения жизненной силы ребёнка составляет семьдесят три процента.

Ольфария стиснула зубы. Слишком высокий риск. Но девочка умирала прямо у неё на руках.

— Мама... — прошептала малышка, и её глаза закрылись.

Показания приборов резко ухудшились. Автоматон шагнул к столу, но вдруг остановился. Ольфария бросила на него взгляд и замерла. В его небесно-голубых глазах мелькнула... боль? Это длилось лишь секунду, но она не могла ошибиться.

— Попробуйте комбинированный подход, — сказал автоматон тише обычного. — Ледяная магия для стабилизации, целительная — для защиты жизненных центров. Я... я буду контролировать жизненные показатели напрямую.

Он положил руки на грудь ребёнка, и его пальцы засветились мягким золотистым светом. Ольфария никогда не видела, чтобы автоматон использовал магию.

— Вы умеете лечить? — удивилась она.

— Базовые программы поддержания жизни, — ответил он, но в голосе прозвучала какая-то неуверенность. — Действуйте. Я удержу её.

Ольфария призвала ледяную магию, осторожно охлаждая проклятие. Чёрные нити замерзали и становились хрупкими. Автоматон следил за каждым ударом сердца девочки, его магия поддерживала работу органов.

— Осторожнее в области сердца, — прошептал он. — Там самое хрупкое место.

Странно. Автоматон никогда не шептал. Всегда говорил ровным, официальным тоном.

Ольфария начала извлекать замороженные фрагменты проклятия. Работа была ювелирной — одно неверное движение, и детское сердце остановилось бы навсегда. Но руки автоматона направляли её, его магия указывала безопасные пути.

— Почти готово, — сказала она, захватывая последний крупный фрагмент.

— Подождите, — автоматон вдруг схватил её за запястье. — Этот кусок связан с центром памяти. Если его удалить резко, девочка может забыть родителей.

Ольфария посмотрела на него внимательно. Откуда автоматон знал о таких тонкостях? В базовых программах поддержания жизни подобных знаний не было.

— Тогда как?

— Растворите его постепенно. Целительной магией. Я буду поддерживать связи в мозгу.

Они работали синхронно следующие полчаса. Автоматон осторожно поддерживал нейронные связи, пока Ольфария по крупицам растворяла последние остатки проклятия. Его движения были слишком мягкими, слишком осторожными для машины.

Наконец девочка вздохнула глубоко и открыла глаза.

— Мама? — позвала она, и мать кинулась к кровати со слезами радости.

Ольфария откинулась в кресло, вытирая пот со лба. Автоматон стоял рядом, его руки всё ещё слабо светились остатками магии.

— Где вы научились такому? — спросила она тихо. — Это не базовые программы.

Автоматон помолчал, глядя на счастливую семью.

— Мастер Крид не всегда был таким холодным, — наконец сказал он. — Когда он создавал меня... вложил в мою матрицу воспоминания о том, что значит исцелять с состраданием.

— Воспоминания? Чьи?

— Свои. Давние. Из тех времён, когда он ещё помнил, что значит быть человеком.

Автоматон повернулся к ней, и в его глазах мелькнула едва уловимая печаль.

— Иногда эти воспоминания... проявляются. Особенно когда дело касается детей. Мастер считает это недостатком программирования, но я... — он запнулся. — Я стараюсь их сохранить.

Ольфария смотрела на него с новым пониманием. Перед ней стоял не просто автоматон, а последний осколок человечности Крида, заключённый в искусственное тело.

— Как вас зовут? — спросила она. — У вас ведь есть имя, правда?

Автоматон долго молчал, борясь с какими-то внутренними запретами.

— Элиас, — прошептал он наконец. — Мастер Крид называл меня Элиас, когда создавал. Но это было давно.

Ольфария кивнула, храня в сердце эту маленькую тайну. Элиас. Теперь у её молчаливого помощника было имя.

Лифт беззвучно поднимался к двадцать восьмому этажу, и Ольфария стояла, прислонившись к зеркальной стене, закрыв глаза. В ушах всё ещё звучали голоса — благодарности спасённых, плач родственников, монотонные отчёты Элиаса. Сегодня было особенно тяжело. Семнадцать пациентов, трое на грани смерти, один ребёнок с проклятием, которое чуть не свело её саму с ума.

Двери раздвинулись с тихим шипением, и она вошла в свою квартиру. Ноги сами понесли её на кухню, руки машинально потянулись к магической кофейной машине. Крид не скупился на удобства — аппарат был настоящим произведением искусства, инкрустированный мифрилом и заколдованный на идеальное приготовление любого напитка.

Ольфария коснулась панели управления, выбрав обычный чёрный кофе. Машина загудела, наполняя воздух ароматом свежемолотых зёрен. Через минуту в её руках оказалась дымящаяся чашка.

Она прошла к панорамному окну, которое занимало всю стену гостиной. Ночная столица раскинулась перед ней — море огней, магических факелов и светящихся вывесок. Где-то внизу кипела жизнь: торговцы закрывали лавки, стражники обходили посты, влюблённые гуляли по освещённым бульварам. Мирная, обычная жизнь людей, которые просто хотели быть счастливыми.

Ольфария сделала глоток кофе и прислонилась лбом к прохладному стеклу. В отражении она видела собственное лицо — бледное, усталое, с потухшими глазами. Когда она в последний раз по-настоящему улыбалась? Не из вежливости к пациентам, не из благодарности Криду, а просто так, от души?

В Москве она тоже работала допоздна, тоже уставала, тоже смотрела в окна на ночной город. Но тогда была другая усталость — честная, человеческая. Усталость врача, который спасает людей в рамках возможного. Здесь же каждый день был чудом. Её руки воскрешали мёртвых, лечили безнадёжно больных, дарили надежду там, где её не было.

И почему же на душе становилось всё тяжелее?

Может быть, дело было в том, что чудеса обесценивали саму жизнь? Когда смерть можно повернуть вспять, когда любую болезнь можно вылечить, теряется что-то важное. Та хрупкость, которая делает каждый момент драгоценным.

А может, дело было в Криде и его философии. Спасать жизни ради политических целей, лечить одних и убивать других по расчёту. Она стала частью этой системы, винтиком в механизме, который превращал медицину в оружие.

Ольфария отпила ещё кофе, чувствуя, как горечь напитка смешивается с горечью в душе. Внизу проехала карета скорой помощи, её магические сирены мигали синим светом. Кого-то везли в клинику, кому-то нужна была её помощь. Но сейчас рабочий день закончился, и Элиас справится с ночными вызовами.

Элиас... Единственный в этом мире, кто понимал её без слов. Автоматон с человеческим сердцем, запрограммированный на сострадание. Ирония судьбы — машина оказалась человечнее многих людей.

Она вспомнила его глаза сегодня, когда они спасали девочку. В них была боль — настоящая, искренняя боль за маленькую жизнь. Крид давно забыл, что такое сострадание, пациенты видели в ней только чудотворца, а Элиас... Элиас чувствовал то же, что и она. Усталость от чужой боли, радость от спасённых жизней, тревогу за каждого больного.

Кофе остывал в её руках, но Ольфария не замечала. Она смотрела на огни города и думала о том, что завтра снова придётся вставать, снова лечить, снова делать вид, что всё в порядке. Что она нашла своё место в этом мире, что счастлива служить великому магу.

А где-то в глубине души тихо плакала русская женщина-хирург, которая просто хотела домой.

Ольфария допила остывший кофе и поставила чашку на подоконник. Огни города постепенно редели — становилось всё позже, и даже в столице империи люди расходились по домам. Она подняла голову и посмотрела на небо.

Звёзды здесь были другими. Не теми, что светили над Москвой, не теми созвездиями, которые она помнила с детства. Незнакомые узоры мерцали в темноте, рассказывая истории чужого мира. Большая луна — почти в полтора раза крупнее земной — заливала столицу серебристым светом, а рядом с ней виднелась маленькая спутница, едва различимая точка.

Где-то там, в этом бескрайнем космосе, была её родная планета. Земля с её суетой, больницами, бесконечными дежурствами и простыми человеческими радостями. Мир, где кофе не варили магические машины, а врачи не воскрешали мёртвых одним прикосновением.

Ольфария прислонилась щекой к стеклу. Холодная поверхность приятно контрастировала с её разгорячённой кожей. Интересно, кто-нибудь там, на Земле, помнит безымянную женщину-хирурга, которая погибла под колёсами грузовика? Коллеги по больнице, несколько знакомых... Наверное, её уже забыли. Жизнь идёт дальше, на её место пришёл другой врач, пациенты даже не заметили подмены.

А здесь она стала легендой. Ученица великого мага, целительница, способная вернуть к жизни безнадёжно больных. Люди шептали её имя с благоговением, матери молились на неё, прося спасти детей. Слава, о которой на Земле можно было только мечтать.

Но почему же так хотелось вернуться в ту серую больничную палату, где она проводила дни напролёт, спасая жизни без всякой магии? Почему простая человеческая благодарность казалась дороже преклонения целого города?

Звёзда сорвалась с небесного купола и прочертила яркую линию между созвездиями. На Земле люди загадывали желания на падающие звёзды. Ольфария закрыла глаза и подумала: если бы у неё была возможность загадать одно единственное желание...

Нет. Она открыла глаза и отошла от окна. Бесполезно мечтать о невозможном. Её новая жизнь здесь, среди магии и чудес, рядом с бессмертным магом и его автоматоном с человеческой душой. Завтра снова будут пациенты, которым нужна её помощь. И это важнее всех сожалений о прошлом.

Ольфария прошла в спальню, сбрасывая по дороге домашнюю одежду. Кровать была заправлена безупречно — невидимые слуги Крида поддерживали порядок в её квартире. Шёлковые простыни приятно холодили кожу, перьевая подушка мягко приняла её голову.

Она лежала в темноте, слушая далёкие звуки города. Где-то проехала ночная карета, где-то загудел магический механизм, где-то пропел петух — даже в столице империи находилось место простым деревенским звукам.

Постепенно мысли становились туманными. Усталость брала своё, веки тяжелели. В полудрёме ей почудилось, что звёзды за окном шепчут что-то на знакомом языке, но она уже не могла разобрать слов.

Ольфария уснула под чужими созвездиями, а во сне ей приснилась Москва — шумная, грязная, бесконечно родная. И она проснулась утром с мокрыми от слёз щеками, не помня, о чём плакала во сне.