Империя

Сципион подошел к Ратибору, вытащил из ножен меч и без малейших эмоций на лице протянул его русичу. Тот одним глазом посмотрел сначала на Сципиона, затем на Марка, который одобрительным кивком разрешил ему взять оружие в руки. Ратибор принял клинок, слегка покрутил его в руках, рассек несколько раз им воздух и, злобно улыбнувшись, перевел взгляд на Руфуса.

– Ну что, Руфус? Покажи и нам, и себе, что ты все-таки чего-то стоишь. Ты же всегда, когда смотрел на бои гладиаторов, думал, что там, на арене, все просто и легко и что ты бы мог выступить лучше любого из них. Ну вот, тебе в твоей никчемной жизни выпал шанс доказать это, так пользуйся случаем! – спокойно произнес Марк и, приняв в кресле удобную позу, добавил. – Ратибор, я ни в чем тебя не ограничиваю, действуй!

Русич с улыбкой осмотрел Руфуса с ног до головы и, вращая меч, медленно направился к нему.

– Ну, не… Ну, не надо. Прошу вас, – вспотев от страха, взмолился стражник. – Ну, я же работу свою выполнял. Прошу, пощади! Я не хотел! Ну, будьте же вы людьми! Пожалуйста, пожалуйста! Не надо! – сползая вниз по своему копью, зарыдал он, даже не пытаясь сопротивляться.

Когда к нему вплотную подошел Ратибор, Руфус сидел в своих собственных испражнениях и рыдал навзрыд. Русич посмотрел на него сверху вниз: недавний король жизни теперь стоял на коленях перед тем, кого еще несколько минут назад считал отбросом и недочеловеком. Внезапно стражник вцепился в ногу Ратибора и истошно завопил, но гладиатор брезгливо отпихнул его от себя. Он снова повернулся к Марку, но тот лишь развел руками.

– Встань, – чуть слышно произнес Ратибор.

– Не надо. Ну, прошу. Ну, не надо, – ползая в ногах воина, молил Руфус.

– Встань! – уже со злобой и ненавистью в голосе крикнул русич.

Стражник, трясясь от страха и моля о пощаде, стал подниматься. Как только он выпрямился, Ратибор мгновенно обрушил на него удар такой силы, что меч, пройдя от плеча вниз, застрял в области живота. Руфус остекленевшими глазами впился во взгляд Ратибора, в конвульсиях начал открывать рот и трясти головой, после чего завалился назад и рухнул на пол, забрызгав блестящий мраморный пол багровой кровью. Свершив возмездие, Ратибор отер об одежду лезвие меча, подошел к Сципиону и протянул ему оружие. В зале воцарилась тишина. Русич стоял в ожидании и не мог понять, почему этот воин не берет обратно клинок.

– Он твой, Ратибор, по праву. Ты заслужил его, – вставая с кресла и направляясь к гладиатору, произнес Марк.

– И чем же я снискал себе такую милость? – все еще держа оружие в вытянутой руке, спросил Ратибор.

Марк подошел к нему, опустил его руку и произнес:

– Чем заслужил? Может быть, тем, что ты, как Руфус, завидовал другим и издевался над беспомощными? Или тем, что ты трусливый, лживый и продажный воин? Думаю, вряд ли. В противном случае ты бы не находился здесь и мы бы не беседовали с тобой. Асмодей, убери это с моего пола, – внезапно обернувшись к своему слуге, произнес Марк. – Абигор, около ворот остались друзья Руфуса. Пусть они исчезнут и как можно быстрее. Хорошо?

Сципион, поклонившись, без лишних слов тут же удалился из зала.

– Их же будут искать. Ведь многие знают, куда они меня повезли и к кому. Неужели вы этого не понимаете? – удивленно поинтересовался Ратибор.

– Понимаю, прекрасно понимаю. Будут искать и обязательно узнают, что в последний раз их видели рядом с моим имением. Но вот понимаешь, в чем дело: после того, как они передали мне тебя… – Марк сделал удивленное лицо и развел руками, – на них напали грабители. Ведь я передал с ними крупную сумму денег за раба-гладиатора, которая предназначалась твоему бывшему владельцу Александру. И Александр, между прочим, все это подтвердит.

– Ловко у вас все.

– Ну, уж как можем, как можем… – взяв под руку Ратибора, ответил Марк и куда-то повел его.

– А не боитесь ли вы, что я сейчас перережу вам горло и сбегу? – остановившись и пристально посмотрев Марку в глаза, сурово произнес Ратибор.

На что Марк только улыбнулся и, немного подумав, ответил:

– Полно. Ты этого не сделаешь. Наверное, ты и вправду думал о побеге, когда тебя везли ко мне. Но, по-моему, сейчас в этом нет никакой необходимости. Да и к тому же, поверь мне, я умею разбираться в людях.

– И убеждать, пожалуй, тоже… Кстати…

– Марк. Меня зовут Марк. И давай договоримся сразу: я тебе не хозяин. С этого дня ты свободный человек. Я дам тебе соответствующую грамоту.

После этих слов Ратибор замер и, склонив голову, посмотрел на Марка исподлобья.

На что тот ухмыльнулся и тут же ответил:

– А вы, северные народы, не такие уж и глупые. Да, ты прав, бесплатно и даром ничего не бывает.

– И в чем подвох?

– Ну, что ты? Какой еще может быть подвох? Просто дело в том, что вскоре будет сформирован новый легион, а командовать в нем будет… Хотя ты и сам знаешь, кто.

– И кто же?

– Тот, кто даровал тебе жизнь на арене, – как-то холодно и сурово произнес Марк.

– Тот юноша? А вы-то его откуда знаете?

– А это вопрос уже по делу. Он мой ученик, так скажем.

– И как со всем этим связан я?

– Мне для него нужен телохранитель, а ты воин, каких еще поискать. Тем более тебе нужна свобода. Хочешь, насколько мне известно, отомстить за своего отца и свое рабство? К тому же человек, который хоть что-то знает об убийце, находится в Германии. Какое странное стечение обстоятельств: скоро римские легионы двинутся именно туда, куда тебе надо, и только тебе решать, пойдешь ты с ними или нет.

Ратибор нахмурился, шагнул вперед и сжал рукоять меча.

– Откуда тебе это известно?! Что ты знаешь об этом?! Отвечай!

‑Тише, тише, Ратибор. Не стоит пороть горячку. Успокойся. Мне известно ровно столько, сколько было известно Александру, твоему бывшему хозяину. Я не привык покупать товар, не зная его прошлого. Так что, сам понимаешь, мне нужна была информация о тебе, чтобы… – но русич не дал договорить Марку.

– Чтобы управлять мной! Ты знал, что я не смогу отказать тебе, да?

– Да. Я знал это. Но, по-моему, эта сделка взаимовыгодная. Я даю тебе свободу и возможность действовать, а ты защищаешь того, кто, между прочим, спас тебе жизнь. Расклад честный. Ну, так что, русич? По рукам? – протягивая руку Ратибору, сказал Марк.

– Но я не нянька, запомни! – пожимая руку сенатору, ответил тот.

– Поверь мне, этот мальчик сможет постоять за себя. Да, я думаю, и характеры у вас одинаковые, так что сдружитесь. А теперь прошу к столу: мне кажется, ты соскучился по нормальной еде. Пойдем, пойдем. Выпьем и поговорим о дальнейшем.

Глава XII

ПРОЩАЙ, РЕМ

День катился к закату, и казалось, что хуже уже ничего быть не может. Уставшие от недавних событий и пребывающие в полном неведении относительно того, что ждет их дальше, Луций и его друзья, словно убитые, спали на койках в своей казарме. Публий их больше не беспокоил, и они, как только им указали на их места, немного посидели молча на своих соломенных матрасах, после чего легли и тут же забылись крепким сном. В этот день они были предоставлены сами себе, и сейчас их никто не тревожил.

Правила и законы римской армии были суровы и одинаковы для всех. Еще не пришло то время, когда каждый офицер считал себя богом в своем подразделении, но оно уже было не за горами. Зараза, попав в организм, начала распространятся по телу. Этого пока никто не чувствовал и не замечал, но разве гангрена возникает внезапно? Ее начало невидимо, а последствия приводят к ампутации, а нередко и к смерти. Находясь в своем расцвете, империя пока не чувствовала развивающейся в ней болезни, которая приняла вид мирно спавших в казарме юнцов. Дайте хирургу знания и навыки, опыт и совесть, и он будет спасать людей, но извратите его ум и помыслы – и он превратится в идеального убийцу, вооруженного великолепным знанием человеческой анатомии.

Перевернувшись на бок, Луций негромко застонал, дернулся и снова заворочался. Пот испариной покрыл его тело. Одежда, намокнув, стала прилипать к груди, а он только машинально вытирал во сне влажными руками лицо и перекатывался с боку на бок, что-то бессвязно бормоча.

Луцию снилось, что он очутился в пещере, похожей на бесконечно длинный тоннель. В ней неприятно пахло серой, совсем как в доме у лекаря Велиала, повсюду на земляном полу был разбросан мусор. По обеим сторонам, дрожа огнями, горели масляные лампады, врезанные в каменные стены. Куда идти, было непонятно. Луций стоял посреди этой пещеры, а от него в разные стороны расходилась зловещая темнота. Юноше стало страшно. Заметив, как чья-то тень скользнула позади него и исчезла в непроглядной мгле, он резко обернулся. По его коже побежали мурашки. Луций еще раз осмотрелся по сторонам, щурясь и прислушиваясь, но так ничего не увидел и не услышал. Осторожно ступая, он направился вперед и, пройдя несколько десятков метров, наткнулся на дверь. Осмотрев ее, Луций обнаружил надпись, вырезанную прямо на полотне. Она гласила: «Забудь надежду, всяк сюда входящий». Железная кованая поверхность была покрыта ржавчиной. Луций медленно взялся за массивную узорчатую ручку и тут же, скривив лицо в мучительной гримасе, отдернул кисть, которая моментально покрылась инеем. Сжав руку в кулак, он стал дышать на нее, пытаясь отогреть замерзшие пальцы, посиневшие от ужасного холода, но боль не отпускала. Луций хотел было растереть пальцы, но стоило ему дотронуться до одного из них, как тот внезапно отвалился и, упав на пол, разлетелся вдребезги, словно стекло. Луций в ужасе поднял перед собой руку и с диким выражением лица посмотрел на изуродованную кисть, но тут и она с хрустом отломилась. Юноша заорал, словно резаный, и, сунув обрубок руки за пазуху, развернулся и помчался прочь из этого места. Но как он ни бежал, как ни пытался вырваться из пещеры, дверь постоянно оставалась позади. Вконец выбившись из сил, он остановился и с удивлением обнаружил, что не проделал и шага. Он крутил головой по сторонам, но выхода не видел – только ржавая кованая дверь с непонятной для него надписью все время оставалась в поле его зрения. Обернувшись назад, Луций понял, что тоннель, по которому он пришел сюда, пропал. Вместо него оказалась глухая каменная кладка. Не зная, что делать, юноша шагнул в сторону, и вдруг в его глазах все засверкало огненно-красным цветом, задвоились тускло горевшие чаши, а его слух пронзил истошный крик девушки. Жмурясь и прижимая к себе искалеченную руку, он отступил назад. Все затихло. Луций остановился. Замер. Затем снова сделал шаг. Снова тишина. И вдруг дверь медленно и со скрипом открылась. Юноша стал неподвижно всматриваться в темный проем, будто в пасть страшного зверя. Он почувствовал озноб, из его рта повалил пар, стало ужасно холодно. Назад пути не было, но в дверь идти ему совсем не хотелось. Однако холод, который с каждой минутой становился все сильнее и сильнее, вскоре сделал свое дело и заставил Луция шагнуть в неизвестность. До этой проклятой двери было метров десять, не больше, но казалось, что он шел до нее очень и очень долго – так долго, что его ноги стали ватными от усталости. Рука болела, а ледяной воздух пронизывал легкие, будто иголками. И вот, наконец, юноша добрался до двери – весь обмороженный, с белыми ресницами и бровями, в заиндевевшей одежде, которая местами промерзла настолько, что совсем не гнулась и была похожа на кусок застывшего гипса. Пересиливая страх, он ступил за порог, и тут же дверь внезапно захлопнулась за ним, не дав ни секунды на то, чтобы понять, что именно произошло. Луций почувствовал себя мышью, попавшей в мышеловку. Его глаза ослепил яркий свет, а в нос ударил проклятый запах тухлых яиц. С трудом разжав веки, юноша увидел картину, не доступную его пониманию: перед ним был другой коридор, еще более темный и холодный. А ведь он так надеялся найти выход за этой зловещей дверью, которая лишила его руки. Понимая, что еще немного, и он замерзнет окончательно, Луций решительно пошел вперед. Буквально метров через двадцать ему навстречу из темноты с криком выскочил пожилой человек безумного вида. Он остановился перед Луцием и трясущимися губами стал бормотать:

– Они бегут за мной. Они все время бегут за мной. Постоянно бегут, преследуют меня. Я не могу больше. Скажи ему, что я не могу так больше. Мой внук, мой внук мстит мне. Да, он мстит мне за дело, и в этом моя вина. Но я не могу больше, не могу. Если бы я знал, если бы я знал. Боги, да что они могут, если он сам бог? Как мы все ошибаемся, как ошибаемся. Я бы… – внезапно он затих и прислушался к тишине. – Слышишь? Они уже рядом. Снова выследили меня. Они всегда выслеживают. От них не спрячешься. Они не пощадили тогда моего внука, а теперь не щадят и меня. Слышишь? Слышишь? Они рядом. Скажи ему, что я не могу так больше! Не могу! – тут старик ринулся в бок и со всей силы ударился о стену, затем осмотрелся и снова взглянул на Луция. – Не могу так больше, не могу!

Он оттолкнулся от стены и с криком бросился в темноту. Только сейчас Луций заметил, что сзади тело старика изодрано в клочья: мясо лоскутами болтается на сухожилиях, а в некоторых местах вырвано кусками так, что видны кости. Не успел несчастный скрыться в темноте, как мимо Луция промчались с лаем несколько псов и бесследно растворились во мраке коридора. И снова холод пронзил его тело до стука зубов, и снова озноб погнал его вперед. Вскоре он разглядел в стене расщелину, покрытую сосульками и инеем. Луций боком пролез в нее и оказался на небольшой площадке над огромным залом, пол которого был вымощен в шахматном порядке белым и черным гранитом.

И вот он смотрит вниз, где на миллионах клеток стоят мужчины, женщины, дети, старики, животные. Посреди зала, спиной друг к другу, на одном большом троне сидят две фигуры огромного роста. Они одеты в одинаковые балахоны, которые отличаются только цветом: на одной фигуре балахон черный, на другой – белый. Лица незнакомцев скрыты под капюшонами. Они по очереди двигают людей, переставляя их с клетки на клетку. И все вроде бы происходит размеренно и спокойно, пока существо в белом балахоне не вытаскивает из-за пазухи сияющего, словно солнце, человека и не ставит его перед собой. Через секунду еще недавно равнодушные ко всему люди-фигурки начинают покидать свои клетки и медленно стягиваться к этому солнечному человеку. Тут второе существо оглядывается по сторонам, словно ищет кого-то, потом замирает, поднимает голову вверх и смотрит на Луция. Луций понимает это, хотя под капюшоном нет ни лица, ни глаз – сплошная пустота. Еще мгновение, и существо в черном балахоне протягивает к нему свою руку, хватает за шиворот и ставит перед собой. Луций ловит себя на мысли, что боль в его руке прошла, ощущение холода исчезло, и он уже почему-то не чувствует страха. Он вообще ничего не чувствует: внутри него сплошная пустота. Луций вытаскивает искалеченную руку из-за пазухи – она цела и невредима. Он поднимает свой взор на черное существо, а оно указывает куда-то вдаль. Обернувшись в том направлении, Луций видит, как оттуда к ним движется темнота. Она бурлит и шевелится, из ее глубины доносятся шум и лязг железа. Звук нарастает, а мгла приближается, наваливаясь на стоящих по клеточкам людей и поглощая их. Вскоре юноша уже может разобрать, что темнота эта не что иное, как огромный легион солдат, одетых в черные, как ночь, доспехи. Они идут ровным боевым строем, а впереди шагают Ромул, Понтий и Мартин. Подойдя ближе, легион останавливается и в зале воцаряется тишина. И вдруг, словно гром, ее пронзает крик сотен тысяч солдат, которые начинаю скандировать:

– Генерал Луций, веди нас! Генерал Луций, веди нас! Генерал Луций, веди нас!

И вот Луций, сам не понимая, каким образом, уже облачен в доспехи, а его голову венчает шлем с черным, свисающим до плеч оперением. Ему подводят коня, и он одним движением вскакивает на него. Легион взрывается криком, солдаты скандируют его имя, ударяя о щиты своим оружием. Луций вытаскивает из ножен меч, рукоять которого напоминает голову змеи, и указывает им на лучезарного человека. Солдаты срываются с места, и огромная масса мчится на безоружных людей, впереди которых стоит солнечная фигурка. Луций пришпоривает коня и на всем скаку подлетает к ней, занося над собой меч и привставая на стременах, чтобы вложить в удар максимальную силу. Вдруг все замирает. Рука по инерции опускается вниз, но доли секунды, за которые она совершает свое движение, кажутся вечностью. За это время Луций успевает увидеть перед собой спокойный лик человека с добрыми глазами, который, улыбаясь, бесстрашно и приветливо смотрит на того, кто вот-вот должен прервать его жизнь. Но тут пауза сменяется новым ускорением, и меч, словно молния, падает вниз, рассекая плоть. Кровь брызгает в лицо Луцию, и он с криком вскакивает с кровати, весь потный от ужаса. Спавшие рядом друзья также срываются с мест, как по команде, не понимая в чем дело. Их друг тяжело дышит, пот крупными каплями стекает по его лицу и капает на пол. Луций смотрит на руку: она цела и невредима. Затем он вглядывается в лица товарищей, которые, в свою очередь, пристально смотрят на него.

– Сон дурной? – тихо спросил Ромул.

Луций кивнул и подошел к окну. Солнце постепенно садилось, жара была уже не такой сильной.

– Завтра нас Публий замордует, – с недовольным лицом произнес Понтий, зашнуровывая обувь. – Это сегодня он нас не трогает, а завтра будем ему в ноги кланяться! А если еще и Клементий узнает, что мы под его командованием, а он обязательно узнает, нас точно тут с потрохами сожрут и не подавятся! – не успокаивался он, все сильнее затягивая ремешки, пока один из них не оторвался. – Ну вот, этого только не хватало!

– Да не переживай ты так. Что будет, то будет, – спокойно ответил Ромул. – На все воля богов.

– Что? Что ты сейчас сказал?! – поднимаясь и подходя к Ромулу, произнес Понтий.

– Я сказал, что на все воля богов и от нас мало что зависит.

– То есть ты хочешь сказать, что эти боги за нас все решают?! Что это они, а не люди разграбили наши дома?! Убили семью Мартина?! Лишили свободы наших отцов?! Загнали нас сюда под командование этого выродка Публия?! То есть у тебя вот так все просто?! Свалить все на богов, и дело с концом?! Ты, жалкий священник! – хватая Ромула за грудки и поднимая его с кровати, прокричал Понтий. – А кто ответит за содеянное? Тоже боги?!

– Остынь, Понтий! Остынь, я сказал! – подходя к нему и отталкивая его от Ромула, вмешался Луций. – Между собой еще отношения выяснять не хватало! Что сделано, того не вернешь! Теперь нужно думать о том, как этот месяц продержаться. Я сейчас пойду к Марку, а вы тут постарайтесь не поубивать друг друга до моего возвращения. И присмотрите за Мартином, как бы не натворил чего, – уже спокойным голосом сказал он. – А тебе, Ромул, хватит болтать о божественной справедливости и неотвратимости происходящего! Мы сами себе хозяева, а богам плевать на нас, и, если кто и делает что-то хорошее для нас, так это Марк. Так что, Ромул, можешь молиться ему с этого момента, – зло ухмыльнулся Луций и вышел из казармы.

До Рима юноша добрался, когда уже совсем стемнело. Ему предстояло пройти окраиной города для того, чтобы выйти на дорогу, ведущую к вилле Марка. Пробираться там по узким, темным, не освещенным улочкам Луцию не очень хотелось, но это был самый короткий путь, и, немного поразмыслив, он все же направился туда. Время неумолимо ускоряло свой бег, а ему нужно было до рассвета вернуться обратно. Пройдя один квартал, он остановился, пораженный непривычной, зловещей тишиной, которую нарушало лишь журчание воды за углом, в квартальном фонтане в нескольких десятках метров от него. Оглядевшись, Луций быстрым шагом направился на звук и вскоре увидел перед собой стелу с округлой чашей внизу. Свет от луны, с трудом проникавший в пространство между крышами двух зданий, позволил Луцию разглядеть высеченный на стеле лик божества. Из его уст вытекала струйка воды и, брызгами разбиваясь о поверхность озерца в чаше, манила своей прохладой. Луций поспешно подошел к фонтану, жадно попил и умылся, избавляя руки, лицо и шею от пыли и пота. Немного передохнув, он снова осмотрелся. «Днем здесь, наверное, не протолкнуться», – подумал про себя Луций, разглядывая ветхие окраинные строения.

Он снова прислушался и вгляделся в переулки, которые лабиринтом расползались в разные стороны от фонтана. Вокруг было тихо и пустынно, и только звук текущей воды нарушал царящее здесь безмолвие. Вдруг позади Луция кто-то закашлял. От неожиданности юноша вздрогнул и резко обернулся. Рядом с фонтаном, наклонившись, стоял старец и, зачерпывая ладонью воду, неспешно пил. В лунном свете он был похож на приведение. Вода стекала по его густой седой бороде и падала с нее каплями, сияя серебром. Напившись, незнакомец прислонил посох к чаше, а сам присел на край фонтана. Видя изумленные глаза Луция, он посмотрел вокруг себя и, убедившись в том, что парень изумленно смотрит именно на него, тихо произнес:

– Здесь нет никого, кроме нас. Кто же вас так напугал? Неужели я?

– А почему вы решили, что я испугался?

– Ну, а как же? – кашлянул в кулак старик. – У вас измученный вид и напряженный взгляд, будто вы чего-то боитесь. А может, у вас случилось какое-то горе? Тогда не мудрено, что вы так потрепанно и изнуренно выглядите.

– И что, это так заметно по моему лицу?

– Нет, не по лицу – по глазам. В них гаснет душевный огонь. Вера гаснет в ваших глазах. Я много странствовал и не раз видел таких, как вы, молодой человек. Вернуться из темноты гораздо сложнее, чем войти в нее. В нее человек входит из света, где все видно, все понятно. Но по ту сторону лишь мрак и пустота, и нет ни выхода, ни входа. Человеку там легко потеряться. Там истиной кажется совершенно не то, что является ею на самом деле.

– Спасибо за лекцию, но я спешу.

– Боитесь опоздать туда, куда опоздать невозможно?

– В смысле?

– В прямом. Я бы дал вам совет, молодой человек, но вы вряд ли будете слушать старца. Недавно я убеждал одного стражника в том, что все люди равны и рабом никто не рождается. Я призывал его к мудрости и доброте.

– И? – заинтересовался Луций.

– Финал был привычен и предсказуем, – старик с унынием опустил руку в фонтан и поводил ею по воде. Луций вопросительно сдвинул брови и прищурился.

– Я имею в виду, что люди, ставящие себя превыше всех, сами являются рабами того, кто их создал. Только вот почему-то их создатель не творит с ними то, что они творят друг с другом. Все это привело к тому, что очень сильное и страшное существо пришло сюда, в этот мир, дабы сотворить с вами то, что вы творите друг с другом. И ты, Луций, сам того не ведая, становишься его оружием возмездия, втягивая в круговорот страшных событий всех тех, кто близок тебе и кто имеет к тебе хоть какое-то отношение. В тебя, словно в омут, погружаются его идеи, и ты, сам того не осознавая, претворяешь их в жизнь. Ты принесешь много страданий людям, прежде чем поймешь это. А быть может, ты не поймешь этого никогда.

– Что ты несешь? Как ты узнал мое имя? – изумился услышанному Луций.

Он хотел было подойти поближе к старцу, который пристально смотрел на него мудрым взглядом из-под косматых бровей, но сзади послышался шум повозки. Ее обитые железом колеса дребезжали по брусчатке, и Луций невольно отвлекся на звук, на мгновение потеряв старика из виду. А когда он повернулся обратно, на месте, где еще секунду назад сидел незнакомец, была пустота. Лишь лунный свет, падая на фонтан, переливался серебряной пылью и сказочно красиво мерцал на темной воде. Через мгновение все вокруг ожило и зашевелилось, а улицы наполнились привычным шумом. Стучала выехавшая из-за угла повозка, которая подвозила товар к лавкам, вдалеке слышались возгласы, лошадиное ржание, чья-то ругань. На все это отзывались заливистым лаем собаки. Рим никогда не спит, и даже его окрестности, какими бы захудалыми они ни были, постоянно пребывали в суетливом движении. Луций некоторое время простоял завороженный, но так и не понял, состоялся ли недавний разговор на самом деле или встреча со старцем ему привиделась.

– Б-р-р-р-р! – попытался он избавиться от наваждения и, наклонившись к чаше с прохладной водой, стал умываться. Остудив голову и придя в себя, Луций направился туда, куда так сильно спешил. Вскоре дорога перед ним расширилась, открывая освещенный участок. Лунный свет, падая сверху, словно сказочный водопад, струился на мостовую, вымощенную базальтовыми плитами, и делал ее похожей на панцирь гигантской черепахи. Луций даже остановился, пораженный окружавшей его красотой. Он смотрел, восторгаясь и удивляясь: и это в таких-то трущобах! Проходя по восхитившей его мостовой, он заметил надпись, вырезанную на гранитной табличке: «Клавдию Дементию, который провел здесь свое детство, посвящаю. Клавдий Марк Нерон».

«Надо же! Наверное, Марк и впрямь любил своего родственника. Зря отец сомневался в этом. Сколько же денег нужно, чтобы такое замостить здесь? А главное, для чего? Все равно эта нищета не оценит», – оглядывая обшарпанные и покосившиеся дома, подумал про себя Луций.

Какое-то движение вдалеке привлекло его внимание. Присматриваясь и почесывая руку, юноша медленно направился вперед и вскоре увидел, что в глубине улицы возился человек. Он то останавливался, то опять начинал двигаться и, наконец, шатаясь, прислонился к стене. Громко ругаясь, он несколько раз со всей силы ударил кулаком по каменной кладке. Затем начал биться об нее головой и, наконец, опершись на холодную стену и закрыв руками лицо, засмеялся нечеловеческим смехом.

«Пьян в стельку, зараза! Напугал аж!», – наблюдая за происходящим, подумал Луций. Между тем мужчина, бормоча невнятные слова, побрел по переулку. Прохожий был уже в возрасте, с седой головой. Поравнявшись с Луцием, он внезапно остановился и, повернувшись к юноше, схватил его за тунику. Луций уже приготовился дать отпор выпивохе, но тот, дыша ему в лицо перегаром, вдруг заплакал и произнес:

– Я дерьмо, а не человек! Понимаешь?! Я ведь ненавидел их, но не ее! А теперь, теперь ее нет. И их нет. И меня нет. Я глупец! Старый, никому не нужный осел, погубивший ту, которую любил. Понимаешь?!

Луций презрительно смотрел на странного прохожего. Затем он медленно разжал его руки и молча отпихнул от себя. Мужчина пошатнулся, но сумел поймать равновесие и замер на широко расставленных ногах. Затем махнул рукой и жалобно всхлипнул.

– Да что ты понимаешь, сопляк?! Что ты вообще понимаешь в жизни? – сказал он и неуверенной походкой направился прочь.

Неравномерные звуки его шагов и заплетающиеся слова еще долго доносились до Луция, который с отвращением смотрел вслед удаляющемуся незнакомцу. Если бы он только знал, кто сейчас говорил с ним! Тогда бы все могло обернуться по-другому. Кто знает, добрался бы тогда старый Помпей в тот день до дома? Да и он сам не мог и предположить, что встретит сына того, кого так люто ненавидел и из зависти и ненависти к кому совершил то, о чем теперь, по всей видимости, страшно сожалел. Но судьба для каждого из них приготовила свой удел. Хотя, судьба ли?

Сворачивая в переулок, пьяный споткнулся о какой-то сверток, лежащий на углу улицы, и, ругнувшись, продолжил свой нелегкий путь. Тем временем сверток зашевелился и привстал, обретая силуэт человека. Он поднялся, закутался в свое тряпье и медленно направился за Помпеем, сверкнув из-под капюшона зловещим кроваво-красным глазом.

Луций, ускоряя шаг, пробирался к выходу из города. Неожиданно его внимание привлек ритмичный шум, вначале неясный, но затем все более отчетливый. Он отражался эхом от фасадов домов, не давая определить его источник. Вскоре все прояснилось: из-за угла появились солдаты, они быстро спускались по лестнице стройной колонной. Солдат было девять: восемь новобранцев и старший по званию – командир. Луций остановился, чтобы пропустить патруль, но, проходя мимо него, начальник караула замедлил шаг и присмотрелся к юноше.

– Луций? – подходя к нему почти вплотную, спросил он. – Луций Корнелий?! И что мы тут делаем?! Почему не в лагере?!

В солдате Луций узнал Кассия. Да, сомнений быть не может: это он.

– Интересно, ну почему мне на вас так везет? – сквозь зубы еле слышно произнес Луций.

– Что ты сейчас сказал, сын отребья и предателя?! – сказал Кассий, и его солдаты немедленно окружили новобранца.

– Ничего! – выпрямившись в струнку и приняв позу, какую принято принимать при виде офицера, отчеканил тот.

Кассий улыбнулся. Он занимал должность опциона, то есть был правой рукой и заместителем своего друга Публия, который служил центурионом в лагере для новобранцев. И, как теперь было ясно, Публий рассказал Кассию о прибытии в лагерь Луция и его друзей. В общем-то, Луцию было все понятно уже тогда, когда они еще только узнали о том, кто будет их командиром. Теперь для полного счастья ему оставалось только попасться на глаза Клементию, чтобы уж наверняка их распяли на глазах у всего строя. А ведь эти красавцы сделают для этого все возможное. Они с радостью добили бы их еще тогда, в школе, или в том овраге, если бы не вмешался Марк. Теперь у них появился шанс поквитаться за свою обиду с теми, кого они презирали и считали недочеловеками из-за прошлого их отцов.

– Вот и правильно, что ничего! Что ж, пользуйся своим правом свободы до рассвета, выродок. Странно, что ты так далеко ушел от своего лагеря, но тем лучше для нас! – усмехнулся Кассий. – Ладно, пойдем, пускай гуляет. Судьба, я вижу, к нам благосклонна. Да! Мой обход заканчивается как раз под утро, и я приду посмотреть на тебя. Надеюсь, ты будешь на своем месте, – уже уходя, произнес он.

– Ну вот, – тихо произнес Луций, садясь на корточки. – Почему?! Почему?! Ну, почему же все это происходит со мной?! Почему этим тварям достается все, а мне ничего?! Богатенькие сынки! Испражнения своих бездарных родителей! Помер Силан – туда ему и дорога! Забрал бы с собой и своего выродка, так нет же! Хорошо жить за славой своих родителей: тут тебе и чины, и помощь всякая! Но ничего, ничего… Я еще покажу всему Риму, кем были наши отцы! Я еще добьюсь того, что обо мне заговорят как о равном. И тогда, тогда… – стиснув зубы до хруста и сжав кулаки, прошипел Луций, затем быстро встал и бегом побежал к Марку.

Помпей подошел к дому. Его жилище располагалось почти на самой окраине города в небольшом строении на первом этаже. Это все, на что он смог скопить после того, как его перевели на должность писаря и архивариуса. Много лет назад он шел по головам, чтобы стать начальником охраны, но ему на смену пришли более молодые и проворные, с большими связями, чем у него. И, как это часто бывает, его попросили. Попросили культурно и вежливо, так как он много лет был преданным и услужливым псом при той системе, которая его, в конце концов, и вытеснила на задворки госслужбы, кинув ему напоследок в виде подачки небольшое денежное довольствие, которого хватало лишь на то, чтобы не помереть с голоду. И хотя у Помпея был доступ к документам, он заведовал лишь тем крылом, где собирались маловажные жалобы и прошения. Ему пришлось тогда хорошо потрудиться, чтобы подделать бумаги. Для этого он воспользовался случаем, когда его прямой начальник передал ему на хранение ключи, а сам уехал на несколько дней по государственным делам в галльскую провинцию. Он понял в тот момент, что лучшего шанса у него не будет. Казалось, боги сами хотели, чтобы он отомстил Корнелию и той женщине, которая так и не нашла маленького уголка для него в своем сердце. А ведь он, Помпей, столько лет потратил на то, чтобы получить хорошую должность, столько людей оклеветал и погубил ради этого и столько времени убил на нее, непреступную, словно крепость афинян. И вот теперь все кончено.

Он неуверенно открыл калитку и ступил во двор. Собака, не признав его, начала лаять. Он непристойно выругался и швырнул в ее сторону какой-то кувшин, который разбился вдребезги. Пес, завизжав, спрятался в темноту, но шум разбудил соседку сверху, и она, высунувшись полураздетая в окно, стала бранить Помпея на чем свет стоит. Тот тоже обругал ее и, шатаясь, ввалился к себе. С трудом ориентируясь в пространстве, архивариус зажег лампаду, достал кувшин вина и чашу и уселся за стол. Изрядно выпив, Помпей подпер голову рукой и начал плакать навзрыд, вспоминая Ливию, которую так любил и которой больше не было, причем по его же вине. Даже сейчас перед его глазами стояло лицо того солдата, который с радостной ухмылкой рассказывал ему о произошедшем. Рассказывал, сидя на скамье в госпитале, так, словно он получил рану в бою, а не от маленькой и беззащитной девчонки. Тогда, слушая его бахвальство, Помпей стоял, словно пьяный, и в голове его все кружилось и звенело. Да, он сам все это затеял и предполагал, чем все может закончиться, но даже не думал, что итогом станет убийство Ливии и ее детей. Он рассчитывал наказать гордячку за неприступность и надеялся, что уж тогда-то она приползет к нему за помощью, которую он ей великодушно окажет. Тогда-то он, милосердный Помпей, не даст ее семье погибнуть от голода и станет для нее защитой и опорой. Устранив Корнелия и его ничтожных дружков и отобрав все у Ливии, он хотел оказаться для женщины единственным шансом на спасение, но стал невольной причиной ее гибели. Он просчитался лишь в одном, когда подделывал бумаги: государственные преступники лишаются защиты государства, и солдаты вправе поступать с ними на свое усмотрение, если, конечно, нет особого приказа сверху. А такого приказа не было. Некий Марк Нерон поставил свою подпись лишь за семьи Корнелия, Ливерия и Кристиана, и их кровь не была пролита. Но никто не поручился за семью Ливии. Он хотел уничтожить их, а получилось все с точностью до наоборот. И когда Помпей глядел в радостное и бравое лицо того солдата, он хотел вцепиться ему в горло и придушить прямо на месте, но так и не осмелился пойти против системы. Именно за то он и ненавидел Корнелия, что тому хватало отваги самостоятельно принимать решения и брать ответственность на себя. Он же, Помпей, никогда не мог позволить себе такой роскоши. Пресмыкаясь перед начальством, он карабкался по служебной лестнице, подставляя других. Вот и сейчас он улыбнулся, скривив лицо и дергая глазом, и похвалил солдата за то, что они все правильно сделали и хорошо выполнили свою работу. А сам на подкосившихся ногах, не помня себя от горя, вышел из госпиталя и, завернув за угол, чтобы его никто не видел, разрыдался, словно мальчишка. Потом все было, как в тумане. Помнил хорошо он только то, как сломя голову мчался сюда, как встретил по дороге своего приятеля и узнал от него, что один из солдат попал в госпиталь, как надеялся, что его ранение было получено в схватке с бунтарем Корнелием. Лишь позже он узнал, что Пророк, действительно, не сдался без боя, и что все, на кого был написан донос, были схвачены и закованы в железо. Однако весть об этом не принесла ему ни радости, ни удовлетворения, на которые он так рассчитывал. Ему казалось, что даже здесь Корнелий обошел его. Обыграл, обставил и растоптал – теперь уже окончательно. Если бы он мог все вернуть назад, если бы только мог… Раз за разом перед его мысленным взором возникала та сцена, когда на лужайке возле чужого дома бегали и играли трое девчушек, а прекрасная, хотя уже и в годах, женщина выходила к ним и обнимала их. Тогда еще все можно было исправить, но единственное, что он сделал, это спрятался, спрятался за дерево, словно трус.

Помпей хотел налить себе еще вина, но, когда потянулся за кувшином, лампада погасла, а воздух неожиданно наполнился странной прохладой. Пошарив по столу, архивариус нащупал светильник и, держась за стену, направился к жаровне, которая тлела у входа, чтобы снова запалить фитиль. Вернувшись обратно, он вздрогнул от неожиданности и едва не выронил горящую лампаду из рук. За его столом сидел юноша, одетый в какое-то неприглядное тряпье. Он был немного горбат, а правый глаз его был красен, словно налит кровью, отчего на него было не очень приятно смотреть. Незнакомец, подергиваясь всем телом, произнес ломающимся голосом:

– Садись, Помпей, не бойся.

Старый солдат медленно, не сводя глаз с необычного посетителя, разместился напротив.

– Меня зовут Авера. Ты, наверное, об этом хотел спросить?

Помпей кивнул головой в знак согласия и поставил лампаду на стол. Но Авера отодвинул ее дальше от себя и ближе к своему собеседнику, проговорив:

– В последнее время я не очень люблю свет: он режет мне глаза. Темнота мне нравится куда больше, в ней все одинаковы. А днем… – юноша прикрыл веки и стал жадно нюхать воздух, словно пес, – днем от вас всех несет тщеславием и пафосом, вы все стремитесь покрасоваться друг перед другом, выставляя себя напоказ, как продажные девки. Сейчас большинство из вас спит, и от этого даже дышать становится легче, тогда как днем вы смердите своими грехами, словно клопы. Чувствуешь? Чувствуешь? – снова начал глубоко втягивать ноздрями воздух Авера.

Помпей, не понимая, что происходит, тоже попытался принюхаться вокруг себя, но, так ничего и не почуяв, вскоре снова уставился на своего гостя. Тот лишь улыбнулся на удивление ровной и белоснежной улыбкой.

– Конечно, ты ничего не чувствуешь. Как можно почувствовать вонь от самого себя?

– Кто ты такой?! И что ты делаешь у меня дома?! Убирайся, пока я тебе ноги не переломал! – не выдержав такой наглости от незваного гостя, повышенным тоном произнес Помпей, привставая за столом. На это Авера лишь ухмыльнулся и, снова передернувшись всем телом, тоже приподнялся.

– Я уйду только с тобой, Помпей, сын Брута. За этим я и пришел сюда, и, поверь, не тебе диктовать мне условия.

После этих слов бечевка, которая висела на вбитом в стену крюке, упала на пол, распуталась, змеей подползла к Помпею и одним концом обвилась вокруг его шеи, а другим перекинулась за перекладину под потолком и завязалась узлом. Затем веревка резко натянулась и архивариус, невольно ухватившись за петлю, вытянулся по струнке. Еще через мгновение бечева затащила его на стол. Беспомощно перебирая ногами, Помпей опрокинул стоявший на нем кувшин, и вино, словно кровь, растеклось по его поверхности и стало капать на пол. Авера вышел из-за стола и встал напротив Помпея, который безумными, выпученными глазами смотрел на него сверху вниз. Его вены набухли, лицо побагровело от напряжения, а веревка продолжала медленно натягиваться, заставляя его становиться на цыпочки. Вдруг бечева ослабла, и архивариус рухнул вниз, приземлившись на четвереньках на стол и оказавшись лицом к лицу с Аверой. Помпей прерывисто закашлял и часто задышал.

– Ну, спрашивай, Помпей. Я же вижу, как ты мучаешься этим вопросом, даже стоя одной ногой в могиле.

– Что ты такое? – проглотив пересохшим горлом слюну, произнес тот. – Ты бог? За что ты это делаешь со мной? В чем я перед тобой виноват?

– Бог? – рассмеялся Авера. – Куда мне до бога? Я порождение человечества, я ваше дитя, созданное по вашему образу и подобию своим отцом. В чем ты виноват передо мной? Ни в чем. Но ты виноват перед моим повелителем, перед самим собой и перед тем, кто вас так любит и кто отвернулся от тебя за грехи твои.

– Я не понимаю, – тихо произнес Помпей, окончательно прокашлявшись.

– Хорошо, я растолкую тебе! – схватив его за волосы, Авера подтащил архивариуса поближе к себе и прошептал ему на ухо: – Тебе передает привет Ливия. Надеюсь, ты еще не забыл такую? А также ее дочери, в особенности маленькая Юлия. Ах, как она, бедняжка, страдала на смертном одре. Тебе же известно, по чьей вине они погибли? А Мартин? Он продал частицу себя за то, чтобы я нанес тебе визит. Мне это не составило труда: такую тварь, как ты, я чувствую за многие километры. Так что передо мной ты не виноват, Помпей. Ты виноват перед ними и перед самим собой, старый глупец! А я, я прощаю тебя! – после этих слов веревка вновь натянулась, и Помпей резко взлетел к потолку, схватившись за нее руками. Его ноги задергались в воздухе, он затрепыхался, захрипел, но вскоре обмяк и стал медленно раскачиваться под потолком, отбрасывая зыбкую тень, дрожащую в тусклом свете лампады.

Незнакомец исчез из комнаты так же внезапно, как и появился в ней. Фитиль еще какое-то время горел, скудно освещая опустевшую комнату, но постепенно его мерцающий огонек ослабел, затем несколько раз дернулся и, испустив последний вздох в виде густого сизого дыма, погас.

Тело Помпея нашли только после того, как его зловонный запах пополз из комнаты вверх по этажам, – до этого никто про него и не вспомнил. Хоронить его также никто не пришел, и погребальная служба просто скинула его тело в большой колодец за городом, туда, куда каждый день сваливали сотни трупов бездомных и рабов. Таковы были правила в городе. Такова была участь того, кто прожил свою жизнь так же, как прожил ее Помпей, – не обзаведясь ни родственниками, ни детьми, ни славой, ни надгробием. Все, что заслужил старый архивариус на закате дней, это могильник, полный никому не известных тел.

Луций попал к Марку уже на рассвете, когда, по сути, ему уже нужно было возвращаться обратно в лагерь. Он остановился у кованых ворот и, обернувшись назад, посмотрел поверх пыльной дороги туда, откуда только что пришел. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что обратно вовремя не успеет вернуться. Но и к Марку не пойти он тоже не мог.

– Что же, будь что будет, – тихо проговорил он и быстрым и уверенным шагом прошел за ворота виллы.

Марк при виде Луция приветливо улыбнулся и предложил ему присесть. Видя, что тот нервничает, сенатор извинился за то, что вызвал его к себе, и объяснил приглашение тем, что его вилла лучше подходит для спокойной беседы о том, что произошло и как нужно действовать дальше.

– Сам пойми, Луций: я слишком рискую, скрывая вас. О времени не беспокойся, я задержу тебя ненадолго, – сказал он и в подтверждение своих слов перевернул песочные часы. – Не успеет последняя песчинка упасть, как мы закончим наш разговор.

Странно, но его слова звучали для Луция так убедительно, что юноша, едва взглянув на часы, успокоился и уселся на ложе. Марк позвал Асмодея, который тут же принес кувшин с молоком и немного съестного.

– Ешь. Наверняка у тебя во рту и маковой росинки не было со вчерашнего дня. И не поглядывай на часы: время не любит счета – оно подвластно лишь тем, кто не замечает его.

Луций отломил кусок хлеба и, жадно запивая молоком, стал уплетать за обе щеки. Вскоре пришел Сципион. Он молча присел рядом и положил на стол свой клинок. Увидев меч, Луций чуть не поперхнулся. Проглотив то, что было во рту, он с опаской посмотрел на оружие. Его рукоять была выполнена в виде змеи с драгоценными камнями вместо глаз. Да, этот меч он впервые увидел еще тогда, когда только познакомился со Сципионом. Но почему же теперь он так пугает его и одновременно манит, завораживает? До того, как ему приснился этот странный, похожий на реальность сон, Луций как-то не предавал мечу значения, но сейчас, видя рядом с собой это красивое оружие, глядя на его искусную отделку, он страстно возжелал заполучить его себе. Ему захотелось этого настолько сильно, что у него зачесались и загорелись ладони. Мысль о мече настолько овладела им, что юноша забыл поинтересоваться судьбой своего отца и брата. Словно загипнотизированный, он вглядывался в каждую линию клинка, и Марк, заметив это, слегка улыбнулся, взял меч и положил его перед Луцием.

– Этот меч сделал один очень искусный мастер. По крепости стали и остроте лезвия ему нет равных. Мастера звали Исхил, он жил очень давно. И вот на закате своих дней он решил выковать самое совершенное оружие, которому не было бы равных по красоте, остроте и прочности. Долгие шесть лет он трудился над этим мечом, а когда работа была завершена, испугался.

– Чего? – оторвав взгляд от клинка, спросил Луций.

– Он испугался того, что сможет сделать оружие еще лучше этого и, чтобы меч навсегда остался непревзойденным и неповторимым, мастер сам кинулся на его острие. Так что этот клинок отведал человеческой крови практически в момент своего рождения. Он забрал жизнь того, кто создал его. Страшная сила заключена в нем, – Марк отодвинул клинок в сторону. – Но я позвал тебя не для того, чтобы рассказывать об оружии.

Луций внимательно посмотрел на него и на сидящего рядом Сципиона.

– Твой отец сейчас находится в подвалах городского суда, и вскоре его и его товарищей, скорее всего, казнят. Их имущество, земли и дома отобраны в пользу государства и будут проданы с молотка. Кстати, ваши соседи уже подали заявки на участие в торгах. Не успел остыть труп, как с него уже начали стягивать обувь, – осуждающе покачал головой Марк. – Всех родственников приказано найти и казнить. Детей и жен – продать в рабство, чтобы возместить потери государства. Вот такие скверные новости, мой мальчик. Я сам, когда услышал их в сенате, не мог поверить собственным ушам.

Луций побледнел, привстал и дрожащим голосом произнес:

– Что же делать, Марк?

– Не знаю, Луций, не знаю. Маркуса и Аверу я отправил с Велиалом, он как раз поехал собирать новые травы для своих снадобий и несколько месяцев пробудет в странствии. Поэтому за твоего брата я сейчас спокоен. Меня больше волнуешь ты и твои товарищи.

– А как же мой отец и его друзья? И их семьи? Что будет с ними?

– Я не знаю, что тебе на это ответить, Луций. Все слишком круто повернулось, и здесь я уже вряд ли смогу помочь. Я и так рискую и своим положением, и даже жизнью – сам пойми.

– У отца был раб, Леонид. Точнее не раб, а вольноотпущенник. Он давно уже стал членом нашей семьи. Маркус был очень привязан к нему, да и я тоже. Что с ним?

– Убит, – сухо ответил Сципион. Солдаты зарезали его, когда он вместе с твоим отцом пытался спасти Маркуса и Мартина.

– Убит? – опустив голову, тихо промолвил Луций. – А остальные? Рабочие?

– Пока задержаны. Их, скорее всего, отпустят. Ведь твой отец дал им вольные. Впрочем, грамоты могут признать незаконными, и тогда людей продадут на невольничьем рынке как рабов.

– Что же это, Марк? Конец? Вот так все разом, за один день? И ничего нельзя сделать?

Марк встал и, потирая переносицу, стал хмурить брови и нервно ходить по комнате. Жестикулируя, он что-то бормотал себе под нос, затем остановился и внимательно посмотрел на юношу:

– Есть один выход, Луций, – неуверенно и не очень охотно произнес он.

– Какой? – словно за соломинку, ухватился Луций за эти слова.

– Да нет, не стоит. Он слишком рискованный, и в случае неудачи я могу потерять не только ваших родителей, но и вас самих.

– Дайте ему выбор, господин. Путь решит сам, способен ли он на такое или нет, – вставая из-за стола, сказал Сципион, отошел в сторону и встал в тени, отвернувшись и опершись о стену, словно он здесь ни при чем.

– Я готов на все, Марк! Я на все пойду, правда, на все, чтобы спасти их!

– Спасти? Разве ты хочешь только спасти их? Разве этого тебе будет достаточно? Если да, то, Луций, мы потеряем наши головы напрасно. Спасти их не значит победить.

– Нет, – сжав кулаки, ответил юноша.

– Так чего тогда ты хочешь? Здесь все свои, Луций, ответь мне, не стесняйся!

– Я хочу мести! Хочу добраться до тех, кто совершил все это! Хочу сделать так, чтобы такое больше не повторялось ни с кем!

– Тогда, Луций, тебе придется убить императора Тиберия, ведь это он подписал тот указ. И еще многих других, кто стоит за этим. А раз так, то мне не сносить головы, если я стану помогать тебе, а ты потерпишь неудачу. Ведь замахнувшись на власть, мы не сможем повернуть обратно или остановиться. А для того, чтобы, как ты выразился, такое впредь не происходило, тебе самому нужно стать императором.

От услышанного у Луция потемнело в глазах и зазвенело в ушах. Императором?! Шутка ли. Марк, наверное, сошел с ума, раз говорит об этом. Он обычный мальчишка из простой семьи, даже не из знатного рода. Да как это вообще возможно? Он и мечтать о таком не смел. Вот воином стать хотел, это да: как отец – центурионом, максимум примипилом. А тут – императором. Императором вечного города Рима. Правителем. Он, Луций. Но когда юноша поднял взор, чтобы сказать об этом Марку, он понял, что тот не шутит. Каменное, точеное, словно высеченное скульптором, прекрасное лицо сенатора излучало холодную уверенность, а его черные, словно угли, глаза насквозь прожигали Луция своим взглядом.

– Возможно ли такое, Марк? – только и вымолвил юноша.

– Возможно все, если страстно этого желать. Желать настолько сильно, чтобы ради исполнения этого желания поставить на кон свою душу. Вот ты, Луций, желаешь? – подойдя практически вплотную к парню, спросил Марк зловещим голосом.

И Луцию стало страшно. Страшно от того, что его желание было именно таким. Юноша закрыл глаза и на секунду представил себе волшебную картину: звуки фанфар, белоснежная колесница, запряженная шестеркой отборных скакунов в золотой сбруе, и на колеснице он сам в роскошной тоге. Сверху летят лепестки роз, а вокруг толпы народу скандируют в унисон: «Цезарь Луций! Цезарь Луций! Цезарь Луций!». И вот он поднимает руку вверх, приветствуя собравшихся, и в этот момент повсюду разносится тысячью голосов шум радости и восторга.

– Ну, так что, Луций? Ты готов принять решение? – врезался в мечты юноши голос Марка. И Луций, открыв глаза, почти шепотом произнес:

– Готов.

– Вот и прекрасно.

После этих слов Луцию стало жутко холодно. Озноб пробежал по всему его телу, от головы до пят. Немного придя в себя, юноша нахмурился в задумчивости. Заметив это, Марк спросил:

– Что мучает тебя?

– Но как узнать, – произнес Луций хриплым голосом, – достоин ли я такой власти?!

Марк стоял, выпрямившись, и в тот момент казался Луцию недосягаемым, великим и умным провидцем. Прикажи он юноше вскрыть вены, и тот бы безропотно сделал это. Будто это был и не человек вовсе, а что-то немыслимое, могущественное и сильное, что-то страшное и пугающее – до бессилия в ногах и до смятения в душе.

– Достоин ли ты такой власти? Достоин ли? – как-то тихо и страшно произнес Марк и крикнул: – Рем! Рем, ко мне!

Послышались цокающие когтями по мраморному полу шаги, и к ним, виляя хвостом и прижимая уши, выбежал пес. Увидев хозяина, Рем кинулся к Луцию, а тот стал радостно теребить его холку и, опустившись перед ним на колени, гладить морду, которую собака так и норовила сунуть юноше в лицо. Повизгивая от восторга, она покружилась возле Луция, а когда тот сел на ложе, легла в его ногах, преданно прижимаясь к хозяину. Юноша посмотрел на пса и улыбнулся – совсем как тогда, когда Марк впервые вынес его еще щенком и подарил ему.

– Марк, спасибо тебе, – хотел было еще раз поблагодарить его Луций, но сенатор резко перебил его.

– Убей его, – подойдя к столу и пододвинув к Луцию меч, произнес он.

– Кого? – растерянно переспросил Луций.

– Убей свою собаку, Луций. Живо!

Луций непонимающим и пустым взглядом посмотрел на Марка, затем перевел его на Сципиона и снова на Марка. В воздухе повисла тишина. Луций, с трудом проглотив слюну, дрожащим голосом произнес:

– Зачем, Марк?

– Ты спросил у меня, достоин ли ты такой власти? Вот я и хочу узнать, достоин ты ее или нет. Быть императором, Луций, – продолжал Марк с невозмутимым лицом, – значит, быть богом! Для правителя нет воздаяния за грехи его. Власть – это порождение убийства. К власти всегда идут через преступление, Луций. У того, кто правит миром, не должно быть сострадания ни к врагам своим, ни к друзьям своим, если те будут препятствовать его власти. Сам подумай и поразмысли: кто сможет обвинить императора в убийстве или несправедливой казни? Обвиняют всегда лишь в неудачах, в провалах, в поражениях в битвах. Только слабость духа не прощают правителю. Или ты думал, что власть так легка, как ты ее себе представлял? Не строй иллюзий, Луций! Если ты хочешь отомстить и добиться того, о чем мечтаешь, тебе придется убивать, причем не всегда врагов. Нередко убивать придется ради того, чтобы заставить людей подчиняться тебе, слушаться тебя. А как ты сможешь держать в страхе людей, если даже сейчас ради своей мечты не можешь совершить такое простое убийство? И, заметь, я не прошу тебя убить человека, хотя до этого ты был настроен разделаться со всеми своими врагами. Но как, Луций, как ты сможешь разделаться с ними, если не способен уничтожить собаку? А ведь человека зарезать – это тебе не волка на охоте придушить.

У Луция голова горела и кружилась, словно от вина. «Убить ради власти? Пожертвовать тем, кто предан тебе и любит тебя? Ради нее, ради вечной славы? Ради бесстрашия и господства над всеми? Могу ли я взять на себя такое?», – думал Луций, а его рука уже сама тянулась к мечу. Медленно взяв клинок, юноша положил его к себе на колени и замер: «Но имею ли я право на власть? На такую власть? Ромул убил своего брата, и теперь бессмертный город назван в его честь. Цезарь разделался со своими друзьями, и теперь его имя носят императоры. Но ведь я не они! Я ведь всего лишь…».

– Да, ты всего лишь человек, Луций, но и они были людьми. Только они желали власти и добились ее, несмотря ни на что. И теперь их имена будут звучать вечно. А вот твое? Что будет с твоим именем? Решать только тебе, – произнес Марк, попадая точно в ход мыслей Луция. – Рим умирает, Луций. Его нужно спасать. Ты же сам видишь, что происходит. Ты сам испытал на своей шкуре нелепость и глупость нынешней власти, ее несправедливость к тем, кто был ей так предан. Народу нужен новый правитель и новый закон. Ты будешь для них новым богом!

Рем радостно вилял хвостом и лизал ногу своего хозяина, когда острое и холодное лезвие покинуло ножны. Пес только взвизгнул, дернулся и затих. Что-то липкое и вязкое очутилось на руках Луция. Не глядя на собаку, он медленно положил окровавленный меч на стол, повернулся и посмотрел на песочные часы, и в тот же момент последняя песчинка скатилась по гладкому боку стеклянной колбы и рухнула вниз к остальным. Голова закружилась, и Луций, сделав шаг назад, потерял сознание.

Сципион взял меч со стола, подошел к его телу и вытер об него оружие, после чего вложил клинок в ножны и произнес:

– А если бы он отказался?

– Тогда бы ты прикончил его и всех остальных. Но я шел к этому столько времени не для того, чтобы мой выбор пал на кого попало. Мальчик принесет нам победу. Его душа, словно глина: умелый гончар сможет слепить из нее шедевр, тогда как дилетант попросту испортит материал. Мой брат сегодня лишился хорошего куска добротной глины. Он не простой человек, не такой, как все остальные. Подобные ему рождаются редко. И я не сомневался в том, что он совершит это. Все начинается с мелочи, Абигор. Просто нужно дать человеку мечту, а мечта – страшное оружие в руках опытного воина. Он хочет помочь своему отцу и друзьям, но, как ты знаешь, благими намерениями устлана дорога в ад, – после этих слов Марк щелкнул пальцами, и тело Луция поднялось в воздух. Все следы крови пропали с его одежды, а еще через мгновение исчез и он сам.

Как Луций оказался на своей койке, так никто и не понял. Горнист поднял новобранцев с первыми петухами, и Луций, к удивлению Кассия и Публия, стоял на построении в ряду своих друзей и остальных призывников. Как его потом ни расспрашивали товарищи о том, что произошло у Марка, он твердил лишь одно: сенатор обещал сделать все возможное. Его путь обратно в лагерь, минуя ворота, остался загадкой для всех и, в первую очередь, для него самого. О недавних событиях он старался не думать, хотя и сознавал, что прежний Луций исчез, а на его место пришел кто-то другой. Кто именно, он пока и сам не знал. Но власть и решение идти до конца уже поселились в его душе и проросли на почве, обильно политой кровью беззащитной и преданной собаки, которую он лично вырастил и воспитал, а потом собственноручно прикончил. Единственное, о чем он по-настоящему тревожился, так это о том, что сказать брату Маркусу, когда тот спросит его о Реме.

Глава XIII

НОВОБРАНЦЫ

В организме армии

роль сердца выполняет офицерский корпус.

Для каждого новобранца курс подготовки к военному делу – это настоящее испытание, проверка на силу характера и выносливость. Одни идут в ряды великой римской армии, чтобы утвердиться в своей жизненной позиции, удостовериться в собственной состоятельности как воина и как мужчины. Другие надевают доспехи в надежде приобрести гражданство, стать полноправным римлянином и получить надежду на военную пенсию и земельный участок. Третьи бегут в казармы от правосудия, рассчитывая скрыться в армии от судебного преследования и искупить свои преступления храбростью, проявленной на поле боя. Многие юноши записываются в легионы, мечтая прославиться. Начитавшись и наслушавшись рассказов об отважных и великих воинах, они не осознают того, что военный лагерь не детский сад и нянчиться там с ними никто не будет. Те, кто думает, что стать солдатом не так уж и сложно, сами подписывают себе смертный приговор.

Слава богам, Луций и его друзья не относились ни к одной из этих категорий. В армию они попали совсем по иной причине: жажда мести не давала им покоя и вырывалась из их душ, как огонь из Тартара. Боль и ненависть слились для них в единое чувство, которое сжигало их изнутри, но одновременно придавало им сил, которые в ближайший месяц потребуются им, как никому другому. Ведь в лагере, помимо жесткой муштры и утомительной подготовки, им придется терпеть неприятного во всех отношениях Публия, который уже при первой встрече дал понять новобранцам, что жизнь у них будет не сладкая. Проще было умереть и не мучиться, но все четверо понимали, что не могут позволить себе такой роскоши, так как у них была цель, которую они обязаны были достичь во что бы то ни стало. Ради мести за свои семьи они должны и будут идти до конца. Все очень просто: второго варианта у них не было, да они в нем и не нуждались.

Впрочем, их положение в лагере нельзя было назвать совсем уж беспросветным: навыков и знаний, которые дал им за два года Сципион, хватило бы не на один курс тренировок, поэтому основную сложность составляло не само военное обучение, а тот факт, что его придется проходить под предводительством мерзавца Публия, который не скрывал радости от того, что боги предоставили ему возможность открыто поиздеваться над парнями. Как же неприятно было осознавать, что им надо улыбаться и кланяться этому подлецу. Но ставки были слишком высоки, чтобы отступить. Дай они слабину, Публий и Кассий тут же воспользуются ею, и тогда можно сразу рыть себе могилу, а это для друзей было неприемлемым исходом. Многое тут зависело от Луция: он считался негласным лидером в их команде, и именно на него все ровнялись, хотя Понтий и был старше. Сломается Луций, прогнется, не выдержит – погибнут все, и он сам это четко понимал.

Мартин лежал на своей кровати и смотрел в потолок. До подъема оставалась еще пара часов, но ему не спалось из-за душевной боли, не дававшей ему покоя. Месть завладела его мыслями: он не мог спокойно думать о тех, кто так жестоко обошелся с его семьей. Юноша в своих мечтах уже смаковал сладкий вкус возмездия, представляя тех, кто был виновен в смерти его близких, стоящими на коленях и молящими о пощаде. Но пощады не будет. Как не удостоились ее сестры и мать Мартина, которые тоже умоляли, но так и не были услышаны. И Мартин тоже останется глух к мольбам преступников. При этой мысли на его лице заиграла зловещая улыбка, которая изредка сопровождалась тихим, но злобным хихиканьем. Внутри себя Мартин ощущал невосполнимую пустоту, и от расправы над собой его останавливало только желание отомстить. Луций повернул голову в его сторону и с жалостью в глазах посмотрел на друга. Он понимал, что Мартину досталось гораздо больше, чем Ромулу, Понтию и ему самому, ведь, как бы то ни было, их родные до сих пор живы. Он бесшумно встал со своего места и подошел к Мартину.

– Мое сердце скорбит так же, как и твое, дружище. Крепись и постарайся перебороть себя и не сорваться. Думай не только о своей боли и жажде мести. Мы сейчас все в одной упряжке, и если кто-то из нас сломается, то обязательно потянет за собой в бездну и всех остальных. Ты знаешь не хуже меня, кто будет командовать нами. Поэтому прошу тебя, Мартин, не давай воли чувствам. По крайней мере, пока. Сейчас нам, как никогда, нужны единство и сплоченность. Держись, мой друг! Держись! А месть – месть будет. Марк поможет нам отыскать их всех. Я уверен в этом, нужно просто продержаться месяц, и мы получим возможность свершить возмездие, как он и обещал.

На последних словах Мартин, прежде равнодушно смотревший в потолок и, казалось, не обращавший никакого внимания на Луция, перевел свой взгляд на друга и тихо, почти шепотом проговорил:

– Ты прав, – и после небольшой паузы продолжил: – Я ради того, чтобы отомстить, пойду до конца, и никто меня не остановит и не сломит на этом пути: ни этот мерзавец Публий, ни кто-либо другой. Чем наглее он станет бесчинствовать, тем сильнее он об этом пожалеет, и тем слаще будет месть. В моей душе сейчас пустота, но я заполню ее, когда придет время, заполню кровью всех тех, кто хоть каким-то образом причастен к тому, что случилось.

Луций с пониманием и одобрением кивнул головой:

– Все так и будет, Мартин, я в этом уверен!

Рассвет неумолимо приближался. Вскоре умиротворенную тишину и спокойствие ночного лагеря нарушат трубачи, которые просигналят подъем, и жизнь снова закипит, заставляя всех вокруг бегать и суетиться. Но ни у кого из друзей уже не было ни страха, ни переживаний по поводу того, как туго им придется в ближайший месяц. Все это мелочи в сравнении с тем, что они уже пережили. Мартин посмотрел на Луция и, сев на кровати, продолжил со злой улыбкой:

– Это само собой. Но я говорю сейчас именно о Публии, Кассии и Клементии. Мне почему-то кажется, что не без их участия наши семьи познали такое горе!

– Мартин, – покачал головой Луций. – Не терзай себя. Того, что случилось, уже не исправить. Собери всю свою ярость и злость в один комок, спрячь его глубоко в душе и сохрани там до того момента, когда придет пора дать этим чувствам свободу. Мы покараем всех тех, кто хоть каким-то образом был в этом замешан. Я обещаю. Но сейчас я прошу тебя не делать глупостей. Никому из нас от этого лучше не станет, а усугублять то, что есть, сейчас не стоит.

– Как бы ни было тяжело осознавать это, но ты прав, – вздохнул Мартин.

– Хорошо, я рад, что ты это понимаешь. Ради всех нас, пожалуйста, держи себя в руках. Сегодня нам вручат грамоты о зачислении в легион, и с этого момента для нас начнется новая жизнь, которая с каждым днем, с каждым часом и с каждой минутой будет приближать нас к тому, о чем мы с тобой сейчас говорили. Мысль об этом поможет нам выдержать все испытания, а затем осуществить задуманное.

Солнце постепенно раскидывало свои лучи над горизонтом, пробуждая все живое. Светило вот-вот норовило предательски показаться из-за небольшой горы и нарушить тишину и безмятежность пока еще спящего лагеря. Луций с чувством необычайной легкости в ногах вышел за порог казармы. Опьяненный жаждой мести и власти, а также сладкими речами и обещаниями Марка, он не чувствовал усталости. Смерть любимого пса уже мало волновала его: предательски пролив кровь несчастного животного, которого он сам воспитал и всему обучил, он переступил через то человеческое, что в нем было. И вот теперь Луций смотрел на огромные мраморные храмы, обелиски и здания, которые возвышались над лагерными стенами, и думал об одном – о том, что рано или поздно он будет править всем этим, что все это будет принадлежать ему. Жизнь собаки не сравнится с таким богатством – размен более чем удачный. Убив Рема, он запрятал свои сочувствие и жалость куда-то очень далеко в глубины своей души, в мгновение ока почерневшей от одного лишь взмаха идеального оружия. Луций не знал, что кровью невинного и преданного животного он подписал приговор не только себе, но и своим друзьям, заключив сделку с тем, кто был недосягаем для его понимания. Еще раз окинув взором окрестности, юноша с улыбкой зашел в казарму. Через некоторое время в ее дверях появился другой человек. Он неспешным шагом направился осматривать койки, на которых лежали новобранцы, пристально вглядываясь в каждого спящего, как бы ища кого-то. Проходя все дальше вглубь комнаты, он очень надеялся, что ни на одной из этих кроватей не окажется того, кого он ненавидел всем сердцем. Но вскоре незнакомец остановился перед лежащим Луцием, пристально посмотрел на юношу, крутя в руке яблоко, затем вытащил нож, медленно, с хрустом отрезал от него сочный кусок и прямо с лезвия отправил себе в рот. Сквозь перекошенную злобой и ненавистью улыбку он тихо прошипел:

– Ну что же, тебе повезло, сын предателя и неудачника. На этот раз. Честно говоря, я не понимаю, как это тебе удалось, но будь уверен: больше боги к тебе не проявят такую благосклонность. И как только ты смог прошлой ночью пробраться внутрь лагеря? И тебе к тому же сильно фортануло, что присягу перенесли на один день. Но знай, сын свиньи: я буду пристально следить за тобой до того момента, пока ты не сдохнешь вместе со своими девчонками!

Луций не спал, а только лежал с закрытыми глазами и, слушая слова Кассия, еле сдерживался, чтобы не наломать дров. Он переживал и за то, что Мартин, должно быть, тоже все слышал и мог не сдержаться. Но тишину так никто и не нарушил. Лишь сам Кассий, злобно дыша и скрипя зубами, резко развернулся и быстрым шагом направился к выходу.

Последний час до подъема Луций и Мартин пролежали, не проронив ни слова, лишь иногда поворачивая головы и глядя друг на друга. С неясным выражением лиц они смотрели то на своих друзей, то просто в потолок. Наконец сквозь щели навеса стали пробиваться яркие лучи света. Где-то вдалеке проснулись и закукарекали первые петухи, оповещая своим своеобразным пением о начале нового дня. Мартин недобро улыбнулся и потянулся, сжимая кулаки так, что пальцы на руках поочередно захрустели. Оставались считанные минуты до того момента, когда жизнь в лагере снова забурлит, и он был готов к тому, что им предстояло вынести. По выражению его лица было видно, что он с нетерпением ждет, когда протрубят подъем. И вот вдалеке послышались горны буцинаторов^[6]. С каждым разом звук становился все ближе и ближе, эхом разносясь по лагерю и оповещая всех о подъеме.

– Ну, наконец-то, – со злостью в голосе проговорил Мартин и спрыгнул с кровати.

Его соседи по койкам тоже встали и заторопились, а зашедший в казарму Кассий с ухмылкой наблюдал за новобранцами, которые неуклюже одевались, напоминая птенцов, которые только что вылупились из скорлупы и не понимали, куда они попали. Их привычный мир исчез, и друзьям, хотелось им того или нет, нужно было адаптироваться к новым условиям жизни. Луций, Мартин, Ромул и Понтий оделись первыми и спешно, быстрым шагом, переходящим в бег трусцой, направились на построение. Кассий, прищурив глаз, проводил их взглядом. Дождавшись, пока все остальные тоже покинут казарму, он вышел за ними. Пристально смотря на Луция и переводя взгляд то на других, то на него, Кассий произнес:

– Что-то прыти у вас много. Самые быстрые? Ну, ничего. Скоро я ваш пыл поумерю, станете самыми медленными и будете ползать, как черепахи. Берегите силы, они вам еще понадобятся.

Отойдя от новобранцев, он осмотрел казарму, чтобы убедиться в том, что в ней никого не осталось, затем вышел, зевнул, лениво потянулся и отдал приказ:

– Построиться по росту в три шеренги! – и, подгоняя нерасторопных, добавил: – Ну же, сонные мухи! Быстрее! Быстрее! Ну, куда ты прешь?! Ты что, ослеп?! – заорал он на одного новобранца. – А ты? Не можешь найти себе место?! Зачем ты мечешься из стороны в сторону?! Ух, непутевый! – и, подойдя к солдату, Кассий отвесил ему подзатыльник.

– Вот же твое место! Глаза открой! Будешь так скакать на поле боя, долго не протянешь!

После построения новобранцы отправились в столовую, где их накормили, а затем Кассий отвел их на склад, где им выдали обмундирование и нужную амуницию.

– Так, все ваше гражданское барахло оставляйте вон там, – Кассий указал на угол помещения, где стояли несколько больших тележек. – Вам оно больше не пригодится. Там же можете заодно и переодеться. За новые вещи расписываемся вот здесь, в журнале. И не толпимся! Всем хватит!

Некоторым парням доставшееся обмундирование оказалось мало, и они, подойдя к начальнику склада, попросили обменять его на более подходящее по размеру. Но тот лишь улыбнулся и ответил:

– Мало, говорите? Разносите, станет в пору! Пошли вон отсюда! Тут вам не рынок! Получили? Носите и радуйтесь!

– Но… – хотел было возразить один из бойцов, однако его тут же перебил начальник склада:

– Я не понял, малыш, тебе что-то не нравится?! – рявкнул он, сведя брови, и пристально посмотрел на будущего солдата. Новобранец вздрогнул и тихо, с обидой проговорил:

– Нет, все хорошо, спасибо, – и отправился с собратьями по несчастью обратно.

– Эй, солдат! – окликнул их начальник штаба. – А расписываться за обмундирование кто будет? Я что ли?!

Подойдя к столу и взяв перо, новобранец нашел в журнале свое имя, напротив которого было написано: «Претензий не имею». Прочитав надпись, он задумался, покрутил перо в руке, почесал затылок, затем посмотрел на начальника склада и, тяжело вздохнув, поставил подпись.

– Ну вот. А говорил, не подошло! – засмеялся тот, хлопнув парня по плечу. – Сидит, как влитое! Так, все, кто расписался, не толпимся и выходим на улицу. Вот неженки пошли! Это им не то, это им не так… – фыркнул он, улыбнулся и укоризненно помотал головой, глядя уходящим вслед.

После того, как новобранцы переоделись, Кассий пристально осмотрел их и приказал построиться, после чего все направились на плац, где им должны были вручить грамоты о зачислении в ряды римской армии. По прибытии на место Кассий обошел всех, оценивая их внешний вид, затем отошел от строя на несколько десятков шагов и громко объявил о том, что вскоре сюда прибудут старшие офицеры, префект^[7] и примипил^[8], которые выступят с речами перед тем, как центурионы вручат им грамоты.

– Так, пока есть время, приведите себя в порядок. А мне пора на пересмену караула. Скоро к вам подойдет непосредственный начальник вашей новой центурии, который и продолжит работу с вами. Зовут его Публий. Запомните это имя. С этого дня он для вас мать, отец, бог и император – все в одном лице!

– Да, только его нам и не хватало для полного счастья, – тихо ухмыльнулся Мартин.

– Уж это точно! – в один голос согласились с ним Ромул и Понтий, поправляя свою форму.

Через некоторое время на плац стали подтягиваться офицеры. Они становились рядом с трибуной, что-то обсуждали, смотрели на новобранцев, изредка смеялись и похлопывали друг друга по плечу. Вскоре появился и Публий, который приказал новобранцам построиться, подошел к остальным офицерам и, поздоровавшись, стал что-то живо с ними обсуждать. Новобранцы стояли в строю, ожидая вручения грамот. Кто-то мотал головой, осматривая свою новую экипировку, другие глазели на рядом стоящих, и один из таких любопытных взглядов уловил на себе Мартин. Он некоторое время не обращал внимания на зеваку, но в какой-то момент не выдержал и, не поворачиваясь в его сторону, сквозь зубы проговорил:

– Рожу разобью, если пялиться на меня не перестанешь.

Парень хотел было ответить, но в этот момент центурион скомандовал «Смирно!» и все новобранцы вытянулись, словно по струнке. Примипил начал свою речь, довольно-таки продолжительную. Он говорил четко, как профессиональный оратор, фразы были хорошо отточены, а поставленный грубый голос вызывал в душах новобранцев смешанные чувства страха и гордости от того, что вот-вот, и они станут новой силой и опорой императора и Рима. Но прежде, чем они превратятся в героев, о которых рассказывал офицер, им придется вынести тяготы, которые сулил каждый следующий день грядущего месяца. Испытания пройдут не все, и, скорее всего, большая часть из стоящих на плацу парней попросту станет пушечным мясом на поле брани. Так в Риме было всегда. Первыми в битву шли самые неопытные и плохо обученные солдаты. Ну а те, кто успешно пройдет боевое крещение и вернется из боя, станут истинными воинами и защитниками великой империи. Патриотический дух в Риме всегда был силен, и бойцы армии неизменно вызывали почет, уважение и даже страх мирных жителей. А также потенциальных врагов, которые не понаслышке знали о том, что римские солдаты перед лицом неприятеля составляли одно целое и превращались в известную всему миру римскую машину смерти. Слухи, которые исходили от побежденных Римом народов, вселяли ужас в жителей соседних стран, предостерегая их от нападения и даже от сопротивления.

Речь примипила была хороша и убедительна. Она посеяла зерно патриотизма, непоколебимую веру в свое правое дело и гордость за службу в армии в душах многих молодых ребят. Но только не в душах Луция и его товарищей. Все, что говорил с трибуны офицер, вызывало у них презрение на грани рвотного рефлекса. Они оказались здесь лишь по одной причине – чтобы мстить. Мстить, проливая кровь всех, кто встанет на их пути. И первыми, кто отведает блюдо из ненависти и мести, будут именно те солдаты великой и нерушимой империи, о которой так сладко вещал примипил. Но это случится только тогда, когда они доберутся до власти. Мечта о ней пьянила Луция, манила, звала, заставляла забыть обо всем остальном. И внутренне он уже распростер к ней свои объятия. Его не покидали мысли о том, что наступит тот день, когда за трибуной будет стоять он сам, но не с речами о величии Рима и не перед новобранцами, а с гневным обличением и перед коленопреклоненными врагами, молящими о пощаде. Именно отсюда он и начнет свое восхождение к вершине, к императору, к самим богам, и от этой мечты у Луция кружилась голова, горло пересыхало, а кровь, пульсируя, ударяла в виски.

– А сейчас… – закончив выступление и сделав паузу, примипил посмотрел на офицеров и кивнул, – ...настало время вручить вам грамоты о зачислении в ряды самой могущественной армии мира! Выходите из строя по пять человек и идите к центурионам после того, как услышите свои имена и фамилии.

Публий взял списки и начал их зачитывать. Новобранцы, в свою очередь, с гордо поднятыми головами и немного неловкой походкой шли к офицерам, которые при вручении пожимали им руку и одновременно говорили:

– Поздравляю со вступлением в ряды римской армии!

Взяв грамоты, новобранцы ударяли себя в грудь рукой и, вскидывая ее затем вверх, отвечали:

– Слава великому Риму и императору! – после чего разворачивались и возвращались обратно в строй.

Дойдя по списку до Луция и его друзей, Публий слегка улыбнулся, но затем так же громко и так же отчетливо произнес их имена. Подойдя за грамотами, Луций, Мартин, Ромул и Понтий поприветствовали офицеров, но без особого энтузиазма, и только тот парень, который недавно таращился на Мартина и теперь оказался в одной пятерке с ними, с патриотическим настроем и неподдельным чувством гордости отчеканил свое приветствие.

– Хм, – с улыбкой на лице, покачав головой, произнес Публий.

Когда Луций проходил мимо него, тот хищно осмотрел «друга детства» и тихо, с издевкой, почти шепотом, проговорил:

– Ну, вот и настал этот счастливый день полного повиновения. Надеюсь, вы рады этому не меньше моего, ведь такой сброд, как вы, ни на что иное не способен, кроме как пресмыкаться. Большего от вас не дождешься. Яблоко от яблони не далеко падает.

Публий наклонился к уху Луция и шепотом добавил:

– Добро пожаловать под мое начало! – и затем уже громко, во всеуслышание произнес: – Поздравляю со вступлением в ряды римской армии!

Как же Луцию хотелось врезать ему кулаком по слащавой морде. Его даже передернуло от этого желания, но, собравшись с силами и обуздав свою гордость, он лишь прокричал, как и его друзья:

– Слава великому Риму и императору!

После того как все получили грамоты, у новобранцев выдалась свободная минутка, и они направились в казармы.

– Как же я хотел плюнуть в рожу этому мерзавцу Публию! – не выдержал Понтий.

– Плюнуть? Этой змее в человеческой шкуре оторвать башку и то мало будет! – ударив кулаком в стену до ссадин на костяшках, ответил Луций.

– Да не нервничай ты так. Пережили же мы их издевательства тогда, в школе, переживем и сейчас. Кстати, а что он тебе на ухо шепнул? – спокойно проговорил Ромул.

– Пожелал приятных впечатлений! Не бери в голову! Что бы он там ни говорил, за все свои слова он сполна ответит! Мерзкая тварь! Слишком много чести ему, чтобы мы о нем говорили! А перед нами сейчас задача поважнее стоит, чем языками чесать! Хотя, если честно, меня аж передернуло всего, когда он мне руку пожимал! Вот же зараза двуличная! – стирал кровь с кулака Луций. – Я так понимаю, все, что сегодня было на плацу, – это только цветочки. Ягодки будут завтра, когда нас на работы выгонят. Военная подготовка меня не страшит, как, наверное, и любого из вас, – спасибо за то Сципиону. Хотя они с Кассием и муштрой до смерти довести смогут. Это их право, и я думаю, они не преминут им воспользоваться. Как это ни печально осознавать, с нас попытаются содрать по три шкуры, так что я прошу вас всех по возможности экономить силы.

– Мне даже думать об этом не хочется, – проговорил Понтий со вздохом.

Вскоре в расположение казармы зашел Публий, приказал всем построиться, еще раз поздравил новобранцев и принялся рассказывать основы курса подготовки.

– Завтра у вас начинается новая жизнь, которая сделает из вас настоящих мужчин и защитников Рима. Всем хорошо известно, что через полтора месяца император собрался выступить против дерзких германцев, которые много лет назад опозорили нас тем, что подло разгромили легионы Квинтилия Вара в Тевтобургском лесу. Три лучших легиона пали там смертью храбрых! Великие солдаты Рима всегда принимают смерть на поле боя и сражаются до конца! И только предатели и трусы… – Публий сделал паузу и выразительно посмотрел на Луция. – Я повторюсь: только предатели, трусы и недостойные называться гражданами нашей великой империи выбирают ничтожную жизнь! Бросая своих товарищей на поле брани, они сами бегут оттуда, пытаясь спасти свои никчемные и никому не нужные душонки! А потом эти так называемые люди рожают себе подобных, которые снова имеют наглость вступить в ряды нашей великой армии! Но ничего, ничего! Слава богам, таких ничтожеств меньшинство! Так вот, сейчас у вас есть шанс доказать всему Риму, что наша армия по-прежнему несокрушима! И тогда это племя жалких дикарей пожалеет о том, что бросило нам вызов! Так что пока отдыхайте, а завтра вас ждет то, что сделает из вас со временем настоящих воинов! Жалеть вас никто не будет, и уж поверьте, лучше вы здесь упадете без сил, чем падете от меча варваров! Ваши жизни в ваших руках! – Публий еще раз посмотрел в сторону Луция и с еле заметной улыбкой добавил: – Набирайтесь сил, они вам пригодятся!

И в заключение приказал всем разойтись.

– Интересно, кто же ему такую речь сочинил, неужели сам? – чуть слышно проговорил Мартин вслед уходящему из расположения казармы Публию. – Доказать-то мы докажем, только тебе это не понравится...

Приближался к концу первый официальный день их пребывания в римской армии. Каждый новобранец был занят своими делами. Кто-то осматривал выданное обмундирование, кто-то неловко фехтовал деревянным мечом, хаотично махая им перед собой. Иногда тренировочное оружие выскальзывало из неопытных рук и отлетало в сторону. Глядя на все это, Мартин и Луций с улыбкой переглянулись. В какой-то момент, Мартин, не выдержав, покачал головой и подошел к тому парню, у которого из рук несколько раз подряд выпадал меч.

– Что-то на присяге ты был более расторопен, – ухмыльнулся он, скрестив руки на груди. – Ты что, меч впервые держишь? Если ты будешь так же убедителен с германцами, как здесь, то долго не протянешь.

– Да-а-а?! Хочешь сказать, что ты лучше с ним управишься?! – возмутился парень.

– Ну, уж точно увереннее, чем ты сейчас, – с улыбкой проговорил Мартин.

Он подошел к своим друзьям, взял меч и направился обратно. Но тут Луций положил руку ему на плечо и тихо проговорил на ухо:

– Не стоит. Не надо выделяться. Марк же просил.

Не поворачиваясь к другу, Мартин спокойно ответил:

– Я лишь покажу пару приемов, которые, возможно, спасут ему жизнь. Не волнуйся.

Вернувшись к парню, Мартин очень умело покрутил мечом перед собой.

– Запомни: меч – это продолжение твоей руки. Он делает лишь то, чего желаешь ты сам. Здесь тебя будут учить сражаться, но, поверь мне, сражаться безмозгло значит сражаться недолго.

Жестом руки Мартин пригласил парня взять меч. Тот, покачав головой, произнес:

– Ну ладно, как скажешь, только потом не обижайся.

– Не обижусь, – с улыбкой ответил Мартин.

Схватив тренировочное оружие, парень мгновенно кинулся на соперника, но Мартин без особого труда увернулся и с силой нанес удар по руке парня, отчего тот выронил меч.

– Ну вот. Считай, что теперь у тебя нет руки. Хочешь еще?

Парень, стиснув зубы и держась за ушибленное место, все же поднял меч.

– Не бойся, атакуй. Германцы ждать, как я, не будут. Там тебе второго шанса точно не дадут.

– Как скажешь! Но только чтоб без слез!

– Не вопрос, дружище. Давай, давай. Смелее. Ну же, не будь тряпкой, прояви такую же уверенность, как и на плацу. Языком трепать все горазды, а вот на деле… – пытался вывести его из себя Мартин.

– Заткнись, выскочка! Ты чего добиваешься?! А?! Хочешь, чтоб я тебе рожу разбил?! – вспылил парень.

– О-о-о. Громкие слова. Ну, так давай, я к твоим услугам, – без каких-либо эмоций проговорил Мартин, откладывая свой меч в сторону.

– Все, хватит. Побычились и будет. Оба молодцы. Доказали, что у вас есть кое-что между ног, а теперь остыньте, – вмешался Луций, видя, что обстановка накаляется.

– А ты вообще не лезь не в свое дело, пока сам не схлопотал! – злобно огрызнулся на него парень. Луций от такого поведения на секунду растерялся, но вскоре улыбнулся и развел руки:

– Как скажешь. Молчу, молчу…

– Ну, все, ты сам напросился! – парень отбросил меч и кинулся на Мартина. Но тот стал ловко уклоняться от ударов, держа руки за спиной и демонстрируя свое превосходство, и тем самым еще больше злил парня, который вновь и вновь атаковал, но все так же безуспешно. Вскоре Мартину надоело забавляться, и он, умело увернувшись от очередного удара, блокировал следующий, поймал руку противника, мгновенно произвел захват, скрутив юнца, и затем оттолкнул его в сторону с такой силой, что тот ударился о кровать, перелетел через нее и рухнул на пол.

– Думал, послушав хвалебную речь и получив грамоту о зачислении в войско, ты сможешь рубить всех направо и налево, как это делают они?! Думаешь, сможешь резать беззащитных детей?! А?! Давай, тварь, поднимайся! Поднимайся! – не на шутку разошелся Мартин.

– Мартин, довольно! Куда тебя понесло? Сбавь обороты! Он-то тут при чем? – выкрикнул Луций и даже пошел в сторону друга, но парень, немного переведя дух, без лишних слов кинулся на Мартина.

Никто и глазом не успел моргнуть, как Мартин сильнейшим ударом в живот остановил нападавшего, отчего тот закряхтел и согнулся. Еще секунда, и Мартин, проведя бросок, уложил бедолагу на лопатки.

– Мартин, не зарывайся! Да что на тебя нашло?! Успокойся! – кричал Луций, оттаскивая друга, который уже оседлал лежащего на полу противника и, заломив ему руки, занес над ним свой кулак.

– Да я спокоен! Спокоен! Зато теперь он понял, что он и кто он. Может, хоть теперь мозгов у него прибавится… Да отпусти ты меня! – Мартин стряхнул с плеча руку Луция.

Тем временем парень осторожно встал на колени, прокашлялся и крикнул в спину победителю:

– Придурок! Вот ненормальный! – после чего встал и направился к своему месту, по пути захватив отброшенный меч.

Услышав это, Мартин обернулся:

– Что ты сказал?! А ну повтори! Неблагодарная скотина! Я дал тебе хороший урок! Теперь ты знаешь, что не стоит недооценивать противника! Возможно, когда-нибудь это поможет тебе выжить!

Солнце уходило за горизонт. Охранники лагеря зажгли факелы на сторожевых вышках. Где-то стрекотал сверчок. Мартин лежал и прислушивался к звукам, которые издавало насекомое. Прикрыв веки, юноша пытался вычислить, где он находится, но никак не мог это точно определить. Мартин вспомнил, как наблюдал за сестрами, бегавшими по дому в попытках найти сверчка. Они прыгали и смеялись, ходили из угла в угол и прислушивались, но так и не могли отыскать скрипуна. По щеке Мартина скатилась одинокая слеза, которую он тут же вытер, после чего повернулся на бок и уснул.

Прохладный ветерок играючи трепал его волосы, а яркое солнце слепило глаза. Приставив руку ко лбу и прищурившись, он посмотрел вперед. К нему приближался размытый, еле заметный силуэт незнакомого человека, который с обеих сторон держал за руки детей, чей звонкий смех эхом разносился повсюду, рассыпаясь серебряным звоном и многократно усиливаясь, словно вокруг была огромная пустота. Чуть дальше шли еще две фигуры. Мартин смотрел на силуэты и пытался разглядеть лица, но ему это не удавалось: от яркого света приходилось щуриться, а иногда и вовсе закрывать глаза. Вдруг незнакомец остановился, наклонился к детям, что-то сказал им и продолжил свой путь к Мартину, а малыши остались стоять, глядя ему вслед. И чем ближе подходил незнакомец, тем ощутимее веяло от него теплом, спокойствием и умиротворением. Еще немного, и Мартин наконец-то смог его рассмотреть.

Это был высокий, крепкого телосложения человек в белой тоге и с длинными волосами, которые ровно ложились ему на плечи. Издали его можно было принять за Сципиона, и если бы не странные обстоятельства этой встречи, то Мартин наверняка бы их спутал. Но теперь ему было понятно, что незнакомец, хотя и был похож на слугу Марка, выглядел по-иному. Как-то по-особенному, словно он – источник света, испускающий сияющие лучи.

Поднялся небольшой ветер, но волосы незнакомца даже не всколыхнулись, будто вокруг него царил полный штиль. Его походка была настолько грациозна, что казалось, он не идет по песку, а парит над ним. В голове у Мартина раздался звон, от которого он почувствовал легкое недомогание и головокружение.

– Здравствуй, Мартин, – произнес незнакомец тихо, и его голос, приятный и располагающий, отозвался вокруг слабым эхом.

Мартин поднял голову и посмотрел в его голубые, светлые и лучистые глаза. Он хотел что-то сказать, но состояние умиротворения и гармонии, охватившее его в присутствии странного человека, не позволило ему выдавить из себя ни слова, поэтому юноша лишь кивнул в ответ головой. Его собеседник улыбнулся.

– Кто ты? Откуда знаешь мое имя? – поборов ощущение неги, проговорил Мартин и тут же припал на колени от нехватки сил и склонил голову.

– Я тот, кто хочет помочь тебе и твоим друзьям. Помочь вам спасти ваши души. Ибо путь, по которому вы идете, – не ваш выбор, а его, и это неправильно. Ваш гнев – это маленький огонек, но, если в него подкинуть дров, а именно это он и делает, пламя поглотит вас, а вместе с вами и многих невинных людей, обрекая их на страдания.

– Страдания? О чем ты говоришь? Ты понятия не имеешь о том, что значит страдать, – тихо сказал Мартин, слегка ухмыльнувшись. И хотел было продолжить, но незнакомец, словно наперед зная, что он скажет, перебил его: – Ты пережил утрату семьи. Сначала отца, потом сестер и матери. Это тебя сильно изменило, но от того, что ты собираешься сделать, всем будет только хуже. Месть породит еще большие страдания. Может быть, стоит остановиться и задуматься над тем, что именно произошло, почему это произошло и кто в действительности виноват в этом? Глупец ищет виновных в других, умный – в себе, и лишь мудрец всех прощает.

Опешив от услышанного, Мартин поднялся с колен и, заикаясь, немного осипшим голосом спросил снова:

– Кто ты такой?

– Меня зовут Михаил. И, как я тебе уже сказал, я хочу вам помочь, – он жестом руки поманил стоявших вдалеке детей. – Мартин, я знаю твою боль, и поэтому хочу предостеречь тебя и твоих друзей от огромной ошибки. Все, что вы задумали, приведет вас в бездну мрака и холода. Выбор всегда остается за человеком, и что бы он ни делал, ваши судьбы зависят только от вас самих.

– Кто он? Какой выбор?! О чем ты?

– Слишком много вопросов, Мартин, слишком много вопросов. Зачем задавать их мне, если можно найти ответ в себе? Прощение и выбор: помни об этом! Помни, чтобы помочь себе и остаться с теми, кого ты любишь. Твой отец был воином, и я ничем не могу ему помочь. Без него твоя семья одинока даже здесь. Не оставляй ее хотя бы ты.

– Что ты несешь?! Мой отец – храбрый человек! Он великий боец! А моя семья мертва! Понимаешь?! Мертва! Прощения, о котором ты говоришь, не будет! Никогда! Пока хоть кто-то из тех, кто это сделал, дышит, я не успокоюсь! Я сделал свой выбор! Все, кто виноват, поплатятся за это! Я лично вырежу на их телах имена моих близких! И никто, слышишь, никто меня не остановит! – дрожащим от злости голосом заговорил Мартин, с трудом не срываясь на крик.

Но Михаил лишь поднес указательный палец к губам и еле слышно произнес:

– Тише, тише, Мартин. Напугаешь их. Они ведь знали тебя совсем иным, – он отошел в сторону, давая возможность детям подойти поближе к Мартину, слегка улыбнулся и прищурился.

– О, боги! Как это возможно?! Великий Юпитер! Как же это?! Как?! – изумленно воскликнул Мартин и снова упал на колени, не веря своим глазам. Перед ним все отчетливее проявлялись силуэты трех девочек – сомнений не было: это его сестры. Чуть дальше за ними шла его мать.

– Здравствуй, Мартин, – почти в один голос произнесли они.

Мартин раскрыл рот от удивления, а его сердце забилось так, что, казалось, еще чуть-чуть, и оно выскочит из груди. Тело словно окаменело, и он только и мог, что удивленно моргать глазами, в которых уже заблестели слезы радости.

– Сестрички мои! Мама! Вы живы?! – чуть ли не вприпрыжку подбежал он к ним и стал обнимать и целовать. – Как? Как? Как такое возможно?! Я всегда был скуп на чувства к вам, но теперь все будет по-другому! Я буду с вами всегда! Я вас больше не оставлю! Я смогу вас защитить! Я смогу!

Из его глаз текли слезы, и он не пытался их сдерживать. А близкие смотрели на него молча, улыбались, обнимали, прижимали к себе. Затем они перевели свой взгляд на Михаила, который еле заметно кивнул головой, подошел к Мартину и положил руку ему на плечо.

– Извини, Мартин, но твоя защита им уже не нужна, равно как и помощь. Они уже под защитой. Ты поймешь это со временем, когда придет и твой час.

– Что это значит?!

Мартин не мог наглядеться на свою семью и лишь изредка посматривал на Михаила с вопросительным выражением лица.

– Мартин, сынок, все будет хорошо, – спокойно и смиренно произнесла Ливия. – Нам пора, мой мальчик. Мы верим в тебя, дорогой.

Обойдя юношу, Михаил пошел прочь, а за ним последовала семья Мартина.

– Мама, не бросай меня! Анна! Агата! Юлия! Я прошу вас, не уходите! Умоляю! Ну, пожалуйста! Не бросайте меня! Пожалуйста, – все тише и тише запричитал он. – Нет. Не хочу. За что? Не хочу. Простите меня за все. Только вернитесь! Умоляю, – рыдал Мартин, в отчаянии упав на землю, уткнувшись головой в песок и собирая его возле себя в кулаки. Затем он поднял голову, начал швырять песок вслед Михаилу и остервенело заорал: – Ненавижу! Ненавижу!

Он вскочил с колен и хотел кинуться за ними, но земля под его ногами пропала, и он рухнул в глубокую яму. Посмотрев вверх, он увидел силуэты каких-то людей. Они стояли с лопатами, но из-за яркого солнечного света, бившего им в спины, он видел лишь их очертания.

– Помогите мне! Я должен увидеть свою семью! Помогите же! – цепляясь за гладкие края могилы и пытаясь выбраться наверх, прокричал он, но в ответ услышал лишь смех. Затем один из людей проговорил:

– Помочь?! Ну, как скажешь!

И его начали закидывать землей со словами:

– Сейчас, сейчас! Потерпи, скоро увидишься со своей семьей! Сам вырыл себе могилу, теперь не жалуйся! Мы лишь исполняем приказ – ничего личного!

– Кто вы?! Чей приказ?! – заорал Мартин, закрываясь ладонями от летящей на него земли.

– Мой приказ, дружище. Мой приказ, – сухо ответил подошедший к гробовщикам человек и засмеялся.

Яркий свет потускнел, и Мартин в ужасе разглядел того, кто это произнес. На краю могилы стоял Луций, а рядом с ним были Ромул, Понтий и он сам.

– Н-е-е-т! – заорал Мартин и свалился с кровати, сильно ударившись головой об пол.

Грохот был на всю казарму такой, что проснулись рядом лежавшие солдаты. Не понимая, из-за чего столько шума, Луций с друзьями тут же вскочили с мест, но, разобравшись, что произошло, лишь улыбнулись.

– Чего орал-то? – поинтересовался Ромул, потягиваясь и зевая. – Я уж думал, напал кто, а это ты тут пегаса изображаешь.

– Да просто... – начал было Мартин, но тут же замолчал.

– Что просто? – спросил Понтий, глядя, как друг поднимается с пола и садится на кровать.

– Да так, ничего... Ладно, хватит тут со мной как с маленьким возиться, ложитесь спать.

– Ну, как скажешь, – ответил Луций.

Все разбрелись по своим местам, и через некоторое время казарма наполнилась храпом новобранцев. Мартин не мог уснуть и просто лежал, прислушиваясь к звукам спящих солдат. Сон, который ему приснился, засел в его голове и не давал покоя.

– Это лишь дурной сон, просто сон, – говорил он сам себе.

Но что-то все же тревожило его. Что именно, он и сам не знал, так как запутался во всем, что случилось с ним за последнее время. И, скорее всего, его мозг просто сыграл с ним злую, неподвластную его пониманию шутку.

– Мартин, что с тобой?! Соберись! Ну же! – хлопнув себя несколько раз по щекам, сквозь зубы прошипел он, чтобы никого не потревожить.

Юноша провел ладонью по лицу, словно пытаясь привести свои мысли в порядок, но, не совладав с чувствами, резко встал и направился к выходу. Оказавшись на свежем воздухе, он взглянул на бочки с водой, которые находились неподалеку от казармы.

– Прекрасно, – промолвил он, подошел к ним спешным шагом и сходу окунул голову в одну из бочек. Прохладная вода принесла облегчение, и Мартин вынырнул, отдышался, жадно глотая воздух, и снова опустил голову в бочку. Проделав так несколько раз, он постепенно пришел в себя. Юноша смахнул с лица остатки влаги, которые, стекая ручейками по шее, щекотали его тело, и неспешно направился обратно в расположение. Летний ночной ветерок остужал разболевшуюся голову, и ему становилось лучше. Уже совсем успокоившись и перестав думать обо всем произошедшем, Мартин вдруг услышал разговор двух солдат, несущих службу в карауле.

– Да не может быть! Чушь полная. Я тебе вот что на это скажу: не верь ты в эти бредни и меня в них не убеждай! – сказал один из них, отмахнувшись рукой от второго.

Второй, недолго думая, вновь стал ему что-то доказывать:

– Да я тебе клянусь: так оно и было. Кто видел, все так говорят! Этот человек наделен способностью исцелять людские недуги. Это мне мой племянник от двоюродной сестры рассказал, а он-то врать не будет! Да и зачем ему это, сам посуди? – жестикулируя руками, говорил солдат шепотом, постепенно переходя на повышенный тон.

– Ладно, как скажешь, только не нервничай, – спокойно и с недоверчивой улыбкой проговорил первый и зевнул.

– Ты что, не веришь?! – с возмущением изрек второй.

– Ну, ты сам подумай своей головой, что ты несешь-то?! Ладно еще он от хвори какой-то лечит. Лекарь, наверное. Ну, подумаешь, от бесплодия, как ты говоришь, исцеляет. У меня бабка моя тоже, вон, травницей слыла, к ней, почитай, пока не померла, из самой глуши приходили! А этот, как его? – щелкая пальцами, задумался первый, но вскоре вспомнил подзабытое имя: – Феодосий! Ну, грек. Помнишь, как он раненых лечил? Думаешь, помрет несчастный, а тот на ноги его ставит! Что же он, тоже что ли с божественной силой, по-твоему?! Но ты же несешь, что этот твой целитель к жизни мертвецов возвращает, а это уже чересчур. Попахивает безумием, если не колдовством!

– Да-а-а?! – протяжно возразил оппонент. – Вот когда ты его увидишь, то сам поймешь, что этот мальчик особенный. Может, он сын Юпитера или Марса?

– Так то боги! А вот из их детей никто, ни Геракл, ни Ахиллес, ни кто другой, мертвых не воскрешал и людей не лечил! Или я не прав?! И вообще, вот когда сам увижу этого лекаря, тогда, возможно, и поверю, а сейчас это больше похоже на сумасшедшие бредни.

Мартин какое-то время послушал разговор солдат, ухмыльнулся, махнул рукой и направился в казарму, а там завалился на койку.

– Надо же, мертвых оживляет! Вот бы с таким встретиться. Я бы руку на отсечение отдал, лишь бы увидеть его. Он же, если существует, и мою семью, получается, может вернуть? – начал было рассуждать юноша, но тут же остановился и, прищурив глаза, отмахнулся от странных мыслей: – Опять тебя понесло, Мартин! Все, спать! – ерзая по кровати в попытках заснуть, приказал себе он.

Но едва его охватил сон, буцинаторы нарушили тишину раннего утра, трубя по всему лагерю подъем.

– Ну, теперь держись! – открыв глаза, только и сказал Мартин и поспешил за друзьями на построение.

На плацу с важным видом взад и вперед расхаживал Публий. Он изредка посматривал на новобранцев с непонятной ухмылкой, ожидая, пока все построятся и подтянутся, и время от времени подгонял их словами:

– Живее! Живее! Сколько можно ждать вас тут? Тоже мне, солдаты! Мухи сонные! Как бабы, честное слово! Вам еще юбку надо надеть, тогда точно поблажки будут. Ну, а пока у вас между ног кое-что болтается, пощады не ждите! Я из вас все соки выжму! Зато потом вы мне еще спасибо скажете, когда германцев в пух и прах разгромим!

– Ну да, конечно, – скептически буркнул себе под нос Луций.

– А вот насчет того, что соки выжмешь, не сомневаюсь, – поправил ремень Мартин.

– Уж это точно! К бабке не ходи! – Ромул посмотрел на стоящего рядом с ним Понтия. Тот кивнул головой в знак согласия.

Так для Луция и его друзей начался первый день полноценных испытаний. Теперь они только и делали, что рыли траншеи да таскали камни из угла в угол. В принципе, все то же самое делали и остальные, но Кассий с остервенением и злостью придирался к ним по каждым мелочам – гораздо больше и чаще, чем к другим. Оно и понятно: как никак, «друзья детства». А мерзавец Публий закрывал на все глаза, да и сам не брезговал лишний раз поиздеваться над ними. Пока все отдыхали, они работали. Когда работали остальные, они трудились вдвойне. Помимо изнурительных нагрузок, у них была и физическая подготовка, и обучение боевым искусствам, начиная от рукопашного боя и заканчивая стрельбой из лука. Военная наука раньше их не пугала, ведь закалка у них уже была. Однако изнуряющие работы отбирали у друзей последние силы, так что им хотелось лишь одного – просто лечь и умереть. Их терпение было на исходе, нервы на пределе, и подавленность давала о себе знать, особенно в те минуты, когда друзьям все же удавалось передохнуть. Тогда они молча сидели и смотрели то друг на друга, то куда-то вдаль, не в состоянии что-либо сделать или даже сказать. Только Луций и Мартин изредка перебрасывались несколькими фразами.

Однажды, после долгой и изнурительной работы на жаре, они сидели на больших булыжниках.

– Зачем ты на прошлой тренировке так сильно отделал того бедолагу? Ты же прекрасно видел, что он тебе не ровня! – удивлялся Мартин.

– Надо было выпустить пар. Тем более, Кассий думал, что тот парень справится со мной. Почему все уверены, что рост человека – это уже победа?

– Ну и что, выпустил? А мне вот в прошлый раз этого сделать не дал! – рассмеялся Мартин. – Ты стал рассуждать, как Марк. Смотри, не сделай его своим кумиром. Нам нужен лидер, а не сенатор!

– Я своих рук вообще не ощущаю, – смотря на окровавленные мозоли, тихо проговорил Ромул. – Сколько мы здесь уже?

– Не знаю. Думаю, скоро будет ужин, так как солнце не сильно печет, – также изнуренно и тихо ответил Понтий, вытирая пот, градом катившийся с лица.

– Да причем тут ужин? Я спрашиваю, сколько дней осталось до того момента, когда Марк сможет нам помочь? Вот что меня больше всего интересует, а тебе лишь бы пожрать! Одно на уме – бабы и еда!

– Что ты орешь на меня? Задавай вопрос конкретней и не психуй! – вспылил Понтий и тут же вскочил со своего места.

– Что? Ты хочешь показать свою прыть? Голос на него повысили! Обиделся, маленький? Ну, не расстраивайся. Дай-ка я тебя приголублю, голодненький ты мой! – с издевкой подначивал Понтия Ромул и даже поднял руку для того, чтобы погладить друга, но тот резким движением отмахнулся от нее.

– Пасть закрой. Что-то ты ее не открывал, когда Кассий тебя заставлял после отбоя свинарник от навоза вычищать. Тогда ты таким смелым не был. Или только на своих можешь орать?! Иди поори на Кассия и выскажи ему свое недовольство! Что? Язык проглотил? Давно ли ты научился так разговаривать, червь книжный?! Гляжу, тебя задело?! Что-то ты по девкам с нами никогда не ходил! Может, сам как баба?!

– Да пошел ты, животное! Зато ты у нас можешь со всеми подряд! Тебе, наверное, хоть обезьяну приведи, разницы не будет! – проорал Ромул, вставая с камня и гневно жестикулируя.

– Заткнись, пока по зубам не схлопотал, неженка! Давно ты уже нарываешься, Ромул! – почесывая кулаки, прошипел Понтий.

– Давай, давай! Чего уж тут! У тебя всегда так было: бей своих, чтобы чужие боялись! Да тебе лучше тогда не с нами быть, а к ним примкнуть. Записаться в шестерки к Кассию, а если повезет и хорошо зад лизать будешь, то и до Публия недалеко! Ну а там и до Клементия рукой подать!

– Ну все, сам напросился! – сжав кулаки, Понтий с ходу ударил Ромула так, что он, пошатнувшись, еле устоял на ногах.

Еще через мгновение они уже накинулись друг на друга, сцепились, как сиамские близнецы, упали на землю и стали поочередно наносить удары, не забывая при этом перекидываться оскорбительными фразами.

– Долго в них это кипело, – усмехнулся Луций, глядя на то, как его друзья катаются в пыли, избивая друг друга.

– Я так и думал, что они подерутся. Пусть выпустят пар. Тут ты прав, давно это у них назревало. Зато потом легче будет, – ответил Мартин, также наблюдая за всем происходящим.

– Думаю, пора их разнять. Неприятности нам ни к чему, у нас их и так уже предостаточно. Кассию и Публию только дай повод. Да и без повода, вон, нервы уже сдают. А то еще и впрямь покалечат друг друга.

– Ладно, пошли разнимем, – сухо бросил Мартин.

Подойдя к Понтию и Ромулу, они растащили их по разным сторонам.

– Так, все, хватит! Хорош, я сказал! Хорош, а то сейчас оба получите! – заорал Луций на Понтия, который никак не хотел угомониться и пытался выскользнуть из захвата.

Мартин, державший Ромула, также успокаивал разошедшегося друга.

– Все, все, довольно! Выпустил пар? Легче стало? – говорил он.

– Да отпусти ты меня! Я спокоен! – перестал сопротивляться Ромул и знаком дал понять другу, что с ним все в порядке.

– Ха! Ну, вот так бы сразу! – с легкой ухмылкой воскликнул Мартин.

Какое-то время они еще сидели поодаль друг от друга: Мартин с Ромулом, а Луций с Понтием. Так, на всякий случай. Вскоре к ним подошел Кассий со словами:

– Вы не на отдыхе. Хватит тут зады просиживать. Хватайте орудия труда и отправляйтесь копать вон там яму в мой рост глубиной и в пять человек шириной! Вы тут черви навозные и дерьмо под моими ногами. Так что вперед, девочки!

– Так точно, командир! – вставая, произнесли в один голос парни.

– А ну-ка, Ромул и Понтий, подошли ко мне, – осматривая их лица, проговорил Кассий. – Что это с вами?! Драться удумали?! Так вы сейчас мигом из армии с позором вылетите, как ваши отцы! Вы что, совсем страх потеряли, зелень?! – начал он орать на них так, что изо рта забрызгала слюна, а при небольшом желании можно было рассмотреть его глотку, которая раскрывалась настолько широко, будто он хотел извергнуть на них весь свой запас нецензурной брани разом. – Что заткнулись, дети свиней?! А?! Что с мордами?!

Мельком взглянув друг на друга, Понтий и Ромул отчеканили:

– Никак нет! Не дрались! Упали!

– Упали, говорите. Ну-ну. Еще раз упадете и больше не встанете! Ясно вам?!

– Так точно! – вновь в один голос произнесли они. – Разрешите идти выполнять задание?

– Идите, – сухо ответил Кассий. – И чтоб к концу дня яма была готова! Приду – проверю! А вечером, раз вы такие бойкие, будете показывать мастер-класс по фехтованию в паре с ветераном Кастулом по прозвищу Бык! Думаю, он дурь из вас выбьет! Притом все будете с ним биться, и ты, Луций, тоже! Это тебе не того зеленого завалить! – сказал он и презрительно плюнул на землю.

– Так точно! – вытянувшись по струнке, хором ответили друзья вслед уходящему Кассию.

– Вот повезло, так повезло! – швырнул кирку на землю и скривил рожу Луций.

– Да Кастул нам все кости переломает! Он же инструктор по фехтованию, лучше него тут никто не дерется! Кассий – урод! – покачал головой Мартин. – Ненавижу ублюдка!

Выругавшись и вспомнив всю родню Кассия до десятого колена, Ромул и Понтий направились туда, куда уже шли Мартин и Луций.

– Двадцать дней, – спокойно вдруг проговорил Понтий, немного улыбнувшись и посмотрев на Ромула.

Ромул в ответ лишь хлопнул друга плечу и затем протянул ему руку в знак примирения.

Вечером, как и обещал Кассий, Кастул, по прозвищу Бык, преподал парням мастер-класс по фехтованию. Первым под тихий шепот новобранцев в казарму, шатаясь и хромая, зашел Мартин. За ним, держа под руки Луция, который волочил ноги по земле, появились Понтий и Ромул. Солдаты сочувственно расступились, давая им пройти. Повалив Луция на кровать, друзья сели рядом и стали рассматривать свои синяки, ссадины и разбитые лица.

– Мне даже дышать больно, – ощупывая ребра, тихо произнес Ромул.

Мартин принялся прикладывать тряпку к разбитой голове Понтия. Луций лишь стонал, лежа на боку и иногда подтягиваясь к краю кровати, чтобы сплюнуть кровь. Он был похож на человека, по которому пронесся отряд персидских катафрактов, закованных с ног до головы в железо. И, видимо, пронесся не единожды.

– Что ты уперся-то?! – злобно произнес Понтий, вытирая кровь со своего носа. – Теперь вот лежи, кряхти! Разозлил ты этого Кастула до белены! Что молчишь-то?! – обращаясь к Луцию, выкрикнул он.

– Да не ной ты, Понтий! Ему больше всех досталось! Ромул, дай ему воды, – перевязывая голову другу, ответил Мартин.

– Да так этому дураку и надо! Герой, мать его! Надо же было умудриться врезать Кастулу по челюсти при всем офицерском составе!

– Так он сам нам сказал: деритесь так, будто пред вами враг.

– Ромул, ты что, больной?! Он лет двадцать, наверное, в армии! Такие, как мы, для него плюнуть и растереть! Хорошо еще, что мечи деревянные! – потер челюсть Понтий. – Ох! Как же все болит-то!

Две трети курса молодого бойца были позади, оставалось продержаться меньшую часть. Но испытания для друзей только начинались. Впереди было то, по сравнению с чем физические тяготы и унижения со стороны Кассия и Публия были просто невинными шалостями. Впрочем, все горести, которые уготовила юношам судьба, только закаляли их тела и характер. Но вместе с тем они очерняли их души, убивая все хорошее и светлое, что в них еще осталось. И это было делом рук одного человека, если, конечно, его можно было так назвать. Те цели, которые он преследовал, были не так уж недосягаемы. Зверя из человека сделать легко, а вот человека из зверя – невозможно.

Глава XIV

ПОСЛЕДНИЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ

Жадность заключается

в желании иметь более, чем необходимо.

Аврелий Августин

Красс стоял на небольшом мостике в общественном парке города. Уже почти совсем стемнело и от воды тянуло приятной прохладой. Еще утром его раб передал ему послание от Сципиона, в котором назначалась встреча в этом поистине красивом месте. Резной мостик был украшен крохотными статуями богов, а его перила переливались наполированным блеском: тысячи и тысячи рук прикасались к ним ежедневно на протяжении многих лет. Этот прогулочный сад начинался от небольшой террасы и уводил посетителей по извилистой лестнице вниз к загадочным и красивым растениям, за которыми тщательно следили императорские рабы-садовники. Прямые симметричные дорожки и аллеи были выложены каменными плитами, обсажены небольшими деревьями, а также кустами роз, мирта, олеандра, жасмина и граната и окаймлены изгородью из букса, лавра и розмарина. Повсюду виднелись клумбы с цветами. Лавочки, беседки, небольшие фонтаны и искусственные озерца поражали своей умиротворяющей красотой. Красс смотрел вниз: там, в водах небольшого ручья, деловито сновали пестрые рыбки. Время от времени он отвлекался от созерцания, поворачивался и с кем-то здоровался, иногда даже заводил беседу и, судя по всему, уже начинал нервничать. Сроки поджимали, а Сципиона все еще не было. Вскоре совсем стемнело, и по небу рассыпались миллиарды светящихся зерен, а из-за набежавшей на него темной тучи предательски выглянул месяц и щедро пролил на мостик поток серебряного света.

– Проклятье! Вот урод! Играть он со мной вздумал! Заставил меня ждать целый месяц! Ну, что же, завтра из твоих щенков отбивные сделают, а послезавтра… – Красс, истощивший запасы своего терпения, начал ругаться и, плюнув в воду, уже собрался покинуть парк, но едва он повернулся к выходу, как тут же отпрыгнул в сторону.

Рядом с ним стоял человек в черных, как ночь, доспехах, укутанный в не менее черный плащ с покрывавшим голову капюшоном. Он непринужденно опирался на перила мостика и смотрел вниз на плескающихся в прозрачной воде рыб, подобно тому, как еще минуту назад это делал сам Красс. Небрежным движением руки он скинул капюшон и, повернувшись к Крассу, спокойно произнес:

– Не плюй в колодец, может, тебе еще из него напиться придется.