Империя

– Где Луций?

– Он далеко, в пустыне, с моим сыном.

– С каких это пор палач ходит рука об руку с пророком? Получается, что царь сам издает законы и сам же их нарушает? Извини, брат, но так дела не делаются! Верни мне Луция! Добром прошу.

– Добро и ты, Анатас, – вещи несовместимые. Ненависть к людям совсем ослепила тебя.

– Ненависть? Давно ли ты был на этой земле?

– Если я не вмешиваюсь, это не значит, что меня нет. Им нужна надежда.

– Им нужен кнут!

– Твой кнут приводит лишь к тому, что я вижу сейчас. Я не вмешивался в твои дела, теперь ты должен дать мне время. Я услышал тебя. Ты создал из Луция то, что хотел. Но он видел только то, что показывал ему ты. Теперь пускай он посмотрит на обратную сторону медали. И если он останется прежним, я признаю твою правоту.

– Хорошо, я дам тебе время и не стану ничего предпринимать и вмешиваться в судьбу Луция, но только при одном условии.

– Интересно, при каком?

– Как только Луций прольет невинную кровь, ты проиграл!

– А ты и впрямь искуситель, Анатас. Я помню Содом и Гоморру. В тот раз ты одержал верх.

– Ну так что, по рукам?

– Идет, – ответил человек в белом одеянии и исчез вместе с Михаилом.

Марк еще долго смотрел в пустоту, а его свита боялась пошевелиться, ожидая приказа своего господина.

– Он не сможет долго прятать их в пустыне. Что же, плох тот план, который нельзя улучшить. Сципион, как только найдешь их, дай мне знать о душевном состоянии нашего мальчика. Асмодей, возьми Маркуса и предупреди Понтия. На всякий случай будьте готовы ко всему. Я останусь с императором. Если что-то пойдет не так, нужно будет подчистить хвосты. Игра становится более интересной. Однако!

Жара днем стояла такая, что закипала кровь, но ночью становилось так же холодно, как когда-то в проклятой Германии. Пересохшие и потрескавшиеся губы прилипали друг к другу. Иной раз их невозможно было разжать, а если это и получалось, то они лопались. До самого горизонта простирался бесконечный красный песчаник. Дюны порой достигали невероятных размеров, и на их преодоление уходило полдня. Раскаленный песок обжигал ноги, которые то и дело утопали в нем по колено. Безоблачное небо сводило с ума: оно походило на озеро и так манило своей хрустальной синевой, что хотелось подпрыгнуть вверх и нырнуть с головой в эту прохладу.

– О, боги! Как я оказался здесь? Ведь я же был на корабле! Потом он пошел ко дну. А дальше? Дальше не помню…

Луций вскарабкался на песчаный хребет. Желто-красное море уходило за горизонт. Вместо волн на нем зигзагами расходилась песчаная рябь, отчего барханы были похожи на кожу старика, изрезанную морщинами.

– О, боги! Да что же это такое? Как долго я здесь? Неделю? Месяц? И сколько я уже прошел и прополз по этим пескам? И когда и почему я решил, что идти нужно именно в эту сторону? С чего я это взял? А может, я мертв? Тогда где лодочник? Он же должен был перевезти меня в царство Плутона! А вдруг до него еще нужно дойти? Ну же, отец! Ромул! Маркус! Мартин! Где же вы, когда вы так нужны?! Если я мертв, то хочу видеть хоть кого-то, пусть даже проклятого карлика, – генерал взорвался в гневе и умолк, утыкаясь лицом в раскаленные песчинки. – Твою мать! Если это пустыня, тогда где оазисы? Ведь не может не быть ничего, кроме этого проклятого песка?! Неужели это мое наказание за то, что я совершил? Но ведь я старался ради нас всех. Ради… Ради… Ради чего? Как же тошно и плохо. Лучше умереть в бою, но не так. Не так! И почему болит все тело? Раньше такой боли не было, даже после ранений, – Луций поднял голову, дополз до хребта песчаного бархана, перевалился через него и кубарем скатился вниз по склону.

На нем не было доспехов, он был бос и практически раздет. Единственное, что он не бросил, – это меч, подарок Марка. С каждым днем его желание воспользоваться им становилось все сильнее. Оказывается, человек понимает, как мало ему нужно, лишь когда лишается всего, чем обладал прежде. Каждый из нас не ценит то, что имеет: жадность заставляет нас желать большего.

Луций преодолел еще один бархан. О еде он не думал с тех пор, как поймал скорпиона. Насекомое проскочило внутрь даже без приступов тошноты: голодному желудку было уже все равно, что в него закинут.

– Как долго я здесь? Сколько времени? Последний раз, когда заходило солнце, по-моему, шел шестой день. Или, может, шестнадцатый? О, боги! – он упал на колени. – Неужели это преисподняя?

Солнце покрывало все небо и невыносимо палило – настолько невыносимо, что хотелось кричать. Светилу безразличны людские страдания, подобно тому, как самому генералу раньше не было дела до тех несчастных, которых он карал. Правосудие по-римски: тысячи крестов вдоль дороги в Нумидии – это все его рук дело.

– Таранка, – внезапно пришло ему в голову. – Так русич называл рыбу, высушенную на солнце. Это сейчас самое точное название и для меня. Именно в нее я и превращаюсь – в таранку!

Луций побрел дальше, разговаривая со своей тенью, словно с живым человеком. Ему мерещилось, что она ему отвечает. Он вообразил, что тень – это нынешний Луций, а он сам – тот мальчик, которым он был до встречи с Марком.

– Я человек, человек. Я не животное. Нет, тень, ты не права. Я это я, и не будем об этом! Молчи! Тебе говорю, молчи! Заткнись! Ты всего лишь тень! – Луций схватился за меч. – Вижу, вижу. Ты тоже его видишь? Интересно, давно он идет за нами? – рука крепче сжала рукоять меча. – Тень, почему ты молчишь?!

– Она не ответит.

Человек с приятным и спокойным голосом подошел ближе. Луций замотал головой, не веря сам себе.

– Нет. Нет. Нет. Не-е-ет. Не может быть, – оглядываясь через плечо, он попытался убежать. – Не может быть. Нет. Нет.

– От себя не убежишь.

Генерал споткнулся и упал, перевернулся на спину, смотря в сторону незнакомца, и засучил ногами, отползая назад.

– Я убивал тебя много раз в своих кошмарах! Ты пришел мне отомстить за это?!

– Возлюби ближнего своего так, как хочешь, чтобы любили тебя.

– Это все мираж. Я слишком долго был без воды. Тебя нет. Нет. Ха-ха-ха!

– Ты знаешь, сколько дней ты ходишь по этой аравийской пустыне?

– Я сбился со счета на шестом. А сколько? Семь? Десять?!

– Сорок девять дней я наблюдал за тобой, Луций. Сорок девять дней я шел рядом и смотрел на тебя.

– Ты лжешь! Лжешь! Ни один человек не сможет прожить в пустыне столько времени без еды и воды. Тебя нет! Уходи! – генерал закрыл глаза, отмахиваясь от незнакомца рукой, как от кошмара.

– Отрицание и неверие в себя. Это он породил в тебе это! Но подумай сам: за все время ни одной крошки хлеба, ни одной капли воды не попало тебе в рот. Если бы ты был человеком, ты бы умер. Но ты не человек, Луций. Он бы не стал с тобой возиться, если бы ты был, как все. Да, ты состоишь из плоти и крови, так же, как и я, и все же мы с тобой другие. Ты не осознаешь этого лишь потому, что слишком много времени провел среди людей, в обществе того, с кем быть не должен. Пойдем со мной, и я покажу тебе другую сторону жизни. Не ту, которую ты привык видеть. Пойдем, я покажу тебе, что власть не главное, – он протянул руку в ожидании решения генерала.

– Власть? Да что ты знаешь о ней?!

– Возможно, я знаю о ней гораздо больше, чем ты. Если и ты хочешь узнать, пойдем.

– Хочу, – Луций схватился за протянутую ему руку.

Он слышал шуршание скромной одежды, видел лицо, склоненное над ним, с глазами небесного цвета. Сильными руками незнакомец обхватил его. Он был крепок телом, словно солдат, плотник или каменщик, хотя и прост сложением. Позволяя изможденному Луцию опереться на свое плечо и бережно придерживая его, он нагнулся и загреб ладонью горсть песка из-под ног.

– Ты что, знаешь куда идти?

– Кто никогда не терялся, всегда знает свой путь. Даже если он пребывает в темноте. Открой рот, Луций.

Человек поднял руку вверх и стал сыпать песок генералу на язык. Песчинки, выпадая из его руки, превращались в прохладные капли воды. Луций жадно глотал влагу, пораженный увиденному.

– Утолил жажду?

– Да-а-а… – протяжно ответил генерал, вытирая рот.

Меч на его поясе неимоверно отяжелел, словно был отлит из свинца или высечен из гранита. Луция клонило к земле, он припадал на одно колено, но спутник помогал ему подняться. Вскоре рука сама собой потянула за бляшку, и кожаный ремень упал вниз, освобождая тело от неподъемного груза. Луций выпрямился с такой легкостью, словно все последние годы только и делал, что таскал на своем горбу мешки с зерном. Он глубоко вдохнул, и впервые за долгое время воздух для него был наполнен ароматами природы и свежести, а не запахом серы. Все вокруг преобразилось.

– Как?

– Что как, Луций?

– Как ты превратил песок в воду?

– Я же говорил, что покажу тебе другую сторону власти. По вере его и воздается каждому.

– Как зовут тебя?

– Иисус.

Меч еще долго лежал под полуденным солнцем, которое азартно и старательно раскаляло пустыню. Змеиные глаза из дорогих камней, переливаясь, блестели в лучах светила. Вдруг оружие зашевелилось, из рукоятки показался раздвоенный язык, и клинок свернулся в клубок. Затем стальная змея вытянулась в струну, высматривая направление, куда ушел ее хозяин, злобно зашипела и через мгновение полностью зарылась в песок.

Глава XXXVI

ОТКРОВЕНИЕ

Склонившийся над кучкой сухого хвороста человек стучал кремнем, высекая искры. Солнце торопливо пряталось за горизонт, и становилось прохладно. Луций внимательно наблюдал за тем, как его спутник усердно пытался развести костер.

– Ты же превратил песок в воду. Так щелкни пальцами, чтобы получился огонь – не так уж и сложно.

– Я сделал это не для себя, а для тебя.

– И в чем разница?

– Это большая разница, Луций. Очень большая.

Ему наконец-то удалось высечь искру, и она попала на сухую траву, которая тут же начала тлеть. Он осторожно дул до тех пор, пока не появился густой дым и не послышалось потрескивание веток.

– Зачем ты меня спас? – опустил глаза генерал. – Ведь ты же знаешь, кто я. И наверняка тебе известно, что я творил и что еще могу сотворить. Ты не боишься меня? Ведь мне ничего не стоит тебя убить.

– Да, я знаю кто ты. Знаю, на что ты способен. И да, мне страшно.

– Тогда зачем все это? Зачем ты спас меня?

– Так будет лучше для всех. Иногда, прощая зло, ты избавляешь мир от еще большего зла.

– Ха-ха-ха! И кто это сказал?!

– Мой отец. Он Бог.

Улыбка исчезла с лица Луция.

– Это уже похоже на паранойю! Превращать песок в воду – одно, но это… Ты хоть понимаешь, что сейчас сказал и кому? Я римский генерал. Я отвечаю за охрану божественного императора Тиберия! Известно ли тебе, что, причисляя себя к божеству, ты, глупец, посягаешь на власть?! Скажи ты это где-нибудь в римской провинции – заметь, я даже не говорю про сам Рим – тебя распнут! Понимаешь? Распнут!

– Богу богово, а кесарю кесарево, – спокойно ответил ему собеседник.

– Будет тебе и то, и другое! Ты догадываешься хотя бы, что такое смерть на кресте?!

– А ты? – Луций было открыл рот, но замолк, не найдя достойного ответа.

– Ладно, хорошо, безмозглый упрямец. Убеди меня в том, что твой отец Бог!

– Зачем мне убеждать тебя в том, в чем ты сам давно уже убедился?

– Превращать песок в воду сможет и хороший чародей! Однажды я видел, как один фокусник доставал из пустой корзины кроликов.

– Чудо на потеху – это не чудо. Я соглашусь с тем, что я соврал насчет моего отца, и признаю, что я шарлатан, превращающий песок в воду, если ты докажешь мне, что я сказал неправду.

– Я помню такого рода дискуссии с Марком. Терпеть их не мог, но они меня завораживали. Ну, хорошо. Просто покажи мне своего отца Бога, и я поверю тебе. Ну, где он?!

Иисус с кротким видом шевелил хворост в костре и смиренно улыбался. От него веяло теплотой, но, возможно, это был просто жар от костра. Немного подумав, он окинул взглядом все вокруг себя.

– Ты знаешь, я сейчас осмотрелся и не нашел ни единого места, где его не было бы.

– Тьфу! Философы, мать вашу! Что мертвые, что ты! Толку от тебя никакого!

– Как я могу объяснить тебе то, во что нужно поверить? Ты же не помнишь момента своего рождения, но ты отчетливо знаешь, что родился. Вера в том и состоит, что нужно верить в то, чего не видишь.

– Голова от тебя болит, проповедник! – Луций повернулся на бок, закрыл глаза, тяжело вздохнул и заснул.

Иисус продолжил смиренно сидеть у костра, наблюдая за игрой пламени.

– Мне страшно, отец. Ты дал мне часть себя, но твой брат не позволил мне быть такими, как вы. Я знаю, что так и должно быть. Я знаю, что поверить Богу гораздо проще, чем человеку. Я обладаю твоей большой силой и одновременно слабостью людей. Мне, как и им, страшно.

– Я знаю, сын. Знаю.

– Я боюсь его. Что ему стоит убить меня? И тогда я подведу тебя, не смогу донести твое слово до всех. Я не понимаю, зачем таким, как он, жить на земле? Может, твой брат и прав?

– Сомнение – это тоже одно из человеческих чувств, сын мой. Поэтому я и не стал противиться тому, чтобы ты стал смертным. Ты сам совсем недавно говорил о том, что иногда стоит простить зло, чтобы избежать порождения еще большего зла. Он – твоя противоположность. Тебя воспитывал Иосиф, его – Анатас. Он нуждается в тебе, как и ты в нем. Уверует он – уверуют все. Начинать нужно с самого сложного.

– Но он сотворил столько зла, отец!

– Я сотворил не меньше, когда спасал тебя от Ирода.

– Мне кажется, он ненавидит меня, и я жив только благодаря тому, что уберег его в пустыне. За что он так относится ко мне? Я ведь ничего ему не сделал.

– В твоем вопросе скрыт ответ. Ты ничего не сделал. Я послал тебя к людям донести мое слово. Учить их доброте, любви, терпению. Учить их вере.

– Но посмотри на него, отец. Нужна ли ему твоя вера? Твое учение?

– Ты задаешь мне вопросы, на которые сам знаешь ответы.

– Так что же, и его ждет прощение?

– К сожалению, нет. Анатас не позволит. Теперь он создал место для таких душ. Заполняя его, он будет становиться сильнее.

– Тогда рано или поздно он станет могущественнее тебя, и все будет кончено? Для всех?

– Ты – их спасение, а он – твой спаситель. От тебя требуется только одно – совершить чудо.

– Но глядя на Луция, я не чувствую в себе сил совершить для них благо. Он воплощение истинной сущности человека.

– Ради него и таких, как он, ты и должен будешь это сделать. Сегодня ты познал человека, потерявшегося во тьме, и дал ему маленький луч света. Подари же ему солнце! Если хочешь изменить мир, начни с себя. Возьми его в ученики, будь его поводырем. Если он поверит тебе, то и остальные примут мои учения.

Проклятая пустыня с ее бесконечными песками осталась далеко позади. Они шли молча, не общаясь и даже, казалось, не замечая друг друга. Луций брел за человеком, который спас ему жизнь, за человеком, превращающим песок в воду, за человеком, чей отец являлся Богом. Но сейчас он об этом не думал. В его голове все спуталось и смешалось. Пятьдесят с лишним дней он не был в Риме, в обществе, в своем легионе. Может, его считают погибшим? Тогда что же получается? Все, что он делал, напрасно? Он был так близок к власти, а теперь? Что теперь?

Холодный ветер дул с севера, пронизывая до костей. Хотелось оказаться под кровом, пусть даже просто завалиться спать в хлеву на сене, лишь бы отдохнуть.

«Зачем я следую за ним? Мне нужно в Рим. У меня там дела, неотложные дела. Дела… У тебя всегда дела, Луций, всегда. Он спас тебе жизнь, так будь ему благодарен. А вдруг он и в самом деле Божий сын? Смешно. Правда, смешно, но ведь интересно! Ладно, посмотрим, чего уж там. Если он шарлатан, я смогу расправиться с ним в любой момент», – думал генерал.

– Ты знаешь, я когда-то давно слышал о мессии, который оживляет мертвых, исцеляет людей. Мне рассказывали о нем солдаты. Не о тебе ли они говорили? – потирая руки, чтобы согреться, спросил он.

Иисус только пожал плечами: ни да, ни нет. Они продолжали свой путь.

– Куда мы идем?

– В Иудею, в город Иерусалим, но сначала нужно кое-что сделать.

– Этими землями правит мой друг Понтий. Слышал о нем? Я вырос вместе с ним и, кстати, к нему и направлялся. А знаешь, зачем?

– Знаю: чтобы повстречаться со мной, – ответил Иисус, не оборачиваясь к собеседнику. – Я даже знаю, кто тебя послал туда. Но это не столь важно сейчас. Сейчас важно другое… А что касается твоего друга, так кто о нем не слышал, о прокураторе Иудеи Понтии Пилате?

Они вышли к небольшому поселку и постучались в дом на окраине. Дверь открыл мужчина в годах, он взглядом окинул пришедших и жестом пригласил их войти. Они очутились в небольшом скромном жилище без особых удобств и с минимумом обстановки: ничего лишнего, только самое необходимое для жизни.

– Откуда сами?

– Из Назарета.

– А-а-а… – протянул хозяин дома. – Садитесь за стол, я принесу вам чего-нибудь съестного.

– Тут что, всегда так? Стучи в любой дом, и тебя пустят переночевать без лишних вопросов? – удивленно поинтересовался Луций.

– Поселок стоит на пересечении торговых путей, здесь так принято. Нельзя отказывать путнику в ночлеге и еде.

Они прошли в небольшую комнату, где горела масляная лампа, коптя черным дымком. Грубый стол и пара лавок – вот и все, что здесь было. Хозяин поставил на стол кувшин с молоком, немного козьего сыра и ломоть хлеба.

– Ты живешь здесь один? – жадно отпил из кувшина и сунул в рот кусок хлеба Луций.

– Нет. С женой и нашим сыном, но он совсем плох.

– Извини, я не знал.

– Ничего. Это жизнь. Кто-то рождается, кто-то умирает. Располагайтесь здесь, а мне пора идти, ей нужно помочь.

Луций ел, запивая из кувшина. Его спутник молчал, не прикасаясь к пище.

– Что с тобой? Ты есть-то будешь?

– Нужно помочь.

– Ах, ну да, ты же… Я просто забыл. Конечно. Давай, а я спать.

Иисус поднялся и пошел вслед за хозяином дома.

– Ты серьезно?! Он же при смерти!

Луций догнал его у комнаты, где над кроватью склонилась в безутешном горе женщина. По ее виду можно было подумать, что умирает она сама, а не ее сын. Юноша лежал на кровати, покрытой бельем не первой свежести. Неподалеку стоял хозяин дома и подливал в лампу масло. Генерал остался возле двери наблюдать за происходящим, а Иисус подошел к парню и посмотрел на его бледную, с голубоватым оттенком кожу, на приоткрытый рот, на ввалившиеся глаза. Каждый его вдох сопровождался легким посвистыванием. Тело почти высохло, а через кожу проглядывали выпирающие кости. Все молчали, никто не препятствовал Иисусу подойти к больному. Он присел рядом с женщиной и посмотрел на нее, впитывая ее страдания, чувствуя ее горе, а затем положил руку на лоб умирающего.

– Осознаешь ли ты, что творишь, сын моего брата? – прозвучал позади голос Анатаса, но его услышал только Иисус и никто более.

– Я не могу стоять в стороне, когда страдают люди.

– Разве это правильно – отбирать то, что принадлежит другим? Я не вмешивался в ваши дела, но вы забираете Луция. Ты по совету отца взял его в ученики. Теперь ты привел его сюда, чтобы убедить в своей правоте. Ты изначально шел сюда за доказательством своей власти, демонстрацией своих способностей. Хочешь совершить чудо? А ведь ты ненавидишь его за то, что он совершил. В конце концов, у тебя тоже есть выбор, как и у людей. Почему ты не можешь сделать то, что на самом деле хочешь? Зачем он тебе? Отрекись, а я позабочусь о нем, как это и должно быть.

– Зло порождает зло и ничего, кроме зла. Ты отвлекаешь меня.

– Отвлекаю от чего? От наслаждения своей исключительностью? Хочешь, я скажу, что будет дальше? Ты исцелишь парня и будешь думать, что сделал доброе дело, хотя это не так. Ты просто поможешь одному человеку избежать смерти, чтобы склонить другого к вере. Разве это правильно нарушать естественный цикл жизни? Даже твой отец не вмешивается в ход процесса, установленный нами еще до создания мира. А ты? Имеешь ли ты такое право? И все ради чего? Ради того, чтобы повлиять на Луция. Ты создашь шумиху вокруг себя, но помочь всем ты не сможешь. Я не допущу, чтобы ты ходил по земле и делал то, что не дозволено никому. Не слишком ли ты много на себя берешь?

– Я знаю твои намерения. Тебе нужен Луций для реализации своих планов. Но я не отвернусь от него. И этому парню я все равно помогу. Пока я здесь, я буду помогать людям.

– Хорошо. Делай то, что должен, но помни: благими намерениями вымощена дорога в ад. Они вознесут тебя до небес, и они же сбросят тебя оттуда. Ведь это всего лишь люди. – Анатас исчез.

Едва руки Иисуса коснулись юноши, из-под них заструился серебристый свет. Все с изумлением смотрели на то, как умирающий начал приходить в себя: к нему возвращалась жизнь, во взгляде появилась ясность. Он попытался приподняться, но Иисус остановил его.

– Отдыхай, завтра все будет по-другому.

Повисла тишина, только скрипнула дверь: это Луций подошел к постели, не замечая вокруг никого, кроме исцеленного юноши.

– Как? Как это? Разве такое возможно?

Мать бросилась в ноги Иисусу, целуя их и пол вокруг. Он поднял не перестающую благодарить его женщину. Хозяин дома поочередно переводил взор то на выздоровевшего сына, то на его спасителя, то на генерала, который стоял возле парня, что-то бормоча себе под нос и не веря своим глазам. Ликование длилось бы, наверное, очень долго, если бы сам творец чуда не вышел бы молча из комнаты. За ним последовал и отец мальчика.

– Постой. Чем мне отблагодарить тебя? У меня есть немного денег. Хочешь, я отдам тебе свой скот?

– Не стоит. За добро не берут плату. Я попрошу только об одном.

– Проси, о чем угодно!

– Я и мой спутник поживем у тебя два дня и две ночи, а ты расскажи обо мне односельчанам. Я помогу тем, кто нуждается, тем, кто болен, и научу вас найти спасение и исцеление. Я дам вам то, чего прежде у вас не было. Я дам вам веру!

Хозяин дома какое-то время смотрел на гостя, как на божество, впитывая каждое его слово, но затем внезапно наклонился к его уху и тихо заговорил.

– Твой спутник, – он произнес эти слова с такой опаской, будто ожидал, что его вот-вот схватят и упекут в темницу. – Он страшный человек! Я служил с ним в Германии. Будь осторожен: он безжалостен. Я видел, что он творил в той далекой стране.

– А ты?

– Что я?

– Только видел или сам творил то же самое? А если так, то вправе ли ты осуждать его?

– Я был солдатом. Что я мог сделать?

– Всегда можно что-то сделать. Всегда есть выбор. Не суди и не судимым будешь. Ступай и сделай то, о чем я попросил.

Как только мужчина ушел, из темноты призраком появился Луций.

– Все слышал? – тихо спросил Иисус.

– Все. Он сказал тебе правду: я страшный человек. Знаешь, сначала я хотел попросту свернуть ему шею.

– Отчего же не свернул?

– Я впервые в жизни подумал о том, что меня осудят. Ты осудишь. Когда ты напоил меня в пустыне, я мало что понимал. Теперь, когда ты спас парня и спас просто так, безвозмездно…

– Ты подумал о том, что будь я рядом тогда, то мог бы спасти Юлию? Мог бы исправить твои ошибки? Мог бы отговорить тебя от многих ужасных поступков, в особенности от того, что ты совершил по отношению к Ромулу?

– Откуда ты знаешь? – изумленно прошептал Луций.

– Я же сказал тебе, кто мой отец. Я не могу исправить то, что ты уже натворил, Луций, не могу. Но я могу дать тебе веру в то, как должен жить человек. А распоряжаться этой верой ты вправе по своему усмотрению. Ты волен уйти, я не держу, но ты волен остаться, ведь я и не гоню тебя.

– Я хочу знать правду. Расскажи мне все!

– Что именно?

– Я хочу познать то, что знаешь ты.

– То, что знаю я, слишком много даже для Луция и уж совсем непостижимо для простого сметного.

– Я прошу. Я устал. Я хочу знать.

– Хорошо. У нас есть еще время, пока не пришли люди. Я поведаю тебе то, что знаю. Слушай, Луций. Слушай и запоминай, ты, проклятый тысячами людей, стремящийся только к власти любым путем, ведомый лишь тьмой, которой ты отдался ради мести и ради славы. Я должен любить всех – так велел мне мой отец. Даже такого, как ты, даже после всего, что ты сделал, даже зная о том, что сделаешь дальше. Ты не представляешь, насколько огромен мир, впрочем, мало кто это представляет. Земля – это песчинка в безграничном пространстве Вселенной с множеством миров и созвездий. Все это создали мой отец и Его брат. Они были неразлучны, они составляли единое целое. Они существовали всегда. Даже когда не было ничего, они были. Они – это бесконечность, которой дарована возможность материализоваться в любую форму существования, будь то живая плоть или обычный камень. Поэтому я могу творить так называемые чудеса, так как во мне есть часть моего отца. Но я могу делать только добро и только для других. Они же могут делать все. Один из них был светом, другой – тьмой, так как одно без другого не может существовать. Ими были созданы первые существа, великие бессмертные архангелы, наделенные особыми силами и возможностями, – их первые помощники. И так продолжалось бессчетное количество времени, пока мой отец не задумал создать мир, населенный существами с чувствами: со страхом, с любовью, с верой – и, главное, существами смертными. Когда Его идея созрела полностью, он приступил к строительству вашего мира: земли, неба, воды, животных, растений – всего, что вас сейчас окружает. Его брат Анатас принял эту идею и помогал брату в Его трудах. За пять дней было создано все на этой земле, и вот настал день шестой. День, когда Он создал первых людей. Они мало чем отличались от животных и были, словно новорожденные дети, беспомощными, неумелыми и глупыми. И дал Он им разум, какой был у Него самого. И дал им право выбора, которого ни у кого из других существ не было и нет. Он ожидал поддержки брата, но тот впервые воспротивился Ему. Он сказал, что наделить разумом смертное тело с повадками животного – нелепая ошибка. Что человек будет самым омерзительным, самым бесполезным и самым никчемным среди всех живых существ. Но ваш создатель не верил в это, Он вложил в вас частичку себя, дал вам душу, разум и даже нечто большее – право выбора, право поступать по собственному разумению, оградив вас от любого воздействия. Да, вас можно подтолкнуть к тому или иному решению, но вас нельзя заставить это решение принять. Последнее слово всегда остается за вами. Он любил свое творение так, что создал для вас отдельный мир под названием рай – пространство в пространстве, хранилище, в которое попадали ваши души после смерти. Умирая, человек отдавал божественную часть себя обратно. Я не буду утомлять тебя рассказами о перерождении и о вечности. Я скажу только одно: Его брат Анатас был настолько разгневан этим поступком, что замкнулся в себе. Более того, людьми были недовольны и архангелы, которые считали, что отец обделил их, дав смертным гораздо больше возможностей. Да, они были всемогущими, но у них не было чувств и, главное, у них не было права выбора. Многие тогда поддержали Анатаса. Но ваш создатель был непреклонен. Даже на убеждения своего брата о том, что вы станете самым никчемным организмом, Он отвечал лишь призывами поверить в вас. С каждым спором раздор между ними все больше усугублялся, и тогда Анатас пообещал брату доказать, что Его творение – просто ошибка, неудача, заблуждение. На его сторону встали многие. Даже Абигель, глава архангелов, великий воин, с которым только Михаил мог сравниться в силе, принял сторону Анатаса. Ты знаешь его как Сципиона. От своего имени он отрекся и стал зваться Абигором. За ним последовали Асмодей, Велиал и многие другие. Увлеченные идеей доказать моему отцу свою правоту, они спустились на землю, изрядно потеряв в могуществе, ибо этот мир был создан для людей, а не для них. Миллионы лет Анатас, которого ты знаешь как своего наставника Марка, жил среди вас. Он научился быть незаметным. Научился входить к вам в доверие, научился видеть ваши уязвимые точки. Он научился давать вам то, что удовлетворяло бы ваши желания и затмевало бы ваш разум. Он неоднократно практически полностью уничтожал ваш род то потопом, то извержением вулкана, то падением на землю огненного шара. Как только ваши грехи позволяли ему скопить достаточно мощи, он сразу же стремился вас покарать. Он научился получать силу из ваших страданий, из ваших грехов, из всей той мерзости, на которую вы способны. Но каждый раз люди начинали все заново. И тогда в укор своему брату он придумал для вас не райские кущи, а место, которое должно будет терзать душу, а не даровать ей прощение. Он трудился над адом долгое время и недавно завершил его создание. Это место для таких, как ты, Луций. Для таких, кому нет и не будет прощения. Но самое страшное, он сотворил существо, которое питается вашими грехами. Его зовут Авера, или Грешник. На вид это смешной, никчемный, уродливый горбун, но на деле он обладает немыслимой силой. Вы даете ему эту силу. Он проникает в ваш разум, выявляет ваши самые мерзкие желания и осуществляет их, чтобы питаться вашими грехами. Он, как паразит, живет за ваш счет, за счет вашей мерзости, вашего второго «я», которое вы стараетесь не выпускать наружу. Ваше время на исходе. Я послан вам, дабы спасти вас. Я должен дать вам веру, законы Божие. Научить вас тому, о чем вы позабыли. Ибо не будет вам больше прощения. Ибо воздастся каждому по вере и по деяниям его.

Мировоззрение Луция переворачивалось с ног на голову, сердце стучало, щеки горели, словно к ним приложили раскаленное железо, голова шла кругом. В услышанное трудно было поверить. Но еще труднее было поверить в то, что тебя попросту водили за нос с самого рождения. Бог, ад, Грешник, Абигор – все смешалось. Ромул, власть, Маркус – вся жизнь летела в царство Плутона, а точнее в ад. Да какая разница? Он совершил столько дурного. И ради чего? Он думал, ради власти, а оказалось, ради того, чтобы кто-то использовал его в своей игре. Он окунулся с головой в кровавую реку, которую сам и создал. И что теперь? Что? Вздернуться на первом попавшемся сучке? Вскрыть себе вены? Или, быть может, попробовать отомстить Марку? Хотя возможно ли это? Или помочь этому доходяге с невероятной способностью творить добро для других? Но чем способен помочь ему тот, кто, кроме как убивать и воевать, больше ничего не умеет? А может, просто помочь ему завершить то, что задумал его отец? Охранять, чтобы его не пришибли где-нибудь на дороге?

– Хорошо, – внезапно ответил Луций то ли Иисусу, то ли себе самому. Иисус же ждал очередного вопроса, который незамедлительно последовал: – А про Марка еще кто-нибудь знает?

– Немногие, он не хочет раскрывать себя.

– А Александр? Он знает?

– Александр… Александр – великий чернокнижник, маг, наделенный силой своего творца Анатаса. Это первый человек, продавший свою божественную частичку в обмен на силу, красоту и долгую жизнь. Он – глаза и уши Анатаса. Его община называется «Огненные братья». Они его приспешники.

– Ну, тогда нам точно…

– В тебе нет веры, Луций. Без нее мы не сделаем то, что должны.

– Мы? Теперь уже мы?! Великолепно! Я лишился в одночасье всего: славы, богатства, знакомых, власти!

– А было ли это у тебя?

Луций хотел было ответить, но после секундного замешательства так ничего и не сказал.

– И что нам теперь делать?

– Делать то, что должны. Я должен донести до людей веру. А ты должен помочь мне в этом. Мне нужны ученики – стань одним из них!

– Замечательно. Я буду первым твоим учеником? – развел руками генерал.

– Последним. Ты будешь тринадцатым моим учеником. Двенадцать у меня уже есть, и вскоре я тебя познакомлю с ними.

Глава XXXVII

ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ЛУЦИЯ

Марк стоял у бассейна, опершись руками о каменную кромку, и смотрел на ровную, как зеркало, гладь воды. Вдруг у его правой ноги поднялась и рассыпалась в стороны земля. Из образовавшейся норы выползла змея, обвила ногу хозяина, поднялась на каменный парапет бассейна и свернулась в клубок, уставившись в ту же сторону, куда и Марк. Он не спеша погладил ее по голове.

– Только скажите, и я расправлюсь с ним.

– Не стоит, Абигор. Не стоит. Все нормально, все так, как и должно быть. Скажи Маркусу: пускай отправляется к нашему прокуратору. Раз Луций не смог сделать то, что нужно, это сделает его брат. Понтию следует подготовиться к встрече. Да, и пусть он проведет беседу с первосвященниками. Как-никак, у них собираются отобрать самое ценное – власть, а они никому не позволят этого сделать.

– Как прикажете, милорд.

– Постой, – Марк дотронулся до змеи, которая тут же вытянулась и превратилась в меч. – Передай его Маркусу, пусть владеет.

Абигор слегка склонил голову, принимая оружие из рук хозяина.

Народ все прибывал и прибывал. Луций и представить себе не мог, что столько людей нуждаются в помощи. Оборванные, нищие, больные, они все лезли в дом, глядя на своего спасителя глазами, полными надежды. Такими глазами смотрела на него Мария, такие глаза он видел у своего брата, которого бросил на поле боя, такие глаза были у его отца. Остальные же смотрели на него глазами, полными страха и ненависти. Он старался не привлекать внимания, чтобы его случайно не узнали. Впрочем, сейчас до него никому не было дела. У них был Иисус, и он давал им надежду, веру и любовь. А Луций мог дать только боль и ужас. Да, у него была власть, но и у Иисуса была власть. Генерал добился своей, внушая людям страх, мессию же искренне любили: он давал надежду, а не отнимал ее. Люди тянулись к нему, падали в ноги, целовали обувь по собственной воле, а не из-за того, что им к горлу приставили холодную и острую сталь гладия. Но что сделано, то сделано, и вернуть ничего уже было нельзя. Мир оказался не таким, как он думал.

Иисус исцелял страждущих и рассказывал им о своем отце. Они падали ниц, славя его учения. Луций невольно ухмылялся, зная, как мерзок человек, зная это по себе. Сейчас он для них мессия, но приведи генерал сюда свой Черный легион, и все просящие тут же потребовали бы распять чудотворца, испугавшись за свои шкуры и мгновенно позабыв о том, что он их излечил. Луций прочитал в глазах Иисуса понимание. Тот знал, что отрекутся, знал, что человек несовершенен, но также знал, что многие останутся верны, и этого было для него достаточно. Кто-то в благодарность поцеловал ему руку, но он пристально смотрел на генерала, ожидая ответа на вопрос: «А ты, Луций? Ты не отречешься? Или ты все еще хочешь править миром? Только каким миром ты хочешь править? Тем, что дает мой отец, или тем, что обещает его брат?». Луций все еще находился у развилки, не зная, какой путь выбрать. Ему было, по большому счету, все равно: идти придется по любой дороге. Только приведут они к разным целям. Во взгляде полубога читалось: «Приведут все равно к отцу моему». А вдруг к Его брату? Иисус опустил веки: «Горе тому, кто к нему попадет, ибо не прощает он, а выносит приговор и карает».

Почти сутки шел народ к ним со своими бедами, со своим горем. «И давал им сын Божий то, что нужно было им, – веру, ибо не было до этого в них ее», – так записал Луций на исходе второго дня, когда спаситель исцелил всех нуждающихся. Слабый огонек зажегся в сердце генерала. Ему захотелось описать творения этого удивительного человека, свидетелем которых он стал, и передать его послание людям. Рядом с ним его не мучили кошмары, не преследовали призраки и не беспокоил карлик Авера. Рядом с ним он не ощущал боль шрамов на своем израненном теле и боль души – черной, прогнившей, никчемной, но все-таки человеческой души. И раз в ней поселились демоны, значит, когда-то жили и ангелы.

Луций на минуту задумался, глядя на то, как подрагивал в темноте огонек масляной лампы, но вскоре стал опять кропотливо документировать речи Иисуса, обращенные к прихожанам.

1. «Я Господь, Бог твой. Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим».

Как только Луций поставил точку, заговорил Марк:

– Писарем устроился, генерал? Волка в овечьей шкуре не спрячешь. Ты умеешь только убивать, зачем тебе он? Тебя еще ждут в Риме. Я жду. Тем более, он лжет тебе. Его отец, он сам, да и я тоже – все мы боги. Так кому должны служить люди? Какому одному Богу?

Луций собрался с силами, стараясь не отвлекаться.

2. «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, что на земле внизу и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им».

– Ты думаешь, привыкшие кланяться статуям внемлют этому? Они не смогут почитать то, что не будут видеть. Ты же знаешь: они верны только тому, у кого есть власть, сила и меч. Они верны лишь тому, кто может уничтожить их. Они будут верны тебе! Возвращайся. А если хочешь, чтобы поняли они, допиши сюда, что у Бога есть брат Его. Брат ревнивый и ненавидящий людей, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого колена.

– Хорошо, – Луций записал слова Марка. – А творящим милость, любящим Его и соблюдающим заповеди Его, Господь дает благо до тысячи родов.

– Ты изворотлив. Неплохо. Только увидишь, переврут они то, что ты написал, – раздался холодный, пронзающий разум смех Марка.

3. «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно, ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит напрасно имя Его».

– Глупости, Луций, глупости. Ты сам знаешь: они будут вспоминать и поносить имя Его каждый раз, когда Он не даст им то, чего они хотят.

4. «Помни день последний недели, чтобы святить его. Шесть дней работай и делай всякие дела твои, а день седьмой посвяти Господу, Богу твоему. Не делай в оный никакого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни скот твой, ни пришелец, который в жилищах твоих. Ибо в шесть дней создал Господь небо и землю, море и все, что в них, а в день седьмой почил. Посему благословил Господь день этот и освятил его для отдыха».

– Молодец, Луций. Ведь тебе рассказывали совсем другую историю сотворения мира. Где же мое присутствие? Люди, люди. Любите вы искажать и приукрашивать историю. Думаешь, не узнают обо мне? Узнают, как ни старайся.

5. «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дал тебе».

С каждой фразой Луцию приходилось испытывать адскую боль при записи учений Иисуса. Тело ломило, словно в жерновах пыточной машины, каждый шрам на его теле ныл. Правая рука то мерзла, то горела так, что хотелось бросить перо, но он стискивал зубы и терпел.

– Ха-ха-ха! Ты сам-то уважал своего отца, генерал? Ваши низкие и мелочные желания всегда будут идти вразрез с уважением. Ты разочаровался в отце, видя богатство и власть других. Ты не научишь любить собственную кровь, не научишь животных почитать родителей своих. Для вас ваше «я» будет всегда важнее старческого наставления.

6. «Не убивай».

С трудом вывел дрожащей рукой Луций.

– Ты удивляешь меня! Трудно писать заповедь, которую сам никогда не соблюдал? Ты отлично знаешь, что тяга к убийству заложена в вашей природе. Скольких ты лишил жизни, Луций? А скольких еще ты убьешь? Я знаю тебя, твою сущность. Все, кто связан с тобой, умирают: отец, Ромул, Мартин, тысячи и тысячи людей. Интересно, когда ты успел пересмотреть свои принципы? А если убийство станет избавлением от страданий? Как думаешь, ты будешь стоять на месте, исполняя наказы Его, или все же сжалишься над несчастным? Молчишь? Что же, посмотрим.

7. «Не прелюбодействуй».

– Ха-ха-ха! Похоть! Еще одно доказательство вашей скотообразности! Ты же видел, как проводят время римские аристократы, рабовладельцы и сам император. Для кого эта заповедь? Ты же не сможешь остановить людей этими словами от ублажения их тел? Подумай сам: твой друг Ромул поплатился жизнью за связь с гетерой. Ты лично приказал его убить, помнишь? Конечно, помнишь. Ради плотских утех вы предаете семьи, детей, родных, жен, друзей, собственные принципы. Нет, мой ученик, лучше вычеркни эту заповедь – похоже, для вас она неосуществима.

8. «Не кради».

– И снова ты неправ. Человек завистлив и ленив. Вам проще взять чужое, чем заработать свое. Ты хочешь сказать, что солдаты будут следовать этому правилу на войне? А как будут существовать ваши государства, если правительство не будет обворовывать собственный народ? Нелогично все получается, не кажется ли тебе?

9. «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего».

– А как же тогда будут существовать ваши суды? Римское право – право для тех, у кого есть сестерции. Думаешь, кому-то нужны честные показания? На них судьи не разбогатеют. Вы никогда не сможете жить без лжи. Пока лгут судьи, пока лгут ваши первосвященники, пока лгут цари и императоры, вы будете существовать.

10. «Не желай дома ближнего твоего, не желай жены ближнего твоего, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего».

Еле дописал Луций и так тяжело выдохнул, будто совершил переход через Альпы.

– Глупец. Ты пытаешься записать за ним то, что понятно только ему и его отцу. Людям этого не осознать. Да им и не нужно это осознание. Ты мучаешь себя, Луций. Ты не такой, как он. Вернись! Ты будешь править миром. Я могу все уладить.

– Ты обманул меня, Марк. Ты отнял у меня все человеческое. Ты превратил меня в то, что я есть.

– Разве? Ты хочешь сказать, это я заставлял тебя делать те ужасные вещи, которые ты совершил? Я заставлял тебя вырезать целые деревни, распинать тысячи людей, насиловать, грабить, проливать кровь? Разве все это заставлял тебя делать я? Согласись, тебе это нравилось самому. Нравилось быть богом, вершить людские судьбы, быть никому не подвластным. Признайся мне, что ты чувствовал, когда убивал?

– Ничего. Ничего я не чувствовал.

– Вот видишь, в тебе есть то, чего нет в других. Не причисляй себя к этим ничтожествам. Возвращайся! Все готово для свержения Тиберия. Рим устал от его власти. Твой легион ждет тебя, ждет своего императора. Луций, пойдем со мной.

Из воздуха показалась протянутая к генералу рука, затем появился черный силуэт человека из блестящей ртути. Комната преобразилась, зазвучали трубы. По улице, отбивая шаг, маршировали легионы, которые возглавлял Луций на колеснице. Народ славил своего правителя. Генерал приветственно поднял руку, и очарованная толпа взорвалась в радостных овациях. Луций разглядел стоящего среди людей Иисуса, рядом были его отец и друзья. Из толпы вырвалась маленькая девочка: сестра Мартина радостно бежала к нему, но кони неслись вперед. Человек в черном балахоне отчетливо выделялся из толпы, он ждал развязки. С другой стороны стоял тот, кто открыл ему глаза, и тоже ждал. Он император, он не может свернуть. Он власть, он генерал Черного легиона, не знающий пощады и поражения. Он человек, созданный по Его образу и подобию! Смертный! Человек! Поводья натянулись и лошади уперлись копытами в землю. Народ ахнул. Юлия улыбнулась. Черная фигура развернулась и скрылась в толпе. Луций вздохнул и открыл глаза. Наваждение кануло в небытие.

– Что пишешь? – Иисус стоял совсем близко.

– Хочу записать то, чему ты учишь, то, что ты делаешь. Хочу хоть как-то искупить свои деяния. Хочу помогать тебе.

– Это опасно, Луций.

– Не опаснее того, чем я занимался прежде. Думаешь, идти к власти легче?

– Может быть, может быть. А как ты собираешься назвать свою книгу?

– Не знаю. Я не думал об этом.

– А как по-гречески будет книга?

– Библия, – мгновенно ответил Луций.

– По-моему, прекрасное название. Ложись спать, мой ученик, впереди трудные дни.

Человек в возрасте в зеленом тюрбане и красивой одежде склонился над горящей свечой. Его руки медленно перебирали бумаги, раскладывая их по стопкам. Темные глаза щурились, на длинном с небольшой горбинкой носу раздувались ноздри. Короткая борода озадаченно подернулась, когда он наткнулся на знакомое письмо. Первосвященник Каиафа, верховный служитель храма в Иудеи, перечитал послание Понтия, в котором тот снова требовал денег. С приходом нового прокуратора жизнь Каиафы усложнилась тысячекратно. Ненасытный, хитрый и невероятно жестокий игемон уже успел растрясти храмовую казну для строительства водопровода, и только первосвященник знал, сколько Понтий положил при этом в свой собственный карман. Он не единожды писал в Рим доносы, но тщетно. Словно за этим человеком стоял сам император. И вот очередное прошение – даже не прошение, а требование. Как ему сказать об этом своим священникам?

– Придет время, когда я поквитаюсь с тобой, прокуратор! – злобно комкая бумагу, зашипел он.

– За что ты так не любишь своего игемона, Каиафа? – раздался голос позади него.

Каиафа резко обернулся, но никого не увидел. Вдруг на кирпичной кладке храма выросла тень преторианского воина. Первосвященник остолбенел при виде появившегося образа.

– Кто ты? – еле шевеля губами, спросил он у тени.

– Маркус. Меня зовут Маркус, Каиафа. Обернись, я стою позади тебя.

– Как ты тут очутился? – испуганно вжался в стул первосвященник.

– Тебе передает привет Александр. Помнишь такого?

– Как же я могу забыть своего господина, который назначил меня на эту должность и дал мне все?

– Тогда не стоит ворчать на Понтия. Ты меня понял? – Каиафа утвердительно затряс головой. Его маленькая бородка смешно подергивалась при этом. – Ты слышал о неком человеке, который называет себя Иисусом из Назарета?

– В последнее время многие о нем говорят, но сам я его никогда не видел. Разные про него ходят слухи.

– Смотри, Каиафа, слухи просто так не рождаются. Александр просил передать тебе, чтобы ты держал ухо востро. Ты ведь знаешь, как люди переменчивы. Что ты будешь делать, если он прибудет сюда и уведет твою паству? Не будет народа – не будет денег. Не будет денег – не будет власти. А без власти, Каиафа, зачем ты нам будешь нужен?

Нижняя губа первосвященника дрожала, руки потели, по спине полз зловещий холодок. Огромный римский солдат в черных доспехах, отделанных золотом, вселял в него ужас. В руке он держал шлем, а на поясе у него висел меч с рукоятью в виде змеи. Маркус насквозь прожигал первосвященника взглядом. Через мгновение он шагнул вперед и превратился в скелет с огненными глазницами. Свеча потухла, и в комнате воцарилась кромешная мгла.

– Смотри, Каиафа! Смотри! – звучал голос, будто из самого царства Плутона.

Секунды показались первосвященнику вечностью. Свеча вспыхнула вновь, озаряя комнату, в которой остался только хозяин храма. Каиафа дрожащей рукой стер со лба испарину и тяжело выдохнул, беспомощно и бессмысленно уставившись на танцующий вокруг фитиля огонек. Страх заставляет человека принимать решение очень быстро. И Каиафа его принял.

Глава XXXVIII

АПОСТОЛЫ

С первыми лучами солнца Луций и Иисус простились с хозяевами дома и тронулись в путь. Но, как только они вышли из поселка, их окружила толпа людей, каждый из которых что-то говорил и о чем-то спорил.

– Чего они хотят? – прижал к себе сумку с писанием генерал.

– Чуда, – спокойно ответил его спутник.

– Так за чем дело стало?

Иисус обвел всех взглядом и, подняв одну руку вверх, спокойным и теплым голосом обратился к людям:

– Я знаю, для чего вы пришли сюда. Я дам вам то, что вы хотите. Но не одним чудом вы должны жить. Вы должны верить. Понимаете? Верить! Ибо по вере воздастся каждому. Вас тысячи, а я один, и я не такой могущественный, как мой отец. В Него уверуйте, и будет вам благо! Просите Его, и даст Он вам то, что захотите. Просите за ближнего своего, и даст Он в два раза больше, просите за врага своего и даст Он вам в пять раз больше.

– Дай нам чудо! Мы видим тебя, а не твоего отца! Яви нам чудо! Яви! – взревела толпа.

– Люди, что тут скажешь, – тихо прошептал Луций.

– Поэтому пиши свою книгу, ибо забудут они меня, как только я исчезну. А то, что ты запишешь, будет жить вечно.

– Думаешь, они уверуют в то, что ты хочешь им дать?

– Мой отец верит в них. И я верю. Раз ты поверил, поверят и они, – он успокоил толпу: – Будет вам чудо. Вы собрались тут, чтобы убедиться, настоящий я спаситель или шарлатан и обманщик. Вижу всех вас насквозь и чувствую, что сердца и души ваши готовы открыться и принять меня. Принять и познать то, что я говорю вам, чему учу вас. Знаю также, что не доказательств от меня хотите, а чудес. А верить надо словам моим, ибо чуда без веры не бывает. Сами вы творить чудеса должны по отношению друг к другу. Будете следовать заповедям отца моего, так и чудеса вам нужны не будут, – толпа напряглась и загудела, как пчелиный рой. Иисус снова успокоил людей: – Хорошо. Я покажу вам то, что вы ждете.

Толпа выдохнула, потеплела, расслабилась, гомон утих. Воцарились тишина и ожидание.

– Хотите чуда? Что же, есть среди вас человек, который хочет спасти не только свое больное тело, но и никчемную душу? – выкрикнул Луций. Взглянув на Иисуса, он пожал плечами и развел в стороны руки: – А что? Как могу, так и помогаю.

Толпа зашевелилась, словно огромное чудовище, и изрыгнула из себя искалеченного человека с переломанными ногами и телом, покрытым струпьями. Он, кое-как переваливаясь, подошел к спасителю и пал на колени.

– Помоги мне. Я был солдатом, мы сражались за свободу в рядах Такфарината в Нумидии. Я едва остался жив после осады города. Римский командир приказал вырезать всех. Мне переломали ноги, несколько раз проткнули мечом и свалили в кучу с мертвыми. Ночью я выполз и, не помню как, добрался до дороги. Там меня подобрали добрые люди и выходили. Но моя жизнь теперь – одно сплошное страдание.

Луций опустил глаза и зашел за спину спасителя.

– Веришь в то, что я могу? В то, что может отец мой?

– Всем сердцем, – по щекам калеки текли слезы.

– Так пускай исцелится тело твое и очистится душа твоя от всего, что было сделано тобою.

Иисус прикоснулся к его голове. Яркий свет ослепил глаза присутствующих, а когда они наконец-то смогли вновь видеть мир, перед ними стоял здоровый мужчина с посохом в руках. Толпа встала на колени, славя своего спасителя.

– Нам пора.

Исцеленный пребывал в оцепенении, не понимая еще, что с ним произошло. Пользуясь моментом, Иисус и Луций протиснулись сквозь цепляющиеся за них руки людей и продолжили свой путь.

– Ты прав, они верят в тебя, пока ты развлекаешь их. Они привыкли к зрелищам. Даже исцеление они все равно будут принимать за потеху. Может, перестать их лечить? Ты же не врачеватель, в конце-то концов.

– Они хотят этого. Я сотворил чудо, напоив тебя, и ты поверил в меня. Если бы я не сделал этого, ты бы тоже не уверовал.

– Но, по-моему, ты уже достаточно сделал. Слава о тебе разойдется сама. Она уже разошлась. Скоро ты привлечешь к себе внимание тех, кто захочет уничтожить тебя. Люди разносят по миру твои слова о сыне царя небесного. Многим это будет не по душе. Сам подумай: ты даешь веру и забираешь тем самым власть у священников, которые управляли умами людей задолго до тебя. Когда их паства пойдет к тебе, а доход иссякнет, они растопчут тебя. Нужно быть осторожнее.

– Я не боюсь, Луций. Я должен открыть людям глаза. Должен дать им свет.

– Творя чудеса, ты добьешься только одного: они приколотят тебя к кресту и потребуют назначить аудиенцию с твоим отцом!

– Они не сделают этого. Ты просто не веришь в людей.

– Я просто один из них! И я бы поступил с тобой, как и сказал только что, если бы мы не встретились лично.

– Но мы же встретились.

– Делай, как знаешь!

Генерал плюнул в сторону и ускорил шаг. Долгое время он шел впереди, пока вдали не показалась маленькая рыбацкая деревенька на Галилейском озере: скромные домики, натянутые сети, сильный запах рыбы. Озеро было спокойное, вода бережно покачивала на себе многочисленные лодки. На берегу резвились дети. В стороне старик с густой седой бородой, обветренным лицом и потрескавшимися от каждодневных трудов руками штопал порванные снасти. Чуть поодаль от него стоял большой стол, за которым сидели двенадцать человек и о чем-то разговаривали.

– Куда ты меня привел? – удивился Луций.

– Я привел? Ты шел впереди меня, это я следовал за тобой.

– Кто эти люди?

– Я же обещал познакомить тебя с моими учениками. Так вот они перед тобой. А тот седой старик – отец Петра и Андрея, они первыми уверовали в меня и пошли за мной.

Луций окинул взглядом сидящих за столом.

– Двенадцать.

– Да, двенадцать. Ты тринадцатый. Пойдем, я познакомлю тебя с ними.

Они не спеша подошли к столу, за которым велась беседа. Апостолы поднялись и склонили головы, Иисус ответил им тем же.

– Мы давно ждем тебя, учитель.

– Садитесь, садитесь. Я пришел познакомить вас с еще одним своим учеником. Так получилось, что он теперь будет с нами. Его зовут Луций Корнелий. А это Петр, Андрей, Иоанн, Иаков, Филипп, Варфоломей, Матфей, Фома, Иаков Алфеев, Фаддей, Симон Кананит и Иуда Искариот, – указывая на каждого рукой, представил своих учеников Иисус. – Присаживайся, Луций, а мне нужно ненадолго отлучиться.

Генерал нехотя и даже с опаской сел на деревянную скамью, положил на стол свою сумку и стал осматривать присутствующих. Те, в свою очередь, изучали его. Неловкая пауза затянулась.

– Да мне нет дела до того, что я вам не нравлюсь! – неожиданно воскликнул Луций и встал, намереваясь уйти.

– Палач в учениках у сына Божьего?! – Варфоломей задержал генерала.

– Тебе что-то не нравится, малыш? Что ты имеешь против?

– Ты пришел к нам, не мы к тебе. Веди себя, как подобает гостю, – привстав за столом, сказал Петр.

– Ты сядь лучше на место. А то как бы чего худого не вышло.

– Не разговаривай так с моим братом! – включился Андрей.

– А ты держи свою козу на поводке, а то ей могут и рога пообломать!

– Да как ты смеешь?! – вскочил Иуда, а за ним и все остальные.

– О, курятник встрепенулся?! Ну и кто из вас самый смелый? Знаете, я в ученики не напрашивался, в отличие от вас. Во-первых, я хочу сам в себе разобраться, и поэтому я здесь. Во-вторых, он мне жизнь спас, а я в долгу оставаться не привык. И, в-третьих, если вы хотите освободить пару мест в школе своего учителя, то милости прошу. Я сверну шею любому, кто только посмеет дернуться!

Апостолы затихли: слава Луция шла далеко впереди него. Полные ярости глаза смотрели на него со всех сторон, но страх перед ним был куда сильнее гнева. Только один решился воплотить слова в дело: Варфоломей схватил со стола нож и кинулся на генерала. Луций в несколько секунд выбил нож, повалил несчастного на песок и прижал его к земле, передавив горло, отчего тот захрипел и стал цепляться за ногу генерала. Остальные вскочили было с мест, чтобы броситься на выручку другу, но Луций лишь сильнее придавил Варфоломея и оскалился, словно животное. Все замерли. Вряд ли в тот момент кто-то из учеников думал о Божьих законах и о том, для чего они здесь.

– Отпусти его!

– С чего вдруг?! Гаденыш пытался меня прирезать!

– Ему есть, за что тебя ненавидеть! – крикнул Петр.

– Меня ненавидят почти все, начиная с варваров Германии и заканчивая жителями Северной Африки. Не удивил ты меня этим, Петр.

– Ты лично расправился с его семьей, а отца убил на его глазах! Да отпусти ты его!

Луций выдержал паузу, оценивая учеников Иисуса, которые сейчас больше походили на служителей Марка или Александра. Он постепенно ослабил давление на горле Варфоломея, тот выскользнул из-под него, откатился в сторону и, закашлявшись, разрыдался.

– Ублюдок! Ты лишил меня моей семьи! Лишил меня детства! Я скитался по всей империи, просил подачки, голодал! Ты знаешь, что такое голодать?! Да будь ты проклят!

– Я давно проклят.

– Тварь! Ненавижу! – хныкал, размазывая по лицу слезы, Варфоломей.

Из глубины подсознания генерала всплыли слова: «Беги, Варфоломей! Беги!». Луций быстро подошел к нему и, схватив за грудки, поднял на ноги. Одежда трещала, Варфоломей растерянно смотрел в бешеные глаза генерала. Обстановка снова накалилась. Луций несколько раз встряхнул несчастно так, что его голова чуть не отлетела в сторону кочаном капусты.

– Ты сын Катона?! Да?! Я помню тебя! Нужно было перерезать глотку и тебе! Сидишь, сопли жуешь?! Голодал он, бедняжка! Я, значит, плохой?! Хотел со мной счеты свести?! А ты знаешь, что сделал твой папаша с моей семьей?! Знаешь?! Ты знаешь, что он обворовал моего отца вместе со своим приятелем Птолемеем?! Ты голодал?! Ты, дружок, знать не знаешь, как жил я после того, как наши соседи пришли к нам и оставили нас умирать в нищете! Я оставил тебе жизнь и свободу! А твой папаша бы расправился со мной, если бы мы не спрятались с матерью в погребе! Они разорили мое имение, как только узнали о том, что мой отец оказался вне закона! Твоя семья поднялась на том, что ограбила нас! Или ты не знал об этом?! Твой несчастный папаша не рассказывал тебе, как он заработал тебе на хлеб?! Ты, наверное, не знал горя до того момента, пока я не вернулся и не отплатил тем же твоей семье?! Око за око, зуб за зуб! Не я первым начал проливать кровь, и не надо теперь говорить мне, какой я подонок! Я мечтал отомстить твоему отцу за то, что он сделал! Я поступил так же, как и он! В тот момент я был уверен, что делаю все правильно! А теперь… – Луций отпихнул Варфоломея от себя, поднял с песка нож, вложил его ему в руку и приставил острие к своему сердцу. – Ну же! Ты только что хотел моей смерти? Давай, отомсти мне за то, что я сделал с твоей семьей. Я сказал тебе правду, как она есть. Теперь ты знаешь, что случилось на самом деле. Убей меня!

Все стихли, даже седой старик, который чинил сеть, привстал, чтобы лучше рассмотреть своими старческими глазами, что сейчас будет. В воздухе повисло напряжение, заставляя присутствующих невольно пригибаться к земле. Луций смотрел в глаза своей смерти. Он был готов умереть. Нож медленно вдавливался в грудь, прорезая одежду. Появились первые капли крови. Варфоломей с красными от злости и слез глазами тяжело и прерывисто дышал. Луций стоял без всяких эмоций и ждал. Варфоломей скрипел зубами, его руки тряслись. Незаметно для всех за происходящим наблюдал и Иисус. Он тоже ждал.

– Не могу! – всхлипнул Варфоломей и выронил нож. Он закрыл лицо руками, упал на песок и разрыдался. – Не-е-мо-гу! Не могу! Прости отец! Не могу я!

– Убивать не так просто, да? – Луций взял со стола сумку и отошел к большому камню, лежащему на берегу озера.

Фома и Матфей подняли Варфоломея и стали успокаивать его, а Петр, завидев вдалеке учителя, быстрым шагом направился к нему.

– На все воля Божья, Петр.

– Прости, учитель, но как этот изверг может служить тебе и отцу твоему?!

– Давно ли ты стал праведником, Петр? Еще совсем недавно ты про меня ничего не знал и отца моего не чтил, и жил ты, как все люди, в грехе. А теперь ты рассуждаешь, кому верить в меня, а кому нет? Никак вы не поймете, что изменить мир можно только начав с себя. Возлюби ближнего своего. Научись прощать и не держать зла. А что вы устроили? Если веру мою трактовать по-своему, она не благо вам принесет, а горе. Если вы начнете делить людей по вере, сами того не ведая, канете во тьму. А он только и ждет этого. Почему встали на сторону Варфоломея? Ведь знали, что он сделает, и никто не остановил его ни словом, ни делом. Сам посуди, Петр: кто оказался более человечным – вы или тот, которого вы посчитали худшим из людей? Он не побоялся отдать свою жизнь ради справедливости, а вы? Вы не решились остановить друга своего, уберечь его от деяния неправедного, от греха. Ступай, Петр, к остальным, не держи ни на кого зла в сердце, слушай учения мои и не выделяй из них то, что нужно тебе, ибо нет в них отдельного, есть только целое.

Когда Петр ушел, Иисус со вздохом оперся на стену сарая и закрыл лицо руками.

– Отче, как я могу учить их, если даже те, кого я выбрал, не понимают того, что говорю им? Ждут они от меня не учений, а чудес разных, словно я фокусник. Какое им еще нужно сделать чудо, чтобы осознали они, что им не нужны чудеса?

– Время наступит, Иисус, и сам все поймешь.

– Отче, для чего мне нужен Луций в учениках? Для чего вообще нужны ученики, если видят во мне только силу, а не правду Твою?

– Все, что ни делается, сын мой, делается во благо людей. Ты справишься. Ты делаешь все правильно. О сомнениях своих не беспокойся: только в сомнении рождается истина. Придет момент, и все случится само собой.

– Отче, как я пойму, что настал этот момент? Что я сделал задуманное Тобою? Что конец пути моего близок? Что люди уверовали в Тебя как в Бога истинного и возлюбили не только себя, но и ближнего своего?

– Поймешь.

– А если не смогу? Если не справлюсь с задачей, возложенной Тобою на меня?

– Сможешь и справишься. Сам посмотри: совсем недавно о тебе просто ходили слухи. Теперь ты лечишь, ты превращаешь песок в воду, а воду в вино.

– Я делал это ради людей. Я хотел помочь им, избавить от страданий.

– И я дал им самое ценное, что есть у меня. Дал им тебя, Иисус! Твое учение верное – донеси его до людей!

– Я должен творить чудеса, чтобы доказать ученикам силу Твою? Чему я могу их научить? Для чего ты наказал мне собрать учеников?

– Чтобы они засвидетельствовали деяния твои. Знаю, ты скажешь, что это могут сделать и те, кого ты уже исцелил и кто видел тебя. Но поверь, никто не сделает это лучше учеников твоих.

– Почему?

– Потому что они будут всегда рядом с тобой. Посмотри, как меняется твой тринадцатый ученик. У Анатаса есть Грешник, у тебя – Луций. Вобрать плохое намного легче, чем сделать из плохого хорошее. Поэтому не отталкивай ни его, ни их. Записи, которые начал Луций, расскажут потомкам, кем ты был на самом деле.

– А вдруг они неправильно поймут веру Твою? Ты видел, как они чуть не сцепились друг с другом? А ведь я учил их любви и терпению. Вдруг возьмут от учения только то, что им выгодно?

– Это зависит только от людей, Иисус. Ты дай им то, что должен. А они решат, что им нужно. Мы не вправе посягать на их выбор. Иди к ним, сын мой. Каются они уже над тем, что совершили.

Глава XXXIX

ВСЕ, ВО ЧТО ОН ВЕРИЛ, РАСТВОРИЛОСЬ

Тиберий ходил вдоль клумбы, сгорбившись и держа руки за спиной. По его сморщенному старому телу пробегала судорога, когда он на секунду задумывался о чем-либо. Неподалеку Марк размеренно и величаво крутил в руках нарцисс, любуясь его солнечной красотой.

– Ты же говорил, что все в порядке! – выкрикнул Тиберий. Обрюзгшая кожа на его подбородке затряслась, словно пергамент на ветру.

– Прекрасный цветок и красивая легенда.

– Причем здесь это?!

– Однажды юноша Нарцисс увидел свое отражение в воде и влюбился сам в себя. Он не ел и не пил, только созерцал свой лик на водной глади. За это боги превратили его в этот удивительный цветок, – не слушая императора, Марк поднес цветок к носу и вдохнул его аромат. – Прекрасный цветок. Ничего лишнего. Идеальный. Не то, что люди.

– Марк! Да причем здесь цветок?! Как так получилось, что генерал Черного легиона, префект преторианской гвардии, моя правая рука, мой кулак, в конце концов, мой палач, вот уже второй месяц пребывает неизвестно где?! Если он мертв, то нужно искать кого-то другого на его место! А ты только кормишь меня небылицами то про цветок, то про таинственного мессию, который хочет завладеть моей империей! – Тиберий подошел к Марку, вырвал из его рук нарцисс и раздраженно смял его. – Распорядись, чтобы этого пророка схватили, как только он появится в моих владениях!

– А дальше что?

– Плевать! Сам решай! Хоть распните его – мне все равно! Дураком больше, дураком меньше…

– А если он и впрямь мессия? Пришел спасти наши души от геенны огненной, а мы его так просто раз и к кресту?

– Ха-ха-ха! Ты издеваешься?! Марк, когда это тебя стали интересовать жизни простых людей, да еще явно сумасшедших? Я император! Я бог! Мне пускай молятся! И хватит об этом!

– Как скажешь, Цезарь, как скажешь. Может, оно и к лучшему.

– Что именно? – напрягся Тиберий.

– Может, оно и хорошо, что Луций исчез.

– В каком это смысле?

– Сам посуди: он добился такой власти при тебе, что многим и не снилось. У Луция в руках вся твоя переписка, дубликат твоей печати, ему подчиняются полиция и преторианская гвардия, ну и, конечно же, Черный легион. Он полностью контролирует ситуацию в Риме и может в любой момент совершить государственный переворот, пока ты прячешься здесь, на острове, великий Цезарь. Даже тут вся охрана состоит из его людей. И если он действительно задумает свергнуть тебя с престола, – Марк сорвал новый цветок и снова глубоко вдохнул чудесный аромат, – последним, кто об этом узнает, будешь ты, Тиберий.

Цезарь изумленно уставился на Марка. На него вдруг снизошло озарение: ведь собственных верных людей, кроме нескольких десятков германских телохранителей, у него нет. И правда: все вокруг подчиняются Луцию и в случае чего будут на его стороне. Странное чувство страха окутало его. Сердце застучало быстрее и начало покалывать. Прижимая руку к груди и шаркая ногами, он добрел до кресла и упал в него.

– Но ты же сам его хвалил! – еле шевеля губами и глотая воздух ртом, пробурчал император.

– Разве? Я давал волю выбирать тебе, великий Цезарь. Все твои решения приняты тобой же. В моих ли силах заставить что-либо сделать великого императора Тиберия?

– А вдруг он исчез, чтобы подготовить переворот? – почти шепотом выдал Тиберий и невольно обернулся.

– Все может быть. Нужно принять меры, мой император.

– Какие? Какие меры, Марк?

– Ты ведь не казнил еще Клементия?

– Нет, – глаза Цезаря заблестели: он догадался, к чему клонит сенатор.

– Вот и отлично. Говорят, Луция видели в землях Иудеи. Пускай Клементий отправится туда. Там сейчас прокураторствует Понтий.

– Но он же друг Луция!

– Поверь мне, Цезарь, у этого человека единственные друзья – это деньги и превосходство над другими. Тем более я отправил к нему с предостережением своего слугу, так что можешь не беспокоиться: он сделает все, что ты прикажешь.

– Нужно послать туда Клементия и Черный легион!

– Это плохая идея, Цезарь. Солдаты есть и у Понтия. Не стоит поднимать много шума. А вот объявить в сенате о том, что генерал Черного легиона – изменник, стоило бы. Да и убрать всех тех, кто с ним связан, тоже не помешает.

– Ты прав, прав, как всегда, – нервно грызя ноготь, прошептал Тиберий. – Ступай, я распоряжусь, чтобы все сделали.

Оставив перепуганного Тиберия одного, Марк удалился. На крутой лестнице, ведущей к морю, к нему присоединился Сципион.

– Милорд, все равно я не понимаю, что вы задумали.

– О, мой великий Абигор, тебе этого и не нужно понимать.

– Но я полагал, мы готовили Луция к тому, чтобы он занял место Тиберия, а вы только что приговорили его! Мне казалось, он должен был уничтожить мессию, а он, наоборот, стал его учеником. Или я о чем-то не догадываюсь?

– Знаешь, чем я отличаюсь от своего брата? Я могу приспособиться к любой ситуации! Не нужно людям никакого правителя. Им нужен страх! Если человек боится, он послушен. Отныне я буду судить их по всей строгости. Пускай даст им веру, а я прослежу за тем, как они станут соблюдать ее.

– А что делать с Иисусом?

– Проверим, насколько Он любит свое творение. Заодно посмотрим, как проявится человеческая любовь к своему создателю, если Его сын посягнет на власть. Трудно отказаться от мнимых, но прибыльных богов ради спасения души. Люди всегда предпочитают плотское наслаждение разумной и правильной идее.

– А Луций, милорд? Как поступить с ним?

– C ним покончит сам Тиберий. Он сотрет даже упоминание о нем. Все его знакомые уже мертвы. А то, что не доделает Цезарь, закончат сами люди.

Вскоре по всему Риму пошли аресты – десятками и сотнями. Площадь, на которой казнили уличенных в заговоре против императора, быстро стала красной от пропитавшей ее крови. Палачи работали без остановки и отдыха. Рим опустел: люди боялись появиться на улице. Любой мог быть заподозрен в связях с генералом. Чтобы человек лишился жизни, было достаточно обычного доноса – никто не разбирался, истина в нем написана или ложь. Марк оказался прав, сделав ставку на людскую алчность и зависть. Сосед стал писать на соседа, родственник на родственника, бедный на богатого и наоборот. А наказание было для всех одно – смерть.

Луций сидел на большом валуне, наблюдая за тем, как умиротворенно дрожит гладь Галилейского озера. Созерцание водной ряби успокаивало его. На эту безмятежность хотелось смотреть бесконечно. Неподалеку Иисус беседовал с учениками, склонившими головы.

– Знаю. Знаю, что он вам неприятен. Знаю почему: слышали и ведали о нем, как о самом страшном человеке. Знаю, что проклинают его все и вы тоже. Но услышьте вы меня и поймите: не здоровые имеют нужду во враче, а больные. Я пришел призвать к покаянию не праведников, но грешников. Уразумейте, что нельзя отвергать кающегося грешника. Отец мой любит вас одинаково, но праведники продолжат жить праведно, а грешник, пришедший к Нему, – радость вдвойне. Так как не будет спасения ни одному из грешников. Не хочу я видеть раздора в вас.

Двенадцать пар глаз уткнулись в песок, не осмеливаясь посмотреть на учителя своего. Что сказать ему? Они люди, а он сын Божий. Иисус подошел к генералу.

– Не держи зла на них, Луций.

– Зла? Я не держу ни на кого зла. Я сам есть зло.

– Зря ты так. Ты ведь не убил Варфоломея. Даже позволил ему самому решить твою судьбу. Ты меняешься.

– Глупости. Я знал, что он не сможет. Не так-то просто убить.

– А ты бы смог его убить?

– Легко, – шмыгнул носом Луций.

– А что тебя остановило? Ты ведь мог убить их всех, не так ли? И меня заодно.

Иисус отправился обратно к ученикам. Ветер слегка усилился, становилось зябко. Солнце заволокли тучи, и с неба мелкой пылью посыпался дождь-сечка. Воздух, наполнившись водой, влажно загустел.

– Мы должны добраться до города Капернаум. Если выдвинемся сейчас, то через двое суток будем у ворот.

– А что нам там надо? – Луций подошел ближе, кутаясь в одежду.

– Не знаю, но неведомая сила тянет меня туда. Наверное, этого хочет мой отец.

– А-а-а! Понятно. Это многое объясняет. Только проблема в том, что в городе полно римских патрулей, а вокруг него – всякого сброда, начиная от бродячих торговцев и заканчивая беглыми рабами и разбойниками, – Луций вытер с лица дождевые капли. Ветер быстро сменялся шквалом, морось переходила в ливень. – Если поплывем на лодке, доберемся меньше чем за сутки.

– Будет буря! – Петр указал на черное густое небо и сверкнувшую на нем молнию.

– А чего нам бояться, с нами же спаситель. Неужели его отец угробит нас?! – расплылся в улыбке Луций и первым вцепился в огромную лодку руками. – Ну, поможет кто или нет?! Или вы собираетесь жить вечно?!

Ученики стояли в растерянности, ожидая решения Иисуса.

– Луций прав, нужно плыть.

– Да он спятил, учитель! Погода-то какая! Стоит переждать, к чему такая спешка?! – не выдержал Иуда.

– Ждать нельзя. Каждый день я чувствую, как что-то исчезает, образуя пугающую пустоту. Нужно плыть.

– Ну-ка, навалились все на лодку! – скомандовал Петр и бросился помогать Луцию.

Лодка прошуршала днищем по мокрому песку и плавно опустилась на воду. Последним в нее залез Луций. Едва он перекинул ногу через борт, по суденышку с невероятной силой ударила очередная волна, но люди удержались.

– Весла на воду! – перекричал ветер Петр.

Все как один бросились грести. Луций, сняв отяжелевшую от воды одежду, сел рядом с Варфоломеем и принялся за дело вместе с остальными. На мгновение апостолы уставились на изувеченный шрамами торс генерала: рваные, неровно сросшиеся борозды рассекали его тело вдоль и поперек. Петр громким окриком привел их в чувство. Лодка под ударами бешеных волн скрипела и трещала. Утлое суденышко раскачивалось так сильно, что, казалось, вот-вот перевернется, а всех, кто был на борту, то и дело с ног до головы окатывали холодные брызги. Когда очередная молния озарила небо, Луций увидел на носу карлика, того самого, который уже давно не приходил к нему. Грешник весело смеялся, насвистывая что-то в унисон с ветром, – стихия была ему нипочем.

– Красивая картина, да генерал? Неплохое местечко ты себе отхватил! Захотелось поближе к теплу? Совесть не мучает? Ты же убийца! Твое дело – убивать, а не разгуливать с этими святошами. Кстати, твой друг Ромул нехорошо о тебе вспоминает. Впрочем, чтобы он не сильно грустил, я подогнал ему его девушку, вернее, то, что от нее осталось. Ты же не забыл, как порвал ее на клочки? Ха-ха-ха!

– Прочь! – зажмурился Луций и яростнее навалился на весла.

– Не поддавайся ему, – склонился над его ухом Иисус.

– Ты видишь его?!

– Конечно.

– А остальные?

– Нет. Только ты и я.

– Прогони его! – старался переорать завывающий ветер Луций.

– Не могу. Он чует грехи и идет на них. Он пытается напугать всех, пытается сделать так, чтобы вы засомневались во мне. Поэтому-то и бушует буря.

Гребцы выбились из сил, промокли, их руки покрылись кровавыми мозолями. Карлик продолжал насвистывать, буря завывала с новой силой. Вдруг Петр, словно почувствовав некий импульс, сжал зубы, навалился на весло и что есть мочи прокричал:

– Да что с вами такое?! Гребите! Среди нас сын Божий! Неужели мы испугались какой-то бури?!

Апостолы синхронно подняли головы, выпрямили спины и стали в ритм, задаваемый Луцием, грести вперед. Словно именно этого импульса и не хватало всем. Луций ждал чуда от Иисуса, но сотворил его простой человек. Спаситель улыбнулся. Карлик внезапно затих, злобно оглядел всех из-под своей ладони, приставленной ко лбу, смачно харкнул и спрыгнул в озеро, где и растворился. Буря тут же стала утихать, и вскоре на небе появились первые лучи заходящего в зенит красного солнца.

– Это чудо! Учитель вновь сотворил чудо! Он не дал нам погибнуть! – завопили в лодке.

– Веди нас за собой, мы умрем за тебя! – припадая на колени, взмолился Иуда.

– Не меня благодарите, а себя. Вы сами сотворили это чудо. Вы уверовали, и поэтому мы живы.

Поздно вечером они причалили к берегу, вытащили лодку на сушу, отжали мокрую одежду и поднялись на небольшой холм. Вдалеке виднелись массивные стены Капернаума.

– На ночь стража закроет ворота. Мы не успеем попасть в город, – всматривался вдаль Луций.

– Тогда нужно переночевать здесь. Разведем костер и согреемся, заодно перекусим и высушим одежду.

– Костер привлечет внимание, Андрей, – возразил генерал.

– Но мы устали, Луций! Не все такие, как ты! Нам нужно отдохнуть и поесть! – встрял в разговор Иуда, а остальные согласно закивали.

– Ваше право, – буркнул генерал и, вытащив из мокрой сумки свое писание, разложил его на камнях, чтобы просушить.

Когда стемнело, костер уже жарко горел. Андрей и Петр, ловко смастерив острогу, набили в озере рыбы, Варфоломей и Матфей собрали ягод, остальные натаскали хвороста и, устроившись поближе к огню, стали отогреваться после путешествия через озеро. Луций расположился поодаль, есть ему не хотелось, вести задушевные беседы тем более. Он сидел, покусывая нижнюю губу, и вспоминал то, что творил в своей жизни. От этих воспоминаний ему становилось так дурно, что хотелось вывернуть себя наизнанку, лишь бы забыть все, что было. И ради чего было? Ради власти. Ради мимолетного мгновения триумфа. А все началось с заманчивых рассказов Марка о славе и богатстве. Затем его захлестнула жажда мести, а потом все пошло, как по накатанной, неосознанно, будто в тумане: ему говорили – он делал. Для чего? Для кого? Непонятно. Теперь он остался один: ни друзей, ни родственников, даже Мария, племянница Марка, сбежала от него. А племянницей ли она ему была? Может, она с ним заодно? Все, во что он верил, растворилось.

Луций спустился к озеру. Здесь было прохладно и тихо, слышался лишь умиротворяющий плеск накатывавших на берег мелких волн. Генерал забрался в лодку.

– Думаешь, уйдешь от меня? Допустим. А от себя? От себя не убежишь, Луций, – врезался в сознание голос Марка.

– Ты обманул меня. Это ты во всем виноват.

– Интересно, в чем же? В том, что исполнил все твои мечты? И это твоя благодарность?

– Если бы я знал, что все так получится, я бы лучше умер!

– Ничто не мешает тебе умереть сейчас. Соверши благородный поступок, избавь мир от себя.

– Тебе только этого и надо!

– Кстати, а что ты станешь делать, если сейчас твоих новых друзей будут убивать?

– О чем это ты?

– Ты превращаешься в них. Уже не чувствуешь того, что чувствовал раньше. Прислушайся. Ну же! Что ты слышишь?

От холода Луций заерзал в лодке, поджимая ноги к телу. Сквозь сон до него донеслись тревожные звуки. Он медленно поднялся и размял затекшее тело. Сколько он спал? Час? Два? А может, всего десять минут?

– У нас ничего нет, мы просто идем в город!

– А ну заткнитесь! Сказал же: выворачивайте сумки! Ну же, быстрее! А ну не дергайся, стой на месте, пока не прирезали!

Всего несколько мгновений хватило генералу, чтобы оказаться на вершине холма. Осторожно выглянув из-за валуна, он увидел людей – человек десять. Они стояли кругом, загнав Иисуса и апостолов в центр.

– Шайка разбойников, – тихо сказал сам себе Луций. – Упрямые глупцы, я же предупреждал!

Это была разношерстная группа, одетая в обычную повседневную одежду здешних мест. Только один из разбойников имел потертый кожаный панцирь: видимо, раньше служил в рядах римской армии. Коренастый, широкоплечий, с наголо обритой головой, он отдавал приказы. И только у него был военный меч, остальные же вооружились дубинами и ножами, впрочем, этого вполне хватало, чтобы грабить людей.

– Варавва, чего делать-то с ними? У них ни шута нет!

– Гестас, Дисмас! Ну-ка, подведите ко мне этого смиренного!

Два молодчика подскочили к Иисусу и схватили его под руки. Кто-то из учеников попытался вступиться, но получил по голове.

– Прекратите! Что вы творите, люди?! – взывал Иисус, но его не слышали.

Тут из темноты ночи к ним выскочил Луций. Глухой удар обрушился на Варавву. Тот отшатнулся, но устоял. Гестас бросился было на помощь главарю, но генерал остановил его метко брошенным камнем. Бегущий упал на спину, да так, что его ноги на мгновение взметнулись вверх, и застонал от боли, схватившись за разбитое лицо. Лезвие меча скользнуло по ножнам, послышалось тяжелое и свирепое дыхание главаря шайки. Его псы ждали приказа. Варавва с криком кинулся на обидчика. Меч свистел, разрезая ночной воздух, но Луций ловко уклонялся, зная все действия противника наперед. Дождавшись очередного выпада, он нанес несколько точных ударов. Меч упал на землю. Варавва попытался что-то сказать разбитым ртом, но тут же сильнейшим ударом ногой в брюхо был повержен на землю. Луций наклонился за мечом, не сводя глаз с остальных. Пальцы сами вцепились в костяную рукоять гладия. Он поднял оружие, с которого осыпалась песчаная земля. Капелька пота стекла со лба, зависла над бровью и упала вниз. Глаза заблестели. Он глубоко вздохнул, сделал несколько взмахов и покрутил меч в воздухе. В его голове зашумели звуки битвы, сердце сумасшедше стучало. Двое ринулись на него. Луций молниеносно провел несколько приемов, и вот уже один из противников, зажимая раненую руку, отскочил в сторону. Второго генерал прижал ногой к земле и занес над ним клинок.

– Остановись, Луций! Остановись! – прокричал Иисус, видя нечеловеческое лицо генерала, который, словно хищник, почуявший кровь, приготовился к расправе.

– Я Дисмас! Дисмас! Прошу, не надо! Я просто делаю, что приказывает Варавва, и все. Мы никого не хотели убивать, только ограбить! Пощади! – умолял поверженный противник.

– Ну же, генерал, – выполз из-за спины Луция знакомый карлик. – Как тебе вкус победы? Пусти кровь этому поросеночку. За чем дело стало? Помнишь старые добрые времена? А? Ты же не забыл, как входит в живую плоть холодная сталь?

– Уйди, – сквозь зубы прошипел Луций, еле сдерживая себя, чтобы не прикончить скулящего на земле разбойника.

– Луций, остановись! Луций! – кричал Иисус.

– Луций, мой мальчик, – голос Марка пробирал до костей. – Я желал тебе только добра и, поверь мне, если ты хочешь спасти сейчас своего учителя, тебе как никогда нужно стать тем, кем ты являешься. Убив их, ты сотворишь благо.

– Не ты давал жизнь, не тебе ее забирать! – боролся за него Иисус.

– Не слушай его, он не так давно в мире людей, как я. Поверь мне. Убей Варавву и его помощников. Да, ты совершишь грех. Но иногда нужно поступать плохо, чтобы потом было хорошо. Ты все равно попадешь ко мне, так какая теперь разница? А они мерзавцы. Если ты их отпустишь, они не остановятся. Забрав их жизни, ты спасешь множество других.

Луций чувствовал запах крови и вкус победы, до его слуха доносился звук фанфар.

– Ну же-е-е-е… – по-змеиному зашипел карлик.

Лезвие бросилось вниз, несчастный вскрикнул, и наступила тишина.

– Нет, – еле выдохнул генерал и отошел в сторону.

Дисмас медленно открыл глаза. Острие гладия слегка порезало ему щеку, войдя в землю рядом с ним почти до половины. Иисус и ученики стояли в оцепенении. Остальные разбойники разбежались.

– Забирай своих и проваливай, пока я не передумал! – сплевывая в сторону, рявкнул Луций. Он подошел к Иуде и с силой пихнул его в грудь. – Развел костер?! Поел?! Отдохнул?! Придурок!

– А я тут причем?!

– Да успокойтесь вы, – попытался примирить всех Петр.

– Перестаньте, мы все в одной упряжке, – добавил Фома.

– Луций прав. При всем нашем к нему неуважении он спас нам сейчас жизни, а до этого предупреждал о том, что может произойти. Нам следовало прислушаться к нему. Если мы друг друга не хотим слушать, то как мы донесем до людей учение Господне? – успокаивал друзей Иаков.

В глазах Иисуса светилась радость: наконец-то его ученики пришли к взаимопониманию. Предначертано так было или нет, знал только Создатель. А он, сын Божий, мог только догадываться.

Глава XL

ВОСКРЕШЕНИЕ

Сколько поразительных открытий можно сделать, если хоть иногда посвящать время погружению в себя. Всякий раз, когда у Понтия появлялась такая возможность, он уединялся в своей резиденции. Там ему не докучал утомительный и вездесущий первосвященник Каиафа. Там забывались постоянные судебные тяжбы и склоки между фарисеями и торговцами, знатью и чернью. И даже местным служащим, считавшим своим долгом сходить к нему на поклон, было отказано в посещении. Раньше прокуратор мечтал о всеобщем внимании, но теперь его мучили ужасные приступы мигрени, и минуты, проведенные в одиночестве рядом с верным псом, для него представлялись истинным блаженством. Он гладил любимца по косматой голове, а в его душе всплывали воспоминания о детстве, о том чудесном моменте, когда Луций нес домой маленького щенка.

– Как же его звали? Кажется, Рем, – сдвинув брови, напрягал память Понтий.

Позволить себе такие мгновения прокуратор Иудеи мог не слишком часто, хотя и имел, конечно, для этого все возможности. В минуты уединения он замечал даже самые незаметные мелочи, анализировал необычные или, наоборот, ставшие слишком привычными явления, осознавал невидимые связи между, казалось бы, никак не связанными событиями. Открытия поджидали его на каждом шагу. Понтий поднял руку, внимательно осмотрел запястье и пошевелил пальцами. Он не так стар, как выглядит, но за несколько последних лет он сильно сдал, превратился почти в старика. В свои неполные…

– Сколько же мне лет? Словно кто-то вычеркнул эту цифру из моей памяти. Интересно, что ждет меня после смерти? Нужны ли в загробном мире руки? И вообще, есть ли он, этот загробный мир? Есть, есть! – успокоил сам себя Понтий. – Ведь не могу же я уйти в никуда? Или могу?

Он почесал пса за ухом, тот благодарно положил морду ему на колено и тяжело, совсем по-человечески вздохнул. Вместе с ним вздохнул и Понтий, для которого время оказалось таким же двуличным, как и людская сущность. Стоило ему чего-то захотеть, и время превращалось для него в какую-то вязкую, как болото, метафизическую субстанцию. Оно тянулось клейким медом, а Понтий бился и бился в нем, пытаясь достичь своей мечты. Но едва ему удавалось заполучить желаемое, время начинало нестись, как стрела, выпущенная из лука, лишая возможности насладиться обладанием заветного приза. Так получилось и с должностью прокуратора: Понтий добился того, чего хотел, и теперь время так неумолимо мчало вперед, что даже тело не поспевало за ним и стремительно старело.

Понтия охватило острое чувство жалости к себе, и от этого в нем проснулась ненависть ко всем, кто его окружал. Всех до единого он считал бездушными и черствыми тварями, не желавшими понять его. Им не было дела до его страданий, тайных слез и мучительных раздумий в моменты бессонницы. Каждую ночь ему снился один и тот же сон: злобный горбун с разноцветными глазами и звериным оскалом, смеясь и напевая, стаскивал его за ноги с постели в бездну небытия – нескончаемый холодный тоннель, пронизанный стонами и мольбами о помощи. Каждый раз Понтий просыпался в ужасе, и сновидение долго не отпускало его. Прокуратор размышлял о своей судьбе, которая обязательно должна была привести к смерти. Богатый ты, бедный или вовсе раб – смерть едина для всех, она всех уравнивает. Понтий радовался каждому новому дню, освобождавшему его от ночного кошмара, но уже с самого утра начинал с все возрастающим страхом ждать захода солнца.

В последнее время народ был недоволен прокуратором, хотя и боялся его. За время своего правления Понтий подавил не одно выступление иудеев, причем подавил жестко и беспринципно – этому он научился у своего друга Луция. После того, как император вдруг обвинил Луция в предательстве, жизнь Понтия стала страшной и непредсказуемой. Никто не хотел считать себя другом опального генерала, а уж тем более быть им. Тиберий снял все обвинения с Клементия и назначил его ответственным за пресечение заговора, который якобы готовил Луций с целью свержения правителя. Проявив в этом недюжинное усердие, Клементий буквально залил Рим кровью. Поговаривали, что он совсем спятил за то время, которое провел в заточении.

Дверь темной комнаты отворилась без объявления посетителя. Большая темная фигура римского солдата силуэтом обозначилась в проходе. Посетитель держал шлем под левой рукой, его плащ свисал почти до пола, лица не было видно из-за накинутого на него капюшона.

– Приветствую тебя, прокуратор Иудеи. Долгих лет здравия, – с насмешкой произнес преторианец голосом, который показался Понтию знакомым.

Пес прокуратора зарычал, несколько раз гавкнул, но отступил назад, поджав хвост, когда римлянин сделал несколько шагов по направлению к его хозяину.

– Маркус? – удивленно произнес Понтий, поднимаясь с кресла. – Но ты же умер!

– Так и есть.

Ранним утром Иисус и его ученики подошли к воротам города. Никто из них так и не уснул из-за опасений, что разбойники могут вернуться. От усталости у всех подкашивались ноги, а веки закрывались сами собой. Наверное, будь его воля, каждый рухнул бы сейчас на землю и забылся сном. Но их учитель шел вперед, а они шли за ним. Луций брел позади всех. Его ладони были стерты в кровь – нет, не от рукоятки меча, а от грубой физической работы, к которой он не привык. Ему тридцать два года, он бывал в разных битвах, его жизнь не раз висела на волоске, он убивал, его самого пытались убить, он проходил вместе с войском по тридцать пять километров за сутки, а потом возводил лагерь, но его тело никогда так не болело, как сейчас. Он вышел из пустыни другим человеком, в другой оболочке и с другим сознанием. Боль, усталость, даже собственные мысли ощущались им по-другому. В этом отвратительном состоянии, охваченный чувством собственного ничтожества, он стоял перед воротами города.

– Кто такие?! – раздался голос старшего по караулу.

– Путники! – крикнул ему в ответ Петр.

Послышались шаги, спускающиеся вниз по лестнице. Ворота приоткрылись, и из проема в окружении пятерых солдат вышел офицер. Его панцирь был начищен до блеска и весь увешан наградами. Наручи отливали бронзовым сиянием, поножи сверкали, из-под доспехов виднелась кроваво-красная туника в цвет поперечному гребню на шлеме. Офицер поочередно всмотрелся в каждого, будто считывая мысли пришельцев.

– Чего надо?

– Мы путники, идем из рыбацкой деревни, которая стоит рядом с Галилейским озером. Путь держим в Иерусалим. Мы устали и хотим отдохнуть, – объяснил Петр, принимая чересчур уставший вид, видимо, для того, чтобы офицер сжалился над ними.

Центурион снова окинул всех взглядом и кивнул головой в сторону ворот, давая понять, что проход разрешен. Путники устремились за крепостные стены. Последним шел Луций, стараясь смотреть себе под ноги и не поднимать голову. Проходя мимо офицера, он почувствовал, как на его плечо легла рука.

– Стой, – Луций замер, по телу пробежал озноб. Центурион наклонился к уху: – Будь осторожен, генерал. Тебя ищут, и, если поймают, тебе вряд ли кто поможет.

– Спасибо, – облегчено выдохнул Луций и проследовал за остальными.

– Чего он хотел?

– Просто предупредил меня. Сказал, чтобы я был осторожнее.

– Знаешь его?

– А ты что такой дотошный, Иуда?

– Не нравишься ты мне!

– Надо же! Наши чувства взаимны – это редкость!

– Хватит ссориться. Нужно найти место для отдыха, – пресек назревающую перепалку Иисус.

Этот город, как и все прочие, казался большим самостоятельным организмом. Люди, люди – сотни и тысячи людей – передвигались по нему в бесконтрольном потоке, шныряли туда-сюда, как те муравьи, которых когда-то нещадно давили Луций и Мартин. Теперь не было ни друга, ни тех букашек. Теперь он сам мелкий и ничтожный, и, кажется, любой может его так же раздавить, втоптать в землю, превратить в пыль. Петр остановил пробегавшего мимо них мальчишку в рваной одежде, с грязным лицом и босыми ногами.

– Послушай, где можно переночевать и отдохнуть?

Парень деловито шмыгнул носом, почесывая взъерошенную голову, и указал пальцем в сторону.

– С сотню метров туда и налево. Пройдете потом один квартал, там будет неплохая гостиница.

– Спасибо.

– Да не за что! – весело выкрикнул малец и помчался дальше по своим ребячьим и, как ему казалось, очень важным делам.

Парнишка не обманул: путь к гостинице, и правда, оказался коротким. Они прошли во двор, где пахло варевом. Полная пожилая женщина вываливала объедки в корыто свиньям, которые хрюкали и чавкали, с большим удовольствием пожирая помои и поблескивая своими маленькими черными глазками.

– Надо же, как похожи на Асмодея, – усмехнулся про себя Луций.

– Чего вам?! – вытирая руки о себя и отставляя ведро в сторону, то ли спросила, то ли выкрикнула старуха.

– Нам отдохнуть да заночевать.

– А-а-а! Обождите, – сморкнувшись в сторону, она быстро удалилась.

Через пару минут вместе с ней вышел высокий седой мужчина с серыми, почти бесцветными глазами – по-видимому, хозяин этого заведения.

– Четырнадцать человек! Эка вас сколько!

– Что, места не хватит?

– Отчего же? Места хватит. А деньги-то есть?

– Есть немного.

– А я много и не прошу. Ну, проходите тогда.

Оказавшись в своей комнате, а их развели по трем небольшим клетушкам, Луций скинул с плеча сумку с писанием, положил ее под подушку и плюхнулся на грубую, дешевую ткань кровати.

– Как же я устал. Все тело ломит.

– Тобой правила тьма. Поэтому ты не чувствовал ни боли, ни усталости. Теперь привыкай!

– Петр! – хотел было спросить Луций, но в ответ уже слышался тяжелый храп.

– Тот центурион, он ведь узнал тебя? – глядя в потрескавшийся и рассохшийся деревянный потолок, промолвил Иисус.

– Да. Это Тит. Так, по-моему, его зовут, если мне не изменяет память. Он офицер, служил под командованием Клементия, будь он проклят! – выругался Луций, вспомнив о своем давнем враге.

– Нельзя так о людях.

– А он что, человек что ли?!

– А ты?

– Ха! На все у тебя есть ответы!

– Нет, не на все. Ты рассказывал о центурионе, продолжай.

– Ну, так вот. Легион Клементия попал в засаду и был разбит. Этот горе-командир сбежал, бросив своих солдат на поле брани. Разрозненные отряды уцелевших солдат пробивались к нам, и Тит был одним из тех, кому удалось выжить. Мало того, он спас почти триста человек, а потом сражался в рядах моей армии, помогая подавить повстанцев. Он храбрый воин и преданный соратник. Если думаешь, что он нас выдаст, ты ошибаешься.

Луций сам удивился своим словам. Раньше он бы перерезал бедолаге горло в темном закоулке, чтобы тот наверняка не донес на него, и ему было бы неважно, хороший Тит человек или нет.

– Я не боюсь, что он нас выдаст. Ему нужна помощь. Точнее, его жене.

– Она больна?

– Она умерла.

– Не понял, – приподнялся на локтях Луций.

– Он хороший человек, и ему нужно помочь.

– Как? Воскресить жену?!

– Да, – молвил Иисус, словно в его словах не было ничего необычного.

– Здорово! Значит, ты можешь воскрешать мертвых?! Верни тогда моих друзей и брата!

– Нельзя.

– Отлично, а почему тогда ее можно?!

– Потому что Тит потом расскажет об этом людям, и этот город уверует в моего отца и в меня. И в вас, моих учеников.

– Я тоже расскажу о тебе всем! Могу бегать по улицам и орать, что ты сын Божий! Только верни моих близких! – Луций внезапно впал в ярость и вскочил с кровати.

– Не могу. Я же сказал.

– Почему?!

– Во-первых, тебе никто не поверит, поскольку все знают тебя как жестокого и кровожадного человека. Во-вторых, если ты будешь бегать и кричать о моем отце, тебя схватят и казнят, так как тебя ищет почти вся Римская империя. И, в-третьих, не возвращайся к прошлому – иди в будущее.

– В какое будущее?! Какое меня ждет будущее, если вы уже все за меня решили? Ад с вечными мучениями и агонией для моей черной души?!

– Ты говоришь так, будто уже умер.

– Так помру же!

– Все смертны. Даже я.

– Думаешь, мне от этого легче?!

– Думаю, что нет. Но ведь ты поможешь мне? Я один не справлюсь.

– Возьми своих учеников! – обиженно рявкнул Луций, лег обратно на кровать и отвернулся к стене.

– Я и прошу одного из них, – смиренно и очень тепло ответил Иисус. – Ты же взялся писать обо мне и моих деяниях. Неужели ты не хочешь описать, как я воскрешу мертвеца?

Луций недовольно ерзал на кровати, но было понятно, что слова учителя его зацепили.

– Я устал, я хочу отдохнуть.

– Хорошо. Пойдем вечером. Тем более мне нужно поговорить с тобой кое о ком.

– Интересно, о ком же?

– Отдыхай, ты ведь устал. А вечером, когда пойдем к Титу, я все тебе расскажу.

Истощенный Клементий с бледным, болезненным лицом и кровавым кашлем еле держался в седле – таким он вышел из заточения, в котором томился в подвале собственной виллы. Долгое время он жил ожиданием казни. Он хотел вскрыть себе вены, но не смог: жажда жизни взяла верх. Он просил аудиенции у Тиберия, требовал, чтобы к нему позвали Марка, но тщетно. Каждый день после полудня к нему приходил один и тот же чиновник. Он уверял заключенного, что его просьба будет выполнена, что император или сенатор вскоре посетят его и что все, непременно, решится в лучшую для него сторону, что каждый раз Тиберий вспоминает добрым словом его отца Силана и хочет простить самого Клементия. Так продолжалось, пока Клементий не сбился в подсчете дней. Он уже отчаялся и приготовился к долгой и мучительной смерти от голода и проклятой болезни, которая пожирала его. Но чудо свершилось, да еще какое: его освободили, вернули назад всю собственность, и сам император обнимал его, гордился его деяниями, славил его отца. А самое главное, ему объяснили, что он должен найти Луция и совершить над ним расправу, так как тот посягнул ни много ни мало на императорскую власть. Дальше Клементий уже не слушал, ему было ясно одно: заклятый враг, который, по его мнению, был виноват во всех его бедах, теперь в его власти. Получив полную свободу действий, он взял солдат и отправился в деревушку, где последний раз видели генерала. Марк недвусмысленно намекнул, что Клементий может расправиться не только с Луцием, но и с его спутниками. А если по какой-то причине генерал ускользнет, то Клементию следует отправиться в Иерусалим, встретиться с местным прокуратором и ждать дальнейших распоряжений.

Клементий склонился в седле, вцепившись в поводья: болезнь отбирала у него последние силы. И отобрала бы совсем, но невероятная жажда мести заставляла его держаться. С трудом подняв голову, он смотрел на то, как его солдаты крушили маленькую рыбацкую деревушку на берегу Галилейского озера. Они вытащили из дома молодого парня и избивали его, не давая подняться с земли. Тот кричал, что ничего не знает. Клементий с трудом кивнул головой. Преторианец выхватил меч и отрубил парню голову, которая отлетела в сторону, окропляя песок вязкой кровью. Набежавшие женщины выли и рвали на себе волосы, проклиная римских солдат. Рядом с только что казненным лежали еще два тела. Солдаты добрались до трясущегося от страха мальца лет двенадцати. Его подтащили к трупам, поставили на колени и стали задавать вопросы. Он беспомощно водил по сторонам глазами, а когда преторианец вытащил меч, закричал и со страха обмочился. Стоящий неподалеку седой старик не выдержал и, переваливаясь с ноги на ногу, подошел ближе к Клементию.

– Хватит. Остановись!

– Так останови меня. Скажи мне, куда направился тот, кого я ищу, и я уйду. Скажи мне, старик, и все закончится.

– Они ушли…

Клементий изменился в лице, в ушах у него зазвенело, а легкие снова захлебнулись кровавой массой. Он кашлял без остановки, сплевывая в сторону куски собственных внутренностей и заглушая голос старика. Пока длился приступ, он сумел разобрать лишь одно слово – «Капернаум».

– Что? – вытирая платком окровавленные губы, переспросил Клементий.

– Он сказал, что Луций отправился в город Капернаум, что находится по ту сторону озера, – убирая меч в ножны, отрапортовал преторианец.

– Значит, Капернаум. Хорошо. Смотри, старик, если обманул, я вернусь. Уходим! – солдаты быстро запрыгнули на коней.

– Ступай, ступай, сын шакала. Надеюсь тот, кого ты ищешь, не станет долго с тобой церемониться, – бормотал отец Петра и Андрея беззубым ртом.

Ночная прохлада и воздух, наполненный ароматами свежеиспеченного хлеба, окружили Луция и Иисуса, когда они, закутавшись в шерстяные плащи, проходили мимо пекарни.

– Нужно было взять с собой Петра или еще кого-нибудь, а то обидятся, – смотрел под ноги Луций.

– Не обидятся. Они еще будут спать, когда мы вернемся, – улыбнувшись, ответил Иисус. – Тем более, ночью на улицах незнакомого города может быть неспокойно.

– А как же «подставь другую щеку»? – усмехнулся Луций.

– Думаю, до этого не дойдет. Все всегда можно решить словами.

– Что-то прошлой ночью у вас не получилось договориться. Ладно. О чем ты хотел поговорить со мной?

– О Марии.

Луций застыл, как вкопанный, но учитель продолжил путь, делая вид, что не замечает его изумления.

– Постой!

– Да? – обернулся Иисус.

– Откуда ты знаешь?

– Я же сын Бога. Или ты забыл?

– Она жива? Что с ней? Где она?

– Как много вопросов, Луций. Пойдем, я расскажу тебе все. Пойдем, пойдем. С ней все хорошо, она жива и здорова. Ждет тебя в Иерусалиме. И она, как ни странно, по-прежнему тебя любит.

– Почему она сбежала?

– Она не сбежала, ее спасли от тебя. Ведь ты бы убил ее. Непременно бы убил – все к этому и шло. Анатас методично избавлял тебя от любой привязанности.

– Но так ведь она...

– Она не его племянница и никогда ею не была.

– Кто же она?

– Это пускай она сама тебе расскажет.

– А с чего ты взял, что я мог ее убить?

– Один раз чуть не убил. Но ему было мало этого. Нужно было еще больше привязать ее к тебе, а потом… Потом задавить в тебе последнее проявление человеческого. Начало было положено убийством твоей собаки. Марию он оставил напоследок.

– Про Рема, значит, ты тоже знаешь?

– Конечно, – спокойно ответил Иисус.

– Она в безопасности? С ней точно все в порядке?!

– Да. Успокойся. С ней все хорошо, и ей ничто не грозит. Скоро вы встретитесь.

– А вдруг он расправится с ней?!

– Не станет. Сейчас он хочет расправиться с нами. Я вижу, Луций, что твое сердце рвется к ней. Но сначала нам следует закончить дела здесь. Так нужно, так предначертано. Кстати, мы уже пришли, – Иисус остановился.

Дом Тита располагался почти в самом центре города. На поминки его жены пришло много родни и обычных зевак. Этого человека явно уважали. Пока учитель и его ученик пробирались через живую стену, Луций слышал о центурионе только хорошие слова и ничего дурного.

– Накинь капюшон, Луций. Не стоит привлекать к себе внимание, – дал совет Иисус, и генерал не стал противиться.

Попав на задний двор, они остановились возле длинного поминального стола. Видно было, что Тит убит горем. Его жена умерла еще вчера, но никто из путников, проходя утром через ворота, не догадался о его страданиях. Он был прекрасным солдатом, наверное, как и отец Луция. Только вернувшись с поста, он позволил себе проявить слабость и предаться печали. Несколько слуг суетились вокруг, боясь подойти к хозяину. Иисус жестом руки подозвал их к себе.

– Что не так?

– Наш господин Тит в скорби позабыл купить вина для поминок. И теперь мы не знаем, как быть, – протараторил один из рабов.

– В подвале есть пустые кувшины?

– Да, есть с десяток больших и несколько малых.

– Наберите в них воды и ждите меня.

– Для чего? – удивился раб.

– Делай, что сказано! – прикрикнул Луций, и рабы поспешно скрылись. – А действительно, для чего? Или ты хочешь превратить воду в вино?

– Пойдем.

– Хотя, чему я удивляюсь? Если ты пришел воскресить мертвеца, то почему бы не превратить воду в вино? – он направился за учителем.

Иисус спустился в подвальное помещение и дождался, пока рабы заполнят все кувшины водой.

– Теперь отойдите.

Он несколько минут стоял, не шевелясь, в полной тишине. Затем медленно подошел к первому кувшину и дотронулся до него рукой. Раб, стоящий рядом, ахнул. Прозрачная вода колыхнулась и тут же приобрела бордовый цвет, а воздух в помещении наполнился приятным винным ароматом. Иисус коснулся каждого из кувшинов.

– Несите их на столы и скажите всем, чтобы пили не за упокой, а за здравие, ибо нет мертвых в этом доме. А про то, что здесь видели, никому не рассказывайте.

Опешившие рабы подняли кувшины и потащили их наверх.

– Они все равно расскажут, – тихо сказал Луций.

– Я знаю. Обязательно расскажут, а ты запишешь.

– Тогда зачем попросил не говорить никому?

– Люди, для вас раскрыть тайну – все равно, что поделится сказкой. Они оповестят других об этом так, что те запомнят и поверят услышанному. Чудо должно быть загадкой: в загадку всегда легче поверить, чем в обыденный фокус.

Оставшееся время они провели в подвале и лишь после того, как гости начали расходиться, поднялись наверх. Тит сидел возле тела жены, склонив опечаленную голову, и что-то рассказывал ей еле слышно. Он долгое время не замечал ни Луция, ни Иисуса, а те не мешали ему и терпеливо ждали. Вскоре Тит поднял на них свои красные заплаканные глаза.

– Вот так вот, генерал. Зачем мне теперь жить?

– Ради детей, – спокойно ответил за генерала Иисус.

– Ради них, – тяжело вздохнул Тит. – Ты зря пришел сюда, генерал. Тебе здесь небезопасно. Сегодня в полдень мне передали приказ, который привез гонец из Рима. Любой, кто тебя встретит, должен тебя схватить. За твоей головой выехал сам Клементий. Представляешь, мне приказано с почтением встретить его, эту тварь, которая нас бросила и предала! Прикажи, генерал, и я встречу его так, как он того заслуживает!

– Не говори ерунды, Тит. Не вправе ни ты, ни я отнимать жизнь у другого человека.

– Странно слышать это от тебя, генерал, – сдвинув брови, удивился центурион.

– Много странного, Тит, есть в жизни. Ты бы отошел от своей жены.

– Зачем?

– Поверь, так нужно, – ответил Иисус. Он приблизился к женщине и поднял вверх взор свой. – Отче! Благодарю, что Ты услышал меня. Я знал, что Ты всегда слышишь меня, но прошу Тебя от имени несчастного мужа, убитого горем. Дай силы мне, помоги. И он поможет донести слово мое во славу Твою.

– Да что он несет? – Тит хотел кинуться к нему, но Луций его остановил.

– Успокойся! Успокойся! Все в порядке! Не мешай ему!

– Услышь меня, женщина. Очнись ото сна вечного. Ты нужна здесь, семье своей.

Тело, лежащее неподвижно, вдруг глубоко вздохнуло. Луций и Тит отшатнулись назад. Покойница поднялась, стянула с себя саван и открыла мутные, еще мертвые глаза, которые через мгновение прояснились и заблестели жизнью. Она обвела всех непонимающим взглядом и дрожащим голосом спросила:

– Что произошло?

Тит, трясясь всем телом, будто в ознобе, с опаской подошел ближе.

– Лаза? Милая, это ты?

– Тит? Что произошло?

– Ты умерла, но он воскресил тебя, – ответил за центуриона Луций и указал на Иисуса.

– Как так умерла? Как воскресил? Я же просто спала, – недоумевая, произнесла женщина.

– Я сейчас все объясню, – Иисус начал рассказ.

Он говорил о том, кто он и для чего пришел, говорил об отце и о своих учениках, рассказывал о сотворении мира, о заповедях. Они слушали его, впитывая каждое слово, и шевелили губами, повторяя то, что он доносил до них. Луций, сидя в углу рядом с масляной лампой, скрупулезно водил пером по пергаменту, стараясь описать все, что видел и слышал. Тит не пускал в комнату никого, а возмущенные гости все не расходились. Рабы уже рассказали им о человеке, который превращает воду в вино, и о том, что это именно он находится сейчас там, в комнате, с их хозяином. Луций и Иисус просидели с Титом и его женой до самого утра, а потом вышли вместе с воскрешенной к тем, кто их дождался. Гробовая тишина воцарилась при виде живой хозяйки, а Тит с радостным лицом кинулся к заплаканным детям, стал обнимать их и рассказывать им о том, что поведал ему Иисус.

– Нам пора, – тихо шепнул на ухо Луцию учитель.

Пространство замерло. Они шли мимо не двигающихся людей, мимо Тита, который с выражением счастья на лице открыл рот, чтобы что-то объяснить собравшимся, мимо поминального стола, где, словно в воздухе, зависла падающая чаша с вином, мимо того самого мальчишки, который указал им дорогу в гостиницу. Течение времени восстановилось, когда они были уже далеко от дома центуриона.

– Что это было? – вконец придя в себя, спросил Луций.

– Завершение очередного цикла.

– Какого еще цикла?

– Я должен совершить три деяния на земле. Тогда мое время здесь закончится.

– Каких именно?

– Я не знаю. Только Бог знает. Два я уже совершил.

– Сейчас ты воскресил человека, а какое было первое?

– Я встретил тебя. До этого я просто совершал чудеса, но, по всей видимости, те, что были связаны с тобой, оказались какими-то особенными.

– Значит, что нужно делать, ты не знаешь? Ты просто делаешь, и все?

– Ты правильно понял. Я делаю все для людей и не могу ничего делать для себя.

– Если я вдруг захочу тебя убить, ты не сможешь себя ни спасти, ни исцелить?

– Нет. Для вас я сын Божий, для себя – обычный человек.

– А для Него? Для них кто ты?

– Такой же, как и вы. Они не делают различий. Это люди создали себе мнимые основания для неравенства – богатство и знатность, а для них мы все одинаковы.

Глава XLI

ХЛЕБ И РЫБА

Под покровом ночи Клементий со своим отрядом въехал в Капернаум. У ворот его встречал Тит. Он вытянулся и приветственно отсалютовал.

– Ждали вашего прибытия. Со мной десяток отличных солдат, как вы и просили.

– Вольно, центурион. Какая обстановка в городе? – откашлялся Клементий.

– Все спокойно. Мне приказано проводить вас и обеспечить вашу безопасность.

– Безопасность? От кого же, раз все спокойно?

– От людей. Сейчас все спокойно, а через секунду, глядишь, и взбредет им что-нибудь в голову. Народ нынче странный, непонятный, – не смутившись, отрапортовал Тит.

– Мне знакомо твое лицо, центурион. Мы раньше не могли встречаться?

– Так точно! Я служил при Германике, потом был переведен к вам! Я был центурионом первого манипула второй когорты! Восстание в Галлии, командир! Помните?

– Помню, – еле слышно сквозь зубы процедил Клементий и, закашлявшись, поднес к губам платок. – Нужно разместить моих людей.

– Так точно! Прошу проследовать за мной, – Тит развернулся на пятках и зашагал вперед. Всадники и Клементий последовали за ним, солдаты Тита шли позади.

– На воротах в карауле ты постоянно стоишь?

– Да. А к чему вопрос?

– Ты ведь знаешь, кого я ищу?

– Так точно. Знаю. Но, к сожалению, я его не видел. Всех подозреваемых мы отвели в лагерь, с рассветом можете на них посмотреть.

– Ты наверняка знаешь Луция Корнелия в лицо, не так ли?

– Да, господин. А потому могу точно сказать, что его здесь не было, иначе он бы сейчас стоял перед вами.

– А некий человек, который выдает себя за спасителя человечества и называет себя царем иудейским?

– Ха-ха-ха! – рассмеялся центурион. – Что, даже такие бывают? Нет, господин, такого я бы точно не пропустил. Были путешественники, человек четырнадцать, шли проходом через наш город, направлялись в Иерусалим, по-моему. Среди них был неплохой лекарь. Кстати, он помог моей жене. Еще неделю назад схватили пару разбойников, их в наших местах что-то много развелось в последнее время, но этих мы уже казнили. Вздернули на площади, они до сих пор там болтаются! Да, чуть не забыл: префект посетит вас утром. Он просил извинить его за то, что не смог встретить вас лично.