Глава 61

1

Для оставшихся в живых обитателей дома №28 по Гамут-стрит первые дни, которые последовали за летним солнцестоянием, в своем роде оказались даже более странными, чем то, что им предшествовало. Вернувшийся к своим повседневным делам мир, казалось, даже не подозревал о том, что совсем недавно его судьба висела на волоске, а если сейчас он и почувствовал какую-то перемену в своем состоянии, то скрывал это очень умело. Чередующиеся ливни и засухи, которые предшествовали Примирению, уже наутро уступили место мелкому дождичку и тепловатому солнцу обычного английского лета, умеренность которого послужила образцом для поведения общества в последующие недели. Иррациональные вспышки насилия, одно время превратившие каждый угол и перекресток в настоящее поле боя, немедленно прекратились. Толпы ожидающих откровения лунатиков, которых Юдит с Понедельником видели во время своей поездки в Поместье, уже не бродили ночами по улицам и не вперяли вопросительные взоры в звезды.

Возможно, в любом другом городе таинственные облака тумана были бы вскоре обнаружены и стали известны всему миру. Появись они в Риме, а не в Клеркенуэлле, Ватикан бы провозгласил о них уже через неделю. Появись они в Мехико, и бедняки устремились бы в них еще быстрее, надеясь на лучшую жизнь в новом мире. Но Англия! О, добрая старая Англия... Никогда у нее не было особой склонности к мистике, и теперь, когда все маги и заклинатели, кроме разве что самых ничтожных, были убиты Tabula Rasa, некому было начать работу по освобождению умов от догм и цепей повседневности.

И все же нельзя было сказать, что никто не обращал на туманы внимания. Животный мир города почуял, что что-то произошло, и двинулся в Клеркенуэлл. Сбежавшие от хозяев собаки, которые собирались в окрестностях Гамут-стрит, чтобы полаять на привидений, а потом были распуганы воинством Сартори, теперь появились снова, принюхиваясь к необычным запахам. Изредка приходили любопытные кошки, чтобы жалобно помяукать в сумерках. Не было недостатка в птицах и пчелах, которые дважды в течение трех последовавших за Примирением дней собирались вокруг туманов такими же гигантскими стаями, которые Юдит и Понедельник видели около Убежища. Через некоторое время, обнаружив источник ароматов и магнитных полей, которые привели их в Клеркенуэлл, все эти скопления исчезали, чтобы начать новую жизнь под небесами Четвертого Доминиона.

* * *

Но если никто из двуногих обитателей земли не счел нужным появиться в Четвертом Доминионе, то в обратном направлении кое-какое движение все же наблюдалось. Через неделю с небольшим после Примирения на крыльце дома №28 появился Тик Ро. Представившись Клему и Понедельнику, он изъявил желание увидеть Маэстро. Дом на Гамут-стрит, обставленный трофеями, добытыми во время последних набегов Клема и Понедельника на окрестные жилища, казался куда более комфортабельным, чем его каморка в Ванаэфе, но нельзя было не почувствовать, насколько хрупок еще этот уют. Хотя трупы гек-а-геков были вынесены и похоронены рядом со своим хозяином среди густой травы Шиверик-сквер, хотя парадная дверь была залатана, а пятна крови вытерты, хотя Комната Медитации была приведена в порядок, а камни, каждый в отдельности, были завернуты в простыни и убраны под замок, дом по-прежнему был полон теми событиями, которые в нем произошли, – смертями, любовными сценами, воссоединениями и откровениями.

– Ты живешь посреди урока истории, – сказал Тик Ро, усаживаясь у постели Миляги.

Примиритель поправлялся, но даже при его необычайных способностях к быстрому выздоровлению, этот процесс обещал затянуться надолго. Он спал по двадцать часов в день, а остальные четыре часа почти все время лежал на своем матрасе.

– Ты выглядишь так, словно повидал немало войн, мой друг, – задумчиво заметил Тик Ро.

– Больше, чем мне хотелось бы, – слабым голосом ответил Миляга.

– Чую запах Ин Ово.

– Гек-а-геки, – сказал Миляга. – Не бойся, они уже подохли.

– Им удалось прорваться во время ритуала?

– Нет, все не так просто. Спроси у Клема. Он тебе расскажет всю историю от начала до конца.

– Не хочу обижать твоих друзей, – сказал Тик Ро, доставая из кармана целлофановый пакет с сосисками и солеными огурцами, – но я предпочел бы, чтобы ты рассказал мне сам.

– Знаешь, с меня и так уже довольно, – сказал Миляга. – Я не хочу ничего вспоминать.

– Но ведь мы победили, – сказал Тик Ро. – Разве не стоит это отпраздновать?

– Празднуй с Клемом, Тик. А мне надо поспать.

– Как пожелаешь, как пожелаешь, – сказал Тик Ро, направляясь к двери. – Да, кстати, ты не будешь возражать, если я задержусь у вас на несколько деньков? В Ванаэфе уже полно желающих совершить большое турне по Пятому Доминиону, и я вызвался показать им достопримечательности. Но так как я их пока и сам не видел...

– Будь моим гостем, – сказал Миляга. – И прости, если я не источаю благодушия...

– Никаких извинений, – сказал Тик Ро. – Я ухожу, а ты спи.

По совету Миляги, Тик Ро принялся вечером донимать вопросами Клема и Понедельника, пока не услышал от них всю историю.

– Так когда же я увижу гипнотическую Юдит? – спросил он по окончании рассказа.

– Не уверен, что это вообще произойдет, – сказал Клем. – После того как мы похоронили Сартори, она сюда уже не вернулась.

– Так где же она?

– Где бы она ни была, – скорбно сказал Понедельник, – Хои-Поллои она увела с собой. Вот такие дела, ядрена вошь.

– А теперь послушай меня, – сказал Тик Ро. – Я всегда легко находил общий язык с женщинами. Предлагаю тебе сделку. Если ты покажешь мне город – снаружи и изнутри, – то я тебе точно таким же образом покажу несколько симпатичных барышень.

Рука Понедельника выскочила из кармана, где она ощупывала следствие долгой разлуки с Хои-Поллои, и ухватила ладонь Тик Ро, еще до того как тот успел ее протянуть.

– Решено, дружище, – сказал Понедельник. – Будет тебе экскурсия.

– А что насчет Миляги? – спросил Тик Ро у Клема. – Он тоже томится по женскому обществу?

– Нет, он просто устал. Скоро он придет в норму.

– Что-то я в этом не уверен, – сказал Тик Ро. – У него вид человека, который с радостью бы отправился на тот свет.

– Не говори так.

– Это не я, это он так говорит, Клемент. И мы все об этом знаем.

* * *

Энергия и шум, которые Тик Ро принес с собой в дом, только подчеркнули справедливость этих слов. Дни шли, превращаясь в недели, а настроение Миляги все не улучшалось. Он, по выражению Тика Ро, томился, и Клем начал чувствовать себя, как во время последней болезни Тэйлора. Любимый человек ускользал, а он ничего не мог с этим поделать. А с Милягой не было даже тех кратких передышек, которые бывали у них с Тэйлором, когда они вспоминали старые добрые времена и боль немного отступала. Миляге не нужны были ни фальшивые утешения, ни улыбки, ни сочувствие. Он хотел лишь лежать на своем матрасе, постепенно становясь таким же белым, как и его простыни. Иногда ангелы слышали, как во сне он начинал говорить на неведомых языках – как когда-то в присутствии Тэйлора. Но с уст его срывалась какая-то невнятная чепуха – бессмысленный бред сознания, которое блуждает по незнакомым странам без карты.

Тик Ро пробыл с ними целый месяц. Вместе с Понедельником он уходил из дома на заре, а возвращался за полночь. Его любознательность была неутолимой, а склонность к наслаждениям не знала никаких границ. Ему нравилось все: пирог с угрями и английское пиво, Угол Ораторов[22] в воскресный полдень и привидение Джека-Потрошителя в полночь, собачьи бега и джаз, жилеты, изготовленные в Сэвайл Роу, и женщины, подцепленные на Кингз Кросс. Что же касалось Понедельника, то по его физиономии было видно, что боль от разлуки с Хои-Поллои вылечена весьма радикальными средствами. Когда Тик Ро в конце концов объявил, что ему настало время возвращаться в Четвертый Доминион, парень чуть не сошел с ума от горя.

– Не бери в голову, – сказал Тик Ро. – Я вернусь. И не один.

Прежде чем отправиться, он явился к Миляге с предложением.

– Пошли со мной в Четвертый, – сказал он. – Настало время тебе посмотреть на Паташоку.

Миляга покачал головой.

– Но ведь ты не видел Мерроу Ти-Ти, – протестующе воскликнул Тик.

– Я прекрасно понимаю, что ты пытаешься сделать, Тик, – сказал Миляга, – и я тебе за это очень благодарен, честное слово. Но я больше не хочу видеть Четвертый Доминион.

– Что же ты тогда хочешь увидеть?

Ответ оказался очень простым:

– Ничего.

– Кончай, Миляга, – сказал Тик Ро. – Это уже начинает надоедать. Ты ведешь себя так, будто все потеряно.

– Для меня – да.

– Она вернется, вот увидишь.

– Кто?

– Юдит.

Миляга чуть было не рассмеялся.

– Не Юдит я потерял, – сказал он.

Тик Ро осознал свою ошибку и впервые в жизни не нашелся, что ответить. Все, что он смог выдавить из себя, было короткое «кхгм».

Миляга же впервые за прошедший месяц по-настоящему посмотрел на своего гостя.

– Тик, – сказал он, – я хочу сказать тебе что-то, что я никому еще не говорил.

– Да?

– Когда я был в Городе моего Отца... – Он запнулся, словно на этом желание себя исчерпало, но потом начал снова. – Когда я был в Городе моего Отца, я видел там Пай-о-па.

– Живого?

– Но ненадолго.

– Господи, как же он умер?

– Земля под ним разверзлась.

– Это ужасно, ужасно.

– Теперь ты понимаешь, почему я не чувствую себя победителем?

– Да, понимаю. Но, Миляга...

– Кончай свои уговоры, Тик.

– ...такие перемены носятся в воздухе. Может быть, в Первом Доминионе происходят не меньшие чудеса, чем в Изорддеррексе. Это вполне возможно.

Прищурившись, Миляга наблюдал за своим мучителем.

– Ты же помнишь, Эвретемеки были в Первом Доминионе задолго до Хапексамендиоса, – продолжал Тик. – И они творили чудеса, налагали заклятия. Может быть, эти времена вернулись. Земля ведь не забывает. Люди забывают. Даже Маэстро забывают. Но земля? Нет, никогда.

Он встал.

– Пошли вместе со мной к переходу, – сказал он. – Давай отправимся на поиски самих себя. Вреда от этого не будет. Если у тебя ноги не ходят, я тебя понесу.

– В этом нет необходимости, – сказал Миляга и, отбросив простыни, встал с постели.

* * *

Хотя август еще не начался, начало лета было отмечено такими эксцессами, что запасы тепла преждевременно подошли к концу, и когда Миляга в сопровождении Тика и Клема вышел на Гамут-стрит, на пороге его встретил настоящий осенний холодок. Через два дня после Примирения Клем нашел туман, ведущий в Первый Доминион, но не воспользовался им. После того, что он слышал о теперешнем состоянии города Незримого, у него не было никакого желания видеть эти ужасы собственными глазами. Туман прятался под сводами крытой аркады позади пустующего делового здания менее чем в полумиле от дома. Высотой облако не превышало два человеческих роста и медленно клубилось в темном углу пустого двора, не привлекая ничьего внимания.

– Я пойду первым, – сказал Клем Миляге. – Ведь мы по-прежнему твои ангелы-хранители.

– Вы и так сделали больше чем достаточно, – ответил Миляга. – Оставайся здесь, мы скоро вернемся.

Клем не стал спорить и отступил в сторону, пропуская Маэстро в туман. Миляга уже много раз переходил из Доминиона в Доминион и привык к той короткой потере ориентировки, которая обычно сопровождала этот процесс. Но ничто, даже те ночные кошмары, которые преследовали его после Примирения, не могло подготовить его к тому, что ожидало их по другую сторону тумана. Тик Ро, который всегда был человеком быстрых ответных реакций, расстался с содержимым своего желудка, едва лишь запах разложения донесся до них сквозь туман, и хотя он и продолжал ковылять за Милягой, решившись сопровождать его в этом путешествии до конца, глаза он закрыл после первого же взгляда.

Доминион разлагался от горизонта до горизонта. Повсюду была падаль и только падаль – гнойные озера и вспучившиеся холмы падали. В небесах, которых Миляга почти не видел, путешествуя по городу своего Отца, облака цвета застарелых синяков частично скрывали две желтоватых луны, освещавших такое омерзительное месиво, что самый ненасытный стервятник в Квеме предпочел бы голодать всю жизнь, чем съесть хотя бы кусочек.

– Это был Божий Град, Тик, – сказал Миляга. – Это был Мой Отец. Незримый. Хапексамендиос.

Во внезапном порыве ярости он принялся отдирать руки Тика, прикрывавшие лицо.

– Смотри же, черт тебя побери, смотри! Расскажи мне еще о чудесах, Тик! Ну же, давай! Рассказывай! Рассказывай!

* * *

Когда они покинули Первый Доминион и вышли из туманного облака, Тик не пошел домой вместе с Клемом и Милягой. Он сказал, что ему надо побыть немного на родной земле и что он вернется, как только придет в себя, и удалился прочь, пробормотав напоследок несколько невнятных извинений. Через три дня он и в самом деле вновь объявился на пороге дома №28 – все еще немного бледный и по-прежнему слегка смущенный. Миляга встретил его на ногах. После возвращения из Первого Доминиона он отменил свой постельный режим, хотя настроение его не улучшилось, а, скорее, стало более нервным и беспокойным. Как он объяснил Тику, кровать перестала быть для него убежищем. Стоило ему закрыть глаза, как бойня Первого Доминиона вновь возникала перед ним во всех мельчайших подробностях, и заснуть он мог, только доведя себя до такого изнеможения, когда промежуток между укладыванием головы на подушку и черной ямой забвения оказывался равным нулю.

К счастью, Тик Ро привез с собой развлечение в виде группы восьми туристов из Ванаэфа, которые жаждали ознакомиться с обычаями и достопримечательностями Пятого Доминиона. Однако прежде чем начать экскурсию, они мечтали засвидетельствовать свое почтение великому Примирителю, что и было сделано посредством тягостно долгих речей, которые они зачитали по бумажке, после чего состоялось вручение даров: копченого мяса, ароматических масел, небольшого изображения Паташоки, выполненного из крыльев зарзи, и сборника эротических стихотворений сестры Плутеро Квексоса.

В течение следующих недель группы продолжали прибывать постоянно, и Тик признался Миляге, что новая профессия приносит ему немалый доход. Проведите праздник в городе Сартори! – таков был его рекламный лозунг, и чем больше удовлетворенных клиентов возвращалось в Ванаэф с рассказами о пирогах с угрями и Джеке-Потрошителе, тем больше желающих записывалось к нему на экскурсию. Конечно, он понимал, что это не может длиться вечно. Скоро делом займутся профессиональные туристические агентства из Паташоки, и он будет разбит по всем пунктам, кроме, правда, одного: только он может гарантировать аудиенцию, пусть даже и очень короткую, с самим Маэстро Сартори.

Миляга понял, что приближается время, когда Пятый Доминион будет вынужден признать, что он примирен. Первые несколько посетителей из Ванаэфа и Паташоки вполне могут остаться незамеченными, но когда сюда приедут их друзья и друзья их друзей – существа, размеры и внешний вид которых не могут не привлечь внимания, – жители этого Доминиона уже не смогут закрывать глаза на случившееся. Пройдет совсем немного времени, и Гамут-стрит превратится в священную дорогу, по которой путешественники будут двигаться в обоих направлениях. А когда это произойдет, дом станет непригодным для житья. Ему, Клему и Понедельнику придется покинуть двадцать восьмой номер, освобождая место восхищенным паломникам, которые придут поклониться святыне.

Когда этот день наступит, он будет вынужден принять важное решение. Стоит ли ему подыскать себе какое-нибудь убежище здесь, в Британии, или покинуть остров и отправиться в страну, куда не заносила его ни одна из многочисленных жизней? В одном он был уверен: он никогда не вернется ни в Четвертый Доминион, ни в те, что лежат за ним. Правда, он так и не увидит Паташоки, но правда и то, что на всем белом свете было только одно существо, в компании которого ему хотелось бы побывать в этом городе, а теперь его уже нет в живых.

* * *

Не менее странные и ответственные времена наступили после Примирения и для Юдит. Она оставила дом на Гамут-стрит, подчиняясь внезапному импульсу, и была уверена, что рано или поздно туда вернется. Но чем больше времени проходило, тем труднее начинало казаться будущее возвращение. Только после похорон Сартори она в полной мере ощутила, насколько глубока ее скорбь. Но каким бы ни был источник ее чувств к нему, она ни о чем не сожалела. Ее преследовало только чувство утраты. Ночь за ночью она просыпалась в маленькой квартирке, которую они сняли вдвоем с Хои-Поллои (ее старая квартира была слишком полна воспоминаний), от одного и того же ужасного сна. Во сне она карабкалась по лестнице дома на Гамут-стрит, чтобы помочь охваченному огнем Сартори, но, несмотря на все усилия, так и не могла одолеть ни одной ступеньки. Во сне она плакала, а когда Хои-Поллои будила ее, на губах у нее были всегда одни и те же слова:

– Не покидай меня. Не покидай меня.

Но он покинул ее навсегда, и рано или поздно ей надо было примириться с этим. Однако он оставил по себе живое воспоминание, и осенью оно заявило о своем присутствии самым недвусмысленным образом. Ей не нравилось, как выглядит ее отражение в зеркале: живот превратился в сияющий матовым блеском купол, груди раздулись, – но Хои-Поллои была всегда готова поддержать ее и утешить, когда в этом появлялась необходимость. Лучшей подруги на эти месяцы нельзя было и желать – верной, практичной и бесконечно любознательной. Хотя поначалу обычаи Пятого Доминиона представляли для нее полную тайну, со временем она ознакомилась со всеми его причудами и эксцентричностями и даже сама почувствовала к ним влечение. Однако такое положение дел не могло тянуться бесконечно долго. Если они останутся в Пятом Доминионе, и у Юдит родится ребенок, то что она сможет ему дать? Воспитание и образование в мире, который в далеком будущем, может, и научится ценить объявившиеся в самом его центре чудеса, но до этого, без сомнения, постарается проигнорировать или отвергнуть те необычайные качества, которыми будет обладать ребенок.

К середине октября она приняла решение. Она покинет Пятый Доминион и отыщет в Имаджике страну, в которой ее ребенок, будь он пророком, меланхоликом или просто маленьким приапом, сможет спокойно расти и процветать. Но, разумеется, чтобы предпринять это путешествие, ей надо будет вернуться на Гамут-стрит или в ее окрестности. Хотя эта перспектива и не была особенно приятной, она решила сделать это как можно скорее, пока она совсем не ослабела от кошмаров и бессонных ночей. Она поделилась своими планами с Хои-Поллои, которая заявила, что будет совершенно счастлива отправиться вместе с Юдит куда угодно. Они быстро подготовили свой отъезд и четыре дня спустя вышли из квартиры в последний раз с небольшой коллекцией ценных безделушек, которые можно будет отдать под залог, когда они окажутся в Четвертом Доминионе.

Вечер был холодным, и вокруг луны, когда она поднялась, появился туманный ореол. В лунном свете поблескивал первый иней. По просьбе Юдит они отправились на Гамут-стрит через Шиверик-сквер, чтобы она могла попрощаться с Сартори. Как его могила, так и могилы Овиатов были тщательно замаскированы Понедельником и Клемом, и ей понадобилось немалое время, чтобы найти место, где он похоронен. Но в конце концов она все-таки отыскала его и провела там около двадцати минут. Хои-Поллои ждала ее у ограды. Хотя на близлежащих улицах было много привидений, Юдит знала, что Сартори никогда не присоединится к их рядам. Он не был рожден – он был сделан, и плоть и душа его были украдены у другого человека. Единственное существование, которое было ему доступно после смерти, – это жизнь в ее памяти и в ребенке. Она не плакала. Все слезы уже были выплаканы, пока она умоляла его остаться. Но она сказала земле, что любила того человека, который в ней зарыт, и попросила ее подарить ему покой в его вечном сне.

После этого вместе с Хои-Поллои они отправились на поиски перевалочного пункта в Четвертый Доминион. Там сейчас будет день, ослепительно яркий день, и она назовет себя другим именем.

* * *

В ту ночь в двадцать восьмом номере было шумно по случаю празднества, устроенного в честь Ирландца, который только что был выпущен из тюрьмы после трехмесячной отсидки за мелкую кражу и заявился на Гамут-стрит в компании Кэрол, Бенедикта и нескольких ящиков ворованного виски, чтобы выпить за свое освобождение. Благодаря туристам Тика Ро дом превратился в настоящую сокровищницу, и не было конца пьяному изучению ее экспонатов, многие из которых так и остались полнейшими загадками для их нового владельца. Миляга веселился не меньше Ирландца, если не больше. После стольких недель воздержания от виски у него закружилась голова, и он принялся отчаянно сопротивляться попыткам Клема вовлечь его в серьезный разговор, несмотря на клятвенные заверения последнего, что дело очень срочное. Только после долгих уговоров он согласился последовать за Клемом в относительно тихий уголок, где ангелы сообщили ему, что Юдит где-то поблизости. Известие это его отчасти протрезвило.

– Она идет сюда? – спросил он.

– Не думаю, – сказал Клем, водя языком по губам, словно ощущал ее приближение по вкусу. – Но она очень близко.

Прихватив с собой Понедельника, Миляга немедленно отправился на улицу. Ни одного живого существа не было видно. Вокруг расхаживали одни лишь призраки, такие же вялые, как всегда, и звуки шумного веселья, доносившиеся из дома, лишь подчеркивали их безрадостность.

– Что-то я ее не вижу, – сказал Миляга Клему, оставшемуся на пороге. – Ты уверен, что она здесь?

Ответил ему Тэй.

– Неужели ты думаешь, я не смогу определить, когда Джуди рядом? Конечно, она здесь.

– В каком направлении? – поинтересовался Понедельник.

В разговор вновь вступил осторожный Клем:

– Может быть, она не хочет нас видеть.

– А я хочу ее видеть, – заявил Миляга. – Хоть выпью с ней за старые добрые времена. Куда идти, Тэй?

Ангелы указали направление, и Миляга двинулся по улице. Понедельник не отставал от него, сжимая в руках бутылку виски.

* * *

Туман, ведущий в Четвертый Доминион, выглядел очень заманчиво – медленная волна серой дымки, которая беспрестанно клубилась на одном месте, так никогда и не разбиваясь о невидимый берег. Прежде чем шагнуть в нее, Юдит подняла глаза на небо. Над головой у нее сияла Большая Медведица. Больше она никогда ее не увидит. Ну хватит прощаться, сказала она самой себе и в сопровождении Хои-Поллои вошла в туман.

В этот момент на улице у них за спиной раздался топот бегущих ног и голос Миляги, который выкрикивал ее имя. Она предвидела, что их присутствие может быть обнаружено, и заранее решила, что делать в таком случае. Ни одна из них не обернулась. Они просто ускорили шаг и постарались побыстрее скрыться в тумане. Он становился все гуще, но примерно через дюжину шагов с другой стороны стал просачиваться дневной свет, а промозглый холод уступил место теплому ветерку. Миляга вновь позвал ее, но впереди раздавался какой-то сильный шум, и крик его был почти заглушен.

В Пятом Доминионе Миляга замер у границы тумана. Он поклялся себе, что никогда больше не покинет землю, но виски ослабило его решимость. Ноги охватил легкий зуд нетерпения.

– Ну, Босс, – сказал Понедельник. – Мы идем или что?

– А для тебя имеет значение, в какую сторону идти?

– Так уж получилось, что имеет.

– Все еще тоскуешь по Хои-Поллои, а?

– Она мне снится, Босс. Что ты будешь делать – каждую ночь косоглазые барышни.

– Ну что ж, – сказал Миляга. – Раз мы пустились в погоню за снами, то это вполне уважительная причина.

– Да-а?

– Вообще-то говоря, только эта причина и существует.

Он взял у Понедельника бутылку и сделал изрядный глоток.

– Пошли, – сказал он, и они нырнули в туман, побежав по земле, которая размягчалась и становилась ярче у них под ногами: асфальт превращался в песок, а ночь – в день.

Впереди мелькнули серые силуэты женщин на фоне павлиньего неба, но тут же вновь исчезли из виду. Сверкание дня все усиливалось, а вместе с ним рос и возбужденный шум голосов, исходивший от большой толпы, которая мельтешила вокруг тумана. Со всех сторон их обступили покупатели, продавцы, воры, и они едва успели заметить пробиравшихся через толкотню женщин. Они устремились за ними с новой энергией, но люди словно сговорились помешать их продвижению, и через полчаса бесплодного преследования, которое в конце концов привело их обратно к толкучке вокруг тумана, они были вынуждены признать, что их перехитрили.

Миляга был раздражен и сердит. Приятное гудение в голове уступило место сильной боли.

– Сбежали, – сказал он. – Давай кончать это дело.

– Эх, ядрена вошь...

– Люди приходят и уходят. Нельзя позволять себе привязываться к кому-нибудь слишком сильно.

– Поздно, Босс, – скорбно сказал Понедельник. – Я уже привязался.

Поджав губы, Миляга покосился на туман. По другую сторону их ожидал промозглый октябрьский холод.

– Знаешь, что я тебе скажу, – произнес он через некоторое время. – Пойдем-ка в Ванаэф и попробуем отыскать Тика Ро. Кто знает, может, он сумеет нам помочь.

Понедельник просиял.

– Ты – герой, Босс. Веди нас!

Миляга приподнялся на цыпочки, пытаясь сориентироваться в толпе.

– Беда в том, что я понятия не имею, где этот поганый Ванаэф, – сказал он.

Он схватил за шиворот ближайшего торговца и спросил у него, как добраться до холма Липпер Байак. Тот указал им направление, и они стали пробираться к краю рынка. Но там им открылся отнюдь не Ванаэф, а вид большого города, окруженного крепостной стеной. Улыбка вновь засияла на физиономии Понедельника, и он выдохнул имя, которое он так часто повторял, словно волшебное заклинание.

– Паташока?

– Да.

– Помнишь, мы ее нарисовали на стене?

– Помню.

– А какая она внутри?

Миляга уставился на бутылку у себя в руке, размышляя о том, пройдет ли охватившее его странное возбуждение вместе с головной болью, или останется.

– Босс?

– Что?

– Я спрашиваю: какая она внутри?

– Не знаю. Никогда там не был.

– Так пошли туда?

Миляга вручил бутылку Понедельнику и вздохнул. Это был ленивый, легкий вздох, после которого на лице его появилась улыбка.

– Ну что ж, мой друг, – сказал он. – Пожалуй, можно и сходить.

2

Так началось последнее странствие по Имаджике Маэстро Сартори, известного также как Джон Фьюри Захария, или Миляга, или Примиритель Доминионов. Собственно говоря, он вовсе не намеревался отправляться в путешествие, но, пообещав Понедельнику, что они найдут девушку его снов, он уже не мог найти в себе силы оставить его и возвратиться в Пятый Доминион. Разумеется, свои поиски они начали с Паташоки, которая стала еще более процветающей, чем раньше, благодаря близости нового Примиренного Доминиона, открывшего новые возможности для бизнеса. Почти целый год Милягу не оставляли мысли о том, как же выглядит Паташока внутри, и, наконец-то оказавшись в стенах города после такого долгого ожидания, он, разумеется, не мог не испытать некоторого разочарования, но беспредельный энтузиазм Понедельника сам по себе представлял любопытнейшее зрелище и служил ему хорошим напоминанием о том изумлении, которое он испытал, впервые оказавшись в Четвертом Доминионе вместе с Паем.

Не найдя женщин в городе, они отправились в Ванаэф в надежде отыскать Тика Ро. Им сообщили, что он в отлучке, но один обладающий острым зрением индивидуум заявил, что видел, как две женщины, по описаниям чрезвычайно напоминавшие Юдит и Хои-Поллои, голосовали на Паташокском тракте. Спустя час Понедельник и Миляга были заняты тем же, и погоня началась всерьез.

Для Маэстро это странствие очень сильно отличалось от предыдущих. В первый раз он путешествовал, не зная, кто он такой, и не в состоянии уловить подлинное значение того, что ему доводилось увидеть и услышать по дороге. Во второй раз он был призраком, который двигался со скоростью мысли от одного члена Синода к другому, и у него не было времени оценить те мириады чудес, мимо которых он пролетал. Но теперь наконец-то у него было и время, и понимание, так что, начав путешествие с некоторой неохотой, он вскоре обрел к нему не меньший вкус, чем его спутник.

Слухи о переменах в Изорддеррексе дошли уже до самых крошечных деревушек, и крушение империи Автарха стало причиной всеобщего ликования. Весть об исцелении Имаджики также распространилась, и когда Понедельник сообщил, откуда они, что он имел обыкновение делать при каждом удобном случае, их приглашали выпить и расспрашивали о райских чудесах Пятого Доминиона. Многие из их собеседников, уже знавших, что дверь, ведущая в тайну, наконец-то распахнулась, собирались посетить Пятый и интересовались, какие подарки захватить им с собой в Доминион, который и так полон чудесами до краев. Когда задавался подобный вопрос, Миляга, обычно препоручавший вести разговоры Понедельнику, неизменно брал слово и говорил:

– Берите с собой свои семейные истории. Берите стихотворения. Берите шутки. Берите колыбельные. Пусть Пятый Доминион знает, какие чудеса здесь творятся.

После таких слов люди обычно окидывали его подозрительный взглядом и говорили, что в их шутках и семейных историях нет ничего чудесного, на что Миляга отвечал:

– Они – это вы. А вы – и есть тот лучший подарок, который можно преподнести Пятому Доминиону.

* * *

– Знаешь, мы могли бы сколотить себе приличное состояние, если бы захватили с собой несколько карт Англии, – заметил однажды Понедельник.

– А нам оно нужно? – спросил Миляга.

– Не знаю, как тебе, Босс, – ответил Понедельник. – А я бы не отказался.

Он прав, подумал Миляга. Они могли бы продать уже тысячи карт, а ведь позади остался еще только один Доминион. С этих карт сняли бы копии, а с копий – новые копии, и каждый рисовальщик неизбежно приукрашивал бы рисунок в меру своего таланта. Эти мысли напомнили ему о его собственном таланте, который он редко использовал для какой-нибудь другой цели, кроме выгоды, и, несмотря на утомительный и тяжкий труд, так и не создал с его помощью ничего по-настоящему ценного. Однако в отличие от тех картин, которые он подделывал, над картами не довлело проклятие оригинала. Копирование только улучшало их: неточности исправлялись, белые пятна заполнялись, легенды[23] составлялись заново. Но даже после того как все исправления, до мельчайшей детали, бывали внесены, их нельзя было назвать оконченными, потому что их предмет продолжал меняться. Реки становились шире и меняли русло, а то и вовсе высыхали; острова поднимались из океана и вновь погружались в его глубины; даже горы не стояли на месте. По своей природе карты находились в непрерывном развитии, и Миляга, укрепив свою решимость этими рассуждениями, наконец-то собрался взяться за составление карты Имаджики.

* * *

По дороге им приходилось несколько раз встречаться с людьми, которые, не ведая о том, кто их собеседники, хвастались своим знакомством с самым знаменитым сыном Пятого Доминиона, Маэстро Сартори, и рассказывали Миляге и Понедельнику всевозможные истории об этом великом человеке. Истории отличались друг от друга – в особенности, когда речь заходила о его спутнике. Некоторые говорили, что с ним была красивая женщина; другие утверждали, что вместе с ним путешествовал его брат по имени Пай, и лишь очень немногие рассказывали, что видели его в обществе мистифа. Поначалу Понедельник просто сгорал от желания выболтать правду, но Миляга с самого начала настаивал на том, что хочет путешествовать инкогнито, и взял с паренька клятву не выдавать его. Понедельник сдержал свое слово и молчал даже во время рассказов о том, как Маэстро ходил по потолку, как рощи вырастали за одну ночь на том месте, где он спал, и как женщины забеременели, выпив из одной с ним чашки. Сперва Милягу позабавило, что он превратился в героя народных сказаний, но через некоторое время это стало его угнетать. Среди разнообразных версий своей собственной личности он чувствовал себя невидимым привидением, которое незаметно затесалось среди людей, собравшихся послушать рассказы о его героических подвигах, с каждым разом становившиеся все более великолепными и невероятными.

Его отчасти утешало то, что он был не единственным героем подобных басен. Когда они начинали расспрашивать о Юдит и Хои-Поллои, им непременно рассказывали истории о женщинах-колдуньях. После падения Изорддеррекса в Доминионах появилось целое кочевое племя обладающих необычайными способностями женщин. Те ритуалы и заклинания, которые раньше они осмеливались творить лишь у домашнего очага и колыбели, теперь свершались прилюдно. Но если истории о Маэстро Сартори были, как правило, чистейшей выдумкой, то в основе рассказов об этих женщинах лежали действительные события, и Понедельник с Милягой не раз имели возможность в этом убедиться. Так например, в провинции Май-Ке, которая во время первого путешествия Миляги была засушливой степью, они увидели зеленеющие поля, на которых всходил первый за последние шесть лет урожай. Произошло это благодаря женщине, которая учуяла подземную реку и выманила ее на поверхность с помощью специальных молитв и заклинаний. В одном из храмов Л'Имби появилась сивилла, которая, используя только пальцы и слюну, изготовила из твердого валуна скульптурное изображение города, каким, по ее пророчеству, он должен был стать через год. Пророчество ее оказало на верующих такое гипнотическое воздействие, что, выйдя из храма, они принялись уничтожать все лишнее, стремясь привести город в полное соответствие с только что увиденным обликом. В Квеме, куда они отправились в надежде отыскать Скопика, они обнаружили, что на месте ямы, где стояла Ось, возникло озеро. Вода его была кристально чистой, но дна не было видно; в глубине его постоянно зарождались различные живые существа. В основном это были птицы, внезапно поднимавшиеся из воды возбужденными стаями, – вполне оперившиеся и готовые к полету.

Здесь им представился случай встретиться с волшебницей лично, так как женщина, сотворившая эти воды (сотворившая в буквальном смысле этого слова: как объяснили ее приверженки, она мочилась всю ночь напролет), поселилась в почерневшем остове Квемского дворца. В надежде услышать от нее какой-нибудь намек на нынешнее местонахождение Юдит и Хои-Поллои, Миляга отважился войти под сумрачные своды. Создательница озера отказалась выйти на свет, но ответила на его вопрос: нет, таких двух женщин она не видела; да, она может сказать ему, куда они пошли. Она объяснила, что в настоящее время для странствующих женщин существуют только два пути: в Изорддеррекс и обратно.

Поблагодарив ее, Миляга спросил, не может ли он как-нибудь отплатить ей за услугу. Она ответила, что лично от него ей ничего не нужно, но она будет счастлива провести часок-другой в обществе его мальчика. Слегка опечаленный, Миляга вышел и спросил у Понедельника, не рискнет ли он побыть с женщиной наедине. Понедельник сказал, что рискнет, и оставил Маэстро в одиночестве на берегу кишащего птицами озера. Впервые за всю жизнь Миляги ему встретилась женщина, которая оставила без внимания его эротические чары и предпочла ему другого мужчину. Более красноречивого доказательства того, что песенка его спета, и представить было нельзя.

Когда через два часа ошарашенный и раскрасневшийся Понедельник покинул дворец, Миляга, которому уже успела наскучить работа над картой, сидел на берегу озера в окружении нескольких сложенных из камней пирамидок.

– Что это? – спросил паренек.

– Считал свои романы, – ответил Миляга. – В каждой – по сто женщин.

Всего пирамидок было семь.

– А больше не было? – спросил Понедельник.

– Все, которых я помню.

Миляга присел на корточки перед одной из пирамидок.

– Держу пари, ты не прочь их всех снова оттрахать, – сказал Понедельник.

Миляга поразмыслил некоторое время и ответил:

– Нет, не думаю. Мои лучшие годы уже позади. Пора уступать дорогу молодым.

Один из камней до сих пор был зажат у него в руке и, поднявшись на ноги, он швырнул его в озеро.

– Можешь не спрашивать, – сказал он. – Это была Юдит.

* * *

После этого они уже не отклонялись от прямого маршрута и не расспрашивали больше о Юдит и Хои-Поллои. Теперь они знали, где их искать. Покинув озеро, они уже через несколько часов оказались на Постном Пути. В отличие от всего остального, Путь не изменился. Он был таким же оживленным и широким, как всегда, а его прямая стрела по-прежнему впивалась в горячее сердце Изорддеррекса.

Загрузка...