iii. Камень третий. Дымчатый обсидиан (Ольга Андреевна Макарова) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава семнадцатая. Письма

Провал — поистине дырявый мир. Если попытаться сопоставить все его дыры с различными местами Омниса и совместить две карты — провальную и омнисийскую, — то получится невообразимо запутанный лабиринт: рядом встанут Пятая гора и Арен-кастель, Ивен и Столица, бухта Бенай и Черные Острова… Хорошо еще, что таких дыр — постоянных, а не временных, которые по своему усмотрению открывали и закрывали миродержцы, — мало — иначе даже в собственном доме никто уже не мог бы чувствовать себя в безопасности. Но все точки выхода, созданные вместе с Омнисом, остаются таковыми по сей день, не смещаясь и не увеличиваясь в количестве.

— Думаю, хватит с тебя экскурсий по Провалу, Кан, — решил Орион, сын звезд. Все ясно: когда голос бывшего пирата вновь обретает прежние нотки, спорить с ним уже бесполезно. — Ничего нового ты там не увидишь, да и переход до Юги далекий; зачем лишний раз искать себе на голову неприятности… тем более, с нами ребенок…

— Я не ребенок! — упрямо вставила свое слово Милия, чем вызвала улыбку отца.

— Юная леди… — на ходу, даже не сменив тона, поправил себя Орион и продолжил: — Думаю, все согласны взять трансволо до Цитадели?

Странники переглянулись. Сенэй весело подмигнул сестре:

— Ты стоишь на пороге своей мечты, Кира, — с теплом произнес он.

— Я всегда хотела взглянуть на мир за пределами Кольца, — сказала Киррала Кангасску. — Возьмешь меня с собой, братик?

— Возьму, — улыбнулся Кан в ответ. — Сенэй, Ригон… а вы?

— Да уж прогуляемся, — добродушно хмыкнул Ригон. — С твоей подачи, весь мир теперь открыт для Странников… хотя мне, к примеру, не очень-то уютно будет там, где нет арена…

Кангасск обернулся к сыну звезд.

— Погоди… — спохватился он. — Орион… ты сказал — до Цитадели? Что, запретный радиус убрали?

— Нет, — сын звезд пожал плечами. — Просто теперь его разрешено пересекать только бессмертным: то есть, нам с Астэр и тебе. И тем, кого мы решим взять с собой.

— Понятно… — кивнул Кангасск. Слово «бессмертный» в отношении себя он привычно пропустил мимо ушей, даже не задумавшись: слишком привык к осознанию того, что он, хоть и Ученик миродержцев, а человек самый обычный… Да и как можно просто взять и осознать свое бессмертие, не увидев даже, как на твоих глазах одно поколение людей сменяется другим?.. Никак… все это Дэлэмэру еще только предстоит испытать на себе…

Орион, сын звезд открыл трансволо — и звездные россыпи засияли в кромешной тьме, слагая незнакомый узор чужой Вселенной. Множество солнц… множество миров, обитаемых и необитаемых; живых и транзитных…

А потом — запах моря; прикосновение ветра; главный зал Цитадели, залитый ярким светом… Огромные окна распахнуты настежь; полупрозрачные шторы мягко хлопают по ветру и надуваются, как паруса.

Юга шумит где-то внизу, вдали… Конечно, война не обошла ее стороной; конечно, тринадцать лет изменили ее, но с высоты это тот же самый город, и в порту его, как и прежде, полным-полно парусных судов, лишь несколько белых пароходиков дымят вдали.

…Кангасск почувствовал мягкий толчок в сердце, которое тут же отозвалось болью… В груди тоскливо защемило, и он понял, почему…

Пустота.

Здесь, в Цитадели, в доме Учителя, хранившем прежний строгий и мудрый облик; дышавшем тайнами многих тысячелетий, не было самой Хельги-Влады. И это чувствовалось.

Острая, мучительная боль потери… Кан готов был упасть на колени и, воздев руки к небесам, звать, звать… «Учитель, Влаааадааааа!!!» Если бы только хоть раз увидеть ее… услышать от нее хоть одно, пусть и прощальное, слово…

— …мы с Орионом решили пока поберечь тебя, Кан… — оказывается, все это время Астэр что-то говорила ему, а он даже не слышал. — И правда: хватит с тебя торжественных встреч… Мои ученики хотели увидеться с тобой, но, думаю, это ждет до завтра… Скоро обед. Иди отдыхай в свою комнату; там ничего не изменилось за все эти годы… душ прими… вздремни немного…

— Нет, Астэр… — тяжело вздохнул Кангасск. — Нет… Письмо… Орион сказал, они оставили мне письмо…

— Ты хочешь прочесть его прямо сейчас? — с сомнением произнесла Астэр. — Думаешь, сейчас подходящее время?

— Да…

— Хорошо, — дочь звезд кивнула. — Пойдем со мной.

…Астэр шагала легко и плавно, и в каждом ее движении сквозило что-то знакомое… У кого-то еще Кан уже видел эту воинственную грацию, пугающую точность жестов и невероятную координацию движений… Даже Орион, сын звезд, у которого боевого опыта было не меньше, позволял себе порой и небрежную походку, и ленивую расслабленность. Для того же, чтобы контролировать каждое свое движение и следовать пути воина даже в обыденной жизни, требовалась, должно быть, невероятная сила воли.

…Ну конечно! Кан беззвучно усмехнулся, укорив себя за забывчивость: так двигалась Рейне, мать Флавуса Бриана!.. О Небеса… Флавус, Сильвия… Ивен… как давно это было… В другой жизни. В другом мире. Когда все казалось незыблемым и вечным. И Лихты четко делились на Южные и Северные…

— Мы пришли, — сказала Астэр, остановившись перед ореховой дверью, украшенной изображением какой-то исторической сцены. — Это моя комната.

— Я помню, — кивнул Кангасск. — Я был тут, когда пропал стабилизатор и ты лежала при смерти. Отчаянная была ситуация… семь Алых Стражников, Орион…

— Да… — мягко перебила его Астэр. — Прости, как-то вылетело из головы: конечно, ты помнишь…

Дочь звезд толкнула дверь и вошла в комнату, по пути снимая невзрачное медное колечко с пальца.

— Ради этого колечка Максимилиан отравил меня тогда, — пояснила Астэр Кангасску. — Это ключ… — она приложила кольцо к ровной на виде стене над своим письменным столом — и несколько камней отошли в сторону, открыв взору небольшую темную нишу. — Здесь до сих пор лежит Янтарная Скрижаль… с исчезновением Хор, Скрижали Влады и Серега теперь, пожалуй, самые ценные вещи на свете… и еще кое-что… вот, держи… — она вручила взволнованному Ученику пачку несколько пожелтевших листов и книгу с потертой обложкой, без названия. Этих вещей несколько лет не касалось заклинание ресторации, потому время так потрепало их.

— Это все?.. — Кангасск сам не понимал, зачем спрашивает.

— Максимилиан знал, что ты спросишь, — удивилась Астэр. — Скажи, вы, гадальщики, друг друга без слов понимаете?..

На это Кан ничего не ответил.

Заглянув в свой тайник еще раз, Астэр отдала Ученику последнее, что осталось ему от миродержцев: маленький невзрачный сверток.

— Что это? — с недоумением произнес Кангасск.

— Не знаю… — Астэр только пожала плечами.

До своей комнаты Кангасск Дэлэмэр не дошел. Сняв тяжелые сапоги и теплую верхнюю одежду, он забрался с ногами на подоконник: на головокружительной высоте сотня-какого-то этажа дышалось легче и свободнее, и если уж где читать прощальные слова Учителя, то только здесь.

«Здравствуй, дорогой Ученик.

Я пишу это письмо при свете белого Лихта, под высокими сводами нарры. Я сижу рядом с тобой, мой добрый Кангасск. Дымчатый обсидиан укрыл тебя тонкой тканью тумана, под которой ты дремлешь, не замечая времени, бегущего мимо. Твои волосы белы, как снег, и лицо твое бледно… и что за жуткий шрам оставил тебе наш Макс… прости его; я знаю, ты всегда умел прощать…

Война закончилась, Кан. И мы уходим туда, откуда пришли. Мне жаль одного: мы с Серегом многому не успели научить тебя. Конечно, несколько прощальных слов вряд ли восполнят эту потерю, но они должны быть сказаны.

То, что я расскажу тебе об Омнисе, не слышал еще ни один наш Ученик. И не должен был слышать… Но ты — последний. Тебе мы оставляем все. Потому — слушай…

…Подобно тому, как из одной клетки можно выстроить организм, из единого живого существа — частички населенного мира — можно выстроить целый мир. Потому что одна клетка помнит, каким было все тело, а одно живое существо помнит, каким был мир, в котором оно жило, дышало, чувствовало. Но живое, разумное помнит и иные миры — те, что скользили в его фантазиях, подобно призракам, и те, что крылись во мраке подсознания.

Потому Омнис похож на мир-первоисточник и потому же — не похож на него. И потому же есть в нем существа, острова и целые континенты, о которых мы не подозревали, пока они не предстали пред наши очи. И есть то, что получилось не таким, как мы хотели. Словно темные, постыдные мысли и страхи, которые мы когда-то изгнали и не хотели помнить, получили плоть и кровь, и свободу здесь. Видимо, так оно и было.

Мы принесли в Омнис все хорошее и все плохое, что ты видишь. Иначе и быть не могло.

Человек — дитя двух миров. Он всю жизнь балансирует на грани, на острие клинка, шаг за шагом проходя путь от рождения до смерти. По одну руку от него — пропасть космоса. По другую — беспросветная реальность. Именно от нее мы с Серегом пытались убежать в мир фантазий, снов, белого света… когда великое горе затмило нам небо собственного мира… Многие в наше время поступили так же: развив в себе „странствующую душу“. Это шаг в пропасть по другую сторону лезвия, Кан: мечтатель, человек со странствующей душой, постепенно теряет связь с реальностью. Его называют странным. Или и вовсе безумцем.

Потому, если увидишь безумца на площади, отнесись к нему с уважением, ибо в иных мирах, там, куда устремлены его грезы, он такой же миродержец, как я, Серег и наш Макс. Пред его взором проносятся тысячелетия в то время, как для тебя идут секунды. До сих пор и мы существовали так. И только теперь, когда наши раны излечены, когда наш сын снова с нами, мы можем вернуться и дать бой всем бедам, которые ждут нас дома… но вернемся к началам…

В миг, когда мир-первоисточник исчез для нас, отдалившись на миллионы светолет пустоты, мы потеряли связь с ним. Свободные и одинокие, мы долго блуждали во тьме меж звезд и однажды нашли мертвую планету, перелопаченную древней разрушительной войной, которую устроили здесь те, кто жил до вас, устроили, стерев ею саму память о том, кем они были. И здесь мы постарались забыться в творении. Создать мир, в котором отныне будем жить. И в котором людям никогда не знать безумия войны… Вы лучше, вы действительно лучше наших предков: вы по-доброму наивны, и демоническую жестокость в вас останавливает разум. Вы чисты и прекрасны, и даже самого отчаянного из вас возможно вернуть к добру за одну-единственную жизнь…

Но больным родителям никогда не произвести на свет здорового ребенка. Так и страдающим творцам не создать идеального мира: вы оказались искалечены по нашей вине — наши души, отравленные горем, сломали вас: единственные из всех живых существ Омниса, люди оказались неспособны стабилизировать природную магию: именно потому, что были сотворены по нашему образу и подобию.

Мы никогда не хотели быть для вас богами, ибо просто принесли сюда то, что сами знали когда-то. Что знали, о чем мечтали, чего боялись… Должно быть, и с нашим миром кто-то в свое время поступил так же.

Мы не боги, именно потому мы не нашли способа исцелить людей Омниса. Но мы старались искупить свою вину, хоть это и было похоже на предложение костылей калеке: мы возвели систему трех Хор, где было два стабилизатора, что уравновешивали друг друга. А потом научили себя радоваться тому, с каким увлечением юное человечество Омниса постигает хоровую магию, как с горечью улыбаются родители, когда их больной ребенок весело играет, держась на костылях…

Мы смирились с тем, что ваша болезнь неизлечима и закрыли глаза на лекарство, которое предлагал сам Омнис, а быть может, убитый войной мир, бывший до него: харуспексы. Более того: мы даже запретили их, когда ими стали пользоваться нечестные и жестокие, чтобы видеть будущее и вернее проворачивать свои дела, — они были настоящей чумой одно время, потому что поймать преступника, вооруженного предвиденьем, невероятно сложно. И я назначила за ношение харуспекса ссылку в рудники Люменика, а Серег — на лесоповал в самые лютые снежные земли…

И лично у тебя, Кангасск, я хочу попросить прощения: за Кулдаган. Твои родичи действительно пришли из мира Ле'Рок, как ни внушал им потом Серег забыть его. И пришли здоровыми, хоть и не умели копить амбассу, как жители Омниса. Но они повелевали ареном — и эта стабилизированная магия была их, их собственной, природной…

И… Омнис сломал их… Они оглохли к магии, как и наши люди. Словно болезнь была заразна… И только некоторые династии Странников сумели не поддаться этому и сохранить власть над ареном, и глядя на них можно было искренне поражаться тому, что может человек…

А теперь… когда не нужны больше камни, когда магия Омниса струится и стабилизируется сквозь тебя… Мы не знаем, что будет дальше. Кем станешь ты и каким сделаешь свой мир… Ведь ты теперь сильнее меня и Серега вместе взятых… не сокрушайся, что не умеешь пока ничего: у тебя впереди тысячи лет, чтобы узнать всё это. Ты будешь великим воином и магом, как и было тебе предсказано… помнишь, ведь: было…

И если наша сила была лишь в том, что мы принесли с собой, то твоя лежит у корней этого мира.

Воистину, ученик должен превзойти учителей, иначе зачем учить?..

Мы уходим. Вслед за нашим сыном. В тот мир, где мы родились. Я не знаю, будем ли мы помнить тебя, когда очнемся там. Надеюсь, будем.

Счастья тебе, дорогой Кангасск.

Влада.

Я мало что могу добавить к сказанному, Кан. Прости, что был суров с тобой, и если обидел чем…

Знай, я благодарен тебе за все. Орион прав: одним своим присутствием ты делаешь других светлее и лучше. Я стал лучше. Светлее — может быть…

Ты вернул мне сына, вернул мне потерянное счастье. И весь груз моих ошибок взвалил на свои плечи.

Спасибо тебе за все… Но дорого ли стоит „спасибо“ бывшего миродержца?.. Я твой должник навеки, и долг этот не оплатить. Надеюсь, его оплатит судьба…

Счастья тебе, Кангасск Дэлэмэр. И мира.

Серег»

«Куда же вы… — подумал Кангасск. — Вы ведь даже не знаете, что вас ждет там, в мире-первоисточнике… Куда…» Он не сдержался — крупная слеза сорвалась с ресниц и разбилась о желтый край странички. Заметив, что чернила поплыли, Кан бережно поправил письмо заклинанием ресторации.

Ему было тяжко на душе и плохо, но все же теперь он видел свет впереди. Или неясный отблеск света. Пройдет время — и он смирится, что все случилось так, как случилось.

Сменились эры — и мир не дрогнул. Он стоит так же, как и стоял. И, если глядеть с такой высоты, даже изменился не сильно.

«Странно, что от Макса ни слова…» — вдруг подумал Кан и, отложив в сторону письмо Влады и Серега, остановил взгляд на лежащей на коленях книге.

Что-то подсказывало, что изначально это была просто стопка листов, сшитая вручную, и только потом кто-то заключил ее в твердую обложку. Никакой надписи — лишь потертый бурый картон; особенно пострадали уголки: похоже, кто-то все время таскал книгу с собой.

Устроившись поудобнее, Кангасск открыл первую страницу.

«Письма к Кангасску Дэлэмэру.

Максимилиан Ворон, сын миродержцев»

Надпись была выведена железными чернилами[1]; те не поплыли, даже при том, что вся книга выглядела так, словно побывала не раз под дождем. Почерк выдавал неловкость пальцев: неудивительно, если вспомнить следы панацеи Гердона, оставшиеся на теле Макса. К тому же на некоторых страницах было заметно, что писал он левой рукой.

…Итак, целая пачка писем… От Максимилиана Кангасск не ожидал ничего подобного. Со смешанным чувством удивления и настороженности, он перевернул страницу…

«Здравствуй, друг мой…

Я осмелился в течение семи лет в своих письмах называть тебя так. Я говорил с тобой в своих мыслях, в своих стихах, в своих письмах… всегда, когда душа просила этого… Да, мои родители — лучшие на свете, но даже им я не могу сказать всего, что думаю и чувствую. По разным причинам. Чаще всего — оттого, что боюсь обидеть их чем-нибудь: я итак принес слишком много зла им и их миру. Я жизнь положу, чтобы исправить хотя бы часть содеянного, но, боюсь, и этого будет мало.

Я виноват и перед тобой, Кангасск Дэлэмэр. И прошу теперь только одного: выслушай меня.

Все письма мои к тебе я собрал под одной обложкой, не заботясь особо о порядке. Во-первых, дату я везде проставлял исправно, так что она не позволит тебе потерять нить истории. А во-вторых… знай, для нас с тобой, коснувшихся Горящего, нет случайностей. И каждый раз, открывая страницу наугад, ты будешь получать самое подходящее письмо.

Знаю, ты уже спросил о свертке. И не надо сильно думать над тем, что в нем. Горящий обсидиан, конечно. Я оставляю его тебе, потому что совсем недавно осознал все хитрые намерения этого харуспекса. Он не ленился править многие линии судьбы, начиная с Эрхабена (а может, и раньше), и все для того, чтобы попасть к тебе.

Не отрицай, сам знаешь…

Ты бессмертный. И ты лучший правитель мира, которого этот камень мог только пожелать. Не Орион; не Астэр, которые однажды покинут Омнис, чтобы отправиться к собственным звездам, а ты. Потому возьми его, храни его, используй его благосклонность на общее благо. Ты светлый человек — знай, кого попало изумрудные драконы не назовут „водопадом света“ — и Горящий не причинит тебе никакого вреда. Он вообще не причиняет вреда…

Это величайший магомеханизм — даже мои родители и их друг Локи не сумели постичь его, так он сложен и древен, — и, я думаю, единственная его цель: вести миры по верному пути развития… Я читал о Сигиллане в твоем дневнике и о других погибающих мирах: они зашли в тупик и пожирают сами себя, не в силах свернуть на верную дорогу. Горящий призван не дать миру зайти в тупик. И он использует любые средства. Мне выпала роль злого гения, который сумел вскрыть древний нарыв на теле Омниса — Провал, заполненный чуждыми ему тварями. Твоя роль — куда выше и благороднее, но она пока вне моего понимания.

Я склоняю перед тобой голову, Кангасск Дэлэмэр. И прошу еще раз: выслушай меня. Прочти все, что я написал здесь, и не суди слишком строго.

Макс М.»