iii. Камень третий. Дымчатый обсидиан

Глава одиннадцатая. Нарра

…Утром, дожидаясь, пока Влада освободится и уделит ему минуту-другую, Кангасск наблюдал, как открывают новый колодец. Именно «открывают», потому что «копать» его никто и не думал.

Старик, окруженный стайкой любознательных ребятишек, не возражал, когда к его маленьким ученикам присоединился Кангасск.

— Ученик Влады… — произнес он уважительно.

— Да… — рассеянно улыбнулся Кан. Незаслуженное особое отношение всегда смущало его; привыкнуть к нему Ученик миродержцев не смог до сих пор. — Я Кангасск Дэлэмэр, — представился он, хотя нужды в этом не было никакой.

— Олоро'олч, — улыбнулся старик. Оставалось только гадать, что это значит. Странник вновь заговорил на языке Омниса: — Приятно познакомиться. Я Маор, — представился он, добродушно посмеиваясь. Дети присоединились: раздалось тихое сдержанное хихиканье.

Чувствуя себя бестолковым здоровым увальнем, Кангасск присел на песок рядом с ними, благо чуть показавшееся над горизонтом солнце не успело еще раскалить пустыню.

Маор был учтив, как все Странники. Каждое действие он объяснял по-омнисийски, чтобы Кангасску, единственному, не говорящему на языке Ле'Рока, было понятно. А уж терпению, с каким он отвечал на все возникавшие у наблюдателей вопросы, мог позавидовать любой городской мастер. Казалось, у старика в запасе вечность и детское любопытство, равно как и шалости, нисколько не докучает ему…

Вначале Маор «слушал арен». Он водил рукой по песку, пересыпал его между пальцами, а «услышав» что-то, резко разворачивался и решительно переходил на новое место; Кан и ребятишки спешили следом. Бродить пришлось долго, пока старик не нашел ту самую заветную «линию воды», что, видимо, означало глубокий горизонт почвы под толщей песка, где вода была заперта, как в ловушке.

Маор простер над песком морщинистые ладони, и тот поплыл, как вязкая жидкость, постепенно обретая стеклянистый блеск и ленивой воронкой уходя вглубь. Наверху арен, переведенный во второй аспект, застыл прозрачной чашей. Спиральный тоннель колодца мерцал в солнечных лучах. Дна уже не было видно, но оно продолжало опускаться — песок хрустел… Магия так и пульсировала, проходя через распростертые руки Маора. И когда Странник снял воздействие, откуда-то снизу послышалось журчание прибывающей воды.

На глазах у изумленного Кангасска стеклянная чаша наполнилась доверху. Последний жест: поверх нового колодца легла тяжелая монолитная крышка, призванная защитить воду от жадных лучей солнца.

«Пустыня щедра, — объяснял Кангасску Маор. — Только человек несведущий думает, что в ней нет воды. На самом деле под нами плещется целое пресное море. Размером с сам Кулдаган…»

После долгих объяснений Кан понял, как работает и поддерживает себя окольцованная горами пустыня… Горы. Их вершины холодны и концентрируют облачную влагу, и та бежит вниз, в обсидиановые пещеры, которые пронизывают дно Кулдагана, как вены и артерии пронизывают человеческое тело. Каждый, кто ступает по арену, ходит над водой…

Кан задал Маору куда больше вопросов, чем кто-либо из наблюдавших открытие колодца детей. И старик терпеливо и обстоятельно отвечал на каждый. Даже если вопрос был, по меркам Странников, неимоверно глуп: например, с той самой минуты, как Кангасск впервые увидел монолитные домики в лагере, ему не давала покоя мысль о странничьих городах…

«У нас нет городов, — покачал головой Маор. — Мы бродим по пустыне, следуем голосу арена. Когда он зовет нас в путь, мы не оставляем за собой ничего: мы развеиваем стекло и монолит в песок, и он занимает свое место в пустыне — складывает барханы и дюны… Нет, ты не найдешь брошенных монолитных городов…»

Вот так… Кангасск невольно позавидовал такой свободе, когда нет тяжкого груза ни на плечах, ни на сердце. И всюду, куда бы не вел тебя твой путь, есть арен — песок, стекло и монолит. И дом, и оружие, и колодец с водой… Всё же Странники — удивительные люди…

Горячо поблагодарив Маора, Кангасск побежал искать Владу: предчувствие подсказывало, что сейчас для разговора самое время. Харуспекс как назло вещал о чем угодно, кроме того, что касалось пропавших Хор или сына миродержцев — в этом направлении для холодного обсидиана лежал беспросветный мрак…

— А, Кангасск! — Влада улыбнулась подбежавшему Ученику. — Доброе утро.

— Утро доброе! — бодро ответствовал он и сам поразился легкости, с которой произнес эти слова: гнетущее предчувствие войны, которое здесь почти не ощущалось, на Юге не давало ему даже лишний раз вздохнуть свободно, не то что искренне пожелать кому-то доброго утра…

— Вижу, тебе лучше, — порадовалась за своего Ученика Владислава и ласково взъерошила ему волосы.

— Я видел, как открывают колодец! — по-детски похвастался Кан, но тут же спохватился и, кашлянув, перешел на более серьезный тон: — Учитель, что я должен делать? Я хочу помочь чем-нибудь.

— Хм… — Влада задумалась; окинула взглядом лагерь. — Особой помощи здесь не требуется, да и тяжело найти сейчас занятие для того, кто не знаком с метаморфозами арена…

— Ну хоть что-нибудь, — пожал плечами Кан. — Не могу же я просто сидеть сложа руки.

— Тогда ты можешь встретить новоприбывших. Согласно арену, они придут с северо-запада где-то через пару часов.

— Э-э… просто встретить?.. я хотел сказать, ты тоже умеешь «слушать арен», как Маор?.. — договорив, Кан устыдился; вот что получается, когда пытаешься выдать два вопроса сразу.

— Да, я умею слушать арен, как любой Странник старше пяти лет от роду, — Влада ответила совершенно спокойно: хороший учитель знает, когда нужно сознательно не заметить промах ученика… — А насчет новоприбывших… да, просто встреть их. Думаю, вам будет о чем поговорить. Это семья нарратов. Они редко появляются на людях и никогда — без причины.

— Нарраты? — переспросил Кангасск. — Что это значит?

— Ну… — Владислава тихо усмехнулась. — Вообще, считается, что «наррат» происходит от фразы «на арен рато», что значит «беседующий с ареном»… — бессмертная Странница пожала плечами. — Но мне кажется, надо смотреть на вещи проще: дымчатый обсидиан, на котором стоит вся пустыня, называется «нарра»…

— Нарра… дымчатый обсидиан… — задумчиво повторил Кангасск. — Что это значит?

— Не забивай голову, — Влада похлопала его по плечу. — Просто иди и встреть их… Кстати, они спрашивали о тебе…

Озадаченный, Кангасск направился к северо-западному краю лагеря, где монолитные улицы вгрызались в пустыню, как пирсы — в море, и терялись в ней. Маленькие Странники, слишком юные, чтобы волноваться о монолитном оружии, с веселыми криками носились здесь, играли во что-то. На языке Омниса карапузы пока не говорили, и через полчаса у Кангасска, сидевшего в тени под монолитным козырьком одинокого дома, уже голова трещала от громких детских криков, всех этих бесконечных «Лоч, лоч!» и «Оло олоро арен!»… Судя по всему, радостное «Лоч!», раздававшееся после каждой игры, должно было означать «победитель»… большего Кан разобрать не сумел.

Солнце поднималось выше… Кангасск весь взмок под одеждой. Что ж, оружейнику к жаре не привыкать. Зато угомонились дети и, оставив песок, начавший жечь руки, всей стайкой перебежали под защиту монолитных стен лагеря. Веселые крики затихли вдали, и Кан вздохнул с облегчением, потому что наконец-то остался один, в тишине.

Глядя в даль, он думал о загадочных нарратах, отчего-то так интересовавшихся его скромной персоной. Харуспекс, естественно, смиренно молчал… но когда на вершину ближайшего бархана поднялись девять крохотных человеческих фигурок, сердце так и дрогнуло в счастливом предчувствии…

Они приближались неспешно. Рифленые подошвы ботинок — каждая сложена из упругих чешуй какой-то неимоверно опасной твари, безымянной для горожан, — мерно печатали песок. Такие ботинки надежно защищают ноги даже в середине дня: тогда, когда на раскаленном песке смело можно жарить яичницу… и обычный шаг они сразу меняют на твердый, странничий — это Кан испытал на себе… И все же от этих людей веяло чем-то особым, чего Кангасску никогда не постичь…

Нарратов было девять. Двое — совсем малыши — ковыляли чуть поодаль; похоже, их утомил долгий переход: головы опущены, ноги заплетаются…

Даже когда вся девятка подошла ближе, Кангасск не сумел узнать их: путешествуя по песчаным пустошам, Странники по самые глаза заматывают лицо синарой — шерстяным шарфом, призванным защитить легкие от въедливой пыли, которую вместе с песком поднимает ветер. В лагере, где Странники словно невидимой стеной отгородились от ветра, синар никто не носил. Потому нарратам не составило особого труда узнать Кангасска.

…Сразу несколько молодых голосов прокричали его имя. Трое нарратов — самые нетерпеливые — отделились от группы и припустили бегом, разбрасывая в стороны сыпучий арен. Обступив Кангасска, они дружно сняли синары, открыв солнцу улыбчивые загорелые лица.

— Узнал? — лукаво спросил один.

— Узнал, конечно! — рассмеялся Кангасск.

— Ло-о-оч! — радостно прокричали все трое и заключили старого друга в объятия.

Пока Кангасска дружески трепали и хлопали по спине, он запоздало осознал, что «лоч» означает «ура»…

Подошли остальные нарраты… Кангасск не верил своим глазам: ему всегда казалось, что его учителями были случайные Странники, волей судьбы оказавшиеся в Арен-кастеле; он и представить не мог, что на самом деле все они — одна семья. Невелл и Лиона — первые учителя маленького Кана — оказались братом и сестрой, детьми Осаро. Супругу Невелла — Синну — он встречал в оружейной пару раз, как и мужа Лионы — молчаливого Рауля. Эти двое не приходились Кану учителями и вообще разительно отличались от детей и внуков старика Осаро.

Из всей девятки Кангасск не знал только малышей: Тиор и Лия родились всего несколько лет назад и еще ни разу не были в городе. Что же до трех молодых Странников, которые узнали Кана первыми, то Сенэй и его младшая сестра Киррала оказались детьми Лионы, а Ригон — сыном Невелла… Оставалось только развести руками и потребовать объяснений, но это Кангасск решил отложить на пару часов: сейчас он был просто рад встрече и не хотел омрачать эту радость своей подозрительностью и неуместным любопытством.

В лагере на новоприбывших нарратов смотрели с восхищением, как на героев, а Ученик миродержцев, затесавшийся в их компанию, в глазах простых Странников и вовсе вознесся до заоблачных высот.

Подняв из арена собственный монолитный дом, нарраты расположились на отдых. Среди старых знакомых Кан чувствовал себя своим, и на сердце у него еще никогда не было так легко. Он сидел вместе с молодежью, и пожилые Странники обращались к нему как к сыну. Разговоры шли о чем угодно, только не о войне; то и дело возникало ощущение, что Кулдаган — некая страна, выпавшая из общего хода времени, как часто бывает в столь любимых Дэлэмэром фантастических книжках…

Странница Лиона — первый учитель Кангасска — помнила его еще совсем мальчишкой и теперь увлеченно расспрашивала его о том, как сложилась его жизнь…

Почувствовав подходящий момент, Кан спросил об Осаро. Легкая печаль колыхнула мир, установившийся было в его сердце. Кажется, он уже знал ответ, до того, как тот прозвучал, просто верить себе не хотел…

— Он ушел в арен… — тихо произнесла Киррала.

— Давно?.. — спросил Кангасск, чувствуя, как в горле наливается тяжестью ком.

— Давно, Кангасск, — мягко отозвалась Лиона, сжав его руку.

Больше никто не говорил о смерти Осаро. Кан даже рад был этому: он хотел помнить сурового старика живым. И, честно говоря, не мог представить себе, что он «ушел»…

Через несколько минут разговор увел собеседников далеко от печальной темы и в нем вновь зазвучали радостные нотки. Кан вспомнил, как встретил Сенэя. Им обоим тогда было по четырнадцать лет. Ровесники моментально поссорились и назначили друг другу «встречу» за городом. Побит был Кангасск, конечно же, после чего над нелепостью сражения долго смеялись оба. С тех пор Сенэй не просто сменил гнев на милость: он приходил в Арен-кастель еще трижды, принося своему городскому приятелю-ученику пустынные легенды и делясь боевым опытом; так что Кан бывал бит еще не раз, но уже в учебных целях. Кангасск искренне считал Сенэя другом, не надеясь, что молодой Странник и о нем самом думает так же; просто любому изгою приятно верить, что у него есть друзья, пусть и где-то очень далеко.

— …Я ведь так и не сказал тебе, за что побил тебя в первый раз, — ностальгично улыбнулся Сенэй, скрестив на груди руки.

— Мы же поссорились… — простодушно отмахнулся Кан.

— Я затеял эту ссору специально, — Сенэй покачал головой. — Я очень ревновал тебя к деду. Он только и говорил тогда, что о тебе…

— Что? — Кангасск не поверил, нервно рассмеялся. Он ни за что бы не подумал, что занимал столь большое место в мыслях старика.

— Да, — кивнул Сенэй, посерьезнев. — Ты тоже наррат, как и мы. Дед говорил, что весь арен в пустыне шептал о твоем рождении. И стоило деду увидеть тебя лично, как с тех пор любой разговор заканчивался хотя бы одним упоминанием о тебе. Я был очень… гордый подросток, считал себя центром мира и тому подобное… потому и решил задать тебе трёпку, уж прости… Мне потом стыдно было: когда я почувствовал, что дед был прав…

— Ну дела… — задумчиво протянул Кангасск. — И с чего Осаро решил, что я наррат?..

— Ты можешь видеть будущее, получать ответы на вопросы, которые еще не заданы… — с нежностью произнесла Киррала.

— Это не я, — решительно возразил Кан. Потянув за веревочку, он извлек из-за ворота куртки холодный обсидиан, — это все харуспекс…

Извлеченный на свет, харуспекс встретил несколько хмурых взглядов.

— Ты был нарратом еще до того, как к тебе попал этот камень, — покачал головой Сенэй. В этот момент парень был так похож на Осаро, что Кангасску стало не по себе.

— И поэтому… — он нервно сглотнул. — Ваша семья учила меня?

— Да, — кивнул Сенэй. — Но теперь у тебя есть такой Учитель, о котором можно только мечтать, потому мы тебе больше не нужны.

— Это замечательно, что ты попал к Владе, Кан, — сказала Лиона. — Она Странница и наррат, как и мы, хоть и оставила путь арена очень давно.

— И она друг Локи, — добавил Рауль, ее муж. Молчун, он говорил что-нибудь очень редко, и это придавало его словам особую ценность.

Раньше, сидя на стене Арен-кастеля, Кангасск Дэлэмэр всегда провожал заходящее солнце. Зрелище это неизменно великолепное… Алый свет сочится меж выступов гор Кольца и окрашивает дюны. На вечернем, светло-синем небе уже проступают многочисленные звезды, целые россыпи далеких миров…

Сейчас было далековато до захода солнца, хотя оно начало клониться к кромке гор, закрывающей в Кулдагане горизонт, но самые крупные звезды уже проступили сквозь густую небесную синеву: вдали от городов нечему затмевать настоящее небо…

Опустившись на одно колено, Кан коснулся ладонью песка. Тот был еще горяч и обжег неосторожную руку, как укусил.

«Наррат, — подумал Кангасск с горькой иронией. — Беседующий с ареном, знающий ответы на какие-то там вопросы… эх…» Опустив голову, он вздохнул. В последние два года Дэлэмэра не покидало ощущение, что все вокруг принимают его за кого-то другого…

Сенэй, Киррала и Ригон нашли своего городского друга в задумчивом настроении. К тому времени закатное солнце коснулось гор. Кан сидел на стремительно остывающем песке и, щурясь, смотрел на алые лучи, венчающие Пятую гору Кольца великолепной короной.

— Что грустишь, братишка? — спросила Киррала. Она всегда называла его так, а ее веселый и ласковый голосок во все времена заставлял хмурого Дэлэмэра улыбнуться.

— Не обращай внимания, — отмахнулся Кангасск, приняв беспечный вид, — так, всякие бестолковые предчувствия…

— О чем? — с любопытством спросила девушка.

— Если б я знал, — рассмеявшись, Кангасск развел руками.

…Сенэй на весь этот спектакль смотрел, нахмурившись и скрестив руки на груди: в отличие от Кирралы, он не одобрял подобных игр в беспечность… хотя и понимал, что сестра просто пытается утешить приунывшего парня.

— Твой камень сейчас мешает тебе, — бесцеремонно вступил в разговор Сенэй, когда терпение у него лопнуло.

— Харуспекс? — Кан с сомнением пожал плечами.

— Да, — внук Осаро оставался убийственно серьезен. Сейчас он казался старше Ригона, Кирралы и самого Кангасска на целую жизнь. — Это хитрый камень, и сейчас он не собирается помогать тебе. Поэтому… — он встретился с Кангасском взглядом и изрек: — Слушай арен, наррат… Спроси его о том, что тревожит тебя.

Кан перевел взгляд на истоптанный песок под ногами. Он не Нэй Каргилл, чтобы объявлять ерундой то, чего он просто не понимает, и у него нет оснований не верить Сенэю… но он понятия не имел, как выполнить то, о чем его сейчас просят.

Тем не менее, уступив трем настойчивым взглядам, Кан опустился на колени и коснулся ладонями песка. Тот ответил легкой прохладой: солнце, питавшее его жаром, уже почти скрылось за горами Кольца…

Некоторое время Кангасск внимательно прислушивался. В какой-то момент мир звуков разделился для него — и по одну сторону остались далекие голоса Странников в лагере, по другую — подвывания ветра. Но в этом не было ничего необычного… «Хитрый камень» же проявил себя с самой подлой стороны: словно в насмешку над всеми усилиями своего хозяина, выдал ему целую россыпь предсказаний… о том, что странные отметины на песке — след вараньего хвоста, и что птица кекуль, пролетевшая сейчас над лагерем, закончит свои дни в зубах этого самого варана не позже, чем через пять минут… Когда подобные мелкие, бесполезные предсказания посыпались градом, Кангасск сдался…

— Ничего… — виновато произнес он, поднявшись на ноги и взглянув в глаза внуку Осаро.

Тот промолчал. Так и не сказав ни слова, он развернулся и пошел в лагерь.

— Не расстраивайся, Кан, — подбодрил его простодушный Ригон и, коснувшись плеча друга, отправился догонять Сенэя. По пути в лагерь двоюродные братья отчаянно спорили о чем-то… А там среди монолитных стен уже светились первые Южные лихтовые огни…

Киррала печально улыбнулась Кангасску. Он опустил плечи, вздохнул… Добрую девушку, звавшую его братом, Кан совершенно не хотел расстраивать…

— Кира, милая, — сказал он с улыбкой, — иди в лагерь… А я… я побуду один, попробую еще раз…

Кажется, она поверила. Или сделала вид, что поверила…

Истинная ночь вступала в свои права; тьма поглощала гигантские пространства, крала очертания… Подсвеченный Лихтами лагерь сиял, как маяк, в море непроглядного кулдаганского мрака. Если б не этот свет, Кангасск уже потерял бы всякое направление: он не Странник и не моряк, чтобы ориентироваться в ночи по звездам.

А ночь была безбрежна… это не тесная городская тьма, заполняющая пустоту меж стен, это настоящая ночь, когда небо — опрокинутая над головой чаша с яркими звездами, а на земле не видно дальше собственной руки.

В груди затрепетало настойчивое предчувствие, ясно говорившее о том, что нужно немедленно — лучше бегом — возвращаться в лагерь. Впервые Кангасск Дэлэмэр поступил вопреки холодному обсидиану: он остался…

— Парни, вы что, опять поссорились? — строго спросил Рауль, когда хмурые Ригон и Сенэй переступили порог дома и монолитная дверь хрустко захлопнулась за ними.

Братья, насупившись, посмотрели друг на друга.

— Мы разошлись во мнениях, — предельно дипломатично ответил Сенэй и, присев рядом с отцом, просто сменил тему: — А где все? — спросил он.

Дверь хлопнула снова, впустив в дом Кирралу. Ригон бросил на двоюродную сестру умоляющий взгляд; но она лишь пожала плечами и села напротив Сенэя. Ригон вздохнул и опустил голову.

— Тион и Лия — с другими детьми, в центре города; слушают сказания Маора… — ответила за Рауля Синна. — А Лиона с Невеллом ушли в пустыню — беседовать с ареном. Они хотели и вас взять с собой, но не дождались, — добавила она с укором.

— Вы в это время, ссорились, надо полагать, — вторил ей Рауль. — Вместо того, чтобы помочь… Нарраты…

Да, упрек был справедлив. Сенэй кивнул, признавая это.

…Рауль и Синна не были нарратами и, быть может, поэтому придавали дару семьи, принявшей их, особое значение. Будучи супругой или супругом человека, «беседующего с ареном», невозможно хотя бы раз не пожалеть о том, чего тебе не дано природой…

Пока мать Ригона и отец Сенэя и Кирралы сидели в доме, занятые изготовлением монолитного оружия (дело в это время рутинное для любого Странника), их дети должны были вершить саму судьбу Омниса, искать ответ на вопрос, который способен все изменить… быть там, среди голосов арена, вместе с Лионой и Невеллом… И вместо этого…

— Так. Вы сейчас помиритесь, парни, — непреклонным тоном заявил Рауль, — и вместе с Кирралой отправитесь туда, где должны быть.

Сенэй и Ригон покорно склонили головы; Киррала и вовсе покраснела до кончиков ушей.

Трое молодых нарратов уже откланялись и направились было к двери, как та, хрустя ареном, отошла в сторону: на пороге стояли Невелл и Лиона.

— Хорошо, что не пошли, — сказал молодежи Невелл. — Сегодня не наш день.

— Почему? — спросила Синна.

— Буря… — Лиона развела руками. — За лагерем пройти нельзя спокойно. Пожалуй, всех людей в лагере не хватит, чтобы усмирить такую…

Сенэй, Ригон и Киррала переменились в лице. Парни выбежали за дверь, не сказав ни слова; Киррала же сбивчивым голосом принялась объяснять старшим, что случилось.

…Монолитный городок, окруженный магическим запретом, был тих и спокоен в самом центре бури; она мельтешила над ним, закрывая звезды; она билась в незримую стену на его окраине… но за пределами лагеря словно разверзлась преисподняя…

…Никогда еще Сенэй не видел такой страшной, такой свирепой бури. Он шел сквозь нее медленно и упорно, вклинивая запрещающую магию между ней и собой — и маленькая область спокойствия опасно трепетала вокруг него, словно пламя, окружающее фитилек свечи.

…Только ночь, песок и вой ветра; Сенэй закрыл глаза — все равно ничего не видно, — но он чувствовал, что почти совсем рядом так же борется с бесноватым ареном Ригон, а позади, объединив усилия, идут его сестра, родители и дядя… тети Синны с ними нет; должно быть, сообщает сейчас о случившемся самой Владиславе…

Чувства, чувства… сквозь заполненное ареном пространство они на огромных расстояниях ясно различимы для любого Странника, и часто заменяют ему глаза…Кангасск… вздрагивающий, едва теплящийся живой огонек вдали… Успеть. Успеть до того, как этот огонек погаснет…

Множество мыслей вихрем пронеслось в голове Сенэя, и сердце испуганно сжалось, словно у летящего в пропасть. Все, что совсем недавно казалось важным, таяло на глазах; и скрытое поднималось из глубин, как скалы, вспарывая песчаный покров души… Из этой бури выйдет совсем другой Сенэй. Взрослый и мудрый. Со взглядом старика Осаро…

…Свернув в сторону, он поддержал ослабшего Ригона, и дальше двоюродные братья шли вместе, положив друг другу руки на плечи.

«Держись, Кангасск. Держись. Мы близко…»

…Голоса во тьме над головой…

— Как он?

— С ним все хорошо. Просто удивительно, что буря почти не коснулась его.

— Сейчас он просто спит.

Буря… постепенно возвращались воспоминания о произошедшем, проступая сквозь непроглядную тьму забвения, как скалы — сквозь безлунную, но звездную ночь…

Кангасск приоткрыл глаза и осторожно осмотрелся. Влада. Нарраты. Монолитные стены; и, конечно, извивающиеся стеклянные узоры по ним, будто кто-то стеклом рисовал по камню… «Приятно снова оказаться дома…» — пришла странная мысль… с каких это пор пустынный горожанин зовет монолитное странничье здание домом?..

Не сговариваясь, все обернулись к нему. Кан сел и слабо улыбнулся, чтобы показать, что с ним все в порядке, но, взглянув в глаза Учителю, живо припомнил все… улыбка исчезла с его лица…

— Я слышал шум города… в буре… — горячо прошептал Кангасск; горло першило, говорить в полный голос было невозможно.

— Буря часто создает звуковые иллюзии, — ласково сказала ему Синна; таким тоном говорят обычно с разволновавшимся ребенком или раненым. — Иногда она даже плачет, как маленькая девочка; и так похоже, что сердце кровью обливается… но это иллюзия.

— Не может быть. Я ничего не слышал, — хмыкнул на это Сенэй. Ригон и Киррала кивнули.

— Это не иллюзия, — покачал головой Кангасск. — Я спросил арен, где начнется война… просто потому, что обещал Киррале попробовать еще раз… Этот шум в буре… — он зажмурился и коснулся висков кончиками пальцев. — Это город. Большой. Очень большой. Многолюдный… — Кан открыл глаза и вновь встретился взглядом с Владой. Искреннее удивление миродержца простому смертному созерцать было жутковато.

— Какой это город? — тихий вопрос Учителя вывел его из этого замешательства.

— Торгор… — решительно выдохнул Кангасск. Словно звук погребального колокола, вырвалось в мир это слово. — Торгор… я бывал в нем вместе с мастером Эминдолом…

Все взгляды устремились на Ученика миродержцев. Под столь пристальным вниманием уверенность его пошатнулась.

— Но, Учитель… быть может… Синна права и мне действительно показалось… — осторожно произнес Кангасск.

— Знаешь, Кан… — задумчиво произнесла Влада; Кангасск при этом почувствовал, как его коснулось безмолвное восстанавливающее заклинание, наполняя энергией тело, смягчая песочное жжение в горле… — Мы с Серегом отчаялись узнать место открытия Провала. Потому я и решила обратиться к нарратам и к гадальщикам Таммара с этим вопросом, в надежде, что хотя бы они смогут прояснить ситуацию… Гадальщики работали над этим дольше; я выдала им кристалл звука для связи со мной… только сегодня он принес первые новости…

— Что они говорят? — жадно спросил Кангасск, подавшись вперед.

— Ничего утешительного… — покачала головой Владислава. Лица нарратов, стоявших за ее спиной, приняли скептическое выражение; Сенэй ухмыльнулся открыто… — Все харуспексы молчат о стабилизаторах. Не только об их настоящем и будущем, но и о прошлом… Выходит, то предчувствие, что спасло жизнь Астэр, было твое собственное; твой харуспекс не мог ничего тебе подсказать… — она пристально посмотрела на Ученика. — И ты не просто наррат, ты любимчик дымчатого обсидиана, раз сумел тогда воспользоваться им в такой дали от Кулдаганской Области…

— Воспользоваться дымчатым обсидианом? — переспросил Кангасск.

— Нарра… — Влада задумчиво подняла глаза к потолку, где вились, сплетаясь и разбегаясь в стороны, стеклянные узоры по черному монолиту. — Это четвертый аспект арена и, как можно представить, самый большой гадальный обсидиан в мире. И у тебя есть какое-то особое родство с ним…

Всеобщее молчание нарушил Сенэй:

— Дед говорил об этом, — сказал он, нахмурившись, словно пытался вспомнить сейчас что-то далекое. — Говорил о том, что когда Кангасск родился, весь арен Кулдагана словно сошел с ума: он приветствовал его… «будто бы нарра — живой человек, который может радоваться»… да, так дед сказал однажды. Он двадцать лет пытался разгадать эту тайну и оставил ее мне, когда ушел в арен…

…Желтые драконы впервые прилетели в Арен-кастель через неделю после того, как родился Кангасск… какой же силы должен был быть всплеск магии (или «радости» нарры, о которой твердил Осаро), чтобы дотянуться до Драконьих Островов и выманить оттуда этих любопытных тварей!..

Но почему…

Ответ пришел сразу же, стоило только задуматься…

— Я… — Кан запнулся. — Я знаю, почему…

— Да? — опешил Сенэй. Он даже невольно отступил на полшага.

— У меня нет никакого особого дара… Все дело в простом совпадении… — Кангасск с тяжелым вздохом поднялся на ноги и, окинув взглядом сосредоточенные лица, продолжил ровным, бесцветным голосом: — Я потомок Малкона… Потомок того, чья душа заперта в дымчатом обсидиане. И при этом наполовину Кулдаганец — это дало Малкону возможность говорить со мной через нарру. Думаю, он давно ни с кем не говорил… потому и был так рад мне…

— О чем вы говорили? — спросила Влада. Голос ее дрогнул; можно представить, каково ей лишний раз вспоминать о том, кто принял однажды такое тяжелое наказание и до сих пор страдает в обсидиановой тюрьме вместо нее…

— Он хочет, чтобы я пришел к нему. Еще пару недель назад я видел сон, где он назвал мне Пятую гору Кольца и сказал, что будет ждать…

— Но зачем?..

— Я не знаю…

Владислава Воительница положила руки Ученику на плечи.

— Совпадение… — невесело улыбнулась она, глядя в ясные зеленые глаза Кангасска. — Для тех, кто касался горящего обсидиана, не бывает совпадений…

— Но я не касался… — возразил было Кан.

— Я не о тебе… я о твоем отце… — вздохнула Влада и вновь обернулась к нарратам. — Друзья мои, — сказала она им, и в вечно юном ее голосе звучала горечь. — Война начнется в Торгоре. И пока враг не знает о таком оружии, как арен, у нас есть шанс удержать первую волну прорыва… Я хочу, чтобы вы возглавили армию Странников и вели ее так, как подсказывает вам нарра.

Нарраты склонили головы. Боль… боль и страдания предчувствовали они для этих двоих — Учителя и Ученика. И с этим предчувствием ничего нельзя было поделать…

— Да хранит тебя милость Локи, Владислава, — тихо и печально произнес Невелл.

— И тебя, Кан… — прошептал Сенэй, опустив глаза…