Игра света

Встреча с Тенью

Быстрым и незаметным шагом я направлялась обратно в сторону главного здания нашего университета, туда, откуда меня наглым образом вынесло волной первокурсников. Сжимая в одной руке руну и записку с таинственным посланием, я нервно покусывала губы.

Признаться честно, до сих пор в голове билась мысль, что это такое своеобразное приглашение к последующим традиционным издевательствам, но отчаянные визги и всхлипы где-то в районе тренировочного бункера, говорили об обратном. Тогда что это может быть? Чей-то неудачный розыгрыш или что-то действительно стоящее внимания? Моя интуиция вопила о втором варианте и так как своему внутреннему радару неприятностей я доверяла безоговорочно, решила все же попробовать что-то выяснить. Для начала, нужно было сбегать в библиотеку, пока там еще нет наплыва студентов и найти одну, не совсем разрешенную книгу по рунам, а дальше составлю план по ситуации. Я была уверена, что смогу достать нужную информацию и Книжный Дух без вопросов поможет мне. В прошлом году он застукал меня за фолиантом «О рунах первого порядка. Методы использования без вреда для писцов», который является очень запрещенной или просто единственной интересной рунической книгой в университете, и взамен на то, чтобы сообщить ректору, дух предложил сделку. Мне всего лишь нужно было сделать многоуровневую руну Подавления воли и Уменьшения магического влияния. Много энергии, несмотря на их сложность, они не отнимают и я с радостью согласилась. К слову, дух по имени Альсергуки оказался веселым и с помощью первой руны издевался над адептами, подавляя их сознания и внушая им вещи от «я должен сказать учителю, что он пустоголов» до «а почему бы мне не поцеловаться с деревом на глазах у всего университета». Ну а с помощью второй, он мог освобождаться от принудительной магии, что держала его в библиотеке и улетать в город, чтобы опять развлекаться с руной Подавления воли…

Библиотека находилась на втором этаже главного корпуса, в котором у нашего факультета пар никогда и ни за что быть не могло. В самом красивом здании всего университета обучались лишь белые и черные маги, еще был некий факультет «избранных», которые отличались особым даром и способностями. Их курировал сам ректор, а это уже кое-что значит. Ведь он — самый сильный маг нашего мира, хотя не совсем нашего, нагонял страх даже на королевскую семью. Сама, к счастью, я его за все 2 года не видела, но говорят, это страшный человек.

Я поднялась по витиеватой кремовой лестнице на нужный этаж и привычно рассматривала беглым взглядом картины, что заполняли стены длинного коридора. Не знаю, на счет человеческих качеств, но чувство искусства у нашего ректора определенно было. Помнится, впервые увидев всю эту прелесть, что состояла из работ моего любимого Натуралистического периода в художественном мире, я чуть не обомлела от изумления. Даже в Королевской галерее нет такого количества столь известных работ. В этом коридоре я провела по меньшей мере месяц, изучая каждый мазок и оттенок, радуясь возможности лицезреть это вживую. Поэтому точно знала очередность расположения картин. Вот «Радужная феерия» Эрликия Искры, дальше «Сны ветра» Паралмеи Ки а за поворотом…

— Невероятно… — выдохнула я, замерев на месте. Это же…

— Нравится? — услышала я басистый голос сзади, но обернуться и посмотреть на говорившего была просто не в силах.

— Это же «Бережность» Гелея Вейки. Самая известная его работа и самая чувственная, — это был мой любимый художник. Его талант открывать через пейзажи глубокие человеческие эмоции, несравненен. Если бы кто-то спросил меня, как выглядит любовь, я бы посоветовала взглянуть на эту картину. Удивительные сочетания теплых и холодных оттенков, сумевшие открыть все грани этого возвышенного чувства, никого не оставляло равнодушным. В то время пока мои глаза бегали по картине, рассматривая каждую деталь, загадочный мужчина, казалось приблизился, потому как на плечи словно тяжесть навалилась.

— Удивительно. Не думал, что кому-то может настолько нравится эта мазня, — насмешливый тон моего собеседника настолько возмутил меня, что резко развернувшись, я не постеснялась высказаться:

— Мазня!? Да вы хоть знаете, сколько лет писался этот шедевр? А какие чувства изображены здесь? Знаете, что каждый оттенок красного означает страсть самого художника, белый — чувство спокойствия и гармонии от обретения чего-то важного, а черный и серый скорбь о закате жизни единственной любви художника. Да это не просто картина, это дневник чувств, история великой любви. И называть это мазней может либо глупец, либо абсолютно бесчувственный чурбан! — когда злость перестала застилать мне глаза, я наконец рассмотрела мужчину. Его насмешливая улыбка, после моей речи стала лишь шире, выделяя четко очерченные скулы. В глазах, глубокого изумрудного цвета, плясали смешинки и я лишь сильнее сжала зубы, вздернув подбородок еще выше, так что мышцы шеи начали болеть. Высокий, наглец, и это ужасно мешало уверенно строить из себя оскорбленную невинность. Развернувшись обратно к картине, я постаралась выбросить мужчину из головы и сконцентрироваться на прекрасном. Но где-то на задворках сознания не давала покоя одна мысль. На нем не было формы ни одного факультета, да и выглядит он слишком взрослым для студента, а темные, как сама ночь, волосы, были явно не крашены. А значит незнакомец либо один из ведующих, либо гость, что тоже в сложившейся ситуации не очень-то радует. Так как недопустимый тон в адрес старшего может повлечь за собой серьезное взыскание. И хорошо, что сейчас этот человек (хотя если это ведующий, то скорее всего не человек) не видел моего лица, потому что мои глаза, по мере осознания всего случившегося, постепенно расширялись от ужаса. Мне было не по себе даже не из-за возможного наказания, а по причине того, что лишнее внимание сейчас мне категорически нельзя привлекать к своей грешной персоне. Ведь если меня найдут, то…

Внезапно мои размышления были прерваны смехом. Я даже опешила и снова оглянулась на мужчину. Тихо посмеиваясь, он смерил меня более благосклонным взглядом и произнес:

— Приношу свои извинения за оскорбление столь высокочувственного произведения, мне просто стало любопытно, измените ли вы свое мнение о картине после моих слов, — такая резкая перемена вынудила с сомнением покоситься в его сторону.

— И почему же я должна менять свое мнение? — озвучила возникнувший в сознании вопрос.

— Многие меняют. — Просто ответил он, пожав плечами.

— Видимо вы имели честь общения с людьми, не способными отстоять свою точку зрения, — или просто от страха за свою шкуру эти «многие» боялись рисковать. Все таки энергетика вокруг мужчины была устрашающая и почему-то ощутила я это только сейчас. Легкий озноб прошелся по затылку и чтобы отвлечься, я вновь вернулась глазами к картине. Раньше на ее месте висел «Бал Тишины» Джэрона, тоже известная, но немного мрачная картина. Я глянула на следующий пейзаж — «Освобождение», а где же Джэрон?

Не заметив, я озвучила свои мысли, опять-таки тот же голос ответил:

— Кажется, я видел, как эту картину переносили в кабинет ректора. Вам она тоже нравилась? — пытливо глянул на меня брюнет.

— Не то, чтобы нравилась, но она почти единственная отражала негативные эмоции среди всей коллекции и дополняла ее. А любовь между эйфорией и свободой теряется. Как по мне «Бережность» гораздо разумнее разместить в конце коридора, перед «Счастливым концом», тогда у этого будет интересное логическое завершение, — пока я размышляла вслух, неосознанно повернулась всем корпусом к мужчине и теперь вся скрытая за плотными доспехами мощь его силы давила на меня, захватывая в тиски. Браслеты на руках нагрелись, предупреждая о наличии Тьмы, а что-то внутри тянулось к его силе. Странные ощущения привели в чувство, заставляя вспомнить о руне, все еще зажатой между пальцами.

— Благодарю за занимательную беседу, вынуждена откланяться, — даже не глядя на незнакомца, постаралась быстрее ретироваться. Надеюсь, мы больше никогда не увидимся, уж слишком пугающим он был. Но почти поворачивая к библиотеке, я услышала его слова.

— Погодите, как вас зовут? — уверенный голос словно стал холоднее, но глаза все еще хранили тень улыбки. Я гадала о причине перемен. Неужели обиделся, что я так быстро ускользаю? Хотя, с чего бы, может вспомнил о моем гневном тоне и решил нажаловаться ректору. В таком случае, нельзя называть ему свое имя.

— Называйте меня «Девушка, которая разбирается в искусстве», — и прежде чем исчезнуть за углом, я заметила как он наклонил голову, в попытке спрятать улыбку.