Храм

12

Шел Пластун тяжело. От побоев, которые он перенес в первый же вечер их пути, когда попытался сбежать, он едва переставлял ноги. Каждый вдох отдавал колющей болью в ребрах, сломаны они, что ли, левый глаз заплыл лиловым кровоподтеком.

Он искоса бросил взгляд на Черного Змея. Предводитель отряда шагал в центре цепочки, отрешенно глядя себе под ноги. Казалось, он был погружен в глубокие раздумья.

Товарищи Пластуна покорно следовали за поимщиками, словно пьяные. Они не сопротивлялись, когда их связывали на ночь и не пытались бежать. Пластуна же держали спутанным почти все время.

Но самым гадким было постоянное ощущение дикой усталости – все время хотелось спать, а неподъемные мысли едва ворочались в тесном черепе. Требовалось невероятное усилие, чтобы закончить самую простую мыслишку, вспомнить слово или додумать предложение. Он был уверен, что причиной тому – Черный Змей.

За время дороги охотник худо–бедно смог выяснить, что дикари его не понимают, он же напротив хорошо разбирал все, о чем они говорили. Разбирать‑то разбирал, но стоило пройти нескольким минутам, как он забывал смысл и содержание их разговоров. Пластун даже не смог бы вернуться тем же путем, которым они пришли, а ведь один из опытнейших охотников в своем Доме.

На третий день, отряд вышел в долину полноводной реки, что текла с северо–востока на юг. Через широкий водоем был перекинут добротный деревянный мост, а за ним, среди зеленых холмов, начиналась большая деревня. Хибары из бревен, крытые тростником, те, что ближе к воде, стояли на сваях. Только у северной опушки леса, высилось большое каменное строение – семиступенчатая пирамида, словно младшая сестра Дома. То тут то там, высились каменные столбы, венчавшиеся резными головами больших змей.

Но главное, что всю деревню опоясывал каменный кушак. Угрюмые гиганты, на челе которых скалились виденные им множество раз лица.

Вот откуда пришли бритоголовые!

Их встречали. Такие же немытые и заросшие, навстречу вышли женщины, криками приветствуя вернувшихся. А еще тут были дети, совсем маленькие и постарше. Это поразило Пластуна больше всего. Он вдруг понял, что никогда не видел детей, но точно знал кто это – это маленькие люди, которые вырастут и станут взрослыми.

Он задержался на миг, разглядывая крепкого мальчишку, что нес полную каких‑то клубней корзину. Жестокий окрик и толчок в спину заставили Пластуна идти дальше.

Пленников провели через все селение, и охотник отметил, что здесь живет очень много людей. Много – число он назвать не смог, словно считать разучился. Много, и все тут. Главное, что дикарей в городище обреталось куда больше, чем сородичей Пластуна в далеком Доме.

Сперва они шли в тишине, но потом деревня взорвалась ликующими криками, улюлюканьем и победными возгласами. Грязные дети шли рядом и что‑то кричали, весело смеясь. Наконец их привели к подножию пирамиды. Пластун ожидал, что их встретит какой‑нибудь местный вождь, но вместо этого пленников бросили в довольно глубокую яму, что нашлась неподалеку. Сверху опустилась деревянная решетка из толстых жердей, отрезая охотников от свободы.

В яме пахло шерстью и навозом. Возможно, здесь содержали каких‑нибудь животных.

Охотники понемногу приходили в себя. Туманная поволока спала с их глаз, мужчины непонимающе озирались по сторонам и хмурили лбы, будто спросонья.

Остаток дня, вплоть до самых сумерек, над краем ямы появлялись головы дикарей, с интересом рассматривающих пленников. Время от времени вниз летели огрызки фруктов, плевки и речная галька. Когда наступила ночь, до пленников доносились голоса, бой барабанов и протяжное заунывное пение. Выходит, тут не все прятались от темноты.

Много позже Пластуна сморил сон, тяжелый и удушливый, словно горячечный бред.

Деревня тонула в тумане, так что и ближайшие‑то хижины было с трудом видать. Пленники сонно морщились, глядя вокруг.

Казалось, что у подножия пирамиды собралась все население деревни. Темные силуэты прятались в тумане, заполонив площадь и пространство между хижинами. Все молчали. Было так тихо, что легко можно было услышать, как чешется бородатый детина вон там, слева от приземистой хижины.

У лестницы, поднимавшейся к вершине пирамиды, особняком стояли шестеро аборигенов, по трое с каждой стороны. Увешанный цацками и раскрасивший себе лицо, вторым справа стоял Черный Змей – должник Пластуна.

Послышались звуки шагов.

По ступеням лестницы спускался высокий мужчина. Еще совсем не старый, с длинной седеющей бородой, долгополые одежды без рукавов мели камень ступеней. Бритую голову зеленым обручем схватывала татуировка – змей в несколько колец обвивший чело.

Человек остановился на половине пути и замер. Потом воздел руки к небу и толпа грянула:

— Говорящий! Говорящий с Богами!

Туман разбил эхо на отдельные звуки, и разбросал бессвязными обрывками вокруг деревни. Черный Змей выступил вперед и обратился к стоящему на лестнице.

— Верховный жрец Великого Змея, как ты и предвещал, в стылой чаще не Вершине, живут люди. Голоса их подобны клекоту стервятников, души черны и полны зла. Они хотели напасть на нас из засады.

Жрец медленно спустился вниз и принялся рассматривать пленных.

— Владыка, это их шаман, но он слабый и немощный – Змей схватил Пластуна за волосы и задрал тому голову, подставляя его лицо взгляду жреца.

Говорящий с Богами молчал.

— В жертву! – закричал кто‑то из толпы.

— В жертву! – завопили стоявшие рядом шаманы.

— В жертву!!! – отозвался туман.

Жрец поднял руку, и тут же воцарилась тишина.

— Завтра вернутся мужчины и принесут слезы неба. Их будет много, больше чем мы когда‑либо приносили. Тогда мы отдадим богам и Великому Змею этих демонов. Это будет великая жертва – гекатомба!

Люди притихли, обдумывая сказанное, а потом закивали, соглашаясь – идея пришлась им по душе. Да и слово «гекатомба» звучало величественно и страшно. Пластун вдруг понял значения слова «жертва». Понял, и по–настоящему испугался, первый раз за всю дорогу, а возможно и за всю жизнь.

— Великий жрец, — снова начал Черный Змей, — сегодня мой старший сын, Тисун, должен пройти обряд инициации. Разреши помазать его кровью моего, — он выделил это слово, — пленника.

Говорящий с Богами оглядел собравшихся – на лицах дикарей читалось нетерпение и жажда зрелища. Жрец помедлил и сказал:

— Пускай горячая кровь благословит твоего сына на подвиги во имя Великого Змея, — величественным движением он указал на охотника, стоявшего рядом с Пластуном.

Его звали Дикобраз, высокий, немного нескладный, с грустными темными глазами. Он растерянно оглянулся на Пластуна, открыл было рот, но кто‑то выпихнул его из строя пленников. Три шамана скрутили ему руки и поволокли куда‑то за пирамиду.

Остальных охотников затолкали обратно в яму, ждать своего часа.

Великий жрец стоял на ступеньках и безразлично взирал на царящий вокруг переполох.

Пять высоких костров коптили туман на площади перед пирамидой, барабаны выбивали ритм, в такт им прихлопывали собравшиеся.

— А ну‑ка подсади, — приказал Пластун одному из соратников.

Мужчина безропотно подчинился, ему было все равно.

Пластун уперся ногой о подставленные ладони, взялся за перекладины решетки и заглянул за край ямы.

На площади мало что изменилось, все так же стояли люди, три шамана замерли у лестницы. Один из них держал большую медную чашу, у другого же в ладони сочилось голубым светом мерцало. Туман заметно поредел, почти рассеялся, а то, поди, Пластун ничего бы и не увидел.

Как и в прошлый раз, Говорящий с Богами ритуально спустился по лестнице, остановился, не дойдя до земли трех ступеней.

«Ноги не сотрешь, туда–обратно карабкаться?» — зло подумал Пластун, от всей души желая жрецу кубарем скатиться вниз и сломать о ступени шею.

Но Великий жрец спокойно завершил спуск и заговорил.

— Дети Богов, сегодня Черный Змей посчитал своего сына, Тисуна, готовым стать взрослым и посвятить свою жизнь служению Великому Змею, став на путь шамана. Выйди же, мальчик!

Из толпы вышел Черный Змей, он положил руку на плечо юноше, подбадривая того. Парень был высокий и гибкий, но жилистый и явно не робкого десятка – на людей смотрел с вызовом, чувствуя собственное превосходство. Не считая набедренной повязки, похожей на домотканую юбку до колен, он был обнажен. Кожу украсили синие разводы, будто следы змеи, проползшей по телу. В отличие от отца и других взрослых, юноша носил длинные сальные волосы, схваченные на лбу полоской змеиной кожи.

— Но достоин ли Тисун, встать на путь шамана? Выдержит ли, достаточно ли сил передалось ему от отца?

— Испытание! – закричал кто‑то.

— Великий Змей, посредник между людьми и богами, в своей безграничной мудрости послал нам мерзкую тварь, чтобы проверить Тисуна.

Два шамана (оба довольно крепкие ребята) вывели на площадь Дикобраза. Охотник тоже был разрисован и обнажен по пояс. Лицо пленника измазали сажей, наведя красной краской круги под глазами.

Один из служителей Великого Змея разрезал веревки, туго скрутившие запястья пленника и сунул тому в ладонь узловатую дубинку.

— Принеси главную в своей жизни жертву, Тисун, — громыхнул жрец, и протянул будущему шаману большой тесак, длиной с локоть, не меньше.

— Если отродье ночи одержит верх – его отпустят на милость Змея.

Барабаны ускорили ритм.

Дикобраз понял, что от него требуется и поднял оружие.

Противники закружили по песку.

Дикобраз махнул дубинкой, целясь в нечесаную голову. Но Тисун как бы между делом, играючи, увернулся от удара и на отскоке даже успел порезать левую руку охотника, которую тот неосторожно оставил незащищенной.

Бой еще толком не начался, а превосходство дикаря уже было очевидным. Тисун легко уходил от ударов Дикобраза, сам же успел нанести ему несколько неглубоких порезов. Пластун до хруста в пальцах вцепился в жерди решетки – весь поединок был частью дикарского ритуала. Дикобраз был обреченной жертвой на закланье, просто сам еще этого не понимал. Или, что намного хуже, понимал и смирился.

Барабаны выбивали тревожную дробь, подгоняя, взвинчивая бойцов.

Наконец Тисуну наскучила эта игра, он пропустил мимо себя гудящий удар дубинки и наотмашь полоснул тесаком по шее охотника.

Один из шаманов, тут же бросился к поверженному, и подставил к ране большую чашу. Кровь быстро наполнила медный сосуд, и Дикобраза оставили в покое, доживать последние мгновения.

Тисун опустился на колени перед жрецом.

— Ты отдал чужую кровь!

Говорящий с Богами принял чашу.

— Ты отдал свою первую слезу неба.

Один из шаманов погрузил мерцало в кровь.

— Готов ли ты отдать Змею свою жизнь?

Тисун поднялся на ноги, громко выдохнул и провел лезвием своего тесака по груди, оставив длинный багровый порез. Капли его крови упали в чашу.

С чашей в руке, Говорящий с Богами начал подъем вверх по ступеням. Деревня ждала, затаив дыхание. Лишь барабаны сменили ритм и выстукивали нечто настороженное.

Пять шаманов замерли у последней ступеньки и, раскачиваясь из стороны в сторону, затянули что‑то похожее на песню без слов, но лишь заунывное мычание.

На вершине пирамиды, одновременно вспыхнули четыре светильника – медные чаши расположенные вокруг жертвенника. Спустя несколько мгновений, дым поднимавшийся над огнями, уплотнился и его черные маслянистые клубы медленно поднялись к небу – словно четыре колоны уперлись в низкие тучи. Удушливая завеса рухнули внизу, укрыв от посторонних глаз вершину пирамиды и Великого Жреца.

— Змей принял твой дар, Тисун! – возвестил верховный жрец с самого верха, и голос его было слышно даже за рекой. Вынырнув, из быстро редеющей, дымовой завесы он оглядел свою паству.

Первым из многих, кто бросился поздравлять сына, был Черный Змей. В то время пока Тисун купался в заслуженных почестях, двое бритоголовых уволокли тело Дикобраза куда‑то к северной границе деревни.

Пластун спрыгнул обратно на дно ямы, присел у стены.

«Интересно, мне дадут пободаться перед смертью, или так просто зарежут?» — подумал он.

Вечером, едва на деревню легли длинные тени, протянувшиеся от лесной опушки, решетка была поднята. Пластуна вытащили наружу и, накинув на голову кусок какой‑то грубой ткани, поволокли куда‑то, поминутно ругаясь и награждая пленника тумаками. Как всегда при появлении шаманов, голова налилась свинцом и слова отказывались строить предложения. Он даже сознание терял несколько раз.

Песок под ногами сменился камнем, несколько раз охотник едва не упал, вслепую ступая по крутым лестницам.

Но вот кто‑то сдернул клобук, закрывавший ему обзор, и толкнул в спину.

Пластун щурился отворачиваясь. Пока глаза привыкали к свету, он вдруг понял, что оковы спали с его разума и он свободен. Относительно свободен – только руки стянули ремнями и завели за спину.

Охотник огляделся: просторная комната с невысоким потолком, в стены вмурованы железные светильники, каждый на три толстые свечи, имеется стол, заваленный всяким хламом – бумагами, инструментами и книгами (книг Пластун в руках‑то и не держал, но увидав точно мог сказать, что это именно они). Поодаль в глубоком кресле сидел Великий Жрец, пряча лицо в клубах сизого табачного дыма.

— Ступайте, — властным жестом он отпустил конвоиров.

Шаманы молча поклонились и вышли, оставив пленника наедине со своим вождем.

— Садись, — лидер змеепоклонников кивнул на лавку, застланную звериной шкурой.

Пластун не стал капризничать и подчинился. А что? На ремни не режут, в пасть зверю не толкают, можно и посидеть, паче после сырости земляного узилища.

— Расскажи, как ты попал сюда, — приказал жрец и приложился губами к трубке.

— Вы же все равно человеческого языка не знаете, — сказал охотник, памятуя, что ни Черный Змей, ни сопровождавшие его воины не смогли понять смысл его слов.

— А ты попробуй, вдруг у меня получится, — спокойно предложил Говорящий с Богами, давая понять, что уж он‑то говорит с пленником на одном языке.

— Привели, — буркнул добытчик.

Разговаривать с вождем змеепоклонников не хотелось, охотник чувствовал исходящую от жреца угрозу и силу. Силу, которую тот до поры не демонстрирует, но немедля пустит в ход, когда это потребуется.

— Ты живешь наверху, в каменной пирамиде, — сказал жрец.

Пластун угрюмо кивнул.

— Где тебя поймали?

Пластун прикинул, что врать не стоит.

— На меня и моих людей напали, когда мы шли вдоль обрыва, по нашей территории.

— Кто‑нибудь знает, куда вы могли деться?

— Нет.

На этот раз Пластун соврал и тут же почувствовал, как что‑то стучится в его разум, пытается пролезть внутрь, заглянуть в его душу, желая вызнать правду. Охотник пытался отгородиться от вторжения, выстраивая, как умел, хрупкие стены. Давление нарастало, и вот уже Пластун был готов закричать от нечеловеческого напряжения, когда вдруг стальная хватка чужой воли отпустила его, оставив переводить дух, будто после тяжелого забега.

— Встречались ли вы с нашими людьми ранее?

Пластун кивнул.

— Трое ваших охотников напали на нашу нору и даже зарезали одну женщину.

— Что с ними стало?

— Они были убиты, — просто сказал охотник, что потребовало от него смелости, так как Пластун думал, что за такие слова его точно скормят какому‑нибудь местному чудищу.

— Сами виноваты, я запрещал народу Змея подниматься в ваши леса. Неважно… Кто главенствует в вашем племени?

Пластун проглотил горький комок, вставший в горле и, откашлявшись, произнес:

— Ведун.

— Ведун? – оживился жрец. – И что он ведает?

— Почти все, — пожал плечами охотник и добавил после короткого раздумья. – Истину, наверное.

— И в чем она состоит?

Великий Жрец даже подался вперед, так захватил его рассказ пленного охотника.

Уроженец Дома успел оправиться от потрясения и уже более уверенно произнес:

— Светоносец – наш создатель и заступник. Он сотворил Свет, чтобы огородить нас от ужасов ночи, он дает нам пищу и кров.

— Так просто дает?

— Нет, конечно. Мы приносим ему в жертву мерцала, а он в знак одобрения шлет нам дары.

— Это вся истина, которую несет вам, как говоришь его звать, Ведун?

— Да, Ведун. Он пророк Света, а я был одним из первых кому он открыл истину.

Жрец приник к трубке, задумчиво подняв глаза к потолку.

— А что? Пускай себе, тоже неплохо.

Пластун собрался с силами и задал вопрос, мучавший его все последнее время.

— Что будет с нами?

Жрец отвлекся от своих мыслей и вновь посмотрел на охотника, словно успел позабыть, что тот все еще находится перед ним.

— Я постараюсь сохранить вам жизнь.

Сказал очень просто и Пластун понял, что этот странный, обличенный властью человек, и впрямь не желает им смерти, но и жизнь их ему безразлична. Если местные жители захотят голову пришельцев из Дома, жрец не станет их останавливать.

— Ягис, Зифа! – жрец едва повысил голос.

Тут же в комнату вошли двое привратников с обнаженными тесаками, готовые выполнять приказ Говорящего с Богами.

— Уведите, — сказал жрец и вновь погрузился в свои раздумья, казалось, тут же забыв о человеке, чья судьба целиком от него зависела.

Когда Пластун вернулся в яму, соратники набросились на него с расспросами. Охотник отвечал скупо.

— Ну как вообще? – спросил Терновник.

— Вообще – плохо, — подытожил он.