Хозяйка заброшенного замка

Глава 15

Утро моей свадьбы началось не с трелей птиц, а с нервного трепета в животе, будто там поселился рой бабочек из льда и огня. Солнце еще только золотило края снежных сугробов за окном, когда в мою спальню вошла Ирма. Несла не обычный завтрак, а маленький поднос с чашкой крепкого, сладкого чая и ломтиком имбирного пряника.

— Ешь, — сказала она своим обычным немногосложным тоном, но в ее хриплом голосе слышалась непривычная мягкость. — День длинный будет.

Пока я пыталась проглотить крошки, не дав им встать поперек горла, в комнату вплыла мадам Леруа со своей помощницей. Начался священный ритуал облачения. Сперва — тончайшая льняная сорочка, потом — сложная система шнуровок и кринолина, придававшая платью нужный силуэт. И, наконец, само платье. Шелк, холодный и тяжелый, лег на плечи, как вторая кожа, но куда более прекрасная. Мадам Леруа застегивала бесчисленные крошечные пуговицы сзади, ее пальцы порхали с гипнотической быстротой. Потом волосы — их не стали укладывать в сложную прическу, лишь тщательно заплели в косу, уложив ее короной на затылке, и укрепили серебряными шпильками. Фата из воздушного кружева, похожая на застывшее облако, была закреплена на тех же шпильках.

Когда все было готово, мадам Леруа в последний раз обошла меня, поправила невидимую складку и, отступив на шаг, кивнула.

— Готово. Вы — само достоинство, госпожа.

Она и помощница вышли, оставив меня наедине с Ирмой и моим отражением в высоком зеркале. Я смотрела на незнакомку в подвенечном наряде и все еще не могла поверить, что это я.

Ирма подошла ближе. В ее руке что-то блеснуло. Это была простая, но изящная серебряная цепочка с кулоном в виде дубового листа.

— От меня, — хрипло выдохнула она, избегая моего взгляда. — Для удачи. И чтоб корни крепкие были.

Она надела ее мне на шею. Прохладный металл лег на кожу выше выреза платья. Этот простой, неожиданный дар сломал лед внутри. Я обняла ее, эту суровую полуорчиху, ставшую за эти годы самым верным существом в моем мире. Она напряглась на секунду, потом грубовато и в то же время нежно похлопала меня по спине.

— Не опоздай. Он ждет.

Путь в часовню казался одновременно бесконечным и мгновенным. Я шла по очищенным от снега и устланным еловыми ветвями дорожкам внутреннего двора, опираясь на руку Якоба, который был серьезен и торжественен, как никогда. Слуги в ливреях выстроились вдоль пути, склонив головы. Из их почтения не было подобострастия — лишь тихое признание происходящего.

Двери в часовню были приоткрыты. Оттуда лился теплый свет множества свечей и доносилось тихое, монотонное пение — молитва жреца.

Я вошла.

Воздух внутри пахнул воском, хвоей и холодным камнем. Небольшое пространство было преображено. На стенах алели наши скромные гирлянды, у алтаря горели толстые восковые свечи в тяжелых подсвечниках. На первой и единственной скамье сидел Андреас с Мирой и Агнессой. Брат был мрачен, но сдержан; Мира — с идеальной, ледяной вежливостью; Агнесса же сияла, разглядывая мое платье.

Но все это я заметила краем глаза. Потому что в конце короткого прохода, у простого каменного алтаря, стоял он. Дерек. Не в придворном мундире, а в строгом, темно-синем кафтане своего рода, отделанном лишь серебряным шитьем по вороту и обшлагам. Он смотрел на меня, и все остальное перестало существовать. Его лицо было спокойным, но в глазах горел такой интенсивный, сосредоточенный свет, что у меня перехватило дыхание.

Якоб довел меня до его стороны и отступил. Мы стояли рядом перед алтарем, где ждал жрец — пожилой мужчина в простой белой робе с символом двух сплетенных колец на груди, знаком богини Любви и Верности, Лианны.

Жрец начал говорить. Его голос, глуховатый и размеренный, заполнил часовню. Он говорил не о титулах и союзах домов, а о двух одиноких сердцах, нашедших пристанище друг в друге. О выборе, который совершается не разумом, а душой. Об обещании быть опорой и утешением в самые темные дни.

Потом пришла наша очередь.

— Дерек из рода Астаротских, — сказал жрец. — Перед лицом Лианны и свидетелей, обязуешься ли ты хранить верность, оберегать и уважать эту женщину, Ирен из рода Антерсонов, делить с ней радость и горе, быть ее мужем и защитой до конца твоих дней?

Дерек повернулся ко мне. Он не просто произносил слова. Он вкладывал в них каждый слог.

— Обязуюсь. Клянусь кровью предков и светом этого дня. Ты — мой дом, Ирен. Отныне и навсегда.

Затем жрец обратился ко мне. Те же слова. Та же торжественная тишина, давящая на уши. Я открыла рот, и голос мой сначала сорвался в шепот. Я сглотнула, чувствуя, как дрожат колени под тяжелым шелком.

— Обязуюсь, — прозвучало громче, чем я ожидала. — Клянусь… клянусь очагом этого дома и тишиной этих стен. Ты — мое доверие, Дерек. Отныне и навсегда.

Жрец взял со стоящей рядом подушки два простых широких кольца из неяркого белого металла — мифрила, символа прочности. Дерек взял мое кольцо. Его пальцы, такие уверенные, чуть дрожали, когда он надевал его на мой палец. Кольцо было прохладным и неожиданно весомым. Потом я взяла его кольцо. Мои руки не дрожали. Они были тверды, когда я надела символ нашего союза на его палец.

— Перед лицом богини и людей я объявляю вас мужем и женой, — провозгласил жрец. — Что сочеталось в любви, да не разлучит никто.

И затем, без лишних церемоний, как бы продолжая древний, простой ритуал, жрец взял наши руки — правую Дерека и левую мою — и положил их вместе на холодную поверхность каменного алтаря.

— Камень свидетель. Пусть ваш союз будет крепче его.

На мгновение воцарилась полная тишина. Потом Дерек наклонился и поцеловал меня. Это был не страстный поцелуй, а печать, обет, тихое и радостное утверждение свершившегося. В ушах зазвенело, и я услышала сдавленное всхлипывание Агнессы и тихий, одобрительный вздох Ирмы где-то сзади.

Когда мы обернулись к нашим гостям, лицом к новому будущему, единственное, что я осознавала полностью, — это тяжесть кольца на пальце и непоколебимую теплоту его руки в моей. Одиночество, длившееся тридцать пять лет в двух мирах, окончилось. Начиналось нечто новое. Страшное. Прекрасное. Наше.