Хозяйка заброшенного замка

Глава 14

Дерек вернулся к вечеру, но не один, и не через ворота. В дальнем, заброшенном крыле замка, там, где когда-то, судя по всему, была своя маленькая приемная, вдруг вспыхнуло голубоватое сияние, и воздух затрепетал, наполнившись запахом озона и далеких благовоний. Это был портал.

Из мерцающего вихря вышла сначала он сам, затем — пожилая, но невероятно прямая, как жердь, женщина в строгом сером платье, с измерительной лентой на шее и сундучком для инструментов в руках. Ее взгляд, острый и всевидящий, мгновенно окинул полуразрушенные своды, и на лице не дрогнул ни один мускул. А следом за ней, тихо и организованно, словно отлаженный механизм, появилась целая процессия. Десять человек в ливреях темно-синего цвета с серебряным гербом Астаротских. Они несли сундуки, тюки, свертки и даже какие-то странные сверкающие приборы в золоченых футлярах.

Тишина старого замка взорвалась. Но не криками, а деловитым, сдержанным гулом. Слуги, не теряя ни секунды, по одному лишь кивку Дерека разошлись. Несколько человек направились в кухню, двое — осматривать большую столовую, еще трое с вениками, щетками и ведрами принялись за холл. Они работали молча, эффективно, с такой отточенностью движений, которая казалась почти нечеловеческой после неторопливых, основательных методов Ирмы и Якоба.

Ирма вышла на шум, заслонив дверь на кухню своей плотной фигурой. Её желтые глаза сузились до щелочек, следя за каждым движением чужаков. Она не сказала ни слова, но ее молчание было громче любого окрика. Дерек что-то тихо сказал ей, кивнув в сторону прибывших. Ирма, после долгой паузы, медленно кивнула. Она не стала подчиняться — она взяла на себя командование. Её первый приказ, отданный хриплым шепотом самому рослому из слуг, был о горячей воде и пепелище для чистки медной посуды. Она превратилась в мрачного, неуклонного надсмотрщика, следящего, чтобы эти столичные щеголи не сломали ничего из того, что она годами оберегала.

А тем временем Дерек подвел ко мне портниху.

— Мадам Леруа, — представил он. — Лучшая в столице. Ирен, моя невеста.

Мадам Леруа сделала безупречный, но минималистичный реверанс.

— Госпожа. Позвольте выразить восхищение… очарованием этих древних стен. Теперь о деле. — Она открыла свой сундучок, и оттуда, словно магическое сияние, хлынули образцы тканей: тяжелый атлас, воздушный шелк, серебристая парча, кружево тоньше паутины. — Граф указал, что церемония будет скромной, но платье должно быть достойным вашего нового статуса. Учитывая сроки, мы будем использовать готовую основу, но адаптируем ее под вашу фигуру и вкус. Позвольте приступить к замерам.

Следующий час был для меня сном наяву, полным смущения и странного волнения. Мадам Леруа, с холодными пальцами и горящим взглядом художника, обмеряла меня со всех сторон, заставляя поворачиваться, поднимать руки. Она щупала ткань моего старого платья и цокала языком, обсуждая с собой плотность льна. Она показывала мне эскизы — изысканные, с высокими талиями и длинными рукавами, напоминающие скорее наряды фрейлин, чем пышные свадебные платья с Земли.

— Этот фасон подчеркнет вашу скромность и изящество линий, госпожа, — говорила она, указывая тонкой палочкой на рисунок. — Шелк цвета слоновой кости, вышивка серебряной нитью по подолу и манжетам — достаточно благородно, но без излишней вычурности. Голову покроет фата из этого же кружева.

Я слушала, кивала, трогала невероятно мягкие ткани и чувствовала себя самозванкой. Но когда мадам Леруа, закончив с эскизами, вдруг спросила: «А что бы вы предпочли сами, госпожа? Может, чуть более глухой ворот? Или добавить складку здесь?» — я замерла. Она спрашивала мое мнение. Не Дерека, не правила света, а мое.

— Я… я не разбираюсь, — честно призналась я.

— Тогда доверьтесь мне, — сказала она, и в ее голосе впервые прозвучали нотки чего-то, похожего на тепло. — Я сделаю так, чтобы вы чувствовали себя в этом платье не куклой, а собой. Только… более торжественной версией.

Когда она удалилась со своими свитками и лоскутами, я осталась стоять посреди внезапно оживленного холла. Откуда-то доносился запах мыла и воска для мебели, звенели ведра, скребли щетки. Мой замок, моя тихая, пыльная крепость одиночества, превращался на глазах в нечто иное. Это было страшно. Это было подавляюще. Но когда я увидела, как Дерек, скинув парадный камзол, помогает двум слугам передвигать тяжелый старинный сундук, и он поймал мой взгляд и улыбнулся — той самой, редкой, доходящей до глаз улыбкой, — страх отступил, уступив место странному, дрожащему предвкушению. Все менялось. И, возможно, к лучшему.

Следующие две недели превратились в калейдоскоп непривычных, порой ошеломляющих событий, где обычная жизнь причудливо переплелась с подготовкой к празднику, который казался мне порой сном.

Под чутким, но железным руководством Ирмы, которая быстро сообразила, как использовать дополнительную рабочую силу, замок начал меняться. Не кардинально — не было времени на ремонт камня, — но основательно. Полы, вымытые до скрипа, заблистали темным деревом там, где его не съели время и сырость. Пыльные гобелены сняли, вытряхнули на морозе и снова повесили, и на них проступили поблекшие, но четкие изображения охот и пиров. Окна, насколько это было возможно, вымыли, и свет стал литься в комнаты более щедро. В моих покоях и в комнате, которую теперь занимал Дерек, слуги установили небольшие, но эффективные магические обогреватели — изящные медные диски с тихо гудящими кристаллами внутри. От них исходило ровное, сухое тепло, которое было непривычной роскошью.

Ирма превратилась в негласного начальника штаба. Она распределяла задачи, проверяла качество уборки своим прищуренным взглядом и умудрялась одновременно готовить на всю ораву. Её первоначальная враждебность сменилась суровым, деловым принятием. Она видела, что эти люди работают, а не ленятся, и это было для нее главным критерием. Якоб же, ошеломленный, сначала прятался в конюшне, но Дерек лично привлек его к осмотру и мелкому ремонту кареты, и старик, оживившись, снова почувствовал себя нужным специалистом.

Мадам Леруа поселилась в одной из комнат второго этажа, превратив ее в ателье. Каждый день меня вызывали на примерки. Процесс был почти мистическим. Из простой льняной основы постепенно рождалось нечто удивительное. Шелк цвета сливок ложился на фигуру, подчеркивая талию, но не стесняя движений. Мадам Леруа, с булавками в зубах, что-то закалывала, отпарывала, снова пришивала. Она привезла с собой юную помощницу, и та день и ночь вышивала тончайшим серебром по подолу и манжетам растительный орнамент — вьюнок и колокольчики, похожие на те, что росли у нашего леса. Я стояла на низком столике, чувствуя непривычную прохладу шелка на коже, и ловила в потускневшем зеркале отражение незнакомой женщины — стройной, с нежной шеей и большими, чуть испуганными глазами. «Это я?» — думала я каждый раз.

Дерек был моим якорем в этом водовороте. Он не устранялся, но и не давил. Он советовался со мной по каждому мало-мальски важному вопросу: меню для скромного свадебного ужина (решили на горячее — дикий кабан, которого принес Ирма, и корнеплоды, на десерт — медовые пряники от Ирмы), список гостей (решили ограничиться братом с семьей и несколькими соседями-помещиками, которых Дерек считал безопасными). Он каждый вечер уводил меня от суеты на короткую прогулку вокруг замка, и мы просто молча дышали морозным воздухом, слушая, как скрипит под ногами снег. Он не говорил много, но его присутствие, его спокойная уверенность говорили за него: «Все будет хорошо. Мы справимся».

Самым важным делом стала маленькая фамильная часовня в западном крыле. Её использовали только для отпеваний, и она пребывала в запустении. Мы с Дереком, Ирмой и Якобом взялись за нее сами, без слуг. Вымели паутину и мышиный помет, протерли пыль с деревянной скамьи и маленького алтаря. Якоб нашел где-то ветви вечнозеленого падуба и можжевельника, и Ирма сплела из них простые, но красивые гирлянды, которые мы развесили на стенах. Дерек принес из своих вещей небольшую икону Покровительницы Очага — простую, деревянную, но старую и почитаемую. Мы поставили ее на алтарь. Когда работа была закончена, и в часовне зажгли свечи, отблески пламени заиграли на темном дереве и серебре хвои. Она перестала быть склепом. В ней появилось ожидание жизни.

По ночам, когда суета затихала, на меня накатывали приступы паники. Кто я такая, чтобы выходить за советника императора? Справлюсь ли с ролью графини? Не стану ли обузой? Но каждое утро, видя, как Дерек на кухне обсуждает с Ирмой закупки или как он внимательно слушает моё мнение о выборе ткани для занавесей в спальне, я успокаивалась. Он не хотел сделать из меня столичную даму. Он, казалось, ценил именно ту, кто я есть здесь — хозяйку этого замка, пусть и бедную, но умеющую ценить простые вещи.

И вот однажды, за пару дней до свадьбы, мадам Леруа объявила, что платье готово для окончательной примерки. Она одела меня, поправила каждую складку, накинула на голову эфирное покрывало из того же кружева. И подвела к высокому зеркалу, которое привезли слуги.

— Взгляните, госпожа, — сказала она тихо.

Я подняла глаза. И замерла. В зеркале стояла незнакомка из моих снов и не я. Это была я, но… преображенная. Платье не подавляло меня, а служило оправой. Лицо, обычно бледное от усталости и холода, теперь горело внутренним светом — волнением, надеждой. В глазах, широко раскрытых, читался не только страх, но и решимость.

— Я… — начала я и запнулась.

— Ты прекрасна, — с другой стороны комнаты сказал Дерек. Я не слышала, как он вошел. Он стоял, прислонившись к косяку, и смотрел на меня. В его взгляде не было ни восторга, ни оценки. Было глубокое, бездонное удовлетворение, как у человека, нашедшего наконец то, что долго искал. — Совершенно прекрасна.

В тот момент все сомнения, вся суета подготовки отступили. Осталась только эта картина в зеркале: он, я и отражение нашего общего будущего, застывшее в серебре шелка и тихом сиянии свечей. Приготовления подходили к концу. Скоро начнется сама жизнь.