Хозяйка молодильных яблок

Глава 7. Сломанная доска

Давно в Прибытково такого веселья не было. Ставили на улицах столы и лавки в ряд, несли угощение, не скупились припасы из погребов доставать – все оплатит боярин Турила по велению князя Ставра Премиславича.

Скатерти узорчатые стелили, расписную посуду ставили, несли на блюдах утиц и гусей жареных. Запахи съестного плыли над землей, заставляя наполняться рот обильной слюной. Будет пир на весь мир! Будивой с ног сбился, приглядывая, чтоб места и угощения всем хватило.

Гридни по лугу похаживали, на девиц и баб посматривали, подмигивали, усы и бороды оглаживали. А уж девки вырядились как на Красную горку или Комоедицу. Небось все сундуки распотрошили. Велезара тут же с обеими дочками стояла, соседей разглядывала. Всех девок, что на выданье, в самое лучшее нарядили. Значит, расползлись уже слухи по селу, зачем гость из столицы пожаловал. Ничего, еще посмотрим, кто тут первая красавица да умелица. Она дернула Беляну за рукав, тихо велела:

– Песню зачинай.

– Да как? – Беляна сделала круглые глаза. – Боярина-то нету еще! Чего зря глотку трудить?

– А я говорю – пой! Когда придет поздно будет, а так он на твой голос, как на манок притянется.

Беляна лишь вздохнула. Что ж – петь, так петь. Лишь бы матушка не ругалась после и не наказывала. Может ведь и в погреб посадить на всю ночь, а там мыши… Ее плечи непроизвольно дернулись. Глаза у Велезары недобро сверкнули. Беляна поспешила запеть, руку к груди прижала и выдала:

– Ой, как в лесу, да на лужочке, девицы гуляли… да плели веночки…

Голос Беляны сильный, глубокий разлетелся над селом, недаром ее всегда на посиделках просили запевать, и на Купалу в прошлом году она хоровод за собой вела и песню купальскую пела. Но тут в дело вступили и прочие девицы, там матери тоже не промах оказались, и вот уже множество голосов подхватили песню. Как кончили, новую завели, а ноги уже сами в пляс так и рвутся.

Гридни княжьи да отроки оживились, ближе подобрались, стоят, слушают, девкам такие взгляды кидают, что у тех дыхание перехватывает.

Будивой увидел неторопливо идущего Турилу, поклонился, на столы рукой указал:

– Просим отведать нашего угощения, гость дорогой.

Боярин кивнул, но глазами все по толпе рыскал, искал кого-то.

– Окольничего Стрижака не видел? Он из бани вышел раньше нашего, пока мы от жара отходили да квасом отпивались, взял и ушел куда-то.

– Да у нас тут потеряться трудно, – успокоил его Будивой. – Сады да поля кругом, лихих людишек давно не встречалось.

Боярин жестом подозвал нескольких гридней. Они выслушали его тихие приказания и разбрелись по селу. Будивой почесал в затылке. Столы накрыты, народ собран, но боярин за стол не торопился, стоял песни слушал, да сорванной веточкой по сапожку постукивал.

***

Огретый лопатой парень сидел на земле и держался за лоб.

– За что? – простонал он.

– А нечего по чужим садам шастать!

– Да ты знаешь, что за это с тобой сделать нужно? По княжьему указу, кто увечье нанесет, с того откуп в три гривны берется.

– По указу, как ты говоришь, откуп положен и с того кто чужому добру урон нанес.

Парень руки от головы оторвал и уставился на нее и интересом.

– Откуда знаешь?

– Оттуда. Отец сказывал. Он все законы знает.

– Ишь ты! И какое же я у тебя добро порушил?

– А кто яблоню чуть не сломал?

– Но ведь не сломал же!

– Конечно, – Милава потрясла в воздухе лопатой, – потому и не сломал, что я не дала. Скажи спасибо, что не железная, а всего лишь деревянная. Яблоки ей ворошу, когда сохнут, а то бы шишкой не отделался.

Парень потер лоб, там и правда вздулся шишак. Темно-русые волосы его волнами на плечи ложились, а вот бородка на солнце рыжиной отливала – видно, как у и Милавы, молодой Ярило волосам свой огненный цвет дарил.

– Ничего, шапкой прикроешь, никто и не заметит, – усмехнулась Милава. – Ты гридень из боярской дружины, что ли?

– Угу, – согласился парень. – Тебя как зовут-то, садовница?

– Милава я. Ладно, не серчай. Просто яблоня эта дорога мне, а тут ты полез. Зачем цветы рвать, когда можно просто так любоваться?

Парень посмотрел на яблоню, возле которой стояла девушка и нежно поглаживала по стволу.

– Ты что там с ней разговариваешь?

– Почему бы и нет? Все что под солнцем Ярилы славного растет, все живо, все свое разумение имеет. Или ты того не ведал?

– Ведал, – парень кивнул, встал на ноги. – Ведал, да забыл. Стрижаком меня кличут. Прости, что беспокойство доставил.

– Ты иди, тебя уж хватились там. Сельчане праздник готовят, даже отсюда слышно, как песня льется.

С того берега реки и правда доносилась музыка и звонкие женские голоса, выводящие веселую песню.

– А ты что ж не идешь? Праздник для всех.

– У меня работы еще много. Не до гуляний мне.

– Ну уж, нет! Боярин приказал, чтоб все пришли.

– А мне боярин твой не указ! Не хочу и не пойду!

Милава развернулась и пошла к сарайке, лопату на место определить. А Стрижак тут как тут, схватил ее за руку и потащил за собой.

– Вот уже не бывать такому, чтоб боярского указа ослушаться. Идем, красавица.

Как Милава не рвалась, гридень не выпустил. Вот из сада вышли, вот до берега добрались, на мосток шагнули.

– Да пусти, ты, кочерыжка гнилая! Чтоб тебе ядовитый гриб в пироге попался!

Она уперлась ногами, дернулась изо всех сил. Нога Стрижака попала на доску, что уже кем-то ранее треснута была, он пошатнулся, покачнулся, и спиной назад в воду бухнулся. Еле-еле руку Милавы отпустить сообразил, а то бы и ее утащил. Девушка бросилась к краю мостка, на колени упала, в воду вгляделась. Да где же он? Утоп, что ли?

Нет, вот голова показалась: вынырнул.

– Давай сюда, – протянула она руку, – греби! Ты плавать-то умеешь?

– Неа, – мотнул головой Стрижак и ушел под воду.

– Ах… – Милава вскрикнула и спрыгнула в реку.

Нырнула, не увидела ничего, вынырнула, снова нырнула. Вынырнула. Волосы лицо облепили, она их смахнула и увидела рядом смеющегося парня.

– Ай ты смелая какая!

– Да ты, что ж, обманул? Плавать он не умеет! – Милава брызнула на него водой, попала в нос, он замотал головой, фыркнул.

– Да не сердись. Я ж не думал, что ты спасать меня прыгнешь.

– А что мне делать, смотреть, как ты пузыри пускаешь?

Она развернулась и поплыла к тому берегу где сады, тихо бурча, про всяких там дурней, что навязались ей на голову.

Стрижак догнал, поплыл рядом, краем глаза на девицу поглядывал, рыжие волосы ее плащом за ней по воде плыли, так и хотелось руку протянуть, погладить. Не стал. И так уж против себя ее настроил, а ему другого почему-то хотелось. Речка невелика была, вскоре ноги дна коснулись. Вышли на берег, Милава тут же к саду пошла, на ходу подол сарафана отжимая, даже словечка не сказала на прощание. Мокрый след за ней по земле стелился. Стрижак уже рот открыл, чтоб окликнуть, и снова не стал. Ладно, будет еще время повидаться и поговорить.

Сапоги стянул, воду вылил, мокрую рубаху снял, воду отжал, но надевать не стал, перекинул через плечо, подхватил сапоги, да пошел легкой походкой снова через мостик. Солнышко грело спину, ветерок волосы трепал, высушивал. Вода хоть и не слишком тепла была, но и не студена, после бани самое то искупаться, пусть и в одежде. Там, где треснутая доска прогнулась, остановился, усмехнулся. Вот же как бывает: всего-то хотел на цветущие сады посмотреть, – уж больно красиво они издали смотрелись, словно белые облака на землю спустились, – а получилось совсем иное. Он и сам еще не понял что. Но на сердце почему-то радостно стало, весело, как после боя, где ты выжил и с победой домой едешь.