Холодное блюдо

Глава 5, Рыбинск

Уха, ПРАВИЛА ПРИГОТОВЛЕНИЯ

Рыбу следует очистить вторым способом, т. е. снять филе как с крупной, так и с мелкой сначала с костей, а потом с кожи. Головы, кости и кожу, тщательно промыв, сложить в кастрюлю, залить холодной водой, положить туда же очищенные белые коренья, букет, поджаренный лук, соль, перец и лавровый лист по вкусу и поставить вариться, как бульон. Когда появится пена, тщательно снять ее и продолжать варить на медленном огне до тех пор, пока навар получит хороший крепкий вкус; тогда процедить его через сито, снова поставить на плиту, дать закипеть и опускать в уху поочередно рыбные филеи, нарезанные на порционные куски. Сварившуюся рыбу нужно вынуть из ухи шумовкой и переложить в холодную соленую воду. Затем приступить к приготовлению оттяжки. Для этого нужно тщательно растолочь паюсную икру в ступке, прибавить к ней белки, небольшое количество холодной воды и все это размешать. Затем, согрев оттяжку небольшим количеством ухи, завертеть находящуюся в кастрюле уху лопаточкой в одну сторону, чтобы она кружилась, и быстро влить в нее оттяжку, выжать туда же лимонного сока, отставить ее на край плиты, закрыть крышкой и продержать так минут 10, пока оттяжка свернется на поверхности и уха совершенно очистится и сделается прозрачной; тогда процедить ее через мокрую салфетку, натянутую на опрокинутый табурет, и вскипятить еще раз.

Перед подачей на стол положить в миску все сваренные филеи рыбы, вылить туда же уху и посыпать рубленою зеленью укропа. К ухе подаются отдельно куски лимона.

Из пирожков принято подавать растегаи или московскую кулебяку.

– Оттяжка. Наилучшей оттяжкой для ухи считается оттяжка из паюсной икры; делая уху светлой и прозрачной, она в то же время придает ей особенно хороший вкус. Оттяжку неудобно приготовить из меньшего количества икры как 50 г. Этого количества достаточно для ухи, приготовляемой на пять персон. Толочь икру следует очень тщательно, т. е. нужно следить за тем, чтобы все зернышки были раздроблены; только в таком случае икра оттянет уху и придаст ей вкус. Оттяжку из икры, как и мясную оттяжку, следует предварительно согреть. Уха оттягивается гораздо быстрее, чем мясное консоме; это объясняется тем, что икра вываривается быстрее, чем мясо.

За неимением икры, уху можно сделать прозрачной при помощи одних белков, но известно, что белки придадут только прозрачность, а вкуса нет. В оттяжку также для вкуса можно прибавлять немного белого вина (сотерн).

– Примечание о молоках. Молоки ершей и другой рыбы не следует класть в уху вариться, так как от них уха становится мутною и плохо оттягивается. Их можно сварить совершенно отдельно и опустить в уху перед подачей к столу, если кто любит их.

– Примечание об ухе из живой рыбы. Уху из живой рыбы можно не оттягивать, так как она сама по себе может быть прозрачна, но для этого филеи рыбы следует варить не в общем количестве ухи, а совсем отдельно на сотейнике, и отвар от них не вливать в уху, так как он всегда бывает мутный.

П.П. Александрова-Игнатьева, «Практические основы кулинарного искусства.», 1909, СПб, издание 7. Текст адаптирован к современным мерам веса и правилам орфографии

Для шеф-поваров и примкнувших к ним лиц утро на яхте начиналось томно: можно было потянуться, поваляться под одеялом, из-под ресниц поглядывая на яркое солнце за окном. Послушать тишину, нарушаемую только плеском волн, представить себе грядущий день или вспомнить вчерашний.

Так что к истошному женскому визгу, раздавшемуся в коридоре второй палубы, никто готов не был.

Мгновенно яхта наполнилась звуками. Простучали дробью по ступенькам трапа ботинки стюарда, что-то отрывисто скомандовал капитан, мужской голос сдавленно выругался.

Когда участники круиза, запахивая халаты, вывалились на палубу, их глазам предстало неожиданно мирное зрелище: бассейн, полосатые шезлонги, в двух из них сидят загорающие женщины. Правда, одна из них – в туго завязанном длинном халате, а другая и вовсе в коротком, в блёстках коктейльном платье, но, в конце концов, здесь же все свои…

Отчего-то все медлили, и подходить ближе не спешили. Хозяин яхты первым сделал шаг вперёд, вгляделся и сдавленно охнул.

– Валерий, они что, обе?..

– Мы не проверяли, Эдуард Михайлович.

– Так проверьте, Тьма вас дери! – рявкнул Пархомов и повернулся к гостям.

Высокая женщина, рыдавшая на плече Газаряна, вздрогнула и затихла.

– Чш-ш-ш… – Артём успокаивающе погладил её по плечу. – Испугались, да?

– Ужасно, – хлюпнула она. – Я хотела поплавать перед завтраком, вышла сюда, а тут… И кро-овь…

– Лариса, идите в каюту, – сухо распорядился Пархомов. – Артём, проводи её и найди чего-нибудь успокоительного. Валерий, что там?

Надо заметить, что сам он стоял от шезлонгов в нескольких шагах и подходить ближе явно не хотел. Газарян увёл Ларису, снова заплакавшую, а капитан тем временем пощупал пульс на шее у каждой женщины, распрямился и сказал:

– Эта жива ещё, но пульс совсем слабый. Скорую вызвали?

– Вызвали сразу, Валерий Николаевич, – отозвался стюард.

– Ну и где она? – сварливо поинтересовался Пархомов.

Ответом ему была приближающаяся сирена.

Когда медики поднялись на палубу, там уже не было никого, кроме Эдуарда и капитана. Стюарды сумели уговорить пассажиров разойтись по каютам до приезда стражников. Те тоже не заставили себя ждать, прибыв практически одновременно со скорой помощью.

Из городской стражи приехали четверо: эксперт занялся осмотром тела, двое оперативников помоложе быстро защёлкали кристаллами, снимая женщин в шезлонгах, палубу, выход в коридор… Потом дали разрешение магам-медикам увезти пострадавшую и подошли к капитану, о чём-то тихо заговорив с ним.

К Пархомову, стоящему возле перил, неспешно приблизился самый старший из команды розыскников городской стражи – грузный, с коротко стрижеными седыми волосами и щёточкой рыже-седых усов.

– Следственный отдел городской стражи, секунд-майор Гривцов, – представился он. – А вы хозяин судна?

– Эдуард Михайлович Пархомов, – ответил тот. – Да, я владелец яхты.

– Давайте мы с вами, Эдуард Михайлович, присядем где-нибудь, и вы расскажете мне, что привело вас в Рыбинск, что произошло у вас на борту такого, что случились аж двое пострадавших, и кто эти женщины?

– Как много сразу вопросов, – Пархомов растянул губы в улыбке, больше напоминавшей оскал. – Давайте перейдём в бар, что ли. Заодно кофе выпьем.

– Ведите, Эдуард Михайлович, ведите! – всплеснул руками усач. – И кофе – это замечательно, у вас, небось, какие-нибудь сорта эдакие, экзотические, в нашем провинциальном городке и невиданные… А кофейку-то поутру выпить самое то, милое дело! У нас, правда, утро давненько началось. Ну, так мы и на службе, а вы вот, небось, в отпуске? Разлюбезное дело отпуск, скажу я вам…

Гривцов плёл эти словесные кружева, а сам приглядывался к собеседнику: глаза красные, да и запах вполне характерный. Что ни пей с вечера, хоть самогон, хоть дорогой галльский коньяк, а утром всё одно перегар будет. На щеке у господина хозяина жилка дёргается, косится он в сторону шезлонга, где распоряжается эксперт, и видно: дать бы ему волю, он бы выкинул тело за борт и скомандовал отчаливать немедленно.

Они поднялись по трапу палубой выше, Пархомов подозвал бармена и отрывисто приказал принести два кофе и что там к нему положено.

«Если ты, милый мой, не имеешь самого прямого отношения к смерти этой дамочки, – думал Гривцов, усаживаясь в удобное кресло, – так я съем свою любимую летнюю кепку…»

Удивительно, но не стояла в баре модная кофемашина: щекастый бармен в белой куртке достал пару джезв и стал колдовать над ними и ящиком с песком. Посмотрев на это действо, секунд-майор удовлетворённо кивнул и повернулся к Пархомову.

– Ну, рассказывайте, – предложил он.

– Что… рассказывать?

– Всё. Кто плывёт в вашем ковчеге…

– Я уже начинаю думать, что он постепенно превращается в «Марию Целесту»[12], – нервно хохотнул Эдуард.

– Кто плывёт на вашей яхте, – терпеливо повторил Гривцов. – Какова цель поездки, какое отношение имеют к вам пострадавшие, что происходило вчера и какие причины могли привести к убийству?

– А вы не мелочитесь, господин секунд-майор, – разозлился внезапно Пархомов. – Я это всё буду рассказывать как раз до завтра!

– Ничего, я никуда не спешу. Вы начните, а там само пойдёт…

Тяжело вздохнув, Эдуард покорился и начал говорить.

Сыщик слушал, кивал, делал какие-то пометки в затрёпанном пухлом блокноте. На описании вчерашней рыбалки поднял взгляд и переспросил:

– Значит, обе пострадавшие на реке не развлекались?

– Нет.

– А что они в это время делали?

– Понятия не имею. Я-то был с остальными гостями. Наверное, лучше спросить у стюардов, они сюда то и дело возвращались.

– Спросим, спросим непременно… – задумавшись, Гривцов водил магическим пером по листу блокнота, и там появлялся весьма похожий портрет Пархомова; наконец секунд-майор захлопнул записи и сказал: – Хорошо! Попросите стюардов – сколько их у вас? двое? – вот оба пусть подойдут сюда через полчаса. Я пока побеседую вот с молодым человеком, – он кивнул в сторону бармена, протиравшего стаканы с самым равнодушным видом. – Вы можете быть свободны, но я попрошу вас никуда из Рыбинска не уезжать.

– Я и не собирался, у нас фестиваль завтра, конкурс, – хмуро ответил Эдуард и встал.

Он не стал спрашивать у сыщика, надолго ли он должен задержать здесь яхту: понятно было, что секунд-майор этого и сам не знает. Но торчать в Рыбинске дольше, чем предполагалось, он совсем не хотел. Поэтому, выйдя из бара, хозяин яхты отыскал глазами своего помощника, подозвал его и отвёл в сторону.

– Вот что, Володя, тот твой приятель, частный детектив, ещё поблизости?

– Верещагин? Вроде бы да, он собирался следовать за фестивалем.

– Отлично. Попроси его встретиться со мной как можно скорее. И скажи, что я удваиваю его обычный гонорар.

– Эдуард Михайлович… – Сошников замялся.

– Ну что ещё?

– Алекс всегда предупреждает клиента, что он находит преступника и передаёт его в руки правосудия в любом случае. Даже если это близкий родственник заказчика.

Тут Пархомов неожиданно развеселился.

– Володя, милый ты мой, у меня родственников нету вообще никаких! Получается, что самый близкий мне человек на этом корабле – ты, понимаешь? Ты не убивал, я не убивал, значит, пусть ищет, находит и передаёт.

– Как скажете, – коротко кивнув, Сошников направился к трапу, но затормозил и спросил: – Кстати, их обеих убили?

– Не знаю… Вот Тьма, я идиот, даже не спросил у стражника!

И мужчины уставились друг на друга… Тут уместно было бы сказать, «уставились, словно два барана», но мы пощадим наших героев и оставим их пока в этом тягостном недоумении.

Упомянутый же сотрудник стражи, а именно секунд-майор Гривцов чему-то весело улыбнулся, одним глотком допил давно остывший кофе и подошёл к барной стойке. Куки, с видом мученика, продолжал протирать сверкающий стакан.

– Ну, выкладывай, – добродушно предложил Гривцов.

– Что выкладывать? – Куки поставил стакан на место и аккуратно сложил тряпочку.

– Всё, дружок, всё, что ты слышал, видел и чувствовал, пока вы плыли. Для начала представься, а там и разговор пойдёт.

– Вася… Ну, то есть, Куконин Василий Христофорович.

– Ишь ты, Христофорович!

– Тут меня все называют Куки! – добавил бармен в припадке откровенности.

– А тебе обидно?

– Да нет, пожалуй…

– Ну, тогда и я позволю себе, Василий Христофорович, именовать тебя тем же прозвищем. Начинай, Куки, налей мне водички вон в тот чистый стакан, и начинай излагать.

Молодой человек вздохнул и вытянул из потайного ящичка свою заветную тетрадку…

Секунд-майор оказался въедливым до невозможности. Переспрашивал, уточнял, возвращался к сказанному… В конце концов он сосредоточился на четырёх пунктах из всего, что успел записать Куки за пять дней плавания.

– Значит, говоришь, хозяину угрожали? – переспросил он задумчиво.

– Не знаю… Вроде они на равных говорили, так что угрозы были взаимными.

– А кто это был, ты не опознал?

– Не-а, – молодой человек помотал головой. – Я ж тут слышу, что происходит, но не вижу. А по голосу так легко не разберёшь.

– Та-ак… Пошли дальше. Ольгу Бобровских видели выходящей из чужой каюты, верно?

– Верно. Только это не я видел, а стюарды, конкретно – Леонид.

– Ладно, с ним я отдельно поговорю. И ты упомянул графин с виски в комнате Марины Красовской. Это точно не из твоего бара?

– Сто пудов. Во-первых, Эдуард Михайлович запретил подавать Красовской спиртное. Вообще, любое. Во-вторых, виски я не переливаю в графины, подаю в стакане.

– Не в бутылке?

– Нет, – Куки хихикнул. – Велели вообще ничего в бутылке не подавать, потому как выпивки не напасёшься на эту публику. Только порционно.

– Разумно, разумно… Ну, и последний вопрос, Куки, пока последний, – Гривкой подчеркнул словечко «пока». – Ты слышал, как в первый вечер господин Пархомов ссорился с Красовской?

– Слышал, – решительно ответил бармен. – Что у них любовь прошла, это все знали, так что разговор этот не удивил.

– Хорошо. Позови мне стюарда Леонида Градового и пока можешь быть свободен.

Стюард был немногословен, но всё, рассказанное Куки, подтвердил.

– Графин? Да, сохранился, наверное. Я его капитану отдал, а тот собирался Эдуарду Михайловичу передать. Только… – Тут Леонид помедлил, но всё-таки договорил. – Мне показалось, что был ещё один.

– Ещё один что?

– Графин.

– Как вы это поняли?

– След на столике остался, как будто стояло что-то влажное. Квадратный след, и размер точно такой, как в первый раз. Я уборку делал, ну, и увидел.

– След…

– Да.

Секунд-майор вздохнул:

– И вот интересно мне, куда она это всё девала?

– В чемодан, я думаю, как и в первый раз. Шкаф-то мы можем открывать, а чемодан – ни-ни.

– Посмотрим, посмотрим… А расскажите мне, чьи каюты особенно интересовали госпожу Бобровских?

– Ну, хозяина, Эдуарда Михайловича. Эту я видел, как она открывала. Ещё – госпожи Новиковой, сомелье. А насчёт третьей я не уверен, видно из конца коридора было плохо – то ли Сошникова, то ли Мушинского.

– Сошников – это помощник Пархомова, так? А Мушинский – ресторатор? Очень, очень интересно… – пробормотал Гривцов.

Леонид уже направился к двери, но остановился и спросил:

– А их что, обеих… убили?

– Нет. Мертва только Ольга Бобровских, а вторая женщина в больнице. В реанимации, в тяжёлом состоянии, но жива.

– Понятно, – кивнул стюард и вышел.

– И что тебе понятно, хотел бы я знать? – поинтересовался секунд-майор, глядя в воздух.

Второй стюард, Иван Петелин, не сказал ничего нового. Он вообще убирал другую палубу и в каютах, которые Гривцова заинтересовали особо, не бывал. Только уже уходя из бара, он остановился и, глядя куда-то в угол, промямлил:

– Это… вот ещё чего…

– Что?

– У Ольги, убитой, блокнот был. Маленький, в ладошку размером, в чёрной обложке, такой… с блёстками. И она каждый вечер уединялась на нижней палубе, где у нас всякий хозинвентарь стоит, и что-то в нём писала.

– А для гостей что-то на нижней палубе есть?

– Нет ничего, это наша территория. Там наши каюты, кладовки всякие, гостям там делать нечего.

– Хорошо. Спасибо, идите.

– Позвать кого? – Иван переминался с ноги на ногу, и видно было, что ему ужасно любопытно всё происходящее.

– Пока нет, позже. Мне подумать надо.

Гривцов и в самом деле заказал кофе, на сей раз со сливками и сахаром, пересел в шезлонг, вытянул длиннющие ноги и закрыл глаза.

«То ли спит, то ли и правда думает, – пронеслось в голове у бармена Куки. – Ну его, пойду лучше в кладовке ревизию произведу».

И он, закрыв дверь бара, удалился.

Пока секунд-майор терзал свидетелей, Эдуард Пархомов договаривался с сыщиком.

Да, когда нужно было, Сошников умел действовать очень быстро: выслушав поручение босса, он мигом вызвонил Алекса по коммуникатору и попросил о встрече.

Алекс стоял в этот момент на набережной и лениво размышлял, пойти ли ему направо или налево. Было примерно всё равно, единственное, чего не хотелось – это возвращаться в отель.

– Просит о встрече, говоришь? – он бросил взгляд на «Люсьена Оливье», покачивающегося возле причала. – Знаешь, на яхте встречаться не хочется. Вот тут напротив я вижу бар под названием «Аллюр три креста», вот в нём и встретимся. Когда я буду? Да через пять минут.

– Ну, и мы так же, – обрадовано ответил Сошников и отключился.

В баре было полутемно, малолюдно и как-то некомфортно. Алекс никак не мог понять, в чём дело, а потом сообразил: фоном шла не музыка и даже не спортивные матчи, а репортаж с не то открытия сельскохозяйственной выставки, не то с научного диспута… В общем, разговору это не способствовало.

– Пойдём в другое место? – спросил он у Эдуарда.

– Зачем? Погоди минутку…

Пархомов подошёл к бармену, поговорил с ним, и раздражающий фон сменился чем-то неясно-музыкальным, а в руках Эдуарда сами собой появились три больших кружки тёмного пива с шапками белоснежной пены. Официантка принесла тарелку с солёными сушками, доску, на которой лежали три подсушенные как раз до нужной кондиции воблы, корзинку с булочками и сливочное масло.

– Сами печём, сами масло делаем, – с гордостью сообщила она. – Вот это с чесноком и травами, это с красным перцем, а это с базиликом и голубым сыром.

Под всё это изобилие разговор начался не сразу. Только когда от воблы осталась лишь чешуя да хребты, а кружки опустели наполовину, Пархомов начал:

– У меня на яхте произошло убийство.

– Наслышан, – кивнул Алекс.

– Я хочу, чтобы ты расследовал это дело, нашёл убийцу и отдал его стражникам.

– Хорошо… Володя предупредил тебя, что вне зависимости от персоналий убийца отправится под суд?

Эдуард пожал плечами.

– Меня это полностью устраивает. Я не убивал, Сошников не убивал, остальные должны получить по заслугам.

– Хорошо, – Верещагин отодвинул кружку, выудил из кармана чистый блокнот, который всегда носил с собой, открыл его на первой странице и написал:

«Убийство на борту яхты «Люсьен Оливье». Заказчик – Эдуард Пархомов, владелец яхты. Убитая…»

Тут он поднял глаза на Пархомова. Тот скривился:

– Ольга. Ольга Бобровских.

– Странно, – хмыкнул Алекс. – По всем впечатлениям я ждал, что убьют Красовскую.

– Она в больнице в тяжелом состоянии, – отозвался Владимир.

– Так их что, одновременно?

– Непонятно пока. Нашли рядом, в шезлонгах на палубе для солнечных ванн.

– Со-олнечные ва-анны… – мечтательно протянул Алекс. – Вот просто мечтаю принять хоть одну.

– И что?

– Да как-то всё больше приходится обходиться обычным душем. Ладно, поехали. Рассказывай обо всех участниках поездки, все подробности, взаимоотношения, все детали.

Пархомов душераздирающе вздохнул и начал рассказ. Его собеседник внимательно слушал, иногда задавал вопросы, делал пометки в блокноте. На упоминании сомелье Ларисы Новиковой Алекс поднял ладонь:

– Стоп-стоп-стоп! Вот здесь хотелось бы подробностей. Я могу понять, зачем в этой поездке сыровары или кондитер. Притянуто за уши, но ладно. Но сомелье? Какие в ярославской области вина?

– Ну-у… – Эдуард смешно скосил глаза к носу.

– Дорогой мой, только скажи мне правду, ладно? И мы вместе подумаем, к чему её приспособить. Я слышал всякие истории насчёт подделок…

Тут Эдуард неожиданно развеселился.

– О, и до тебя они дошли? А ты какую слышал? Что я планирую выпускать поддельный сотерн или липовый шерри?

– Я слышал о сотерне. А что?

– Отлично! Значит, дымовая завеса создана правильно.

– Пояснишь?

– Конечно. Как ты знаешь, у меня есть виноградник и винодельня на юге…

– Слышал.

– Не пошёл у меня этот бизнес. Вино получается ординарное, и мало того – плохо переносит перевозку. Таскать его сюда, в Центральную Русь, просто бессмысленно. Поэтому я хочу всё это хозяйство на корню продать. И, собственно говоря, в Ярославле у меня намечены переговоры с владельцем тамошнего завода по розливу, Осипом Гершковичем. А он взамен планировал передать мне права на мясокомбинат.

– Шило на мыло меняем?

– Ну, примерно. И Лариса – не моя креатура, она по заданию Гершковича облазила все мои виноградники и везёт с собой отчёт. Но ты ж понимаешь, сорвать такую сделку проще простого…

– Ладно, но почему нельзя было встретиться в Москве? А отчёт отправить магвестником?

– Гершкович принципиально из Ярославля не выезжает никуда, уж не знаю почему. А отчёт Лариса отправила, только у него будет ещё примерно сотня вопросов, самых неожиданных, мы с ним уже дела вели. Так что мне главное – довезти Ларису в целости и сохранности до места переговоров и держать всё в тайне до подписания контракта.

– Однако… Какое счастье, что я всего-навсего расследую преступления! – с чувством произнёс Верещагин и одним глотком допил пиво. – Я бы на твоём месте госпожу Новикову отсюда отправил порталом. Сам видишь, ситуация накаляется.

– Да я бы её и из Москвы порталом отправил! – с досадой ответил Пархомов. – Но у неё, видишь ли, непереносимость портальных переходов. Так что приходится вот так…

Когда Эдуард распрощался и ушёл, Верещагин просмотрел записи и достал коммуникатор. Он на чужой территории, так что начинать надо с поклона здешней страже. И хорошо бы было, если бы нашлись там знакомые…

– Бахтин, слушаю, – рыкнул с экрана коммуникатора голос начальника следственно-розыскной службы городской стражи по Устретенской слободе Москвы.

– Привет, Сергей Иваныч, – Алекс с трудом подавил желание вскочить и вытянуть руки по швам.

– А, Алексей, ты? Ты ж вроде в отпуске?

– Да был в отпуске, но работа догнала. Я сейчас в Рыбинске, и мне надо найти подходы к здешним твоим коллегам. У тебя случаем никого тут нет?

– Ры-ыбинск? Хм… А воблы привезёшь?

– Самой лучшей!

– Ладно тогда, погоди минутку.

Минутка растянулась надолго. Бахтин листал какую-то книжку, с кем-то говорил, иногда ругался шепотом. Наконец он снова появился на экране.

– Ты тут ещё?

– А то ж!

– Пиши. Начальник следственного отдела городской стражи премьер-майор Филимонов Алексей Мануйлович. Его заместитель секунд-майор Гривцов Константин Константинович. С первым я каждый год на курсах по новым методам встречаюсь, второй… было у нас как-то общее дельце. Вместе вели. Довольно тебе?

– Вполне. С меня причитается!

И экран погас.

– Гривцов, Гривцов… – пробормотал Алекс. – Кажется, именно он и возглавляет следствие на яхте? Там, надо проверить…

Он набрал номер заказчика и задал вопрос; Пархомов ответил таким усталым голосом, будто всё утро грузил на яхту мешки с продовольствием.

– Да, он как раз собирается моих гостей допрашивать. В баре сидит, кофе пьёт.

– Отлично. Я сейчас подойду.

Не теряя времени, Верещагин расплатился и вышел.

«Люсьен Оливье» и в самом деле стоял совсем близенько, в трёх шагах по набережной. Несмотря на сияющее солнце и набирающую силу жару, никто не расположился на палубе загорать, никто не спускался по трапу, чтобы прогуляться – яхта будто вымерла. «По каютам все сидят, – подумал Алекс. – Впрочем, и я бы в такой ситуации оставался у себя». Он взбежал по трапу, спросил у палубного матроса, как пройти в бар, и получил в ответ вялый кивок.

– Туда вон, выше. На верхней палубе.

Секунд-майор и в самом деле пил кофе с пирожным и о чём-то беседовал с барменом. Вид у Гривцова был такой расслабленный, что Верещагин сразу вспомнил кота, дремлющего неподалеку от мышиной норки. Глаза полуприкрыты, на лице блаженство, но стоит выглянуть мышке…

Бармен увидел появившегося незнакомца и мгновенно убрался в дальний конец длинной стойки.

– Константин Константинович? – спросил Верещагин. – Разрешите присесть?

– Прошу вас… – тёмные глаза цепко осмотрели его. – Слушаю.

Алекс представился, прочёл на лице Гривцова скуку, смешанную с раздражением, и добавил:

– К вам мне посоветовал обратиться Сергей Иванович Бахтин, мы с ним, смею думать, друзья. И часто работаем вместе.

– Бахтин, вот как? – секунд-майор выпрямился, сел прямо. – Могу проверить?

– Легко. Номер коммуникатора дать?

– У меня есть, благодарю. Ладно, не будем тратить время. Что вы хотели?

– Вы расследуете смерть Ольги Бобровских.

– Предположим.

– Владелец яхты, господин Пархомов, попросил меня провести расследование и выяснить, кто из участников круиза является его недоброжелателем, и кто мог принимать участие в убийстве. Или быть его заказчиком.

– А что, официальное следствие его не устраивает?

Вот тут был момент скользкий: городская стража очень не любит, когда её пытаются подменять всякие частные детективы. В общем-то, их можно понять… но вот именно сейчас это надо как-то перешагнуть.

– У нас несколько разные задачи, Константин Константинович, – твёрдо ответил Алекс. – И согласитесь, я могу узнать то, чего вам люди не скажут никогда в жизни. Не решатся. Побоятся…

– Когда это в Царстве Русь кто-то боялся городской стражи?

– Злодеи и преступники – всегда.

– Н-да. Значит, говорите, работаете с Бахтиным? И даже часто?

– Работаю. Уже лет десять.

– Хорошо, допустим. Пока начальство мне это не запретило… Или к премьер-майору Филимонову вы тоже уже наведались?

– Ещё нет. А надо, вы считаете?

– Посмотрим, – туманно сказал Гривцов. – Поглядим. Так что вам нужно?

Алекс раскрыл блокнот: вопросы к главе расследования он набросал заранее, пока ждал ответа Бахтина.

– Во-первых, что могу узнать для вас я? Во-вторых, вы же уже говорили с персоналом? Что рассказали они? И результаты обысков кают не помешают, и причины смерти. В-третьих, если позволите, хотел бы поприсутствовать при беседах с гостями яхты.

Секунд-майор хмыкнул:

– А мёду ложками не желаешь?

– Попозже, Константин Константинович, попозже. Сейчас сладкого не хочется, – в том ему парировал Верещагин.

– Ладно, присутствуй. Сам вопросы не задавай, хочешь что узнать – напиши на листе и мне отдай, понял?

– Понял.

– Ну и славно, тогда поехали. Куки! – Гривцов окликнул бармена, и, когда тот подошёл, приказал: – Пригласи к нам господина Газаряна.

Участники круиза говорили мало и осторожно, что нисколько Алекса не удивило. Каждый по нескольку секунд раздумывал, прежде чем ответить на любой вопрос, даже о том, сколько дней уже продолжается плавание. И ответы были максимально расплывчатыми.

Красовская? Да, ресторанный критик. Не слишком симпатичная женщина, чем-то озлобленная. Но писала отлично, очень хлёсткое перо. Впрочем, мы почти не успели познакомиться.

Ольга Бобровских? Очень тихая, почти ни с кем не говорила, не успели толком составить о ней мнение.

Организатор фестиваля Эдуард Пархомов? Прекрасный специалист в своей области. В какой? Ну, как же, в кухне! В кулинарии!

Верещагин расположился за плечом секунд-майора, слушал, делал пометки в блокнотике, не полагаясь на кристалл записи. Где-то далеко за стойкой точно так же тихо сидел Куки, и Алекс не сомневался, что весь он превратился в одно большое ухо.

Когда ушёл последний из опрошенных, Гривцов откинулся на спинку кресла и негромко выругался.

– Словно живого угря за хвост держишь! – добавил он. – Того и гляди вывернется. Записал?

– Записал, – кинул Алекс, пересаживаясь в кресло напротив.

– Ну, и что скажешь?

– Я уже готов поверить, что они все сговорились и убивали вместе. Конечно, так бывает только в романах, но чтобы свидетели так единодушно, так слаженно недоговаривали…

– Хочешь сказать, это ж-ж-ж неспроста?

– Определённо.

– Ладно. Куки! – бармен тут же вырос возле их столика. – Голос узнал?

– Узнал.

– И кто тогда говорил?

– Мушинский.

– Отлично. Можешь быть свободен. Или нет… Пойдём-ка, Алексей Станиславович, прогуляемся по набережной, погреемся на солнышке.

Они неторопливо спустились по трапу и побрели вдоль Волги, нестерпимо сияющей на солнце. Гривцов выбрал лавочку, слегка прикрытую тенью от раскидистой липы, сел и прикрыл глаза.

Алекс откашлялся и сказал:

– Константин Константинович, одну деталь я хотел бы добавить.

– Валяй, – пробормотал Гривцов.

– Ольгу я знал раньше. Давно, семь лет назад. Чуть не женился, но ничего не вышло у нас, и мы расстались.

– И с тех пор не встречал и не общался?

– Нет. Впервые после долгого перерыва я увидел её в Калязине, в первый день фестиваля. Вернее даже, не увидел, а услышал…

Коротко он рассказал о подслушанном разговоре Ольги с неизвестным собеседником и замолчал, давая возможность Гривцову задавать вопросы. Секунд-майор мог отреагировать по-разному, даже отстранить Алекса от участия в расследования, мол, личное знакомство, конфликт интересов. Но тот помолчал, вздохнул и переспросил:

– В первый день фестиваля. Это какое, значит, было число?

– Девятнадцатое июля, часа три дня. Примерно.

– Очень интересно! Ещё что-то хочешь рассказать?

Верещагин добросовестно подумал и мотнул головой.

– Нет. Вроде всё.

– Ладно. А почему не спрашиваешь, к чему наш ушастый бармен упомянул о Мушинском?

– А чего спрашивать? Если можно, вы и сами расскажете.

– Хитёр… В баре, видишь ли, странная акустическая аномалия, слышно всё, что происходит на палубах. И Куки приспособился слушать и записывать, каковыми записями честно поделился. Среди прочего слышал он, как в первый вечер плавания господину Пархомову угрожали.

– Чем?

– А ничем, вообще, – у секунд-майора тоже был блокнот, который он и вытащил из кармана; раскрыл и прочёл: – «За тобой должок, Эдик. И всё это фуфло, о котором ты говорил, и четверти не закроет. Понятно?». Угроза?

– Угроза, – согласился Алекс. – Но какая-то невнятная.

– Как я понимаю, для Пархомова очень внятная.

– И это был Мушинский?

– Ты ж сам слышал, что сказал Куки.

– Слышал, – Верещагин встал, подошёл к парапету и облокотился на него.

Гранит был горячим, и долго так стоять не получилось, так что он снова сел рядом с секунд-майором и предложил:

– Пожалуй, я смотаюсь в Москву и поговорю там с одним ресторатором. Или не с одним. Потому что о Мушинском мне неизвестно практически ничего.

– Как и мне, дорогой мой, как и мне, – лениво протянул Гривцов, снова зажмуриваясь. – Сейчас отправишься?

Алекс взглянул на часы.

– Да. Думаю, вернусь часам к восьми-девяти вечера.

– Ну, набери меня тогда, коммуникатор у меня всегда включен.

Секунд-майор встал и, не глядя более на спутника, пошёл в сторону центра города.