Маневр расхождения закончился, их корабль теперь находился в центре большого равностороннего треугольника из кораблей слежения. Пермяков повернулся к Старкову.
— Николай Кузьмич, я начинаю.
— Да-да, пожалуйста, Владимир Александрович. Действуйте.
— Внимание! — голос Пермякова был негромок и ровен, с той долей властности, которая всегда должна отличать командира. — Экипажу приготовиться. «Программа полета»: листы с восьмого по тринадцатый, операции одна тысяча восемьсот тридцать один — две тысячи ноль сорок пять... Внимание!.. Начали!
Перед каждым на экране высвечивались страницы полетного задания, каждый четко знал свои операции по комплексной проверке. Подходил его черед, и он исполнял эту операцию или их последовательность; Центральная УМ контролировала результат и сообщала следующему в экипаже о необходимости включения его в общую работу...
Несколько минут прошло в полном молчании.
Но тут за спиной Малышева что-то негромко басовито запело. Он на секунду оторвался от экрана, хотел повернуться на источник постороннего звука, как вдруг по глазам ударил ослепительный свет. Он лился отовсюду, бил сквозь закрытые веки, сверлящей раскаленной проволокой проникая, казалось, в самый мозг. Приглушенно вскрикнув, Малышев прикрыл глаза левой рукой, а правой нащупал на пульте кнопку своего аварийного отключения от общей цепи управления кораблем. Теперь его обязанности, как вышедшего из строя, должен был принять на себя кто-то другой из экипажа.
Но еще перед этим он сознанием отметил несколько таких же приглушенных вскриков по соседству и сейчас понял, что, по всей вероятности, его функций никто на себя взять не сможет. В следующие секунды басистый звук резко, скачком, усилился до нестерпимого, одновременно переходя по тональности в высокие частоты, и Малышев невольно пригнулся к пульту, лег на него, словно пытаясь вдавиться в твердую поверхность. Жестокий спазм перехватил дыхание...
Так же внезапно яркость света упала до нормальной, звук то ли исчез, то ли перешел в область неслышимого. Малышев медленно, готовый к новой вспышке, отвел руку от лица. В ушах звенело, глаза застилала красная пелена.
Пульт перед ним был мертв — экран погашен, световые индикаторы потухли.
— Командирl — он с трудом, сквозь хрип, выдавил из себя несколько слов. — Командир, на третий комплекс не подается питание!
Ему никто не ответил. Он обернулся и застыл: все экраны Центрального поста были черны, на пультах не горело ни единого сигнального огонька. Лишь в дальнем углу сиротливо поблескивал синеватый треугольный глазок системы жизнеобеспечения... В следующий миг он, расстегнув ремень, попытался вскочить на ноги, но его опередил Гречин. Он первым склонился над Старковым, ничком уткнувшимся в панель своего пульта.
— Малышев, оставайся здесь, помоги ему! — Пермяков уже стоял рядом. — Гречин — в энергоотсек! Я узнаю, что с Крайневым.
Старков дышал хрипло, с натугой, его тошнило, но видимых повреждений на теле не было. С помощью средств бортовой аптечки Малышев постарался привести его в сознание.
Пока он возился со Старковым, вернулся Гречин. Он мимоходом глянул на них; не говоря ни слова, в дальнем углу вскрыл панели пульта системы жизнеобеспечения, потом радиосвязи, протащил кабель от одного пульта к другому...
Почти одновременно, но с разных сторон в Центральный пост поспешно вошли, почти вбежали Пермяков и Крайнев.
— Что Николай Кузьмич?
— Кажется, все в порядке, — тихо оказал Малышев. — Но лучше бы его не трогать. Я ввел ему обезболивающее, теперь бы ему покой...
Пермяков несколько секунд молча смотрел в лицо Старкова, полулежащего в кресле с закрытыми глазами, прислушался к его дыханию, перемежавшемуся негромким постаныванием.
— Саша, побудь с ним, хорошо? — неожиданно просящим тоном сказал он. — А мы, — он сделал неопределенный жест рукой, — посмотрим, что там.
— Что случилось, Владимир Александрович?
Пермяков сжал губы, потом нехотя ответил:
— Пока не знаю. Разберемся.
Они отошли в противоположный конец Центрального поста к Гречину. До Малышева долетали отдельные слова и фразы.
— Энергоотсек блокирован, хочу взять питание на рацию отсюда...
— А мы с Витей обежали носовые отсеки — полная блокировка всех служб... Шлюзовые камеры, ракетки, скафандры... Доступа нет...
— Мы у себя там тоже чуть не ослепли... Ребята пока разбираются с приборами... Черт знает, что за всплеск был... Все поля взбунтовались...
— И внутренняя связь не работает...
— Так обесточено ж все...
— Ага, вот и питание... Рация работает... Сейчас свяжемся — или с Осиповым, или с кораблями слежения... Что за дьявольщина! Даже фона нет...
— Может, антенны?..
— Их цепи не размыкаются на всем протяжении, только тут, на пульте... Ну вот, и дубль-комплект тоже... Шумы аппаратуры — больше ничего...
— Слушай, Володя! А почему гравитаторы работают?
— Ну да, все ж обесточено!..
— Верно, невесомости-то нет!.. Система жиэнеобеспечения запитана от автономного генератора, но гравитаторы-то сидят на основной линии...
— А энергоотсек блокирован...
— Значит... значит, все подстроено?..
— Кем?..
— Вспомни Бориса и его ухмылки...
— И его намеки, что мы будем лишь пассажирами...
— Ах, старая бестия!.. Ну, попадешься ты мне...
— Значит, все запрограммировано?..
— Ну да! И мы — в мышеловке... Ни войти, ни выйти, ни узнать, что снаружи...
— Что называется — приехали...
— Пока еще в пути... Но скоро приедем...
— Куда?..
— В гости — куда ж...
— Дела-а...
— Витя, позови своих ребят. Раз такое дело — соберемся, обсудим...
— Бегу...
Через минуту Крайнев вернулся. Из научного отсека он привел Корсакова и Мамчура, и они, все шестеро, расселись кружком здесь же, в Центральном посту, подальше от Старкова. Он уснул и во сне продолжал постанывать, но, похоже, состояние его было вне опасности.
Сейчас, когда основное напряжение спало, Малышев почувствовал, как раскалывается голова. Вдобавок, его еще изрядно мутило. Было заметно, что остальные чувствуют себя тоже не лучшим образом.
— Кто зафиксировал, когда отказали приборы?
— Свет вспыхнул на моей операции — номер две тысячи ноль-ноль три, — отозвался Гречин. — Это стабилизация корабля в первом приближении.
— Ну что, давайте думать, что будем делать дальше, — Пермяков неожиданно усмехнулся, обведя глазами экипаж. — То, что мы стартанули, сомнений нет... Вопрос — что делать? Корабль неуправляем. Энергетический отсек, шлюзовые камеры, планетарные двигатели, другие службы — все блокировано. Даже выпускающие системы исследовательских ракеток. С другой стороны — система жизнеобеспечения функционирует нормально. Следующий вопрос — чего ждать дальше?
— Мне думается, — сказал Гречин, — надо спросить наших физиков. Пусть наведут ясность.
Крайнев пожал плечами.
— Я гипотез строить не хотел бы. А факты таковы: начало световой вспышки коррелируется с мощным всплеском электромагнитного поля по всему спектру. Плюс наблюдались асимметричные подвижки гравитационной составляющей. Плюс — резкое уменьшение нейтринного потока. И так далее.
— Физическая среда вокруг корабля претерпела резкое изменение, — вставил Мамчур.
— Так какое решение вы предлагаете?
— Самое простое, — вполголоса пробурчал Гречин. — Сидеть и не высовываться. Где ты ничего не можешь, там ты не должен ничего хотеть.
...Старкова перенесли в каюту. Малышев вызвался остаться на первое время с ним. Физики занялись своей аппаратурой, благо, она была задействована абсолютно автономно от коммуникаций корабля. Гlермяков отправил Гречина отдыхать, а сам остался на вахте в Центральном посту.
С молчаливого согласия экипажа он принял решение выжидать дальнейших событий. А в том, что они вскоре последуют, не сомневался никто.