Ходовые испытания

Глава 8. В добрый путь!

По негласной договоренности работали без выходных, не придерживаясь регламента рабочего дня. Медики Чужого, не без вмешательства Осипова, закрывали на это глаза, но зато резко ужесточили ежевечерний профилактический осмотр.

День за днем проскакивал абсолютно непрочувствованно... Почти все это время Малышев сиднем просидел у себя в каюте, тогда-то оценив по достоинству и ее размеры, и комфорт, заботливо созданный для него. Дело заключалось в том, что корабль, им выделенный, оккупировали физики и инженеры многочисленных лабораторий базы и нашпиговывали все его свободные помещения своими приборами и установками, готовя к полету. А для Малышева поставили в каюте терминал, полностью повторяющий оконечные устройства пульта навигации корабля и подключили его к соответствующим блокам Центральной УМ. В помощь ему определили небольшую группу специалистов по материальной части системы ориентации.

Несмотря на простоту — важно было понять и усвоить принцип его построения, материал по галактической ориентации, в свое время извлеченный из памяти инопланетных вычислительных устройств, был настолько объемен, что иногда приходилось прибегать к запоминанию под гипнозом.

Понятно, что он мало контактировал с кем-либо еще из персонала базы. Кроме своего непосредственного дела, полтора дня в неделю ему вдобавок приходилось тратить на изучение системы связи, учиться управлять корабельными ракетками, знакомиться с принципом работы планетарных двигателей, ну и, конечно, пришлось глубоко влезать в устройство системы жизнеобеспечения корабля.

Смежными делами Малышев занимался охотно, во-первых, отдыхая от однообразности справочного материала по навигации, во-вторых, понимая важность взаимозаменяемости экипажа, хотя бы на таком, поверхностном уровне. В свою очередь ему в обязанность вменили после обеда по четвергам обучать азам галактической навигации Крайнева и Гречина... Если таким образом с ними он худо-бедно на протяжении недели виделся, то с Пермяковым за все это время ему пришлось столкнуться не более трех-четырех раз. Вместе с пилотами «Магеллана» и инженерами базы, он вел полную профилактику корабля.

Зато уж Осипов никого не выпускал из-под своего неусыпного и жесткого наблюдения. Ежедневно он собственной персоной навещал каждого на его рабочем месте и задавал всегда один и тот же вопрос: «Есть ли в чем нужда?» Любое пожелание исполнялось мгновенно. Так что свое обещание, что все специалисты Чужого, включая и его самого, будут работать исключительно на подготовку полета, он неукоснительно выполнял.

В режим работы, который каждый установил сам себе, Осипов не вмешивался, но выставил условие — по воскресеньям в девятнадцать часов всему экипажу собираться в салоне-библиотеке базы. Просто так — отдохнуть, отвлечься, пообщаться друг с другом. Сюда же приходили и некоторые сотрудники базы, большей частью те, кто работал с экипажем в тесном контакте.

...В это воскресенье Малышев пришел в библиотеку специально пораньше. По всем признакам оно должно было быть последним перед стартом, и он подумал, что сегодня непременно набежит масса народа. Ему хотелось занять местечко где-нибудь в уголке, чтобы побыть этот вечер в относительном покое.

Стрелки на больших старинных часах подобрались к условленному времени, а в салон никто даже не заглядывал. Малышев забеспокоился, не перепутал ли он случаем день недели за этой сумасшедшей гонкой, как в салон, дожевывая что-то на ходу, влетел Крайнев. Он удивленно оглядел пустой зал, и, высмотрев Малышева, направился к нему.

— Привет! — он сел рядом на диван. — Что такой кислый?

— Все, программа-то кончилась. Финиш. Ты марафон когда-нибудь бегал? Такое же состояние. Прибежал — а что дальше?

— Точно, точно! — понимающе закивал Крайнев. — Мы тоже два дня между небом и землей. Все, финита!

— А как у пилотов? — поинтересовался Малышев.

— Если идут по графику, то сегодня конец.

— Да-а, считай, два месяца прошмыгнули, как мышата... Кстати, ты не знаешь, почему никого нет?

— Так ведь Старков прилетел. Только что. Все у Осипова в кабинете. Ты что, не слышал? По громкой связи объявляли.

— Так я уже здесь почти час. Сижу и удивляюсь — почемv никого нет?

— А вот и они, легки на помине! — Крайнев повернулся к двери. — Игорь, Вадим, идите сюда!

Игорь Корсаков и Вадим Мамчур, остановившись на пороге, в недоумении озирались — точно так же, как перед ними только что оглядывал пустой зал Крайнев. Это были физики-пространственники из команды Осипова, официально месяц назад включенные в состав экипажа. С ними Малышев был плохо знаком, виделись они только здесь по таким вот воскресеньям, а больше ни времени, ни повода для общения не находилось.

— Ага, физики собираются — во времени и пространстве, — пошутил Малышев, улыбаясь вошедшим.

Но не успели они перекинуться парой фраз, как в салоне появилась новая группа. Возглавлял ее хмурый Осипов, следом за ним вошли Старков, Пермяков и Гречин.

— Отлично, — сказал, переступив порог, Осипов. — Пожалуйста, Николай Кузьмич, экипаж в сборе.

— Как настроение? — спросил Старков, пожимая всем руки.

— Молитвами Бориса Николаевича, — ответил из-за его спины Гречин.

— Ладно тебе, Юрий Анатольевич, — не принял шутки Осипов. Он подождал, пока все расселись, знаком попросил Пермякова закрыть дверь салона. Потом, покряхтывая, сам устроился в кресле. — В общем, так, ребята. Программа подготовки ходовых испытаний корабля на стационаре полностью завершена. Надеюсь, что комиссия Управления под председательством Николая Кузьмича с нами согласится и даст разрешение на старт.

Старков благожелательно улыбался и кивал в конце каждой фразы Осипова. А когда тот, закончив, сделал широкий жест в его сторону, сказал:

— Мы тут немного в курсе ваших дел. В общем, предварительное разрешение вам на старт есть. Пока отдыхайте, восстанавливайте силы. Потрачено-то их, думаю, немало?.. Через три-четыре дня проведем, так сказать, генеральную репетицию — и в добрый путь.

...Давно, очень давно не выводил Осипов корабль из камеры, но все же уступил место у пульта своему помощнику Роману Борщаговскому. А сам пристроился рядом, не выпуская из поля зрения экран связи с кораблем и приемно-выпускной камерой.

Со вчерашнего вечера он чувствовал себя неважно. Пульсирующая волна боли, возникающая в груди, распространялась по всему телу — вежливо, но сильно сжимала сердце, ударяла в виски и, заглушая порой звуки, мягкой ватой застревала в ушах.

«Пожалуй, надо было идти вместе со Старковым, — подумал он. — Там, на кораблях слежения работы побольше, отвлекся бы».

Объявили десятиминутную готовность. Освещение камеры изменилось, в нем начал преобладать красный цвет. Работала автоматика. Все, кто находился в отсеке приема-выпуска, напряженно следили за изображением корабля на экране. Осипов усмехнулся. Понятно, большинству это все в новинку. Последний корабль выпускали семь лет назад... Что ж, смотрите, ребята, смотрите, будет что вспомнить. Первый пилотируемый полет!

Он устало прикрыл глаза рукой. Сейчас вспыхнет пронзительно-красный свет, створки люка обозначатся черной каймой, потом разойдутся, и корабль, осторожно приподнявшись, выскользнет из камеры...

«Нет, правильно, что остался. Здесь я никому не помешаю, а там был бы обузой. Сердчишко-то сдает... Все. Стартуют — и на покой. Сяду с Христофором на пару за мемуары... И все же дождались мы с ним, дождались. После старта надо будет с ним связаться, рассказать. А вот Лыткину не довелось. Эх, Вячеслав Анатольевич, Вячеслав Анатольевич, не берег ты себя. О других беспокоился, а сам...»

Да-а, космос из любого вытянет все соки. Недаром с каждым годом желающих здесь работать все меньше и меньше. Приходят только меченые судьбой, фанатики. Но и они долго не выдерживают...

И ему вдруг мучительно захотелось на Землю. Последние годы такие приступы стали захватывать Осипова все чаще. Увидеть ясное голубое небо и на нем солнце — одно, без всяких звезд! — или же темное, не черное, как здесь, а ночное темно-фиолетовое небо с мерцающими звездами — одними звездами, без солнца. И почувствовать кожей лица дуновение пахнущего водорослями ветерка с океана, и послушать шум листвы в березовой роще, и вдохнуть пряный воздух альпийских лугов...

— Борис Николаевич, — вернул его к действительности голос Борщаговского. — Корабль в пространстве.

Он открыл глаза. На большой экран уже подавалось изображение с внешней видеокамеры. Затмевая звезды, по нему наискосок проплывал матово поблескивающий корпус звездолета.

— Свяжись с кораблями слежения.

— Сделано, Борис Николаевич. Они его видят.

— Хорошо. Haпомни Пермякову, чтобы строго держал программу. Подтверди кораблям слежения, что все идет штатно. Они должны следовать за ним не ближе полутора мегаметров... Все, остальное делай сам, я еще здесь немного посижу, потом пойду к себе. Работай, мой мальчик, работай, — он ласково улыбнулся помощнику. — Не обращай на меня внимания.

Осипов хотел подождать выхода звездолета в расчетную точку, когда с ним начнут работать уже корабли слежения. Разблокировка межзвездного двигателя, комплексная проверка всех систем, имитация старта... Потом экипажу отдых, а комиссии — принятие окончательного решения. А потом... Потом — то, ради чего он просидел здесь, на Чужом, всю свою жизнь.

...Корабль медленно отошел от астероида и занял свое место в общем строю — в вершине правильной треугольной пирамиды, основание которой составляли корабли слежения.

Борщаговский вел их на экране дальнего локатора, периодически сверяясь с рукописным графиком, который прикрепил сбоку пульта. Не то что он не доверял компьютерам, они отслеживали выполнение программы полета с точностью до метров и миллисекунд, а так, на всякий случай. Для порядка.

Время шло, программа выполнялась без сбоев и накладок. Четыре корабля — четыре ярких блестка на экране — приближаясь к отведенному месту в пространстве, гасили скорость. По графику пора начинать расхождение... Медленно, почти незаметно для глаза, три огонька поползли к краям экрана, четвертый остался в центре.

«Так, разошлись, — подумал Борщаговский и посмотрел на табло ситуаций. Там вспыхнула надпись: «Управление полетом передано кораблям слежения». — Ну вот, первый этап закончен».

Вдруг искорка, блестевшая в середине экрана, исчезла. Борщаговский мигнул несколько раз, протер глаза, решив, что переутомил их, слишком пристально вглядываясь в экран... Но тщетно, четвертой искорки — звездолета — не было! Он мгновенно переключил луч локатора на широкую развертку, как за соломинку хватаясь за мысль, что, быть может, Пермяков, никого не предупредив, отвел корабль в сторону. Нервничая, переждал неизбежное запаздывание картинки: пока радиоволны доберутся туда, пока вернутся назад — с внутренним холодком понимая всю бессмысленность своих действии... Ну вот, локатор подтвердил, что в радиусе полутора тысяч километров от его первоначального положения звездолета тоже нет.

«Неисправна аппаратура? — мелькнула вторая спасительная мысль, тут же отвергнутая. — Нет, корабли-то слежения видны... Связаться с ними!»

Он перебросился с оператором первого корабля буквально несколькими фразами, получил подтверждение своим наблюдениям и, сдернув наушники, повернулся к Осипову.

— Борис Николаевич, они исчезли!

— Кто? Что? Куда исчезли? — не понял тот, еще не очнувшись от своих мыслей.

— Корабль, Пермяков исчез! — выпалил Борщаговский.

— Что за чушь! — Осипов вскинулся на экран локатора. — Что ты городишь!

— Посмотрите сами! В луче только три корабля.

Осипов стремительно огляделся. Напряженное молчание, неподвижные лица, обращенные к нему, говорили лучше всяких слов.

— Как это случилось? — коротко бросил он.

— Восемь минут как мы передали управление на корабли слежения. Я слушал их переговоры. Пермяков приступил к общей проверке — и вдруг пропал сигнал на локаторе. Я связался с кораблями, они тоже потеряли его — как на локаторе, так и оптически.

— Та-ак, информация не слишком богатая... Вот что, дай-ка мне на связь Старкова, что он там думает...

Борщаговский бросил на него исподлобья быстрый взгляд и снова потупился, не двинувшись с места. А Осипов продолжал, словно думая вслух:

— Та-ак, почему они стартовали?.. Разрешения не было, до момента «ноль» еще почти, — он посмотрел на часы, — почти пятнадцать часов... А по графику у них — комплексная проверка, потом... — Он встал, тяжелой походкой подошел вплотную к экрану локатора, бегло скользнул по нему взглядом и повернулся к помощнику. — Связался?

— Борис Николаевич...

— В чем дело? — нетерпеливо спросил Осипов. — Что, еще что-то произошло?

— Старков на корабле, у Пермякова, — выпалил Борщаговский и передернул плечами, словно от удара.

Осипов молчал. И Борщаговского словно прорвало.

— Cтарков решил не лететь на сопровождающем, все равно бы он потом с комиссией перешел на звездолет! Он приказал вас не тревожить, не говорить вам...

— Значит, просил не говорить? — перебил его Осипов.

Борщаговский молча кивнул.

— Любопытно-о! — протянул Осипов. Он снова был бодр и напряжен, словно не сидел только что в кресле в полудремотном состоянии. — Ну-ка, порассуждаем... Значит, они вышли в расчетную точку, затормозили, разошлись. Потом начали комплексную проверку... Ах, черт! — он стремительно повернулся к Борщаговскому. — Роман, вспомни: они должны были разблокировать перед этим управление межзвездным двигателем. Так?

— Да, так по графику, — подтвердил торопливо он.

— Ну — и?..

— Они сняли блокировку.

— Эх, старые мы дурни! — вдруг вскричал Осипов и сильно ударил себе кулаком в ладонь. — Приглашение в гости!.. А Христофор-то, Христофор! И тут оказался прав...

Он медленно, не торопясь, прошелся по отсеку взад-вперед за спинами сидящих перед пультами людей, что, вывернув шею, следили за каждым его движением, ловили каждое его слово, остановился у двери и, резко повернувшись, щелкнул пальцами.

— Они же сняли блокировку, не введя в Центральную УМ своего курса... Вот что, Роман. Готовься к приему сопровождающих кораблей. И не смотрите на меня так, все в полном порядке, ребята! Все лучше, чем можно было ожидать!.. Да, чуть не забыл, — спохватился он. — Все, кто не занят кораблями слежения, могут быть свободными. Отдыхайте!

Коротким взмахом руки он попрощался со всеми и вышел, не закрыв дверь. Борщаговский выбежал было за ним, но на пороге словно натолкнулся на невидимое препятствие.

Шеф пел!.. Он шел по коридору мальчишеской подпрыгивающей походкой, размахивая руками, и, отчаянно фальшивя, пел ныне полузабытую песенку, озорной гимн космонавтов конца прошлого века: