Ходовые испытания

Глава 1. Начало

Астероид был не из крупных — обыкновенная глыба камня неправильной формы, километров двенадцати по большой оси. Собственного имени он не имел и в каталогах среди тысяч таких же значился под сложным составным номером.

«Пересвет» догонял его на параллельном курсе, постепенно, по мере сближения, погашая скорость. Он подходил со стороны Солнца к освещенной поверхности астероида. Наплывая на звезды, угловатая глыба вращалась и подставляла свои бока приборам корабля. Эта маленькая планетка на окраине Пояса Астероидов была в экспедиции уже не первой. Новизна впечатлений притупилась, экипаж просто и буднично делал свое дело, не отвлекаясь лишний раз только за тем, чтобы взглянуть на поблескивающую скалу, плывущую в пространстве по соседству.

В лаборатории геофизики малый компьютер обрабатывал показания приборов и фотографии астероида. Его картограф вычерчивал последний участок поверхности, когда Филоненко позвал своего помощника.

— Борис, глянь-ка сюда!

— Ого! — удивился тот, склонившись над планшетом. — Плато на астероиде?

— Ну, плато — сильно сказано, а плешь приличная. Забавное образование, да?

— И большое, метров триста.

— Не меньше. — Филоненко приложил к карте масштабную линейку, привычно уклоняясь от бегающей по планшету рисующей головки. — Двести восемьдесят в диаметре. Как по циркулю.

— Вот-вот! На астероиде-то!.. Первый раз такое вижу.

— Интересно.

Они смотрели, как головка картографа оставляла последние, заключительные штрихи и линии.

— Сними координаты и занеси в список.

— А приоритет?

— Пожалуй, — Филоненко подумал. — Да поставь его, скажем, третьим. Первым будет, значит, разлом с предположительно осадочными породами, — он загнул палец, — вторым — та белая скала с повышенным фоном радиации. А эту лысину ставь третьей.

— Сейчас, оцифровку закончит... А послушай, Володя, — Борис тронул начальника за локоть. — Что, если бы отпустил ты меня с третьей группой, а? После посадки мне все равно делать нечего, а рельеф интересный.

— А как же отчет? — напомнил Филоненко.

— Схожу на плато — и напишу. Что я, камни таскал, что ли? Переработок у меня в эту неделю не было.

— Ладно, раз такой нетерпеж, — усмехнулся Филоненко. — А материалы я тебе подготовлю. Сходи, порезвись. Лыткину я скажу.

Негромко звякнул звонок картографа, на панели загорелся желтый глазок сигнала.

— Ага, вот и конец... Значит, вводи программу поиска места посадки и отрисуй планшеты, А я отнесу карты в рубку.

— Все по расписанию?

— Да. В тысячном масштабе всю поверхность и в двухсотом объекты первых пяти приоритетов. Как обычно. Целевых заявок ведь от групп не поступало?

— Нет, оставили на наше усмотрение. Так ты не забудь — с Лыткиным!

— Ладно, ладно! Работай, я пошел.

...Закончив на облете предварительное обследование, «Пересвет» пошел на малой тяге на контактное сближение с астероидом. Широко, на несколько десятков метров раскинув опоры, он маневрировал боковыми и кормовыми двигателями. Посадка обещала быть полностью штатной. Астероид вращался с умеренной угловой скоростью, сила притяжения была мизерна, и рельеф в выбранной точке не предвещал особых сложностей.

Корабль коснулся поверхности, и на всех трех опорах автоматические буры вгрызлись в скалистый грунт, закрепляясь там. Салоны, каюты и лаборатории, затихшие на время посадки, снова ожили. Пять групп готовились к выходу на свои объекты.

Первый выход обычно носил характер больше ознакомительный, чем рабочий, поэтому всегда обставлялся шумно и весело. Кое-кто из экипажа тоже просился в составе групп на поверхность, и это, как правило, не возбранялось, ведь потом, когда начнется основная работа, станет не до прогулок. Потом-то дел хватит под завязку всем — и на корабле, и снаружи.

Старший разведывательной группы объектов третьего приоритета планетолог Лыткин, высокий, худой и жилистый старик, по своему обыкновению сумрачно глянул на Бориса, уже облачившегося в скафандр, и молча показал в сторону шлюзовой камеры. Межиров и Назарук тоже молча кивнули на его приветствие.

Засопели клапаны, выпуская воздух из шлюза, скафандр напружинился, обретая жесткость. Борис, пытаясь хоть как-то ощутить себя среди них таким же членом разведгруппы, завел разговор о плато и предложил сесть ракеткой прямо в его центре.

Лыткин неодобрительно хмыкнул:

— Эх, Осипов, Осиповl Ты, наверно, если полетишь на вулкан, тоже сядешь прямо в кратер?

— Так то ж вулкан! А тут, гляньте на планшет, как вокруг наворочено. Сплошные скалы, никаких подходов.

— Скалы — с ними нам все ясно, — отрезал Лыткин. — А плато пока вещь в себе. Понимать надо.

«Осторожничает корифей, — думал Борис, помогая ребятам технического отдела выгружать ракетку из грузового отсека. — Камень — он и на Юпитере камень. А тут площадочка ровненькая, что аэродром. И по сторонам не смотри, как бы куда не сверзнуться... Интересно, откуда она взялась? Метеорит срезал по касательной, что ли?»

Специально сконструированная для условий малой гравитации, ракетка представляла собой просто двигатель на платформе, снабженной пультом управления и местом для пилота. Пассажиры размещались в отсеке сзади. Вся конструкция отделялась от пространства мелкоячеистой сеткой, натянутой на жестких полукруглых ребрах, и потому за свой вид в профессиональной среде прозывалась «собачьей корзинкой». Но, несмотря на смешки, всеми признавалась чрезвычайно удобной для «полевых» работ на малых планетах. На астероиде обычная ходьба даже для опытных людей представлялась довольно-таки проблемным делом, и ракетки применялись как раз при таких вот коротких, но частых перемещениях с места на место. Ну и, конечно, на них добирались непосредственно до объекта исследования. И пилот, и пассажиры находились в ракетке в скафандрах, а легкая, тоже сетчатая дверь предельно облегчала вход и выход.

Лыткин придирчиво проследил, как они все пристегнулись, осмотрел закрепленные в отсеке приборы для первичной разведки и, кряхтя, пролез под поручнем на место пилота. Он связался с кораблем, переговорил с диспетчером, проверил с ним телеметрию, идущую с ракетки, и попросил разрешения на вылет.

— Готовы? — спросил он, не оборачиваясь.

— Готов!.. Готов!.. — по очереди, соблюдая ранжир, ответили Назарук и Межиров.

— Готов! — спохватившись, повторил за ними Борис. Он загляделся на другую ракетку, только что стартовавшую к своему объекту исследования.

«Вот чертушка, навязался на мою голову, — подумал Лыткин. — Парень вроде, умный, но гонору... Практикант, одним словом. Дипломник. Э-эх, дела-а...»

Ракетка взлетела, зависла на миг рядом с кораблем и прыгнула под углом вверх. Борис понял, что Лыткин хочет подойти к плато на большой высоте. Астероид медленно удалялся, проворачиваясь под ними, демонстрируя однообразную, до удивления, картину поверхности. Припоминая фотографии и карты, Борис пытался угадать, когда из-за рваного горизонта появится ровная площадка плато.

Оно вывернулось неожиданно, скрываясь до времени за скалистой грядой. Ничего примечательного в нем и на непосредственный взгляд не было. Если, конечно, не считать того, что плато существовало вполне материально: ровная, идеально круглая поверхность среди уступов, дикого хаоса скал, среди трещин, камней и разломов — всего того, что обязано присутствовать на типичном астероиде. Ракетка подлетела поближе, астероид еще немного повернулся, и лучи слабенького здесь Солнца скользнули вдоль плато, чуть касаясь его поверхности. Борис услышал, как в изумлении присвистнул Лыткин, а кто-то — то ли Межиров, то ли Назарук — проговорил как бы про себя: «Ого!»

Борис тоже удивился, но не настолько, чтобы, допустим, не сдержать восклицание. Конечно, было странно, что на плато не появилось ни одной тени. Ни от камня, ни от бугорка, ни от впадинки. Его поверхность виделась с высоты настолько ровной, что казалась отполированной. На фотографиях, тем более на картах, этот эффект не просматривался, потому что таких подробностей рельефа они не давали.

Ракетка резко затормозила, по инерции все подались вперед, натягивая привязные ремни. Лыткин переключил управление на автоматику, и они неподвижно зависли над астероидом.

Ослабив ременный фиксатор, передвигая карабинчик по поручню, Борис переместился в переднюю часть отсека, ближе к месту пилота. Отсюда было лучше видно.

— Вячеслав Анатольевич! — вполголоса позвал он.

Лыткин обернулся. Сквозь прозрачный шлем с надвинутой бинокулярной приставкой Борис увидел его лицо с закушенной нижней губой. Неловко вывернув голову из-под бинокля, он смотрел на Бориса в упор, но не видел его.

— Что это, Вячеслав Анатольевич? — спросил Борис с замиранием, еще не понимая, что случилось, но чувствуя, что случилось нечто очень важное. Он догадался, что Лыткин это понял уже несколько секунд назад, может даже, понял, что же представляет собой это «нечто». Лыткин не ответил, и Борис повернулся направо. Межиров и Назарук стояли плечом к плечу, не отрываясь смотрели сквозь сетку туда, где расстилалось ровное, как стол, плато. По их напряженным фигурам он понял, что и они увидел что-то такое, заставившее и их замереть на месте.

— Ну-ка, ребятки, — голос Лыткина прозвучал резко и хрипло. — Что будем делать?

Межиров дернул плечом скафандра и выдавил, тоже с хрипотцой от волнения:

— На корабль надо. И быстрее.

Борис завертел головой под шлемом — то на Лыткина, то на Межирова с Назаруком. Это как так, на корабль? Ведь все спокойно, все в порядке... Или — нет?.. Он снова пристально, до боли в глазах, всмотрелся в плато, ведь это «нечто» они наверняка увидели там... Но снова ему ничего не показалось!

— А может, сюда, на подстраховку? — это уже сказал Назарук.

— Нет-нет, это потом, — Межиров наконец повернулся к старшему группы. — Сейчас всех на корабль, готовность «Альфа». А нам, раз уж залезли к черту в пасть, облет вокруг, комплексная съемка и — ждать подкрепления. И — тяжелые скафандры.

— Думаешь, надо? — спросил Лыткин.

— Скафандры? Обязательно! Неровен час... Знаешь, все может быть.

Лыткин согласно кивнул.

— А... не ошибаемся? — тихо спросил он. — Переполошим народ...

— Ха! — резко выдохнул Назарук. — Или глазам не веришь?

— Не верю!

— Мы ж этого всю жизнь ждали!

— Вот потому и не верю.

— Однако вот, смотри! Вот они!

Борис по-прежнему, ничего не понимая, переводил глаза с одного на другого, на третьего... Он все порывался спросить — и не решался прервать их. Но тут Межиров повернулся и несильно толкнул его кулаком в грудь.

— Ну, Борька, ну, ты везунчик!.. Запомни этот день. Хорошенько запомни!

— А что... — Борис с трудом сглотнул комок в горле. — А что случилось?

— А-а, — протянул Межиров. — Так ты еще не понял?

Борис качнул головой.

— Тогда слушай! — он махнул рукой вперед, на Лыткина.

Старший группы стоял к ним спиной на своем месте пилота. Он медленно, нерешительно поднял руку, подержал ее над пультом и уронил вниз. Потом повернулся вполоборота к ним. Межиров ободряюще похлопал кулаками скафандра один о другой, и Лыткин вдруг растерянно улыбнулся — одним лишь уголком рта, словно и не улыбка то была, а гримаса растерянности.

— Давай! — шепнул ему Межиров, забыв, что радиосвязь соединяет в ракетке их всех. — Давай, Вячеслав Анатольевич, смелее...

Лыткин снова поднял руку и нажал кнопку экстренной связи. Почти сразу же рядом с ней вспыхнул рубиновый глазок, и в наушниках Бориса прозвучал короткий зуммер. Это там, на корабле, диспетчер включился к ним в связь.

— «Третий», слушаю вас!

— Я «Третий», я «Третий», — размеренно произнес Лыткин. — Прошу на связь командира.

— Даю вызов командиру, — после небольшой заминки раздался голос диспетчера. И потом, уже не официальным тоном, удивленно и тревожно: — В чем дело? Что случилось, Вячеслав Анатольевич?

— С нами ничего страшного. Все в порядке, не волнуйся.

— Твоя телеметрия в норме. Вижу — висишь.

— Да, и висеть буду долго... Как там остальные? Уже на местах?

— Сейчас посмотрю. — И после небольшой паузы: — Две группы на местах, приступили к разведке, две на подходе.

— Как у них?

— По докладам — все в норме. Что случилось?

— Василий, вот что... Пока ждем командира, дай предварительный сигнал «Общий сбор».

— Даюl.. А в чем дело?

— Где командир?

— Сейчас идет.

— Полагаю, готовность «Альфа».

— Ну?!.. Сейчас я... Ага, вот и командир!

— Слушаю вас, «Третий»! — прозвучал в наушниках уже другой голос.

— «Третий» докладывает! — Лыткин как-то сразу подобрался, крепче затянул фиксатор привязного ремня. — При подлете по баллистической траектории к объекту третьего приоритета визуально, с высоты порядка семисот метров четко обозначилась его искусственная природа. Объект представляет собой абсолютно ровную поверхность без заметных выступающих частей. Против уровня ландшафта не выдается. Видимая часть его — правильный круг. Цвет серовато-бордовый, под окружающие породы типа гранита. Впечатление, что сам объект находится в заглублении. На видимой поверхности, примерно на трети радиуса от центра просматривается ряд правильных квадратов, образованных одинаковыми по толщине темно-бордовыми линиями. Впечатление — люки. Их размеры ориентировочно двенадцать-четырнадцать метров. Всего люков насчитываю шестнадцать, они сгруппированы по четыре. Фактура объекта непонятна. Но не металл. Пластик или плавленые породы. Следов эрозии нет. Радиоактивность отсутствует. Никакого движения на поверхности объекта не наблюдается, внешних изменений за время наблюдения не зафиксировано. Активных действий не предпринимаю, завис на высоте четырехсот метров, точка надира в ста пятидесяти метрах от края объекта. Конец доклада.

Ошеломленный первыми же фразами, Борис растерянно таращился то в затылок Лыткина, то переводил взгляд на своих соседей. Они стояли вполоборота к старшему, внимательно слушали его и неотрывно наблюдали за «объектом», как он назвал плато в своем докладе.

Выдрав из кармана скафандра бинокль, суматошно укрепив его на шлеме, Борис прильнул к сетке кабины. Теперь он видел все, о чем докладывалось командиру корабля. Он различил цветные полосы люков, попытался даже пересчитать их, но сбился, потому что начал считать по порядку, не выделяя в группы. Он всматривался в гладкую матовую поверхность и представлял себе гигантский цилиндр, уходящий вглубь астероида на невообразимую глубину, может быть, до самого центра. Он попытался представить, что находится там, внутри, но фантазия отказывалась работать, мысли суетились, мешая друг другу... Он всматривался снова и снова и вдруг под новым углом зрения ему представился вместо цилиндра плоский диск, лежащий на скалах.

«Тарелка! — пронеслось в голове. — Ну, даl Летающая тарелка!..»

От восторга у него чуть было не вырвался торжествующий крик, радостный возглас сделанного открытия, но он сдержался, услышав заключительные слова Лыткина:

— ...Конец доклада.

Корабль молчал.

Потом из диспетчерской, где кроме самого диспетчера находились еще два его помощника, донеслось по рации чье-то изумленное восклицание. Его тотчас перебил по-прежнему властный, хотя с некоторой долей уловимого волнения, голос командира.

— Внимание, «Третий»! Продолжайте наблюдение, при малейшей опасности или просто при изменении обстановки на объекте — немедленный старт. Идти по прямой на корабль... Внимание, «Третий»! Транслирую вам приказы по кораблю... Внимание, вниманиеl Экстренный вызов! «Пересвет» ко всем разведывательным группам!.. Внимание, «Пересвет» ко всем разведгруппам, кроме третьей. Готовность «Альфа»! Готовность «Альфа»! Всем группам немедленно на корабль! Готовность «Альфа»!..

Борис представил себе, как сейчас, бросая все, поисковики со всех ног устремляются к ракеткам, влетают в раскрытые двери, со всего маха врезаясь в сетку противоположного борта, а старшие групп, застыв на местах пилотов, лихорадочно пересчитывают собравшихся и, не дожидаясь, пока те пристегнутся, рвут в небо свои ракетки, выжимая предельные мощности из двигателей. Никто не спрашивает, в чем дело. Скорей, скорей!.. Только одна мысль: скорей на корабль! Если появится возможность, объяснение последует в пути или на самом корабле. Хотя очень вероятно, что его не будет до тех пор, пока опасность не останется позади из-за своей скоротечности. А может быть, его не будет вовсе. И в последнюю секунду кто-то, быть может, поймет все и так, сам...

Готовность «Альфа» — сигнал самой крайней опасности в космосе.

Те, кому пришлось услышать этот сигнал, бросают все — работающие приборы, включенные диктофоны, авторучки на полуслове, пленки в проявочной машине, шприцы, готовые для инъекций... В поле взрывник сдергивает палец с кнопки подрыва и максимум, что он может себе позволить постороннего, это ударом кулака оборвать провода к заряду. На корабле штурман бежит в рубку в пижаме, не плеснув в лицо горсти воды и не пригладив со сна волосы. Астрофизик выбегает из обсервационного отсека, не зачехлив инструмент, химику дозволяется убрать в безопасное место лишь особо токсичные реактивы, если так уж случилось, что он работает с ними в этот момент...

Готовность «Альфа» объявляется лишь в случае крайней опасности, угрожающей жизни даже не отдельных людей, а всей экспедиции в целом, всему кораблю. Опасности, как правило, непонятной, а потому особенно страшной и неотразимой силами корабля: опасности, заставляющей зачастую просто-напросто спасаться бегством в неизвестность, не зная наверняка, а поможет ли оно... Да и вообще, в большинстве своем никому не известно, что может помочь кораблю, на котором объявлена готовность «Альфа»...

А на плато не происходило ничего.

Солнце в небе, отсветив положенный в этом мире срок, шло на закат. По гладкой поверхности плато скользили тени ближних пиков.

В ракетке молчали. После объявления тревоги в радиоэфире тоже установилось молчание. Борис сразу же, с ходу, принялся было, торопясь и захлебываясь, делиться с окружающими своей догадкой по поводу «летающей тарелки», выспрашивать, что думают об этом его спутники, но кроме односложных ответов, чаще всего неопределенных междометий, ничего не получил. А заметив, как поморщился Межиров при его очередном восторженном пассаже, смешался и тоже замолчал.

На плато не происходило ничего. Глядеть вниз, на скалистое безмолвие, очень скоро надоело, а когда исчезло Солнце, стало совсем невмочь... Лыткин категорически запретил включать прожектор, а инфракрасным биноклем Борис пользоваться не умел. Простым глазом он в слабом свете звезд едва мог различить неподвижные силуэты скафандров своих спутников. Разлившаяся внизу темнота скрывала все — и плато, и скалы вокруг... Регулярно, каждые три минуты звучали в эфире скупые, раздражающе однообразные фразы: «Третий», «Третий», как обстановка? — «Говорит «Третий». Все в порядке, пока без изменений».

И снова, до следующих переговоров с кораблем в наушниках слабо шелестели помехи дальней связи...

В положенное время появилось Солнце — и снова зашло за горизонт... Нестерпимо хотелось действий. Каких угодно, любых, лишь бы немедленных. Стала исподволь закрадываться мысль, а стоило ли приводить корабль в наивысшую готовность, чтобы потом сидеть вот так, нахохлившись, и ждать неизвестно чего. Нет-нет, конечно, Борис понимал, что на корабле сейчас не найти ни одного незанятого человека, там каждый посильно задействован в подготовке новой группы им в помощь. Ну, а тщательность и серьезность подготовки всегда требует времени.

«Нет ничего хуже, чем ждать да догонять», — подумал он. А потом совершенно не к месту и не ко времени завертелась в сознании другая мысль — «лучше ужасный конец, чем ужас без конца». Он поскорее поспешил одернуть себя: эдак недалеко и до элементарной истерики... А виной, конечно, это тоскливое и гнетущее ожидание неизвестно чего.

Вспомнив приемы аутотренинга, он попытался изгнать из себя свое теперешнее состояние... После нескольких попыток, отчаянно сжимаясь внутренне в тугой комок, он этого добился. Да столь успешно, что все последующие события он уже воспринимал как-то отстраненно. Разумеется, все, что было дальше, он помнил абсолютно ясно и отчетливо, но парадоксально ощущал себя не непосредственным участником, а как бы наблюдателем со стороны.

Вот в сопровождении трех ракеток подошел экспедиционный катер. Одна из ракеток сменила их на наблюдательном посту, и пока вновь прибывшие обследовали подходы к «объекту» и — дистанционно — сам «объект», они сумели немного отдохнуть на борту катера.

Право первооткрывателей никем не оспаривалось. Под прикрытием трех групп — одной с поверхности, двух других на ракетках — одетые в скафандры тяжелой защиты, они перебрались через скалы и ступили на шершавую, словно травленную кислотой поверхность «плато». Шли парами, строго по инструкции: сначала Лыткин с Борисом, а на пять метров сзади и чуть сбоку — Назарук с Межировым. В парах они держались такого же строя — один впереди, второй слева, отстав на шаг.

К «плато» они приблизились по касательной. Дальше, по его поверхности, шли по спирали, суживающейся к центру. Но не успели они удалиться от его края на десяток метров, как от группы прикрытия последовал предупреждающий сигнал. Они замерли на месте. Прямо по их ходу плавно поднялась небольшая, в полтора их роста плита, открыв такого же размера люк, а из него на метр в высоту выросла штанга с каким-то ребристым шаром на конце. Никто ничего не смог сообразить, как шар налился светом, а вокруг него вдруг вспыхнула голограмма. Ее видели не только они, но и страхующие группы.

Сначала это было изображение цилиндра, по цвету схожего с цветом «плато». На его верхнем основании точно так же просматривались шестнадцать квадратов, выделенных резкими бордовыми линиями, а кроме них у края основания были заметны еще десятка два квадратиков поменьше. В центре одного из них мигала светящаяся точка.

Голограмма медленно поворачивалась вокруг вертикальной оси. Сделав три оборота, она начала как бы таять: оболочка цилиндра сначала помутнела, потом становилась все прозрачнее, пока не исчезла совсем. Стало понятно, что это какое-то многоэтажное сооружение, разгороженное множеством переборок. Все отсеки были заставлены непонятными предметами. Голограмма вращалась, и через каждые три оборота очередной слой мутнел, становился прозрачным, потом исчезал полностью, давая возможность глазу углубиться дальше, к новым помещениям и отсекам — теперь это уже было ясно — космической станции... Вот растаял очередной слой, и взглядам вдруг открылись четыре громадных отсека — почти во всю высоту цилиндра станции. В каждом из них находилось по четыре корабля. Вид их нисколько не походил на ракеты традиционной формы, стартующие с Земли, или же на корабли, курсирующие между планетами, но все сразу поняли, что это именно космические корабли. На этот раз голограмма сделала не менее пяти-шести оборотов, словно давая разглядеть все подробности — и исчезла. Шар на конце штанги появился снова, но тут же, практически без перерыва, вспыхнул опять. И опять появилось изображение космической станции, снова, поворачиваясь вокруг своей оси, она стала раскрываться слой за слоем, отсек за отсеком.