Гравюры на ветру

* 36 *

На вокзале терпко пахло смолой, дымом и предвкушением путешествий. Шипели вагоны. Гомон отъезжающих сливался с резкими окриками путейных рабочих, а проводницы, хрестоматийно супя брови, безрадостно и устало кивали, разглядывая предъявляемые билеты.

Мы отнесли вещи в купе и, ожидая отправления поезда, вышли на перрон.

— Зачем ты заставил меня приехать на час раньше? Теперь приходится стоять и ждать, — спросила я Герарда, нервно крутя в руках телефон.

Он развел руками:

— Понимаешь, я боялся, что Карина отправится меня провожать… Перестраховался… Но оказалось напрасно…

Ах, надо же! Бедная Карина! Ради ее душевного спокойствия я должна торчать в вокзальной сутолоке. Вот, спасибо. Великолепные будни романа с женатым мужчиной. Как же это мерзко… Мерзко…И даже более того…

— Поезд отправляется… просьба провожающих покинуть вагоны… — вибрирующий голос громкоговорителя объявил финал моей маеты.

— Ну, наконец-то! — я выдохнула, шумно усевшись на мягкий, покрытый узорчатым покрывалом диван. — Теперь мы одни.

Вместо ответа Герард сел рядом и стал меня обнимать. Казалось, что он не видел меня целую вечность:

— Как же я рад, что ты согласилась поехать со мной… Мой милый детеныш… Мое счастье… — его поцелуи постепенно трансформировали мое напряжение в какое-то легкое душевное тепло.

Перестав злиться, я, наконец успокоилась:

— Знаешь, хорошо, что ты взял билеты в двухместное купе. Теперь у нас будет лишняя ночь, — я обняла его и, сбросив туфли, с ногами забралась на полку. — Скоро девять. Можно поужинать. Ты хочешь есть?

Я рассмеялся:

— Совсем не хочу. Мне нужно только одно — быть с тобой и не страдать от посторонних взглядов. Наконец-то моя мечта осуществилась.

Счастье бурлило во мне шампанским. Как безумный я желал Елену и больше ни о чем не мог думать. Милая моя, родная… Пройдет совсем немного времени, и я сделаю тебя своей женой. Это единственный выход из создавшегося положения… Я гладил ее волосы и смаковал каждую черту ее лица. Какое же это наслаждение, познать бесконечную палитру истинных чувств… Елена, ты даришь мне нереальное блаженство…

Мы пили чай, говорили и говорили, разглядывая сквозь мутное стекло пролетающие в сумерках огни переездов и станции, названия которых мы не успевали читать…

Подступала ночь. В темноте качающегося и грохочущего вагона мы видели лишь силуэты друг друга. Железнодорожные кровати совсем не приспособлены для двоих. Должно быть, разработчики этих проектов были поборниками пуританской морали.

— Скажи, ты выйдешь за меня замуж? — я растворялся в ней, понимая, что познаю через эту женщину всю полноту неизведанных ранее троп любви.

— Замуж? — его бестактность неприятно резанула меня. — Разве можно рассматривать предложение от несвободного человека? Как ты можешь? Как?

Зачем он все портит? Ведь нам обоим ясно, что этот сюжет обречен на печальный финал. Кто говорит о разводе? Только не я. Нет, нет… Я это не приемлю… Разве ему мало того, что есть?

— Герард…

— Да.

— Ты не понимаешь?

— Чего?

— Ты же хочешь все разрушить. Желаешь иметь сразу все, объединять то, что не может существовать вместе. Ты женат, у тебя сын еще школьник… Ты не имеешь права так говорить…

Да, что это я в самом деле? Негодование прожгло меня напалмом. Почему я объясняю ему то, что он должен знать как дважды два? И почему я выслушиваю все это? Мне захотелось высказать ему, как он ничтожен в своих глупых рассуждениях и лжив в сластолюбивых мыслях. Но наша близость и какое-то издевательски идеальное физическое соответствие друг другу снова сковали меня молчанием. Я любила его и ничего не могла с собой поделать. Любила первый раз за свою жизнь и оставляла невысказанными все слова…

Тикали старые часы на его руке. Герард, Герард, моя долгожданная первая любовь, как же я тебя ненавижу. Мы лежали, обнявшись, и он не видел, как по моим щекам катятся слезы. Герард, Герард, ты никогда не превратишься в человека, которого я могла бы привести знакомиться с мамой и сыном, ты никогда не станешь тем, кто сможет защитить меня от этой жизни, ты никогда не будешь тем, кого я могла бы любить так, как хочу. Но почему? Почему? Почему?

Я засыпала, обнимая его, и сквозь чары Морфея слышала голос Алекса, повторяющего бесконечно много раз: «Просто потому что это не он, не он, не он…» Мне становилось легче и обретая надежду на освобождение от этой невыносимой страсти, я погружалась в странные поверхностные сны, в которых какой-то человек стоял передо мной на ослепительно ярком плацу, поигрывая ржавым обломком металлической арматуры…

— Елена, вставай, — я смеялся, глядя на ее милое заспанное лицо. — Какая ты удивительная, когда не можешь проснуться. Я так люблю тебя…

Она потянулась:

— Это невозможно… Я не выспалась… — путаясь в простыне, она подползла к окну. — Ну и ну! Какие красивые места! Пойду умоюсь. Иначе я не приду в себя…

Вернувшись в купе, она полезла в сумку за косметичкой:

— Сейчас накрашусь и буду в норме. Я ужасно выгляжу. Ты на меня пока не смотри.

Я положил руку на ее пальцы:

— Да, да, согласен, ты просто ужасна. Скажи, зачем ты портишь свою красоту этой краской? Не надо этого, понимаешь, мне — не надо.

— Да что ты? — она накрасила губы и зло улыбнулась. — Твоя жена, наверное, очень послушно выполняла подобные распоряжения. Что ты там еще не любишь? Ты говорил мне… Ах, да! Когда женщины носят брюки, — вытянув ногу она похлопала себя по обтянутому джинсовой тканью бедру. — Как же так?! У тебя дома святая Карина ходит с умытой физиономией и одевается только в юбки… А ее благоверный едет удовлетворять свою похотливую страсть с порочной особой, которая не только носит штаны, но и накладывает на себя толстый слой косметики. Где же логика? Как ты думаешь, после всего этого я буду тебя слушать?

— Ты все утрируешь… Ты просто еще очень молода… А я уже научился прощать подобные выпады. У нас идеальная разница в возрасте. Твой характер может выдержать только умудренный опытом человек.

И зачем она выговаривает мне всякие колкости? У нас так мало времени для общения, а она отравляет его ссорами. Ум женщин понять невозможно. Порой кажется, что они и сами не рады тому, что говорят. Я грустно посмотрел на Елену — на мой взгляд она действительно портила себя и косметикой, и брюками…

Поезд дернулся и замедлил ход. Запахи вокзала и южной весны проникли в купе сквозь приоткрытое окно. Мимо плавно проплыл деревянный щит с названием города, в который мы прибывали. Здесь мы проведем два дня, два восхитительных дня, а потом снова вернемся к кошмару моей двойной жизни.